Найти то, не знаю что…

– Не знаю, откуда вы всё это разузнали, но примерно так оно и было, – неохотно признался Усиков. – Бес попутал, что тут скажешь? Я ведь добропорядочный человек, законопослушный гражданин. Пенсия у меня, правда, маленькая, но я подрабатываю немного, от голода не пухну. А тогда словно накатило что-то. Думал, никто не узнает. Но вы же как-то узнали. Вы меня арестуете, да? – в его голосе послышалась безысходная тоска.

– У меня нет полномочий, чтобы арестовывать людей, – покачал головой Пережёгин. – Я всего лишь ищу пропавшие вещи и, как правило, нахожу их. Часы я нашел, а вас могу сдать в полицию, хоть сейчас. И хотя случай этот давний, но крупные неприятности вам обеспечены, гарантирую. По крайней мере, тетушка господина Виноградова долго еще будет стыдить вас на всю коммуналку. Впрочем, есть вариант…

– Какой же? – с живостью отозвался Усиков.

– Можно посчитать, что часы вы действительно нашли и собирались вернуть владельцу лично в руки, но так уж вышло, что ваши пути более не пересекались. Вы не украли эту вещицу, вы ее нашли и хранили у себя. Часы я у вас, конечно, изыму прямо сейчас для передачи владельцу, – с этими словами Пережёгин опустил находку в карман своего жилета. – Вам же могу объявить устную благодарность за бережное их хранение. Но в ответ на мою уступку вы должны будете откровенно ответить на мои прямые вопросы. Предупреждаю, при первых же признаках лжи, а я чую ее даже в самых малых дозах, наша милая беседа заканчивается, и я возвращаюсь к первому варианту.

– Я согласен, согласен, вот вам крест!

– Можете что-нибудь добавить к моей версии?

– Разве лишь то, что картина именовалась «Банковский мостик», и что Омельев буквально навязал ее Виноградову, когда тот уже находился у парадной двери.

– «Банковский мостик»? – переспросил Пережёгин.

– Сам слышал, как Олег по ходу их беседы пару раз именно так называл свое творение. Я ведь химик, и у меня хорошая память на всякого рода термины и названия. Кстати говоря, я собственными глазами видел эту картину у Олега днем раньше, когда заходил на минуту проведать его. Приятный взору городской пейзаж, но на стенах висели и другие, на мой вкус, более живописные полотна. Не возьму в толк, отчего Олежка решил спасти от сожжения именно «Банковский мостик».

– Вы были свидетелем той трагедии, что произошла на следующий день?

– Нет, клянусь! В тот день я ездил в гости к родственникам. Вернулся домой уже к вечеру, когда тут всё закончилось. Почти все соседи столпились в коридоре и обсуждали это ужасное происшествие. Бедный Олег! Он ведь и раньше устраивал подобные акции, сжигал десяток, ну, дюжину картин, которые считал неудачными. Поймите, с его стороны это было нечто сродни эпатажу. Конечно, по ходу этих актов сожжения он впадал в некий транс, но всё же контролировал, как бы из глубины подсознания, свои действия. Он ведь считал себя гением, ни больше ни меньше. Я, конечно, заглянул в тот вечер в его комнату. На этот раз он не оставил ни одной картины, ни единого эскиза, даже карандашного наброска. Он уничтожил весь свой творческий багаж и нелепо погиб сам. Сомневаюсь, однако, что с его стороны это был акт суицида. Понимаете, Олежка страшно боялся малейшей боли, даже уколов, боялся высоты, и решиться на прыжок с моста, конечно ж, не мог. Не тот характер. Может, его кто-нибудь подтолкнул? Умышленно или случайно. Не напрасно ведь полиция снова начала ворошить эту историю.

– Какую историю? – вкрадчиво поинтересовался Пережёгин.

