Read the book: «Алиса», page 2

Глава вторая

Алиса кивнула. Точно не дал бы. Наверное, ее сознание помутилось от дыма – перед глазами все плыло.

– Там снаружи карниз, – сообщил Тесак.

Он отошел от окна, взялся левой рукой за правое запястье, прижал болтающуюся правую руку к стене и на глазах у Алисы проделал какую-то манипуляцию. Когда он повернулся, правая рука снова казалась нормальной. Тесак пошевелил пальцами, проверяя, слушаются они или нет. За все время он не издал ни звука, не подал виду, что ему больно, хотя Алисе и так это было ясно. Он протянул ей руку, приглашая подойти к окну.

Она подошла к нему и ахнула от удивления: Тес взял ее за руку. От этого прикосновения ее будто ударило электрическим током прямо в бешено заколотившееся сердце. Тесак сверкнул глазами и чуть сильнее стиснул ее руку.

В сумасшедшем доме ни к кому не прикасаются просто так, по-доброму, и Алиса понимала, что он потрясен не меньше нее.

Он молча выпустил ее руку и выбрался через окно на карниз. Алиса полезла следом, ведь деваться было некуда.

Перекинув ногу через подоконник, она поежилась от утреннего холода. Пожалуй, снаружи было не так уж холодно, но по сравнению с жаром пылающей больницы казалось, что там настоящий мороз.

Алиса высунула голову из окна и увидела карниз, на который ей предстояло выбраться. Внизу, так далеко, что становилось не по себе, текла мутная зловонная жижа. Увидев ее, Алиса погрузилась в воспоминания.

Тесак посторонился, освободив место на карнизе, и придерживал ее за пояс, пока она выбиралась наружу. Наконец они встали рядом, прижавшись спиной к кирпичной стене больницы. Карниз был такой узкий, что на нем едва умещались ступни Алисы. У Тесака пальцы ног свисали вниз, будто он хватался за край, чтобы не упасть.

Он просто сиял от восторга.

– Мы выбрались, Алиса. Выбрались.

– Да, – согласилась она, хотя от вида реки энтузиазма у нее поубавилось.

На открытом воздухе в голове немного прояснилось, и ей казалось, что безопасней было бы спуститься по объятой пламенем лестнице. От реки тянуло такой вонью, что накатила тошнота.

Тесак схватил ее за руку, чтобы она не оступилась и не упала.

– Прыгаем в реку, – сказал он, – и плывем на тот берег. Скроемся в Старом городе. Там нас никто искать не будет. Подумают, что погибли.

– Да, – снова согласилась она, – но в реку лучше бы не лезть. Из нее не выберешься. Туда стекают отходы со всех заводов. Помню, еще папа рассказывал. Говорил, что это просто возмутительно.

– Дык и тут не останешься, – возразил Тесак. – Если и не сгорим в огне, то поймают и снова засадят в клетки. Алиса, мне назад дороги нет. Я не собираюсь всю оставшуюся жизнь биться взаперти как мотылек в банке. Лучше уж тогда погибнуть в пасти Бармаглота.

Алиса понимала и всем сердцем чувствовала, что он прав. Ей тоже не хотелось снова оказаться в тесной клетке. Но до реки было так далеко, и в ней столько всякой отравы. А вдруг у них вся кожа облезет?

А если наглотаются этой дряни и погибнут в страшных муках уже на берегу, когда отрава попадет в кровь?

Ее раздумья оборвал звон стекла – от жара пламени соседнее окно разлетелось вдребезги, вспугнув стайку чумазых голубей, примостившихся сдуру на том же выступе, где стояли Алиса и Тесак. Птицы с возмущенными криками разлетелись врассыпную, и Алиса взглянула на Тесака, понимая, что он заметил ее испуг.

– Нам тоже пора лететь, – сказал он. – Уж поверь.

Она поверила, как всегда, сама не зная почему. Он сжал ее руку, и, не успев опомниться, она почувствовала, что падает, проваливается в кроличью нору.

– Держись! – крикнул Тесак перед самым падением в воду.

