Всё это было очень странно для меня. Впрочем, если новые приёмные дети всё прибывали в семью, я могла понять, почему Джордж не исключал возможности, что я тоже стану его новой сестрой.

Марк Вунд возник дверном проёме:

– Всё нормально тут?

Он уже успел переодеться в домашнее, и не зря: белая майка и клетчатые шорты были уже… почти полностью забрызганы водой.

– Нормально, – ответил Джордж.

Марк посмотрел на мою свежую повязку на руке и похвалил:

– Отличная работа. Дай пять!

Джордж улыбнулся и охотно хлопнул по подставленной ладони. По его лицу я могла понять, что это, наверное, было очень отрадно. Хотела бы и я тоже получить победоносную «пять» от Марка.

– Дядя Марк, вы весь… – заметила я.

– А, водичка, – сказал он, глядя вниз на огромное мокрое пятно на своей одежде. – Ничего. Вода – не самое плохое, что может вылиться на тебя в этом доме…

Джордж поморщился; я хихикнула.

– Как дети? – тихо спросила Катерина, беззвучно появившись у Марка за спиной.

– Уже расстелили кровати, – шёпотом ответил отец семейства, чтобы не будить малыша, который спал на руках у мамы. – Джо, проверишь, как они улеглись?

Парень кивнул и тихо выскользнул из кухни.

– Уже поздно, – заметил Марк, когда сын удалился, – Ева, переночуешь у нас?

Я удивлённо посмотрела на него.

– У вас и так полон дом, – пробормотала я, но Марк парировал (всё ещё шёпотом):

– Одним больше, одним меньше!

– У нас есть ещё место, – успокоила Катерина, – наверху.

Я подумала о своей руке; мне и вправду не хотелось идти назад.

– Ну, хорошо, – сдалась я. – Но только на одну ночь.

Марк махнул мне рукой, чтобы я пошла за ним. Покидая кухню, я из любопытства заглянула в свёрток, что качала на руках Катерина. В одеяльце дремал маленький, белый и пушистый… волчонок.

Мы взобрались по лестнице на чердак.

–Проходи сюда, – сказал Марк, отпирая какую-то дверь.

Я вошла в тесную комнатушку, где на полу в беспорядке валялись какие-то исписанные листы и тетради, посреди этого стоял одиноко стул, к которому преданно прислонилась гитара. Провод от неё тонкой чёрной змейкой вился к колонкам в углу комнаты. Ещё было небольшое окно, под которым стояла низкая ярко-зелёная тахта. На неё-то я пригласил меня сесть Марк Вунд.

–Тут у меня немножко беспорядок, – начал оправдываться он.

–Это ничего, – успокоила я, – у меня то же самое в комнате, поверьте.

–Ну, тогда тебе не привыкать, – улыбнулся он, садясь радом со мной. Тахта угрожающе заскрипела под его весом. – Зато не так шумно, как внизу.

Пожалуй, на эту тахту Марк Вунд мог разве что иногда присесть; я же могла на ней лежать. Видимо, здесь мне и придётся провести ночь.

– Я пока не хочу спать, – призналась я; у меня совершенно отсутствовал режим дня в последнее время.

– Я тоже, – согласился Марк. Он принялся собирать свои листы с пола.

Я подняла с пола маленькую книжечку. «Колыбельные», – говорили округлые цветные буквы на выцветшей жёлтой обложке. Воспоминания этой книжки кольнули меня:

– Ты не хочешь попробовать что-то попроще? Например, вот…

Этот голос я знаю. Опять он. Молодой Бронислав Патиенс протягивал яркий сборник колыбельных другу. Марк Вунд, тоже молодой и очень забавный, нахмурил густые брови. Его борода была ещё только жёсткими волосинками на подбородке.

– Ты смеёшься? – сказал он.

Он только недавно начал учиться играть на гитаре, и прогресс пока что не радовал. В поисках вдохновения он просматривал сборники песен и самоучители в магазине. Колыбельные в планы не входили: Марк был фанатом тяжёлой музыки, а она требовала отношения серьёзного.

– Да ты просто попробуй, – уверял Бронислав.

Марк цокнул языком.

– Ладно, можешь не пробовать, но книжку возьми. Вдруг пригодится.

