Последнее хокку. Сборник рассказов

5

Боровск был типичным уездным городом. Жизнь здесь царила скучная, а потому абсолютно дикая. То, что это неофициальная столица старообрядчества, Ян Мартинович понял, только когда судьба забросила его сюда. В городе были три молельни, но о настоящей вере речь не шла ни в одной из них. Доходило до того, что члены одной семьи могли принадлежать разным сектам, и жизнь превращалась в настоящий ад. Прав оказывался тот, кто сильнее. О науках, несмотря на наличие уездного училища, здесь и не помышляли. Никто, кроме одного чудесного учителя Константина Эдуардовича, слава о котором бежала впереди него. Ян Мартинович и не собирался задерживаться здесь, но ничего в жизни не бывает случайным. Познакомившись с местным изобретателем-самоучкой, он не смог уехать сразу. Константин Эдуардович был почти глух вследствие перенесенной в детстве болезни и, может, поэтому погружен в какой-то свой мир. Его считали чудаком, не понимали, как он мог тратить все свои деньги на какие-то дурацкие научные опыты и посмеивались над ним тихо, а чаще в открытую. Их встреча произошла, когда Константин Эдуардович запустил с учениками большого бумажного ястреба (увеличенную в несколько раз копию складной японской игрушки), весьма похожего на настоящую птицу. Ребятишки кричали во все горло от восторга, напуганные мужики, не стесняясь, крыли странного учителя арифметики матом, хорошо, что дело не дошло до рукоприкладства.

Яну Мартиновичу нравилось это семейство. В доме царила простота и уют, создаваемый как будто из ничего. Учительская работа денег приносила мало, и как Варвара Евграфовна умудрялась содержать на это семью, оставалось загадкой. Кабинет Константина Эдуардовича был завален бумагами. Наброски, чертежи. Ян принес сегодня результат своего ночного озарения, и тот чуть ревниво разбирал его формулы и схемы. Ян прохаживался по кабинету, а потом остановился возле окна, выходящего в палисадник. Неброской красотой светились васильки: голубые, лиловые, синие, почти фиолетовые. Солнышки ромашек ласкали глаз. Он вдруг вспомнил такой нехитрый букет в ее руках. И то, как она смеялась. И рыжие локоны выбивались из-под шляпки и светились на солнце, и казалось, что счастью не будет конца. Как не будет конца жизни. Он тряхнул головой и повернулся:

– Объем оболочки должен быть переменным, что позволит сохранять постоянную силу при различной высоте полета и температуре атмосферного воздуха.

– Согласен, – воскликнул Константин Эдуардович, внимательно следивший за губами Яна. – Для этого гофрированная боковина и стягивающая система. Волны гофра должны располагаться перпендикулярно оси дирижабля.

– А что если наполнить дирижабль горячим воздухом вместо водорода?

– Друг мой, мы мыслим в одном направлении, – улыбнулся Константин Эдуардович. – Смотри, это чертежи змеевиков, по которым будут проходить отработанные газы.

Ян подошел к столу, и они склонились над чертежами. Отвлекли их удары напольных часов, которые бесстрастно сообщали о том, как быстротечно время.

– А они говорят, что нет смысла поднимать в воздух металлическую машину, – сказал вдруг Константин Эдуардович, откладывая бумаги.

– Так и сказали?

– Ну, что-то вроде «весьма вероятно, что аэростаты будут и металлические, но устраивать металлические аэростаты трудно, а посему бесполезно и неприменимо».

– А что с деньгами?

– О! Конечно, просьбу же о пособии на проведение опытов отклонить, – засмеялся Константин Эдуардович, но глаза его оставались грустными.

– Они просто не хотят видеть дальше своего носа. Так всегда было и, начинаю думать, и будет. А ученый не может быть догматиком. Знаешь, я убежден, что человек покинет земную атмосферу.

– Как возможно это технически? – Константин Эдуардович покачал головой.

– Вначале должна быть мысль, которая потом найдет свое реальное воплощение. Помнишь, что говорил Федоров?