– Ну, как же! Буквально на днях в наш Вавилон вдруг пожаловали стражи закона. Частично народ к тому времени уже ушел на работу. Но многие еще оставались дома. Пенсионеры, в том числе. Начались расспросы по поводу Омельева. Когда очередь дошла до меня, я понял, что надо сказать правду про контакты Олега с Виноградовым и про «Банковский мостик» тоже. Я рассудил, что полиция всё равно докопается до этого, и тогда меня могут обвинить в сокрытии важных улик. Про часы я, каюсь, промолчал, да меня никто и не спрашивал про них. Господ полицейских интересовал именно «Банковский мостик».

– Кому вы звонили после ухода господ полицейских? – Пережёгин не удержался от того, чтобы не сделать ироничное ударение на двух последних словах.

– Да так… – определенно заюлил химик. – Одному человеку. Просто рассказал ему, что в нашем Вавилоне выдалось тревожное утро.

– Одному человеку? Вадим Эдуардович, мы же договорились, – строго одернул его Пережёгин. – У этого человека есть фамилия? – повернув голову, он впервые окинул взглядом ту часть комнаты, что находилась за его плечами, и на какой-то миг онемел и оглох. Много чудес повидал Пётр Мефодьевич в этой жизни, но такого сюрприза никак не ожидал.

Он пружинисто поднялся со стула и подошел к серванту, за двойными стеклами которого веером расположились несколько фотографий. На одной из них красовалась таинственная Дина в легком летнем платье, со второй смотрел Ключник, недобро усмехаясь, третий снимок запечатлел всех троих – Дину, Ключника и профессора где-то на загородной прогулке.

– Кто эта женщина? – строго спросил Пережёгин.

– Это Диночка, моя родственница. Племянница по материнской линии. А рядом мой младший сводный брат Гена. Геннадий Федорович. Это ему я звонил.

– До вашего брата мы еще доберемся, – фраза прозвучала угрожающе, хотя Пережёгин вовсе не собирался брать химика «на испуг». – А вот эта ваша племянница, она часто навещает вас?

– Не навещала ни разу. Диночка на дух не переносит коммунальной атмосферы, да и у брата с этой обителью связаны малоприятные воспоминания. Мы встречаемся изредка на природе. Или в Лахте, в доме тети Галины. Собственно говоря, она тетка только для меня и Гены, а для Дины – бабушка. Но всё равно все называют ее тетей Галиной. Очень энергичная была в свое время дама, но сейчас, увы, прикована к постели и требует постоянного ухода. Кстати, в тот день, когда погиб Олег, я находился в доме тетушки, разделял на дозы привезенные лекарства. Вместе с сиделкой, которая может это подтвердить.

– Где обитает ваша замечательная племянница? – продолжал допытываться Пережёгин.

Профессор замялся:

– Понимаете, Диночка – уж взрослая девочка, с умненькой головкой, и ведет свободный образ жизни. Много ездит между нашей северной столицей и Москвой. Случается, что она неделями не ночует дома. А сейчас, когда она готовится к совместной жизни с одним из наших нуворишей, ее и вовсе не найти. Поверьте, я действительно не знаю ее теперешнего адреса. Но Диночка регулярно звонит нам с Геной и дает о себе знать. Так что мы, родственники, не теряем друг друга из виду.

– Ох, не лукавьте, Вадим Эдуардович! Мне почему-то кажется, что у вас есть дополнительный канал связи с вашей племянницей. Так вот, завтра я хочу ее увидеть. И я ее увижу, с вашей помощью или без оной. И не волнуйтесь понапрасну. Я не собираюсь причинять ей неприятности. Просто задам пару вопросов. Причем, без ссылки на вас. Если, конечно, вы сами не подставитесь, сообщив ей о нашем разговоре.

Последний аргумент явно успокоил Усикова.

– Завтра? Погодите, я вспомнил! Она вроде бы собиралась в галерею Гайчманна. Там открывается первая персональная выставка начинающего гения, по крайней мере, так, с известной долей иронии, именует его Дина. Кажется, его фамилия Свищев. Восходящая звезда, художник-примитивист.

– Адрес галереи у вас есть? Запишите.

– Одну минуту… – тот достал потрепанный блокнот и принялся перелистывать его. Воспользовавшись паузой, Пережёгин стянул с себя сине-оранжевые брюки и затолкал их в футляр, едва закрыв крышку. Ну, вот, теперь можно спокойно передвигаться по городу, не привлекая излишнего внимания к своей персоне.