Молодой Марк не видел, где ему могут пригодиться детские колыбельные, но из вежливости забрал книжку себе и закинул далеко в ящик.

Прошло… впрочем, прошло не так много лет. Я увидела дом из красного кирпича; плющ ещё не так густо покрывал его стены, но у Марка уже была борода. А ещё у него была Катерина, и они оба были на ногах глубокой ночью. Достаточно неприятный визг и плач нарушали тишину: это маленький ребёнок всё не желал уснуть. Усталые родители удручённо глядели на кроватку, где возилось это пищащее существо; кажется, они уже всё перепробовали.

– Он очень нервничает, – с сочувствием сказала Катерина, – мы ведь пока ещё чужие для него…

Сколько придётся ждать, пока ребёнок привыкнет к новому окружению? Они не знали. К тому же, это был их первый малыш. Марк потёр глаза; в его сонном мозгу родилась идея.

– Сейчас, – сказал он и ушёл на чердак.

Высыпав на пол всё содержимое ящика с бумагами, на дне он нашёл книжку с колыбельными. Он не был уверен, что это сработает, но попробовать стоило. Вернувшись в детскую с гитарой, он придвинул к кроватке стул. И впервые открыл книжку с колыбельными.

– Только не растревожь его ещё сильнее, – взмолилась Катерина, но препятствовать не стала.

Мелодия была очень простая; Марк играл тихо, легко касаясь струн. Сначала ребёнок никак не реагировал на музыку, но как только Марк начал петь, плач и визг стали стихать. Ребёнок заёрзал, большими глазами ища источник звука. Увидев отца, он замер. Марк специально пел тише, так что его голос стал мягким и нежным. Катерина прислонилась к стене, тоже заслушавшись; её усталое лицо озарилось нежностью, когда она наблюдала за мужем.

Он спел; затем он перевернул страницу книжки, лежащей перед ним на полу, и спел ещё одну песню. Катерина на цыпочках приблизилась к кроватке: ребёнок спал, словно ангел на облачке.

– Наконец-то, – вздохнула она.

Марк поднял с пола книжечку. «Надо же, пригодилась»…

– Хэй, подруга, – я услышала голос и вздрогнула.

– Ты сегодня ещё тише, чем обычно.

Я подняла взгляд от книжечки с колыбельными к Марку. О том, что я видела его молодую версию только что, я решила не распространяться.

– Я просто думаю, – призналась я, – Джордж сказал мне, что все эти дети – это ну… эм, не родные ваши дети.

– Да, они – приёмные дети, – согласился Марк, складывая бумаги в ящик.

– Как вы решились на такое? Извините, что спрашиваю…

– Все удивляются, – Марк махнул рукой и, закончив уборку, сел рядом со мной на тахту. – На самом деле мы это сразу не планировали. Мы вообще не хотели детей.

– Но как?!

Видя моё изумление, Марк снисходительно улыбнулся и ответил:

– Это странная история. Джоржди нам принёс охотник.

– Охотник, как… как мой папа?

– Угу. Принёс в рюкзаке малюсенького волчонка – он в ладошку помещался…

Я критически оценила размер ладоней Марка Вунда: в них, пожалуй, поместилось бы и десять волчат, но эту деталь я решила не комментировать.

– Говорит: не могу. Родителей убил, а потом нашёл ребёнка – и рука не поднялась. Он знал, что мы не охотимся на людей, поэтому он выбрал нас. Ну, мы и прикинули с Катей очень быстро: дом у нас есть, детей нет, а этому малышу одному – куда деваться? И забрали его.

– Это смелое решение, – уважительно заметила я.

Марк покачал головой:

– Мы вскоре узнали, что Джо не один такой. Очень часто, когда охотники находят семью, дети, если их не убивают, остаются одни. Люди почти никогда не справляются с воспитанием оборотня – у них просто другие потребности. Волчатам нужна компания таких же, как они, нужна стая. Иначе вырасти здоровыми у них шансов мало. Ну и мы и решили с Катей, что возьмём столько волчат, сколько сумеем.

Это была красивая история; я сказала:

– А дети знают, что они…

– Те, кто постарше, конечно, знают, – кивнул Марк. – Я думаю, тут нечего скрывать: мы празднуем день усыновления, как день рождения.

– Отличный праздник, – заметила я.