– К сожалению, я так и не решился сойтись с ним ближе. Потом очень жалел, но ты же знаешь, эта моя глухота…

– Да. Это личность, поверь мне. Он сделал из меня того, кем я являюсь теперь. Homo somnians (человек мечтающий). Без этого невозможно никакое открытие.

– А что если, – Константин Эдуардович смотрел вдаль, как будто видел не привычную картину, а нечто прекрасное и недоступное. – Если уж преодолевать земное притяжение и строить какой-то летательный аппарат, то надо лететь дальше. Например, на Луну.

– Например, – Ян радостно улыбнулся. – Я прочитал твою повесть. Она умна.

– Знаешь, я убежден, что человек – существо незрелое, переходное. Скоро на Земле установится счастливое устройство, прекратятся войны.

Ян задумчиво смотрел на друга, в глазах его плескалась печаль:

– Ты думаешь?

– Конечно! – с жаром ответил Константин Эдуардович.

– Давай подумаем лучше, сколько топлива нужно взять в этот аппарат…

– Ракету, – неожиданно сказал Константин Эдуардович.

– Ракету, – согласился Ян. – Чтобы получить скорость отрыва и покинуть Землю.

– Господа, чаю, – голос Варвары Евграфовны прозвучал неожиданно, они словно забыли, что кроме них, в доме есть кто-то еще. Она сдвинула их записи, ставя поднос.

– Иван Мартынович, зачем людям небо, если они не научились жить на Земле?

– Небо нужно тем, кто не хочет больше смотреть себе под ноги. Остальные могут жить привычно.

– Вокруг так много серости, – продолжила Варвара Евграфовна. – Боюсь, она не даст другим смотреть в небо. Это означало бы, что вы лучше.

– Мы и есть лучше, дорогая, – засмеялся Константин Эдуардович.

– А еще мы очень скромны, – подхватил Ян.

– Как это вы удачно нашли друг друга! – всплеснула руками Варвара Евграфовна.

– Да. Это большая удача, – согласился Константин Эдуардович. – Ведь как известно «На высотах мысли царит одиночество».

– Я все думаю о количестве топлива, – Ян чертил ложкой на салфетке замысловатые узоры. – Скорость ракеты зависит от скорости вытекающих из нее газов и от того, во сколько раз вес топлива превышает вес пустой ракеты.

– Думал! – возбужденно воскликнул Константин Эдуардович, задел рукавом чашку с чаем и опрокинул ее, темная жидкость моментально впиталась в белоснежную салфетку.

– Прости, Варенька, – горестно охнул он.

Варвара Евграфовна всплеснула руками:

– Не обжегся?

Ян почувствовал что-то похожее на зависть. У них не было в запасе вечности. И они были счастливы. Он сегодня от чего-то особенно остро ощущал свое одиночество. Вспомнилось, как она стояла на подножке поезда и грустно смотрела на него. И волосы ее отливали медью.

– Ты приедешь за мной?

– Конечно, милая. Через неделю мы снова будем вместе. Навсегда.

– Навсегда, – улыбнулась она.

А потом вагоны, оторванные друг от друга, лежали на боку. Кругом был хаос и мешанина из железа, дерева, стекла и людей. И это было навсегда.

– Я понял! – озарение вытеснило боль. – Есть выход. Ракетный поезд!

– Поезд?

– Он будет состоять из многих ракет, которые соединены между собой.

– Так.., – Константин Эдуардович медленно поднимался из-за стола. – Ракеты работают поочередно, разгоняя всю систему. Топливо в одной ракете выгорает…

– Она сбрасывается.

– Поезд становится легче. Это просто и гениально!

Было много вечеров, но Ян помнил об одном особенно отчетливо. В красках и звуках.

Тогда они засиделись далеко за полночь. Ян вернулся из Москвы, и Константин Эдуардович с жадным вниманием слушал привезенные новости. Словно в комнату с затхлым воздухом врывались волны свежести.