Он до боли стиснул ее пальцы, она даже вскрикнула, и не отпускал. И правильно сделал, потому что едва мерзостная жижа сомкнулась у нее над головой, она непроизвольно разжала руку, и, если бы не его мертвая хватка, могла бы утонуть.

Кашляя и отплевываясь, он рывком вытащил ее на поверхность, подхватил под ребра и начал грести к берегу.

– Отталкивайся ногами.

Она вяло пошевелила ногами в странной вязкой жиже, совсем не похожей на податливую гладкую воду. Течение было таким медленным, что их могло снести всего на несколько дюймов. С поверхности поднимались едкие испарения, от которых разъедало глаза и щипало в носу.

Тесак держал Алису так, что она не видела ни его лица, ни приближавшегося берега. Он дышал ровно и спокойно, словно эти мерзкие испарения на него не действовали. Он тянул их обоих вперед, двигался плавными уверенными гребками, пока Алиса, неловко барахтаясь, старалась просто не мешать.

Лечебница позади была уже вся в огне, языки пламени вырывались из выбитых окон. На таком расстоянии воплей узников не было слышно, все заглушал рев пожара. Вокруг здания суетились люди, не давая огню перекинуться на соседние строения. Алиса даже никогда не задумывалась, что находилось вокруг больницы.

С одной стороны, у берега реки расположилось продолговатое низкое здание, словно лежащая черепаха. Оно, наверное, находилось с той стороны, где была комната Алисы, иначе бы она не видела луны.

С другой стороны, вздымалась какая-то громадина, гораздо выше лечебницы, извергая из труб тучи почти такого же такого густого и едкого дыма, что валил из ее недавнего пристанища.

– Вставай, – вдруг сказал Тесак, и Алиса поняла, что он не плывет, а идет.

Ноги вязли в иле, воды было еще по горло, но они уже почти выбрались.

Немного поодаль на дамбе толпились люди, они смотрели на рушащееся здание больницы, крича и жестикулируя.

– Я их вижу, – тихо сказал Тесак. – Сюда.

Он повел Алису туда, где, несмотря на рассвет, было еще темно, подальше от мерцающих газовых фонарей, расставленных вдоль берега и разгоняющих мглу от речного тумана и заводского дыма.

Выйдя на берег, Алиса задыхаясь рухнула на четвереньки. Даже в нескольких шагах от воды воздух был заметно чище, хотя слово «чистый» тут вообще вряд ли подходит, подумала она.

Кругом стоял смрад, воняло дымом и гарью, едкими химикатами с заводов. Все это смешивалось с запахами еды, что готовилась в трущобах прямо перед ними.

Тесаку досталось гораздо больше, чем Алисе, пока они выбирались из горящего здания и переправлялись через отвратительную реку, и все же он не рухнул, а спокойно стоял рядом. Алиса уселась на землю и взглянула на него. Он, как зачарованный, уставился на охваченное пламенем здание на том берегу, застыв так неподвижно, что она забеспокоилась и с трудом поднялась на ноги.

– Тесак? – позвала она и дотронулась до его руки.

Он весь был в грязных разводах от той жижи, которую они переплыли, от его волос и одежды поднимался пар. В серых глазах плясали отблески пожарища, словно пламя на углях преисподней, и от его взгляда она впервые оробела. Это был взгляд не Теса, верного товарища за стеной по ту сторону мышиной норы, и не того, кто так умело вывел ее из горящего здания, а Тесака – душегуба с топором, застигнутого с окровавленными руками среди множества трупов.

«Но меня он никогда не обидит, – убеждала себя Алиса. – В глубине души он все равно Тес, просто забылся на мгновение».

Она нерешительно взяла его за плечи и позвала снова, он продолжал смотреть на нее невидящими глазами. Вдруг он схватил ее за руки с такой силой, что на нежной коже показались синяки, а в его серых глазах промелькнуло безумие.

– Он вырвался, вырвался, вырвался, – твердил Тесак. – Теперь весь мир потонет в огне и крови.

– Бармаглот? – спросила Алиса.

– Мы все попадем в его необъятную пасть и сгинем в бездонной утробе, – сказал Тесак. – Надо бежать, бежать, пока он не нашел меня. Он знает, что я его слышу. Знает, что мне известно, какое зло он несет.