– Надеюсь только, что их прошлое не испортит им будущее, – вздохнул Марк. – Здесь хорошо: у нас большой дом и свой участок леса, за которым мы следим, здесь они могут играть и учиться всему. Большинству оборотней не так повезло. Чем меньше лесов, тем меньше для нас места, и многим приходится выживать в городах – я думаю, это совсем неподходящее место для таких, как мы… Это приводит к охоте на людей…

– И к тому, что охотники преследуют оборотней, – закончила я логическую цепочку, – а дети остаются без присмотра.

– Именно! – воскликнул Марк Вунд.

Единственным светом в комнате было слабое свечение, проникавшее из окна. Там, внизу, у крылечка дома горел уличный фонарь. Стало гораздо тише: кажется, дети уже уснули. Я посмотрела на Марка: его одежда уже почти высохла после водных процедур, только кончики волос и бороды были ещё влажные. На ногах у него были смешные домашние шлёпанцы с рисунком в виде утят. Я поняла, что он только что задал невероятно высокий стандарт.

– Дядя Марк, – проговорила я, – вот бы мой будущий муж был таким же, как вы…

Тот удивлённо заморгал глазами.

– Э-э, в смысле: оборотнем? – Марк почесал затылок.

– Нет, в смысле: чтобы он был такой же добрый и был готов помогать, – объяснила я.

– А, ну это сужает твой круг поисков! Но я бы ещё рекомендовал искать симпатичного.

– Тут уж на вкус и цвет… – я развела руками.

Марк добродушно расхохотался и предложил:

– Я принесу тебе подушку и одеяло, чтобы ты могла лечь спать.

Я не хотела спать, но с одеялом было, конечно, куда приятнее.

– Можете рассказать мне что-нибудь ещё перед сном? – спросила я, забираясь на тахту.

– А что ты хочешь услышать? – растеряно спросил Марк.

– Я не знаю, – я накрылась тонким одеялом и свернулась калачиком. – Что-нибудь про старину, про оборотней…

– Есть одна легенда про очень старую старину, – признался Марк, садясь на стул рядом с моей тахтой, – она называется «Скорбь волчицы», но я не уверен, что ты после неё уснёшь.

– А что за легенда? – мне стало любопытно.

– Ты не старовата для сказок? – скептически поинтересовался Вунд.

– Нет, мне в самый раз, – уверила я его. – Особенно если это страшная сказка.

– Ну что ж, ладно. Тогда слушай.

Скорбь Волчицы

Это случилось в стране за морем, в стране скал и чёрных лесов.

Когда-то давно люди очень боялись темноты. Ночью они укрывались в пещерах и дрожали от страха, услышав в темноте загадочные шорохи. Так продолжалось до тех пор, пока в одну ночь ударила в сухое дерево молния, и люди увидели впервые огонь. Это показалось чудом, они хватали горящие ветки и танцевали, разгоняя темноту. После они научились жечь костры. Холод и ночь стали не так страшны.

Однажды они настолько расхрабрились, что решили уничтожить Ночь и вовсе. Бродя по лесам, они видели издали стаи волков, которые выли на Луну. Люди решили, что волки своим воем зовут Луну, которая и приводит за собой страшную Ночь. К Луне привязана Ночь, как чёрное полотно – так они это видели. То, что волки боялись огня, только подтвердило их догадки. Так началась Война Людей и Волков.

Однажды, охотясь в лесу, люди нашли логово Волчицы. Она впервые за много дней ушла за добычей, оставив своих волчат одних. Когда Волчица вернулась, то нашла своих детёнышей мёртвыми. Она долго плакала и выла на Луну. А когда минуло три Полнолуния, она явилась ночью в пещеры людей.

Волчица тихо прокралась, когда все спали: они думали, что горящий посреди пещеры костёр их защитит. Но Волчица не испугалась огня. И вот, она нашла среди спящих людей трёх маленьких детей. Но только она собралась растерзать первого, как он проснулся. Ребёнок открыл глаза, но не испугался Волчицы, а протянулся к ней: он хотел есть.

Волчица не смогла убить детёныша, пусть и чужого: так сильно говорила в ней материнская любовь. Она унесла троих детей с собой в лес и оставила у себя.

Питаясь молоком Волчицы, человеческие дети крепли и впитывали вместе с тем волчьи силы. Они росли как волки, жили в лесу, охотились, и со временем всё больше становились волками. Так, человеческая и волчья натуры смешались – получились первые вервульфы.