Боровск спал, укрывшись тяжелым одеялом ночи. Где-то во дворах раздавалось редкое тявканье собак во сне. Даже пьяные крики сегодня не разносились. Городишко словно умер, и это было так странно после дневного бестолкового шума. Ян поставил чашку с остывшим чаем на стол и сцепил пальцы на коленях. Решимость пришла сразу, как перед прыжком вводу. Он тронул друга за плечо, тот повернулся и напряженно посмотрел на его губы.

– Я знаю, как совершить полет, о котором мы мечтали.

Брови Константина Эдуардовича взлетели вверх.

– У меня есть корабль.

– Корабль?

– И мы можем улететь, если ты согласишься.

Вопросов было так много, что Константин Эдуардович молчал.

– Помнишь, я рассказывал тебе об озере.

– Из твоей юности?

– Мне больше ста лет, Костя. И это не шутка.

– Я, наверно, плохо разобрал, – забормотал Константин Эдуардович. – Здесь темно на веранде. Может, пройдем в дом?

– Нет, – Ян тронул друга за руку. – Ты разобрал все правильно. Я нашел озеро, которое делает меня практически бессмертным.

– Живая вода? – жалко улыбнулся Константин Эдуардович, все еще не веря себе.

– Думаю, вода самая обычная. Дело в том, что в озере. Я погружался на дно. Хотя это было непросто. Мне пришлось сконструировать специальный аппарат, который позволил это сделать задолго до Генри Флюсса. На дне находится корабль. Уверен, он из космоса. Я не знаю пока, как достать его. Я не уверен, что смогу заставить его летать. Я один. Мне нужен ты.

– Когда ты родился?

– В 17.. году.

– И все это время?

– Да. Я никому не мог рассказать, пока не встретил тебя. Ты – гений. И ты нужен мне. Мы сможем исполнить нашу мечту. Твою мечту. И полететь.

Молчание длилось долго. Наконец, Константин Эдуардович начал говорить. Его голос звучал устало.

– Боюсь, Ян, что я не готов. Я болен. Я стар. Слишком поздно. Меня слишком многое держит. Но я знаю, что должен делать ты.

6

 
– Собрался на чужбину, в Сибирску сторону,
Пожитки уложилися в котомочку одну.
Не поминайте лихом, оставил отчий дом.
Найдет он смерть, наверно, в холодном крае том,
 

– голос старушки дребезжал.

Веяло от него старинными временами. Кира с Сергеем сидели на сложенных возле забора бревнах. Вначале от них отмахивались, ссылаясь на дела. А дела, как известно, в деревне никогда не заканчиваются. Но все-таки Мария Андреевна, соседка бабы Федоры, за принесенную в баню воду пела тоненьким девичьим голоском песню о тех, кто в конце 18 века по приказу Екатерины был отправлен за крамолу на вечное поселение в Сибирь. Да и вообще лучшие люди часто оказывались в этом дивном, но суровом крае. Что должны были ощущать выдернутые из привычной жизни люди, отправляющиеся на край земли, где и жизнь, казалось, заканчивалась? И выживал здесь только сильнейший. И расселялись они по негостеприимной стороне, и пускали корни в мерзлую землю. Для многих Сибирь становилась могилой. Для иных настоящим домом. И чем глубже врастали люди, тем счастливее они становились. Отлетало все наносное, ненужное. И становилось вдруг понятно, что на самом деле ценно в этой жизни. Честный труд, чистая совесть, согласие с миром и с самим собой. Сибиряки – люди немногословные и, на первый взгляд, не эмоциональные, но настоящие. Песня закончилась, а Кира все еще находилась под впечатлением.

– Мария Андреевна, спасибо.

– Что Федора? – вдруг спросила старушка.

– Да вроде хорошо. Накормила, напоила, спать уложила, – улыбнулась Кира.

– Даже в бане попарила, – хмуро добавил Сергей.

– Рассказыват про свово друга? Кошея Бессмертного?

– А вы в эту историю не верите? – заметила Кира, ей почему-то стало обидно за Федору Ивановну.