Вдруг от больницы донесся ужасный грохот, словно обвалился остов здания. Алиса и Тесак обернулись, и в этот момент все стены рухнули, будто осыпавшийся песочный замок. Не исчезло лишь пламя, взметнувшееся на невероятную высоту, туда, где ему точно нечего было пожирать, а потом вширь, насколько хватало взгляда, словно чудовище расправило крылья.

Но в этом пламени виднелась тьма, огромная тень, простиравшаяся все дальше, будто невольник вырвался на свободу и протянул руки к солнцу.

– Это… он? – спросила Алиса.

Рассказы о Бармаглоте она никогда не воспринимала всерьез. А может, и не было никакой тени, просто она совсем обессилела, да еще надышалась дыма и всякой отравы, вот и померещилось. Так всегда бывает, если с головой не все в порядке. Никогда не знаешь, верить ли собственным глазам.

Тесак не ответил, только вгляделся в огненный столб, а потом схватил Алису за руку и потащил прочь от реки. По илистому берегу идти было нелегко, но наконец они выбрались на узкую мощеную булыжником улочку, что петляла среди беспорядочно громоздящихся перекошенных трущоб.

У Старого города словно не было ни конца, ни края, запутанный лабиринт лестниц и узких улочек опоясывал здания, что веками латались и надстраивались поверх старых развалин. Здесь не было ничего нового, светлого, даже дети, казалось, рождались с затравленным взглядом.

Тесак нырнул в ближайший переулок, потянув за собой Алису. Ей было больно идти босиком по острым камням, но она понимала, что надо исчезнуть как можно быстрее. Кроме угрозы со стороны Бармаглота, Алиса замечала характерный блеск медных пуговиц на полицейской форме. И неважно, что больница превратилась в пепел: если их увидят в больничных робах, полицейские их сразу заметут. А у Алисы было предчувствие, что Тесак так просто не сдастся.

Так они пробирались тайком, короткими перебежками мимо уличных девиц, тискавшихся с клиентами по подворотням, стариков, толпившихся вокруг «наперсточников», петушиных боев. Тесак вел ее все глубже в Старый город, туда, где в узкие проходы между домами не заглядывает солнце и воздух мутный от заводского дыма. Из-за тумана, поднимавшегося над булыжником, встречных прохожих было не разглядеть, пока не столкнешься нос к носу.

Так их и подстерегли.

Увидев, что Алиса задыхается, совсем выбившись из сил, Тесак остановился, но не стал ее подбадривать или утешать, а просто ждал.

И тут из тумана вынырнуло здоровенное страшилище и замахнулось на Тесака дубиной. Алиса собиралась закричать, но вдруг чья-то грязная пятерня зажала ей рот, а другая с такой силой стиснула грудь, что из глаз брызнули слезы.

– Что у нас тут? – проворковал ей в ухо грубый голос. – Заблудшая овечка?

Пока она брыкалась, пытаясь выскользнуть из грязных лап, Тесак со страшилищем, при ближайшем рассмотрении оказавшемся человеком, таким верзилой, каких она отродясь не видывала, скрылись в тумане. Алиса отчаянно сопротивлялась, но все было тщетно, и похититель поволок ее за собой.

Он отпустил ее грудь и свободной рукой задрал подол балахона до пояса, облапав бедра, и тут Алиса озверела и впилась зубами в руку, зажавшую рот, потому что вспомнила мерцающий свет и того, кто навалился сверху, протискиваясь между ее ног, вспомнила, как кричала от боли, но он не останавливался, пока не пошла кровь.

Почувствовав укус, налетчик выругался, но не ослабил хватку.

– Ах ты озорница, – зарычал он, и треснул ее лбом о кирпичную стену.

У нее подкосились ноги, сознание помутилось, а глаза залило чем-то липким. Она очнулась стоя ободранными коленями на камнях, а он хватал ее за бедра, раздвигая ноги.

«Просто исчезни, – думала она. – Тебя здесь нет, ты сидишь на зеленой лужайке, греешься на солнышке, а вот с улыбкой подходит тот, кто тебя любит».