Они выглядели как люди, но были сильнее и крепче людей. По желанию они могли обратиться в волка и отправиться на охоту. Но в Полную Луну им вспоминалась звериная скорбь Волчицы. И так она тяготила их сердца, что они сходили от неё с ума, обращались в зверей и убегали далеко в глушь. Люди же удивлялись, слыша ночами крики и вой, а по утру видя в лесу растерзанных животных.

Так продолжалось долго, но не вечно. Умерла от старости Волчица. Оплакав потерю, приёмыши решили, что не хотят больше жить в лесу. Ведь они рождены людьми, а люди всегда тянутся к себе подобным.

И вот, однажды утром, к людям вышли три вервульфа. Очень скоро они стали лучшими охотниками. Они не скупились и делились добычей, не использовали свою силу, чтобы устрашать других, а помогали слабым. За это их полюбили, и потому разрешили взять в жёны трёх самых красивых девушек.

Но в Полнолуние приёмыши Волчицы по-прежнему исчезали, и многие затаили страх.

И однажды произошло непоправимое. Один мальчик из любопытства решил проследить за вервульфами в Полнолуние и отправился за ними в лес. По неосторожности он явил себя, и волки, охваченные безумием, тут же загрызли его. Так они впервые вкусили человеческой крови, и больше не могли остановиться. Люди пытались защищаться, но раны на волках быстро зарастали, только сильнее разъяряя их. Казалось, ничто не остановит вервульфов, но тут к ним выбежали их жёны, призывая их остановиться. Увидев возлюбленных, волки тут же опомнились, снова стали людьми.

Много людей погибло в ту ночь. И приёмыши Волчицы ушли обратно в лес, и больше никогда не возвращались. Но их жёны ушли с ними.

Дети, которые у них родились, тоже были вервульфами. Так начался род оборотней, потомки которого живы и по сей день.

Так говорит легенда.

***

Марк Вунд умолк, глядя куда-то в небо, чёрной бездной распростёршееся за окном. Ощущение реальности происходящего ускользало от меня, как дым. Будто пока звучал голос человека-волка, пока длился рассказ, в комнату проникло нечто древнее, дикое, и всё время слушался где-то вдали призрачный вой Волчицы…

– А те трое? – шёпотом спросила я. – Что с ними было потом?

– Оборотни не умирают, – сказал Марк Вунд, оборачиваясь ко мне; его светлые глаза сверкнули металлическим блеском. – Нам отпущен срок в триста лет, а потом… Потом мы просто растворяемся. В ветре, в шелесте травы, в лучах солнца – распадаемся на крохотные части и возвращаемся туда, откуда пришли. Я до сих пор чувствую, как в воздухе, которым я дышу, живёт та самая Волчица и воет вместе со мной на Луну.

Его голос звучал тихо и глубоко, как музыка, и, когда он замолк, мой собственный голос показался бы мне пустыми звуками, так что я молчала.

– Дядя Марк! – не выдержала я.

– Что? – откликнулся он.

– Я знаю про вампиров, куда они уходят, когда умирают, верно?

– Ага.

–И про оборотней вы говорили, что с ними происходит. Так?

– Да, так.

Я вздохнула, едва сдерживая внезапно охватившее меня волнение, которое всегда появляется, когда ты стоишь на пороге какой-то большой тайны:

– Ну а как же люди? Что происходит с ними после смерти? Куда они идут?

С надеждой я посмотрела на Марка Вунда. Он лишь молчал и добродушно улыбался.

– Ну, так что? Вы знаете ответ?

– Да, – спокойно сказал он.

– И что же?!

Он ничего не сказал. Вместе этого он поднял руку и вытянул указательный палец вверх.

Я подняла голову и увидела в окне чернильное небо, усеянное россыпью ярких, мелких, словно серебристые песчинки, звёзд.