– Вот и кот у нее странный, и она сама. Дальше свово носа не видит. А тут узнала, – поджала губы Мария Андреевна, она явно не считала себя подругой Федоры Ивановны.

– Что за Кощей? – спросил Киру Сергей, когда они возвращались обратно.

– Ты вчера проспал безумное чаепитие со Шляпником. Говорит, знает человека, который шестьдесят лет не стареет.

– Пришли Альцгеймер с Паркинсоном и долго руку ей трясли? – мрачно пошутил Сергей.

– Я понимаю, как это звучит, – Кира не улыбнулась.

– Кира, – Сергей вдруг остановился и взял ее за плечи.

Она покусывала травинку и, прищурившись, смотрела на зеленеющий невдалеке лес.

– Что? – холодно спросила Кира.

– Мне плохо, – Сергей убрал руки с ее плеч.

– Это пройдет.

– А если нет?

– Ничто не длится вечно, – Кира повернулась и медленно пошла в сторону избушки Федоры Ивановны.

Это было ровно год назад. А казалось, очень-очень давно. Она снова ехала по знакомой дороге. Кира любила скорость. Убегающая вдаль асфальтовая лента (хорошо, если лента) давала предвкушение новой жизни, нет, жизни вообще. В салоне машины пел низкий странный голос:

 
Сигареты в руках, чай на столе —
Так замыкается круг,
И нам становится
Страшно что-то менять.
 

– Перемен, – подпевала Кира, и нога сама давила на газ. Машина шла легко и послушно. Скоро, правда, хороший асфальт закончился, а грунтовая дорога была испытанием не для слабонервных. Кира закрыла окна. Клубы пыли оседали на боках Сида. К тому же она с сомнением поглядывала на небо. Свинцовые низкие тучи сгрудились на горизонте. Они были прекрасны в своей страшной силе. Было похоже, что совещаться им по поводу дальнейших действий недолго.

– Эпичненько, – подытожила Кира.

Если она не успеет приехать до дождя, путешествие перестанет быть приятным. Ее вдруг снова толкнуло утренней волной. Кира к снам относилась без фанатизма, но Зеланда почитывала и с важностью снов соглашалась. Сегодня проснувшись, она не могла вспомнить свои видения, только обрывки. Странные, тревожные, а вот чувство щемящей, прямо-таки космической тоски помнила хорошо. Она несколько раз пыталась сложить обрывки, но они ускользали, видимо, проснулась Кира в медленной фазе сна. Какие-то необычные во все небо конструкции, очень много света, ощущение невесомости – это все, что удержало сознание. Она чувствовала, что что-то важное было в этом сне. Автомобиль тряхануло на неровностях, ветер, судя по деревьям, усиливался. Впереди Кира увидела одинокую фигуру с рюкзаком за плечами.

– Неужели турист? – удивилась Кира.

Ветер дул мужчине в лицо, кидая в глаза серую пыль. И он обернулся. Кира никогда не брала попутчиков, тем более попутчиков мужчин. Она проехала было мимо. В зеркале заднего вида фигура становилась все меньше, а тучи впереди все больше. До Ужанихи оставалось еще несколько километров, и Кира решительно нажала на тормоза.

Поравнявшийся с ней мужчина был достаточно молод, лет 40—45. Борода его совершенно не портила. Это у современных юношей на тоненьких ножках она смотрелась инородно, словно приклеенная на Новый год к детскому личику борода деда Мороза из ваты. «Но юность, наверно, тем и прекрасна, – думалось Кире, – что смешна и нелепа и совершенно не понимает этого.»

Она еще раз кинула взгляд на мужчину. Лицо загорелое и, кажется, доброе. Да и все его снаряжение говорило о том, что он не деревенский грибник. Одна хорошая кожаная обувь с высокими голенищами чего стоила.

– Неожиданно, – произнес мужчина в открывшееся стекло.

Глаза у него были не просто серые, а как будто подернутые пеплом. И странные. Кира не могла объяснить, в чем была эта странность.