Господи, всё оказалось много проще, чем он предполагал.

Так сошлось, что именно в этой коммунальной квартире обитал брат Ключника. Поскольку братьями они были сводными, то химик носил другую фамилию и другое отчество. Эх, если бы вчера полковник не поторопился с выводами и назвал бы ему адрес, по которому родился Ключник, то не пришлось бы прибегать к сегодняшнему маскараду. Он, Пережёгин, явился бы прямиком к Вадиму Эдуардовичу и раскрутил бы этого чудаковатого профессора по другому сценарию.

Ну, да ладно, так или иначе, общая картина теперь ясна.

Дина и Ключник, несомненно, в деле, а старый наивный химик, с его наклонностями клептомана, использовался ими втемную для слежки за Омельевым.

Усиков сообщил своим родственникам о гибели Олега, но о том, что накануне Виноградов унес с собой картину под названием «Банковский мостик», говорить не стал, просто не придав значения этому факту.

Однако через два года, то есть, несколько дней назад, когда сыщики стали задавать ему вопросы о контактах Омельева, старик рассказал про единственную картину, избежавшую огня. Затем он позвонил Ключнику. Очевидно, тому легче дозвониться. Ключник сразу сообразил, что Виноградов унес холст с закрашенным шедевром и тотчас связался с Диной. Оба – каждый своей дорогой – помчались к жилищу Виноградовых, поскольку счет шел уже на минуты.

Проникнув благодаря искусству Ключника в квартиру, они сняли со стены «Банковский мостик». По качеству холста Дина определила, что это старая работа, не новодел. Но надо было спешить. Они не сомневались, что тетка Виноградова уже позвонила племяннику, и хозяева вот-вот примчаться домой, а там и сыщики нагрянут.

Холст они вырезали в подвале этого же подъезда. Свернутое полотно поместили в прихваченный тубус. Раму оставили в темном углу. Поднявшись на площадку, огляделись через щелочку в двери и покинули подъезд. Скорее всего, они разминулись с Виноградовыми на четверть часа или около того.

Вот так всё и происходило. Вот и ответ на все загадки.

Пережёгин покачал головой. На все ли? Есть нечто странное в том, что основные участники этой истории были издавна завязаны на одну и ту же коммунальную квартиру. И еще: почему в течение двух лет ничего не происходило, а затем события замелькали с калейдоскопической быстротой? Наконец, есть какая-то неувязка в том, что Дине и Ключнику удалось опередить и хозяев квартиры, и «господ полицейских». Тут чудится некий потаенный клубок, до которого еще только предстоит добраться.

Однако на сегодня достаточно.

– Вот, – Усиков протянул ему листок с адресом галереи.

Пережёгин спрятал его в кармане жилета.

– Ладно, профессор, будьте здоровы! Если вдруг сразу же после моего ухода вам придет в голову мысль позвонить своим родственникам, то советую вести речь только о часах. Иначе у вас лично могут возникнуть весьма большие неприятности, и отнюдь не с моей стороны. Я же, как только доберусь до своей лаборатории, обязательно сниму ваши пальчики с этих часов. А снимки буду хранить в сейфе, который не сумеет вскрыть даже такой мастер, как ваш сводный брат. – Что-то подсказывало Пережёгину, что деликатного профессора не мешало бы хорошенько припугнуть перед уходом. – Желаю удачи! – он вышел в полутемный коридор.

Глава 9. ВНУТРЕННИЙ ТУПИК

Покинув подъезд, Пережёгин свернул направо и обогнул угол этого дома, стоявшего в глубине двора.

Прямо перед ним открылся вид на целую анфиладу проходов, двориков и арок, выводивших в соседний проулок.

«Народный эксперт» двинулся через это внутреннее пространство, занимавшее добрый квартал.