Глава 18
Дом для Странника

Было странно спать здесь, в чужом доме. Хоть и было тепло, я сжалась, подтянув колени к груди. Мои ноги едва помещались на тахту. На окне не было штор, и свет ложился на потолок мягким белым квадратом. Я накинула одеяло на голову и закрыла глаза…

В темноте перед моими глазами переплетались линии, показывая мне события прошедшего дня. Статуя плачущего ангела, тихий парк, бинты вокруг руки… бегущая по древнему лесу Волчица. Волчонок на руках у женщины, тихая колыбельная, по-взрослому серьёзный светловолосый парень. Всё же он не так уж похож на отца: у Джо гораздо более узкий нос…

Наконец, замок. Его сырые камни снаружи и тёмная тишина внутри. Куда же мне идти? Коридоры и двери кажутся такими одинаковыми. Когда я иду, ковровое покрытие поглощает мои шаги. Я начинаю идти быстрее.

– Странник!

Я знаю, что он здесь. Его тихий смешок нарушает тишину и рассыпается в пространстве. Вот его длинная фигура, размытая и тёмная, вытянулась вдоль стены.

– Здравствуй.

– Я не хочу быть здесь, – призналась я.

– А где ты хочешь быть? – поинтересовался мой призрачный проводник.

– Я… я не знаю.

Наверняка я знала только, где я НЕ хочу быть. Но место, где я хочу быть, наверное, не существовало. Я попыталась собраться с мыслями.

– Я хочу, чтобы снова светило солнце, – проговорила я, – чтобы снова было тепло. Чтобы мне не приходилось больше прятаться.

Сложно было понять, какая именно часть тела Странника движется; наверное, он кивнул.

– Идём.

Он поплыл впереди меня, то появляясь, то исчезая из поля зрения. Я доверяла ему: если он появился, он уже не исчезнет, пока лабиринт не кончится. В стене появилась дверь, из-под которой струился свет. Она заскрипела, открываясь, и я увидела гладь моря, тонущую в солнечном свете. Донёсся крик чайки, и я побежала навстречу прибою…

Я вылетела из замка и покатилась, упав в тёплый песок. Остановившись, я встряхнула головой и обернулась: дверь висела в воздухе примерно в метре над землёй. Никакого замка за ней не было, только одна дверь, которая выглядела, как прямоугольный кусок чёрного картона, который вырезали, да прилепили на этот пейзаж.

– Так хорошо?

Я почувствовала тепло на своей коже. Солнце заливало всю местность. Подо мной был песок и нагретая сухая трава. Внизу, под обрывом, где я сидела, плескалось о камни море.

– Да.

Я поднялась и подошла к двери. Странник остановился на границе тьмы и света, там, куда доставали солнечные лучи. Было видно только его вытянутые белые ступни – босые и костлявые.

– Ты не хочешь тоже пойти со мной? – предложила я.

– Зачем мне уходить? – спросил странник. Сейчас его голос казался мне очень знакомым.

– Ты не можешь уйти? – догадалась я. Наверное, он был заперт в своём лабиринте-замке …

– Нет, – разбил мои предположения Странник, – это же мой дом.

Твой дом? Но тогда ты…

Голос. Блеск зелёных глаз их темноты. Я ахнула: почему мне раньше не пришло это в голову!

– Дядя?

Позади меня зашуршали страницы. Я обернулась и увидела, что в песке лежал мой блокнот для рисунков. Как кстати он здесь оказался. Я подобрала его и открыла страницу с портретом Странника. Карандаш сам появился у меня в руке, когда я стала прорисовывать черты лица поверх тёмного силуэта Странника. Да, черты были узнаваемы. Когда я закончила, со страницы на меня смотрел Бронислав Патиенс.

– Я всё ждал, пока ты узнаешь.

Из двери, висящей в воздухе, на меня смотрел дядя Бронислав, нормальный, без странного растянутого силуэта или ужасно длинных рук. У него было лицо, и кожа, и волосы. Он был одет в что-то вроде чёрной шёлковой пижамы из длинных просторных штанов и рубашки.

– Но как? Я же сплю.

– Есть у вампиров такое свойство, – признался дядя, – мы можем попасть в чужой сон. В замке много Теней, так что я подумал, что тебе может пригодиться помощь.

– Теней?

Я приблизилась к двери и забралась обратно в коридор. Дядя сел на пол, скрестив ноги. Мы сидели на границе: я – спиной к солнцу, он – в тени.

– Эти существа появляются, когда вампиры умирают.

– Как призраки?

– Я думаю, это то, что получается в остатке от нашей той, бессмертной части. Как вампиры питаются кровью, Тени питаются страхом. Они находят спящего человека и делают так, чтобы ему снились страшные сны.