Вдруг незнакомец убрал руки, послышались глухие удары кулаков.

Все еще с задранным подолом она перевернулась на бок и протерла глаза.

Тесак припер ее обидчика к стене и безостановочно молотил его кулачищами, постепенно превращая его лицо в непонятное месиво. А когда наконец отпустил, тот мешком рухнул на землю и, казалось, даже не дышал.

Тяжело дыша, окровавленный Тесак обернулся к Алисе. Осмотрел рассеченный лоб, потом ненадолго задержал взгляд на обнаженном животе и, буркнув:

– Прикройся, – принялся шарить по карманам насильника.

Алиса поправила подол, поднялась на ноги, держась за стену, прислонилась к ней, и тут ее так затрясло, что даже зубы начали отбивать дробь. Тесак обернулся. На ладони он держал небольшой мешочек.

– Золотом набит, – заметил он, пнув бездыханное тело. – Работорговец небось. Попользовался бы тобой, а потом продал.

– К-к-кажется, м-м-меня уже п-п-продавали, – выдавила она.

Ей вспомнились деньги, переходящие из рук в руки, она видела, как чья-то широкая ладонь наполняла золотом другую, поменьше.

– Кто, длинноухий? Или тебя ему продали? – уточнил Тесак.

Она покачала головой. Вспоминался только страх, который лучше забыть. Еще какой-то мужчина, но его лица она не смогла вспомнить.

Потом видение растаяло, словно разум оберегал ее от страданий.

Тесак стоял перед ней – дикарь, обагренный кровью ее обидчика, и на его лице промелькнуло странное, выражение – беззащитность.

– А можно?.. – попросил он, показав жестом, как обнимает ее за плечи.

Она вся сжалась от внутреннего вопля: «Нет!» Потом вспомнила, как он уставился на ее голые ноги, но отвернулся, а не набросился, словно голодный волк. Она кивнула и заметила, как он облегченно выдохнул.

Тесак обнял ее и на мгновение крепко прижал к себе, Алиса почувствовала его скрытую силу. Потом ослабил объятия, чтобы она могла идти, но совсем не отпустил. Они вернулись туда, где на них напал верзила, и Алиса его разглядела. Вместо зубов у него было окровавленное месиво, но он все еще хватал ртом воздух. Рядом валялись обломки дубины, с которой он напал на Тесака, впрочем, это оказалась обычная толстая палка.

– На улице оставаться опасно, – сказал Тесак.

– Где же нам найти укромное место? – спросила Алиса. – Тебе знаком этот район?

– Да, – признался он, – хотя сам не пойму откуда. Только мы оказались в Старом городе, ноги сами куда-то меня понесли.

– Там безопасно? – спросила она.

Тесак крепко прижимал ее к себе, согревая телом, но она все равно дрожала с ног до головы от холода, пробиравшего до костей. Она совсем выбилась из сил, была голодна и напугана. На мгновение ей даже захотелось вернуться к рутине больничной жизни за надежными четырьмя стенами.

– Не знаю, – размышлял он. – Я тут сто лет не был. Что-то совсем не изменилось. Вот нисколечко, просто удивительно. А где-то вроде все по-другому, хотя ума не приложу почему.

– По-моему, ты не так уж много забыл, как тебе кажется, – заявила Алиса. – Помнишь ведь, что когда-то были волшебники. А сейчас есть работорговцы. Ты помнишь город. Только забыл, кто ты такой.

– Нет, – возразил Тесак, – Знаю, кто я сейчас. А кем был раньше – забыл. Может, и к лучшему. Может, прежний я тебе не понравлюсь. Да и себе тоже.

Алиса помнила, кем была раньше. Только не могла вспомнить, как же та девочка превратилась в нынешнюю Алису. И судя по недавним видениям, оно и к лучшему. Тесак прав. Наверное, лучше забыть.

Она вздрогнула под его рукой. Он потер плечо, тщетно пытаясь согреться.

– Все равно холодно, – посетовала она.

– Мы почти пришли.

– Куда?

– Не знаю. Куда привели ноги. В безопасное место.