Миновав первую из арок, он увидел, что вправо, под прямым углом к главному проходу, от того «отпочковывается» своего рода каменный мешок – вытянутая тупиковая площадка. С двух параллельных сторон ее ограничивали тыловые, практически глухие, без единого жилого окна, стены домов, а с дальней стороны – высокая, более трех метров, оштукатуренная кирпично-бетонная ограда.

На этой площадке выстроились в два ряда с полдюжины мусорных контейнеров, между которыми оставалось место лишь для проезда мусороуборочной машины. Очевидно, сюда выносили мусор жильцы нескольких соседних зданий. И не только бытовые отходы, но и крупногабаритный хлам, вроде отжившей свой век мебели и замененных дверей и оконных рам.

Значит, именно здесь Омельев устраивал свои костры…

Что ж, место для подобных акций самое подходящее. Тихое, глухое, почти потаённое. Никого из посторонних, несмотря на близость Невского проспекта. Разве что обрисуется вдруг фигура какого-нибудь жильца с пакетами мусора в руках. Да и то, как сказать: народ избавляется от мусора обычно по утрам и вечерам. Так что в дневное время здесь, скорее всего, ни души.

Но именно это невольно наводит на другую мысль: представители нашей богемы тяготеют, как правило, к публичным акциям, к эпатажу. По логике вещей, Омельев должен был бы озаботиться присутствием толпы сочувствующих зрителей, включая репортеров желтой прессы. А он почему-то выбрал безлюдный тупик, да еще в эпицентре помойки. Куда же подевалось его эстетическое чувство? Что-то здесь не так. Не так. Ну, да ладно.

Как же всё это происходило?

Ходка за ходкой Омельев стаскивал сюда картины – больше сотни своих нераспроданных работ, скопившихся за последний период. А еще эскизы, наброски, рисунки. Здесь не было только «Банковского мостика», но ведь этот холст фактически принадлежал кисти другого, тоже не признанного при жизни живописца, и, вероятно, только по этой причине Омельев пощадил полотно «коллеги по творческому цеху».

Вскоре у дальней стены контейнерной площадки образовалась весьма внушительная горка горючего материала.

Он щелкнул зажигалкой, появилась легкая струйка дыма, и вот уже пламя занялось.

Омельев достал из кармана пиджака початую бутылку водки и сделал мощный глоток.

Ну, вот и всё. Его жизненный путь приблизился к завершению. Как только пламя разгорится в полную силу, он осуществит свой план до конца. Помчится к Аничковому мосту и броситься головой вниз в мутные воды Фонтанки, которые рисовал столько раз… Уйдет в иное измерение непризнанным гением, ну и пусть! Ему стало жалко себя до слез, и он сделал еще пару глотков «огненной жидкости».

Хм, но почему же именно Аничков мост, подумал Пережёгин? Объект этот вроде бы и недалеко, однако до него еще надо добежать – через внутренние дворы, проулки и улицы, лавируя затем среди толпы прохожих на Невском, а ведь на этом пути состояние аффекта запросто может улетучиться.

Куда логичнее для самоубийцы было бы заскочить, ну, хотя бы во-он в тот подъезд соседнего дома, взлететь по лестнице на верхнюю площадку и вскочить на широкий подоконник распахнутого настежь окна, из которого открывался впечатляющий вид на пылавшие картины. Вот тогда последующий шаг в пустоту имел бы определенный сакральный смысл.

Впрочем, какая уж там логика, если речь идет о суициде.

Надо полагать, в своем воображении самоубийца уже обитал в виртуальном мире с его обманчивыми отражениями.

Омельев даже не осознавал, что одной из сцен разыгрываемой им трагедии стала помойка – он просто не замечал этих мусорных контейнеров, выкрашенных зеленой краской. Не пугал его и извилистый путь к Аничковому мосту. Он убеждал себя, что выдержит последнее испытание, свидетелями чего станут многочисленные прохожие, в том числе туристы, включая зарубежных, а само событие попадет в сводку городских новостей и на странички Интернета.

Лирика всё это, вздохнул Пережёгин.

Скорее всего, старый химик прав: Омельев имел слишком слабую волю, чтобы собственной рукой оборвать нить своей жизни. Профессор знал, о чем говорит, он сам из той же породы.