– Звучит жутко, – я покачала головой. – Так это их работа – весь этот жуткий замок?

– Да, в замке у нас их порядочно, – Бронислав обвёл взглядом потолок над собой.

Я проследила за его взглядом и увидела, что на потолке и в углах шевелится и шепчется нечто… серое, густое, одновременно похожее и на змей, и на мышей, и на что-то жидкое и клокочущее, но разобрать, что это, было нельзя. Как я их раньше не замечала? От одного взгляда на Тени меня стало мутить.

– Ничего, они боятся света, – успокоил Бронислав. – Пока ты там, они ничего тебе не сделают. Они вообще ничего не могут сделать, кроме как создавать иллюзии. К счастью, эти видения можно прогнать.

– Так вы приходили, чтобы прогонять Тени? – спросила я, удивлённо глядя на него.

– Ну да…

– Спасибо.

Дядя Бронислав улыбнулся и потёр пальцем переносицу.

– Я не думал, что я буду выглядеть… так, как Странник. Не знаю, почему моя внешность так исказилась. Я не хотел тебя пугать, так что… извини.

– Странник не страшный, – успокоила я и добавила: – Теперь я вижу вас, как надо.

– Это хорошо, – кивнул он, и прядь волос упала ему на лицо. – Это, пожалуй, единственное место, где мы можем безопасно поговорить.

Он убрал волосы с лица; да, оно было всё таким же искажённым болезнью. Сухие губы были прямо-таки синего цвета. Я невольно поморщилась.

– Я хотел извиниться.

Я посмотрела на свою перебинтованную руку; лёгкое покалывание прошлось по ней. Я снисходительно кивнула:

– Ничего, оно скоро заживёт.

– Больше такого не повторится, – серьёзно пообещал дядя.

«Ещё бы!» – подумала я, но здесь, в пространстве сна, подумать было всё равно, что сказать, так что он всё услышал.

– Ещё раз извини, – повторил Бронислав и вздохнул: – Теперь, у Вундов, ты будешь в безопасности.

– Что?!

Хоть солнце грело мне в спину, по ней пробежался холод. Я нахмурилась:

– Мы так не договаривались.

– Марк ещё ничего не успел тебе сказать? – удивился дядя и хмыкнул: – Да, я же вчера, кхм… не успел подойти, как вы уже ушли.

– Нет, – я протянула руки к нему, и они пересекли границу тени и света, – нет, я просто в гостях. Завтра я приду обратно в замок.

– Нет, Ева, – тихо сказал дядя Бронислав, мягко отстраняя мои руки от себя. – Ты останешься.

Мои ладони повисли в воздухе; стало холоднее, гораздо холоднее, и, наверное, я стала дрожать.

– Так будет лучше, – уверял меня дядя. – Я уже ранил тебя однажды. Мы не допустим второго раза.

– Конечно, нет! – я подскочила на ноги. – Конечно, нет! Это ерунда, всего лишь царапины! Я буду лучше соблюдать правила безопасности, мы научимся жить вместе, мы…

– Нет, Ева.

Я размахивала руками, пока говорила, и он поймал мои ладони в свои. Я и не заметила, как снова оказалась в тени, а дверь за моей спиной становилась маленьким светлым прямоугольником в темноте коридора. Прикосновение рук Бронислава было прохладным и успокаивающим, и я притихла, глядя ему в лицо.

– Я очень болен, – хрипло произнёс он. Его глаза казались очень яркими на измучанном лице. – Я уже не могу есть. Я не могу спать. С каждым Полнолунием будет становиться всё хуже и хуже. Однажды я не смогу контролировать себя. Все, кто окажутся рядом, будут в опасности.

Мои глаза стали наполняться слезами.

– Мы вылечим тебя, – сказала я, едва веря в свои слова.

– Это вряд ли возможно, – вздохнул Бронислав и выпустил мои ладони.

Я отшатнулась от него, стараясь вернуться обратно в полосу света, но дверь стремительно отдалялась. Было что-то в выражении лица Бронислава, в его тоне голоса, о чём он не говорил, но страшная догадка полоснула мой разум.

– Дядя, ты?..

– Я уже принял решение, – кивнул он и, отдаляясь от меня в темноту, попросил: – Это сложно, но ты постарайся понять.