– Сама не ожидала, – согласилась Кира. – Садитесь.

– Не бойтесь меня, – мужчина стряхнул с себя пыль прежде, чем сесть в машину. – Я геолог.

– Никогда раньше не приходилось общаться с геологами, – искренне удивилась Кира.

– Йонас.

– Кира.

– Хорошая музыка, – заметил Йонас. – Настоящая. Как книги.

– Жаль, что ушел рано.

– Все уходят вовремя. Не рано и не поздно.

– Вы так думаете?

Йонас промолчал. Он тоже поглядывал на свинцовую завесу.

– Да, наверно, вовремя уйти – это главное.

– А что могут искать здесь геологи?

– Счастья для всего человечества.

– Думаете, это реально? «И чтоб никто не ушел обиженным»?

– Уже нет. Раньше думалось. Но человечество не хочет быть счастливым.

– По-моему, человечество просто не хочет быть.

Разговор походил на ее любимую игру в бадминтон. Подача отбита, следующий удар. Потемнело как-то сразу. Вначале небо пересек огненный зигзаг, похожий на кровеносный сосуд, и через мгновение свинцовая ткань порвалась. Оказалось, что выражение «льет как из ведра» – это не просто метафора. В машине сразу стало темно, за стеклами тоже. По крыше и лобовому стеклу лились потоки. Кира съехала на обочину и заглушила мотор.

– Чуть-чуть не успели, придется подождать, – печально вздохнула она и с опаской покосилась на попутчика.

– Да, время есть, – подтвердил он без улыбки и посмотрел на Киру.

Кире вдруг стало не по себе. «С ума что ли я сошла? – мелькнуло у нее. – На безлюдной дороге, с неизвестным мужиком. Может, у него в рюкзаке топор. Или чем там они свои булыжники добывают».

Она вдруг вспомнила Чеховский рассказ «Пересолил», и ее осенило:

– Мне тут на встречу друзья выехали. Сейчас, наверно, будут.

Йонас вдруг улыбнулся:

– «Народ здоровый, коренастый… у каждого по пистолету». И на всякий случай у Вас с собой три револьвера. Так, кажется, у Антона Павловича?

Напрягшаяся было Кира покраснела, а потом рассмеялась.

– Не бойтесь меня. Я не опасен, – повторил он. – Здесь ищут озеро. Но пока найти не могут.

Слова его прозвучали, казалось, без всякой связи.

– Что-то такое я слышала. Но разве оно здесь?

– Действительно, вроде бы не здесь. Пять озер – самое известное место в Омской области. Туда приезжают не только геологи. Люди со всего мира. Вы верите в легенды?

– Так странно, что вы спрашиваете об этом именно меня, – задумчиво проговорила Кира. – Но расскажите.

– Существует легенда о том, что когда-то в этом месте упали метеориты или пять частей одного метеорита. От падения возникли котлованы, которые заполнились водой. По одной из версий есть четыре озера: Линево, Щучье, Данилово, Шайтан-озеро, или Урманное. Каждое из них обладает разными целебными свойствами. А пятое так и называется – Потаенное. На картах Потаенного, конечно, нет, дороги к нему нет. Наукой факт существования данного озера не признан. И вообще, путь туда, как говорят местные, открывается только тем, кого озеро принимает к себе. Так вот есть версия, что один из метеоритов упал совсем в другом месте. Гораздо дальше Омска.

– Неужели здесь? Интересно, оно реально потаенное или это миф. Он удачен для привлечения туристов.

– Неизвестно, но все упорно говорят про «Пять озер». В Омске даже водка такая есть. Кстати, местного производства.

– Вы были на всех этих озерах?

– Пятое озеро так и не нашли, – уточнил Йонас.

– Почему вы сказали, что геологи ищут счастья для человечества, – вспомнила Кира.

– Потому что согласно легенде пятое озеро дарует бессмертие.

– И при чем здесь счастье?

– Разве не об этом мечтает человечество?