Притом, что Аничков мост по своим конструктивным данным отнюдь не гарантирует успешного суицида. Высота его ничтожна, до воды рукой подать. Разве что промокнешь, да наглотаешься вредоносных бацилл.

А запланировать прыжок с таким расчетом, чтобы удариться головой о нос выплывающего из-под моста катера, – нечто из области компьютерных игр. То есть, в киберпространстве – сколько угодно, а вот в реальной жизни – шиш с маслом.

Но ведь произошедшая драма могла иметь совершенно другое толкование.

Предположим, Омельев попросту заигрался.

Он предполагал сжечь только с десяток верхних картин, а затем раскидать костер и снова перенести уцелевшую массу в свое жилище.

Ну, вот была у человека душевная потребность в деяниях такого рода!

А «Банковский мостик» он передал накануне Виноградову из опаски, как бы картина случайно не пострадала в кутерьме. Рассчитывал забрать ее уже завтра под каким-либо благовидным предлогом.

Вот пламя взметнулось высоко, и тут Омельев краешком глаза увидел курьера мафии, который выходил из-под арки.

Омельев страшно боялся этого человека, и то обстоятельство, что курьер явился раньше обговоренного срока, ввергло художника в состояние священного ужаса.

Он живо представил, что курьер уже побывал в его комнате и, не найдя там ни одной картины, отправился на поиски живописца, узнав от соседей, что тот перетащил свою «мазню» к помойке.

Значит, сейчас, прямо у костра, начнется допрос с пристрастием.

А у него, Омельева, нет убедительного ответа на вопрос, зачем он отдал драгоценный заказ чужому человеку.

Совершенно потеряв голову, он бросился бежать через дворы и переулки, кружным путем, к Невскому проспекту, надеясь укрыться, раствориться в многолюдной толпе.

Через четверть часа он поверил, что обманул погоню.

И тут, на Аничковом мосту, к нему подошли двое – курьер и его помощник.

Они непринужденно оттеснили художника к перилам, закрыв его от прохожих своими широкоплечими фигурами.

В желтых глазах курьера Омельев прочитал приговор. Он понял, что прямо здесь, на мосту, не сходя с места, они заставят его сказать, кому он передал картину, а затем убьют его так тихо, что никто из беспечных прохожих не обратит на его смерть внимания до тех пор, пока труп не рухнет на асфальт.

Омельев стоял спиной к перилам.

Он увидел, как с той стороны под мост входил большой прогулочный катер. Пассажиры расположились на нижней палубе, а верхняя, достаточно широкая, площадка была пуста.

В недавнем сериале преследуемый беглец прыгнул с моста примерно на такой же катер, и спасся.

Надо решиться. Это его шанс, ниспосланный судьбой.

Катер пройдет под мостом быстро. На счет «пять» надо прыгать. Эти тупые мордовороты даже не успеют сообразить, что произошло. А он, оказавшись на катере, позвонит в полицию и попросит помощи. Ну, на счет «пять»!

Омельев прыгнул, но, увы…

Тайна «Банковского мостика» оказалась похороненной на два года.

Пережёгин недовольно крякнул.

– Ладно, хватит сочинять, писатель, – сказал он себе. – Та же компьютерная игра, только под другим соусом. Тебе это нужно? Ты ищешь вещь, и ты почти нашел ее. Быть может, уже завтра она будет в твоем распоряжении.

Направившись к центральной арке, он достал мобильник и набрал номер:

– Ирина Сергеевна? Да, Пережёгин. Здравствуйте! Я сейчас нахожусь в районе Невского и рассчитываю через полчасика добраться до своей конторы. Приезжайте, есть интересные новости. Нужно посоветоваться. Подробности при встрече. Ну, всё, жду!

Глава 10. ЛОГИКА СОБЫТИЙ

Виноградова примчалась через пять минут после того, как Пережёгин расположился за своим столом.

Ее серые глаза горели внутренним светом.

– Ну, рассказывайте! – с порога воскликнула она.