Я побежала. Я побежала за ним, но его силуэт уже расплывался у меня перед глазами. Дверь позади меня с грохотом захлопнулась, и до меня эхом донёсся писклявый крик чайки. Я бежала через темноту, не зная, куда я бегу: без Странника и без какого-либо источника света. У меня сбивалось дыхание, и, хоть я прикладывала огромные усилия, казалось, я не двигаюсь с места.

Я сдалась. Я упала на колени – без звука, потому что тут больше не было пола, о который я могла бы удариться. Здесь вообще больше ничего не было. Лабиринт исчез, но было ли это выходом? Очень сомневаюсь.

– Дядя, ты, – пробормотала я сквозь слёзы, – и ты меня бросаешь…

С громким всхлипом я проснулась. Открыв глаза, я быстро огляделась вокруг себя: маленькая тахта, окно, квадрат света на полу… Я всё ещё на чердаке у Вундов. Вцепившись в одеяло, я накрыла голову подушкой и заплакала.

Деликатный стук в дверь прервал мои рыдания.

– Ева, ты в порядке?

Это был голос дяди Марка. Странно, что мои вопли ещё не пробудили всё семейство. Охрипшим от слёз голосом я отозвалась:

– Угу.

– Можно войти?

– Угу…

Марк Вунд зашёл в комнату очень тихо. Он остановился осмотреть помещение, но я была одна. Он вздохнул:

– Что случилось?

Я растёрла кулаками слёзы по щекам и села на тахте.

– Всё нормально, – вздохнула я, стараясь дышать глубже, – мне просто приснился плохой сон.

– Очень плохой?

Я оценила уровень и ответила:

– Ужасный.

Марк вежливо присел на край тахты; она прогнулась, и всё, что было на ней, съехало на бок, в том числе и я.

– Это скоро закончится, – сказал он, предлагая мне свои объятья.

Я придвинулась ближе, и мои плечи обняла тяжёлая тёплая рука. Меня ещё трясли всхлипывания, и Марк посоветовал:

– Подыши глубоко.

Я закрыла глаза и дышала, сидя у него под крылом. Это было утешительно. Марк грел пространство вокруг себя, как печка; становилось тепло.

– Лучше?

Я подняла взгляд и встретилась с тёплым взглядом дяди Марка.

– Угу.

– Что приснилось хоть?

– Да так, – я махнула рукой, стараясь не смотреть больше ему в глаза.

Было так неприятно, почти невыносимо, врать ему. И это уже второй раз в промежуток времени, меньше чем 12 часов. Единственное, чем я оправдывалась, так это тем, что и сам Марк Вунд был до конца честен со мной.

– Всё уже нормально. Спасибо.

– Сможешь уснуть?

– Думаю, да.

– Тогда хороших тебе снов.

Марк с улыбкой встал с тахты (вмятина на ней так и осталась), и, устало улыбаясь, вышел из комнаты.

Я рухнула обратно на тахту и уставилась в низкий потолок, раскинув руки. Спать не хотелось.

Значит, дядя Бронислав решил уснуть тем сном, которым вампиры спят десятки лет. И он превратится в одну из этих Теней, которые прячутся по тёмным углам и насылают кошмары… Но это же ужасно!

Я посмотрела в окно: скоро ли рассвет? О рассвете речи не шло, только холодный серый свет медленно распространялся по небу, и туман заслонял от меня лес. Может, у меня есть ещё время? Это нужно остановить!

Я встала и стала торопливо одеваться, но тихо – чтобы меня не услышали. Моя обувь осталась внизу, в прихожей… как я проберусь мимо всех спящих Вундов? Идея. Запрыгнув на тахту, я поглядела вниз через окно. Плющ, вьющийся по стенам дома, добрался и до окна чердака. Его ветви выглядели достаточно толстыми. Босиком мне будет даже удобнее спускаться…

Чем я только думала?

