Вещая акварель. Стихотворения

Text
Read preview
Mark as finished
How to read the book after purchase
Вещая акварель. Стихотворения
Font:Smaller АаLarger Aa

Вещая акварель

Стихотворения

Лека Нестерова

© Лека Нестерова, 2018



ISBN 978-5-4493-3392-6



Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero



1. Дебют

Встреча

Вот он, мой век!



С клюкой на чёрном фоне.



Он позвал меня, уходящий…



Как так вышло, что меня он позвал?



В образе седой…



В морщинных ссадинах от пуль-лет.



– Сядь ближе. —



И замерцали словесные слайды.



Я вижу: пустыни сабель змеиных.



Я вижу: солнце льющейся крови.



Я вижу: приподнятую чью-то голову —



И слова: «Нет, какие вы счастливые, вы ничего не знаете!»



Я говорю, что не тороплюсь больше никогда.



«Говори, говори же, моё Прошлое!»



Улыбка: «О, сколько историй! Сколько истории, ей-богу!..



Я расскажу ещё про Павлика моего….»



Наползающие сумерки.



Переполненная встречей.



Мимо слова, люди… которых давно нет.



1981 г

ххх

Сказать, не думая о слове,



Как о присутствующих, вовсе.



Как самому себе, почти без слов.



Так, словно тёплое набросить,



Иль, услыхав вдруг чей-то зов



Внезапный, никого не встретить.



Так лист, сорвавшись бы…



земли не повстречал:



Куда летел бы он – не знал,



К кому взывал – не знал бы ветер…



Мне продышать и в том найти упрёк,



Словно дотронуться к тому, что не потрогать.



И дрожь,



и дрожь, как изморозь от строк



Трещит у самого порога.



ххх

Младенец – месяц молодой,



Безумья всходы



Взрастут в тебе вместе с тобой



Грехом природы.



И все ступени – сон любви



Слепой и властной —



Пройдёшь – и страх, что на крови



Безмерно красной;



И стук в незапертую дверь,



В её никчёмность,



И ожиданием потерь



Порабощённость;



И будет смерти близкий час



Ступенью высшей



Безумья, вперившего глаз



Средь звёзд притихших…



А дальше? Дальше света —



Тьма-старуха,



знает всё сама.



Младенец – месяц молодой



Из тьмы проглянет.



Как сумасшедший за спиной



Тихонько встанет.



ххх

Зачем растаял снег?



Он выпал первым и прошёл стеной.



Его бессмысленный побег



Недуг встревожил мой.



И нынче снова он летит,



Брат к брату своему,



Как будто раны скрыть спешит —



Следов глубоких тьму.



А те, что на сердце легли,



Их боли не унять,



Они насквозь его прожгли,



Чуть зацепив тетрадь.



Цветы

И в небо щерились уже куски скелета,



Большим подобные цветам.



(Ш. Бодлер)



В них жизнь, иль смерть,



в цветах на стеблях тонких? —



Контраста яркого в пылу не превозмочь.



Вот жгуче-красным из конечностей бьёт ломких —



Какая выгнала их ночь?



Гнала наверх их ткань и влагу,



Их славу – пусть на краткий миг.



И всё же, прежде чем полягут,



Откроет всё прощальный лик:



Как продираясь телом худосочным,



Изломаны и кровью изошли,



Как, поспешая в мир этот порочный,



Его простив, покорно расцвели.



О, расцвели… волной неизгладимой.



О, прокатились… памятью под стон.



Что лепестки?



Слетают



на пол,



мимо,



И тень к окну отбросил круглый стол.



ххх

Только ночь. И сверчок в ночи.



Кто там шепчется – всё молчи.



Кто там время торопит вспять? —



Всё равно ничего не понять.



Звёзд просыпалась с неба горсть.



Долгожданный нейдёт к нам гость.



Туго стянута кожей дней



Тайна вглубь уходящих корней…



Скоро ль? Скоро пробью ключи?



Ночь. И – громко сверчок в ночи.



ххх

Заводите новый календарь!



Из раскрытых книг туманы хлещут,



Чтобы улетучиться, как гарь,



Взявшая дыханье наше в клещи.



Мир – в болезни. Свет – выздоровленье,



Приближаясь маленькой звездой,



Всё растёт – подкладывай поленья,



Успевай, Несрезанный чертой!



Всех своих немолотых сомнений,



Всех, не понятых тобой до конца,



Жарких и холодных погружений



В истину Бессмертного Лица.



1982 г.

ххх

Близко-близко, у сердца,



Дышит утро. И сны,



Не успев разлететься,



Входят в мир тишины.



Где вздыхают негромко



Окна сонных домов.