– Только давайте без излишних эмоций, – сощурился он. – Не люблю, знаете ли, суеты. День и без того жаркий. Присаживайтесь к столу, отведайте кофе, который я только что приготовил для нас обоих, возьмите свои нервы в руки, и уж тогда приступим к беседе.

– Судя по вашему виду, новости у вас позитивные, – заметила она, умеряя всё же свой пыл.

– Для начала возвращаю вам это, – он запустил руку в карман жилета, висевшего на спинке соседнего стула, и выудил оттуда золотые часы. – Полагаю, те самые?

– Да-да. Вот характерная царапинка на стекле, а на обратной стороне – строгое пожелание… – Она подняла на эксперта глаза: – Петр Мефодьевич! То, что вы нашли их так быстро, подобно чуду. Не спрашиваю, где и у кого они были, это неважно. Главное – вы их нашли. Теперь я абсолютно убеждена в том, что вы, руководствуясь вашим чудодейственным методом, найдете еще и картину и спасете моего мужа. Что мне делать с часами?

– Забирайте их с собой. Вернете мужу, когда сочтете нужным.

– Хотелось бы поскорее…

– Однако перейдем к делу, – крякнул Пережёгин. – Скажите, вам известно, что в той самой коммуналке, где обитает тетушка вашего мужа, прописан еще и некий профессор химии, Вадим Эдуардович Усиков, близкий родственник Дины и Ключника?

Глаза у нее округлились:

– Родственник Дины и Ключника? Людей, укравших картину? В той же коммуналке? Это просто какая-то мистика… – Она энергично помотала своими кудрями: – Нет, фамилии жильцов коммуналки мне неизвестны, как и их профессии. Я никогда и ни с кем не вступала там в беседу, за исключением, разумеется, Елены Дмитриевны и этого несчастного художника. Хотя некоторые лица, с которыми сталкивалась в коридоре, конечно, помню.

В порыве эмоций она стукнула ладошкой по столу:

– Но ведь это многое объясняет! Многое, если не всё. Когда появилась полиция, этот, как его, Усиков позвонил своим родственникам, и те поняли, что надо действовать без промедления!

Пережёгин откровенно любовался ее способностью быстро ухватывать суть.

– Знаете, Ирина Сергеевна, если бы я имел возможность взять на работу секретаря, то, в первую очередь, предложил бы эту должность вам.

– Спасибо за доверие, – кивнула она. – А я ответила бы, что согласна помогать вам, в меру моих скромных сил, даже без вознаграждения. Нет, правда. Давайте обсудим ваше предложение, но позже, когда всё закончится.

– Позже, так позже, – ответил он. – Тем более что уже пора вернуться к нашим баранам. Я тут пытался реконструировать ход событий, но концы с концами у меня опять не сходятся. Давайте попробую еще раз. Слушайте внимательно. Итак, Интерпол сообщил нашей полиции, что, по их данным, цепочка, по которой двигалось похищенное ценное полотно под названием «Маки», оборвалась на Омельеве. Человек этот погиб два года назад, предположительно покончив с собой. Но действительно ли это был акт суицида? И куда подевались «Маки»? Фамилия «Омельев» ни о чем не говорила нашей полиции, не фигурировала ни в одной сводке. Чтобы начать поиски пропавшей картины, которая, скорее всего, уцелела, требовалось установить связи, круг знакомых художника. Одна группа сыщиков отправилась по месту жительства Омельева, вторая – к его собратьям по творческому цеху, уличным художникам. Нас эта вторая группа не интересует. Сосредоточим свои мысленные усилия на первой. К досаде сыщиков, коммунальная квартира оказалась слишком уж многолюдной. Тем не менее, они планомерно начали свою работу, установив определенную очередность бесед с жильцами. Так уж получилось, что в числе первых опрошенных оказалась Елена Дмитриевна Яковлева, тетушка вашего мужа. Поняв, что полицию по какой-то причине интересует круг общения Омельева, тетушка не назвала имя своего горячо любимого племянника, рассудив, что его встречи с художником носили эпизодический и даже вынужденный характер. Но как только стражи закона оставили ее в покое, она тут же позвонила Алексею, сообщив о полицейском десанте, как и о том, что жильцов расспрашивают о знакомствах Омельева и еще о какой-то его картине под названием «Банковский мостик». Ваш муж, в свою очередь, подумал, что в картине, столь настойчиво навязанной ему Омельевым, кроется, очевидно, какая-то загадка. Он решил разобраться в ситуации, но вместе с вами. Так получилось, что домой он приехал первым, увидев лишь пятно на стене вместо картины. «Банковский мостик» исчез. – Хозяин кабинета посмотрел на посетительницу: – Я правильно излагаю? Ничего не упустил? Ничто не вызывает возражений?