Оказавшись у открытого окна, я застегнула куртку до подбородка и свесила ноги с подоконника. Достав из кармана телефон, я выключила его и бросила на тахту. Начался мой нелёгкий и, вероятно, опасный спуск. Плющ выдержал меня, и я не сорвалась, но ладони и ступни пострадали, пока я цеплялась за влажные голые побеги. Со вздохом облегчения я спрыгнула на твёрдую землю и огляделась: не разбудила ли я кого? Дом, коричневый и влажный в предутренних сумерках, молчаливо возвышался надо мной. Уличный фонарь горел – единственный источник света, а вокруг разлился густой сизый туман. Я помнила, как мы шли сюда от замка, но найду ли я дорогу, когда дальше вытянутой руки не видать?

Мои босые ноги заныли от холода. Чтобы согреться, я побежала.

Замок вынырнул из тумана передо мной, как будто появился из другого измерения. Тёмная громадина угрюмо посмотрел на меня. Где-то там, должно быть, Странник. Дядя. Ушёл ли он уже в тот, вечный сон? Я решительно направилась к воротам в парк.

Что-то было не так – я это чувствовала. Я пошла медленнее, спотыкаясь о корни деревьев; опавшие листья влажно шуршали у меня под ногами. Вдруг я увидела островок света в тумане. Подкравшись ближе, я увидела, что это включенный фонарик, брошенный на земле. А рядом с ним лежало нечто, что я не сразу определила, как человека.

– Хью?

Старик лежал на боку; фонарик выкатился из его ослабевшей руки. Мне стало дурно, но, пересилив себя, я подошла ближе. Взяв фонарик в одну руку, я присела рядом с Хьюго и убрала волосы с его лица. Глаза старика были закрыты, как будто он просто спал. «Неужели он до вас добрался?» – с сожалением подумала я. Наверное, зря я пришла…

Тёплое дыхание коснулось моей руки. Хьюго дышал, он был жив! Я отодвинула воротник его плаща и осмотрела его шею: никакого следа укуса, ни капли крови на одежде или на земле. Но какая же у него холодная шея…

В районе затылка я нащупала маленький предмет, впившийся старику в кожу. С удивлением я вытащила под свет фонарика дротик. Снотворное? Узнаю этот почерк…

Я услышала хруст ломающихся веток. В панике я выключила фонарик и пригнулась к земле: меня могли заметить. Странный шум приближался, и вскоре я увидела две фигуры, которые сцепились в схватке. Обычно люди кричат, когда дерутся, так что это была странная драка: соперники молчали, и до меня доносились только звуки ударов и хруст ломающегося дерева, когда они задевали ветви, и ещё иногда – хлопанье огромных крыльев. Я легла на землю и отползла в сторону, где хоть немного оставалось пожелтевшей травы, которая могла бы скрыть меня. Роса промочила мне всю одежду и лицо и, трясясь от холода, я лежала и старалась не дышать, наблюдая за схваткой. Сила и жестокость ударов заставляла моё сердце сжиматься; один из соперников явно сдавал позиции. Пошатываясь, он теперь лишь уклонялся, постепенно отходя назад. Я уже видела его спину очень хорошо.

– Дядя…

Его соперник вынырнул из тумана и, прежде чем Бронислав успел среагировать, нанёс решающий удар в правый висок, от которого дядя упал на колени. Зарычав от боли, Бронислав попытался встать, но соперник швырнул его на землю. Перекатившись по земле, дядя оказался совсем рядом со мной и, когда открыл покрасневшие глаза, увидел моё испуганное лицо, спрятанное в траве.

– Ева… – прохрипел он и закашлялся, стараясь перевернуться и встать.

Но стоило ему оторвать голову от земли, как яркий свет ударил нам в глаза. Соперник держал над головой дяди зажжённый факел. Не желая столкнуться с пламенем лицом, Бронислав замер. Он тяжело дышал и старался не смотреть на меня, чтобы не выдать. Я осторожно подняла взгляд, чтобы увидеть нападавшего, и мой живот скрутило от страха: я узнала его. Леон Питибл стоял над Брониславом, и его лицо, в ссадинах и царапинах, было жутким от ярости и торжества.

– Беги, – одними губами успел прошептать Бронислав, но было уже поздно.

Удар носком ботинка в затылок вырубил его, а из темноты, словно призраки, возникли помощники Питибла, обступив нас кругом.

Я закричала так громко, как не кричала никогда, когда меня оттаскивали от дяди. Я брыкалась, царапалась и кусалась, пока мне в шею не вонзился пронзительно-холодная игла снотворного. Бессилие и темнота навалились на меня. А потом меня взяли и потащили.