– Я, конечно, не могу ответить за все человечество, но вряд ли, – задумчиво проговорила Кира. – Бессмертие, по-моему, не в вечной физической жизни, а в том, что человек оставляет после себя.

– Это слова. Просто вам никто его не предлагал.

– Какой-то странный у нас с вами разговор получается. Я точно не стану бороться за ложку элексира.

Йонас внимательно взглянул на Киру:

– Любите Стругацких?

– Кажется, мое поколение не может их не любить.

– Кто вы по профессии?

– Я филолог.

– Тогда представьте: бесконечное время для того, чтобы прочитать все. Изучить языки мира. Читать на языке Шекспира, Мольера, Гомера. Понять истинную красоту того, что ими было создано.

Кира задумчиво смотрела на серую, непроницаемую пелену.

– Вопрос: зачем мне все это, если впереди бесконечность? Мне кажется, острота жизни ощущается лишь потому, что все конечно. Нельзя ценить то, что невозможно потерять. И потом… я узнаю все то, о чем вы говорите. И? Счастье для себя одной? Зачем оно?

– А если за это время удастся найти счастье для всего человечества?

– Убеждена, что человечество мне не поверит. Были прецеденты.

– Вы об Иисусе?

– И о нем тоже. Люди хотят совершать свои ошибки. Вся наша жизнь так не совершенна, – Кира тяжело вздохнула. – Я стараюсь не думать об этом в планетарном масштабе. Есть, наверно, иные миры, где все иначе. Но…

– Что «но»? – Йонас внимательно смотрел на Киру.

– Говорить об иных мирах бесполезно. Человечество они перестали интересовать.

– Вы тоже заметили? О космосе больше не мечтают, не пишут, мальчишки не хотят быть космонавтами.

– Да. Сейчас в литературе создают иную реальность, но вовсе не космическую. Скорее, сказочную. Мифологическую.

– Вы филолог. Почему не фантастика? Почему фэнтези?

– Наверно, потому что утрачен интерес к науке вообще. Не надо объяснять мир с помощью ее законов. Можно придумать свои. Это легче. И это иллюзия того, что человек сам управляет миром.

– А, может, люди неслучайно не хотят больше в космос?

Кира задумчиво смотрела на серую пелену.

– Может, человечеству просто нечего больше принести в другой мир. Нечего больше сказать.

– Я не думала об этом. Мне интересен скорее внутренний мир. Вот где космос.

7

Этторе плотнее закутался в клетчатый плед, который он нашел в каюте. Море сегодня было неспокойным. Волны зло кусали борт корабля и становились еще раздраженнее от его прочности. Ледяные брызги долетали до палубы. И Этторе чувствовал, как намокают его тканевые туфли. Март выдался необычайно холодным, в это время не принято наслаждаться морскими красотами, но Этторе это мало волновало. Впрочем мир людей его вообще мало интересовал. Он привык к тому, что даже коллеги из университета считали его не совсем нормальным. А если быть более точным, совсем ненормальным. Последнее время его увлекли атомные ядра. Вот и сейчас, он смотрел на огромные вздымающиеся волны, а перед его мысленным взором вставали числа и формулы. Прямо так на фоне свинцового неба. Пальцы на его правой руке непроизвольно двигались, как будто чертили что-то в воздухе. Но на палубе никого не было, поэтому некому было удивляться и опасливо отходить в сторону. А мужчину, который стоял чуть вдалеке, опершись о перила, кажется, Этторе вовсе не удивлял. Одет незнакомец был просто, но изящно и дорого. На нем был пиджак из хорошей шерсти в шотландскую клетку, кепка и шарф, плотно закутывавший шею. Кожаные перчатки идеально облегали довольно крупные руки. На вид ему было не больше сорока.

– Как ничтожен человек, перед стихией, – сказал незнакомец достаточно громко, чтобы быть услышанным. – Не правда ли, господин Найорана? Парадоксально, но при этом он действительно велик, но не использует и малой доли того, что отпущено ему природой.