– Ваша логика безупречна, Петр Мефодьевич. Думаю, события развивались именно так.

– Тогда идем дальше и возвращаемся в коммуналку – этот «Вавилон», по характеристике профессора Усикова. Наконец, очередь дошла и до него. Именно Усиков порадовал сыщиков, сообщив им о том, что Омельев, накануне своей гибели, подарил картину «Банковский мостик» вашему мужу.

– Но откуда он мог знать?! – воскликнула Виноградова.

– Благодаря случаю. Усиков видел, как на выходе из коммуналки Омельев вручил вашему мужу завернутое в бумагу полотно, повторяя при этом его название. Не вините старика в том, что будто бы из-за него пострадал ваш муж. Усиков не в теме. Он не знал, что «Банковский мостик» имеет второе дно. Полиция задавала ему вопросы, он отвечал всё, что помнил, только и всего.

– А затем позвонил своим родственникам – Дине и этому ужасному Ключнику, да?

– Несомненно. Но поскольку он был не в теме, то просто поведал, что в «Вавилон» нагрянула полиция, которая расспрашивает о «Банковском мостике» Омельева, и что он, Усиков, как законопослушный гражданин, сообщил стражам закона интересующую их информацию. А теперь предположим, что Ключник, или Дина, или они оба – в теме. Но им тоже было неизвестно, куда подевался «Банковский мостик». И вдруг они получают точную наводку, причем от кого, – от собственного родича Усикова, который носил эти сведения в своей ученой голове на протяжении двух лет! Что делать? Ведь по наивности их родственника полиция тоже узнала эту тайну. Но надо рискнуть. Надо выяснить по Интернету адрес Виноградовых и мчаться туда молнией, чтобы завладеть сокровищем стоимостью в несколько миллионов зелеными… Логично?

– Вроде бы, да. Но я чувствую, что у вас припасена какая-то подковырка.

– Да уж, – вздохнул Пережёгин. – Давайте, однако, реконструируем еще и действия полиции. Итак, сыщики получили важнейшую наводку. Далее им следовало ехать, как можно быстрее, к вашему дому, Ирина Сергеевна, подниматься в вашу квартиру, предъявлять документы, затем изымать для проверки «Банковский мостик», а с хозяев брать подписку о невыезде. Правда, сначала требовалось, так же, как Ключнику и Дине, установить ваш домашний адрес. Но, сами понимаете, для полиции это не проблема. О том, что жиличка Яковлева приходится Виноградову теткой, и что адрес племянника у нее имеется, сыщики, конечно, знать не могли. Затем – некоторые формальности. Внезапно открывшиеся факты надо было обговорить с начальством, получить постановление на изъятие картины, ну и так далее. В этой ситуации, чисто теоретически, Ключник и Дина могли опередить полицию, в чем я лично глубоко сомневаюсь. Но вот вас с мужем, Ирина Сергеевна, эта парочка опередить не могла никак. Притом, что по наблюдению ваших бомжей, Ключник провел довольно продолжительное время в вашем дворе, поджидая Дину. Вот тут у меня концы с концами не сходятся, хоть тресни. И у полиции, полагаю, тоже. Уверен, что именно по этой причине был задержан ваш муж. В «антикварном» отделе не верят, и правильно делают, что даже при условии мгновенной утечки информации из полицейских рядов кто-то мог бы серьезно сыграть на опережение. А тут еще эта внезапная поездка в Испанию…

Виноградова сидела белая, как мел.