Где ломается кромка



Под печатью шагов.



Где железная птица,



Рассекает, трубя,



Наши тысяча тридцать —



От меня до тебя.



2. Пыль и ветер

Накануне

О, что-то случилось…



О, что-то такое случилось…



В заснеженный март



обвалилось громовое небо!



И молньей озлилось.



И молньей как-будто озлилось.



Оскалилось молнией в окна



смешно и нелепо.



Быть может, сей росчерк



Грядущей весны небывалый



Всё тот же союз подтверждает



их с вечными льдами,



И я не ошиблась, рождаясь,



как небо, обвалом,



И с молньей в руке



Средь сугробов, бредущих грядами.



А может быть, это —



страшнее, сильней и желанней —



Рождается что-то,



к земному приблизившись краю…



Но вижу воочию – вспышкой



оконных посланий



Последняя тьма иллюзорной



мечты догорает.



Подражание

Маяковскому

Сгрудились века у двери —



Симфонии, распределённые



по нашим голосам!



Лучей лун и солнц волоса



Спутались с глянцем языковых вериг.



Толпа!



Лба сморщины:



«Уж, коль вместе мы,



Каждое «я» вместимо,



Чтобы отдельно звучать,



дельно, проще!



А потому пока смолчу.



Смычку



вручу



отмычку.



А там! Под ликование криков,



В дыхании безудержном



Ворвусь – всеми – со всеми



В открытое!



Брошу веселье,



весеннее,



висение



В ожидании небывалых сдвигов!



О, Время!



Пока буду тянуть «ре-е» – «ми-и»,



В гареме мыслей моих —



Не по-женски. не для женщин иных —



Изведай верность горенью.



1982—83 гг.

ххх

Отчего Вы в шляпе, такая? —



вопрос прозвучал уныло.



Простите, какая?



Не слишком свежая?



Не слишком милая?



Не яркая… и не быстрая…



Нет, знаете ли, воздуха,



такого, истого,



Чтоб всласть напитаться



и вдоволь напиться.



Нет тени щадящей, от жажды укрыться.



И самого главного…



главного самого нет —



душе покоя.



Чтобы на ночь гасили свет,



А она не знала, что значит такое.



Светлячком бы порхала в ночи,



Кинув дряблое тело.



Я бы ей приказала – Молчи! —



И она бы не смела…



И тогда бы прелестным цветком



Зацвела б эта кожа.



И махала бы я лепестком



Вам и на Вас похожим.



Вот и бреду такая,



Смешно, в этой шляпе, унылые



Вопросы в душе сжигая,



Не слишком свежая, не слишком милая.



1984 г.

Предвесеннее

Переполнится страстью и мукой



Вся душа, словно ветка к весне.



Закружи, послезимняя вьюга,



Но тебе не воспрянуть вполне.



Вот предчувствий ласкающий локон



Выбиваясь, взыграл на ветру.



Ни лучей, ни распахнутых окон —



Затаённую слышу игру.



Слышу, как извиваются выси,



Словно жадно впиваются в лёд;



Слышу свежесть нетронутой мысли,



Даже слово её не вспугнёт.



Тишины разнимая ладони,



Проскользнёт вдоль движенья ветров



И, как будто случайно, обронит



Свой неясный и тёмный покров.



1984 г.

ххх

В такую нескончаемую сырость



Прощаться тяжело и уезжать



(Поэтому весеннюю игривость



Легко нам за отвагу принимать).



И тощие обветренные ветки



Цепляются, скользя по рукаву.



И лист летит – последний, редкий —



В ещё зелёную траву.



1985 г.

Невозвратное

Всякая минута – день рожденья.



Всякая минута – день кончины.



Мы живём – секунды и мгновенья —



Нашей жизни долгой величины.



Оттолкнусь от волн реки – по берегу



Поплыву, песок сгребая пятками.



И всклокочет кровь тоской по Тереку



Ниоткуда, странной вдруг повадкою.



До того ещё, когда обмолвились,



То не сердце – конь стучал копытами,



Не дожди, а слёзы пролились



По отринутому, потому забытому.



Потому сознанием не выношено.



Только кровь намёками, как иглами…



Это дерево никем не выращено,



Оно чёрными повисло силами!



И плоды его – бесплотные, голодные —



В росчерках израненные листики,



Не дописанные до истины…



И дожди песочат их безводные



1989 г.

Посвящается моей бабушке,



Анне Кузьминичне Терновской



ххх

Анной наречённая…



Жизнь грозой прошла.



Всходит солнце горнее —



Вот и умерла.



Небеса колышутся



Пред тобой.

 



Прямо к небу движется



гроб с толпой.</p

You have finished the free preview. Would you like to read more?