Этторе вздрогнул, он не любил, когда его даже просто замечали, а уж тем более узнавали.

– Нынешнее человечество и не заслуживает ничего, кроме того узкого мира, который его окружает, – продолжал незнакомец, не смущаясь, что ему не ответили. Похоже, о характере Найораны он тоже был наслышан.

– Оно с трудом придумало, как ему передвигаться по земле. Зачем ему смотреть вверх и вглубь. Мир готовится к новой чудовищной войне. Ею снова пахнет в воздухе, мне очень хорошо знаком этот запах.

В голосе говорившего было столько печали и искренности, что Этторе вдруг спросил:

– Вы меня знаете?

– Нет, – ответил мужчина, – но я знаю Ваши работы. И я подозреваю, что Вы – Гений.

– Вы, похоже, единственный, кто так думает.

– А Ваш учитель?

– Да. Энрико очень добр ко мне.

– Вы решили убежать ото всех?

– Мне предложили место в Неапольском университете.

– Поэтому Вы отправились в Палермо?

– Я… мне надо подумать. Невозможно думать, когда кругом лица.

– То есть Вы все-таки вернетесь в университет?

– Может, я… не знаю… Кто вы? Что вам нужно? – внезапно раздражился Этторе.

– В Палермо? Абсолютно ничего. Меня интересуете Вы. У меня есть для Вас то, от чего не откажется ни один ученый.

– Деньги? – криво усмехнулся Этторе.

– Больше. Несравнимо больше. Я хочу предложить Вам Время. И Пространство.

Ветер усиливался… На палубе появился матрос, одетый в грубый плащ с капюшоном поверх формы.

– Signori, la tempesta inizia. E meglio tornare in cabina.

В ресторане, где они расположились за дальним столиком, тихо играла музыка, на бледно-голубых скатертях горели в светильниках свечи. Пахло свежестью и морем. Расторопный официант в белоснежной униформе принес им горячего кофе. Этторе откинул плед на спинку стула и стал греть руки о чашку.

– Вы сказали, что хорошо знаете запах войны. Вы военный? – спросил Этторе, глядя словно сквозь собеседника.

– Нет. Я далек от этого. Кстати, разрешите представиться. Меня зовут Ян Мартинович Качинский.

– Вы поляк?

– Я космополит. Но я из России. Там это звучит, скорее, как ругательство.

– Как вас занесло в Италию?

– Это долгая история. Можно задать вам нескромный вопрос?

Этторе пожал плечами.

– Вас не прельщает слава? Вы не печатаете свои научные статьи, не заботитесь о первенстве в открытиях.

– Наука слишком…, – он пощелкал пальцами, – а жизни так мало, что глупо тратить ее на бесполезные движения. На что-то кроме науки.

– Русский писатель Толстой с вами бы не согласился. Он говорил, что нельзя отдать большее ради меньшего. Поэтому не посвятил свою жизнь литературе. Только одной литературе, – добавил Ян Мартинович.

– Я не читал его произведения. Литература мало меня интересует.

– Это, конечно, ваш выбор. Но интересоваться только наукой – это сужать свой взгляд.

– Я живу так, как мне нравится. Что вам в конце концов нужно? – снова спросил Этторе.

– Я собственно и обратился к вам именно потому, что вас не интересует внешняя шумиха. Неинтересно признание человечества. Сейчас во всяком случае. То, что я хочу вам предложить, требует тайны и молчания.

– Это какая-то секретная лаборатория? Вы – русский шпион?

– О времена! О нравы! Почему же сразу шпион? Стоит заговорить с человеком о чем-то выходящим за рамки обыденности, и тебя сразу начинают обвинять в шпионаже. Я никоим образом не связан ни с каким государством. Меня интересует другой мир. Тот, в который могла бы превратиться наша планета, думай люди о чем-то кроме войны и наживы.

– Тогда что? – Этторе внимательно смотрел на собеседника.

– Вы готовы поехать со мной? Поверьте, это стоит того, – он достал фотоснимок и положил перед Этторе на столик.