– Вы меня пугаете, Петр Мефодьевич. Всё действительно против нас с мужем. У меня нет ответов на ваши вопросы. Я знаю лишь то, что мой муж невиновен, и что картину украли из квартиры перед нашим приходом… Послушайте! – глаза ее загорелись. – Но если какой-то Усиков заметил, что «Банковский мостик» унес мой Алеша, то, быть может, был еще кто-то, кто знал об этом? И этот «кто-то» проник в тайну раньше всех.

– «Спящий» агент?

– А может, Омельев сообщил еще кому-то о своем подарке?

– Успокойтесь, Ирина Сергеевна, – ободряюще улыбнулся ей «народный эксперт». – Я обрисовал эту ситуацию лишь для того, чтобы вы поняли мотивы, движимые полицией. В этой истории действительно кроется некая странная загадка. Но, по счастью, я не следователь, и мне не нужно распутывать весь клубок. У меня другой метод. Я ищу картину, а когда найду, то клубок распутается сам. Так всегда происходило.

– Но когда же вы найдете ее?!

– Считайте, уже нашел. Поскольку всё указывает на Ключника, то он, скорее всего, и спрятал холст. Вопрос – где? Возможно, в том доме, где он сейчас обитает. Но, не исключено, у него есть более надежный тайник в другом месте. Это я и собираюсь выяснить в течение ближайших двух-трех дней.

– А если этот тайник находится на другом конце города?

– Неважно. Мой план состоит в том, чтобы разворошить это осиное гнездо, послать ему сигнал тревоги. Они забеспокоятся и соберутся на совещание. В Лахте, полагаю, там удобно и тихо. Почти уверен, что наши мошенники придут к решению перепрятать картину. Мне остается только проследить за ними.

– А дальше?

– Дальше, в зависимости от того, где именно находится тайник, нужно будет продумать новый план, чтобы вывести на пропажу полицию. Понимаете? Очень важно, чтобы «Банковский мостик» обнаружили не мы с вами, а господа полицейские. С уликами против Ключника и Дины. Вот тогда перед вашим мужем извинятся и отпустят его в тот же день домой. Это и будет торжество справедливости. А загадки этого дела, если они еще останутся, пусть распутывает следствие.

Глава 11. ГАЛЕРЕЯ ГАЙЧМАННА

Галерея Гайчманна размещалась на втором этаже старинного особняка в историческом центре города.

Выставленный у входа большой рекламный щит в виде призмы извещал, что именно здесь экспонируются работы художника-примитивиста Свищева.

Похоже, однако, что в программе произошли какие-то изменения, ибо к моменту, когда Пережёгин поднялся наверх, презентация была уже в самом разгаре.

Художник собственной персоной маячил у порога, встречая, очевидно, припозднившихся гостей.

Это был господин весьма плотного телосложения и зрелого возраста, с грубоватым багровым лицом деревенского пьяницы и хитроватым прищуром светло-голубых глазок.

На нем красовался колоритный наряд, главной компонентой которого был восточный халат, расшитый скачущими сиреневыми конями и ярко-золотистыми звездами. Халат был подпоясан обыкновенным солдатским ремнем, на котором висел кинжал, украшенный множеством сверкающих камней, – очевидно, бутафорских, как и само оружие.

Голову живописца венчал странный убор – нечто вроде квадратной шапочки, по углам которой поднимались миниатюрные пики с бахромой.

Из-под пол халата выглядывали спортивные бриджи, а также босые ноги, втиснутые в домашние тапочки с загнутыми носками.

Свищев пожал Пережёгину руку и осведомился хрипловатым баском:

– Вы из какой редакции? – тут же махнул рукой: – Впрочем, неважно. – Указал вытянутой рукой вглубь галереи, туда, где вокруг небольшой стойки кучковалась группа посетителей человек в тридцать. – Присоединяйтесь к своим коллегам. Возможно, они еще не всё успели расхватать.

Кивнув, Пережёгин последовал приглашению.

Вся галерея занимала две узких, продолговатых комнаты. Судя по всему, к ней примыкали еще какие-то помещения, закрытые сейчас на замок.