Алиса заметила, что из лабиринта узких улочек они выбрались на главную. Толчеи не было, но многие спешили по своим утренним делам. Укутанные шарфами женщины с корзинками яиц, капусты или рыбы, завернутой в бумагу. Мужчины с ослами, навьюченными углем или дровами, или занятые какими-то темными делишками. Босоногие мальчишки в поношенных кепках, таскающие яблоки с телег у зазевавшихся торговцев.

Встречные отводили взгляд и обходили Алису с Тесаком стороной, но к ее облегчению, они оба казались не настолько подозрительными, чтобы звать полицию. Местная публика была бы явно не в восторге от присутствия властей, ведь здесь наверняка торговали не только углем и фруктами. Каждый встречный ясно давал понять, что на помощь тут рассчитывать не стоит, но и вмешиваться никто не станет.

– Там живет одна знакомая старушка, она нас приютит.

Алиса заинтересовалась, кто эта старушка, почему Тесак так уверен, что она поможет, и уже собралась было спросить, но Тесак, наверное, все равно не знал ответа. А тут еще и живот скрутило, хотя во рту с самого вечера маковой росинки не было. Будь они в больнице, им уже давно принесли бы кашу на завтрак. Алиса закашлялась, к горлу подступила горечь.

– Тошнит, – пожаловалась она.

– Почти пришли, – успокоил Тесак, сворачивая в переулок за лавкой с лечебными зельями.

– Я не дойду, – простонала Алиса, вырвавшись из-под его руки и едва добежав до ближайшей стены.

Желудок сдавили спазмы, горло обожгло, но наружу вышло только немного желчи. Алиса прижалась саднящим лбом к стене и поморщилась от боли, когда шершавый кирпич задел ободранную шишку, напоминание о том хмыре, что хотел ее изнасиловать. Тошнота не прошла. От приступа рвоты стало только хуже.

– Ну еще чуть-чуть, – Тесак тянул ее за руку, за плечо. – Это от порошков тебя тошнит.

– Сегодня-то я не их принимала, – возразила Алиса.

– Вот именно. А сколько лет их тебе каждый раз подсыпали в еду?

– С тех пор, как попала в больницу, – ответила она.

Она из последних сил волочила ноги, пальцы подворачивались и в кровь разбивались о камни.

Не переставая уговаривать, Тесак проволок ее последние несколько футов, и когда они наконец добрались до обшарпанной деревянной двери в укромном закутке переулка. Алиса совсем валилась с ног.

Тесак забарабанил кулаком в дверь, свободной рукой поддерживая Алису под локоть. Дверь отворилась, и на пороге, закутанная в линялую красную шаль, появилась древняя скрюченная старушонка в синем платье, совсем седая, но с серыми, точь-в-точь как у Тесака, глазами. Она пристально его оглядела, тихонько вздохнула и проговорила:

– Николас, я тебя четвертый день дожидаюсь.

Глава третья

Она посторонилась, пропуская их в дом. Прозвучавшее имя Тесак, казалось, пропустил мимо ушей, но, тем не менее, уверенно шагнул через порог, словно всегда тут жил.

– Что с подружкой? – спросила женщина, направляясь к очагу у стены, чтобы подбросить дров.

Алиса сбросила руку Тесака, шатаясь потянулась к желанному теплу огня, и повалившись ничком на подстилку, мгновенно уснула, так и не расслышав его ответа.

Очнулась она в мягкой постели на пуховой подушке, накрытая колючим шерстяным одеялом. Она уже сто лет не спала в кровати под одеялом и теперь блаженствовала, в кои-то веки наслаждаясь уютом.

Окон в комнате не было. В дальнем углу на столике догорала свеча. Рядом с ней стояли кувшин и миска. Все тело ныло, но было чистым, а голова какой-то непривычно легкой. Ощупав голову от самой шеи до макушки, она ахнула – волосы исчезли. Свалявшийся колтун был аккуратно сострижен, оставлен только шелковистый ежик длиной в два пальца.

Потом потрогала шишку на лбу, голова страшно болела.

Рана была обработана и зашита ровным рядом аккуратных мелких стежков. Хорошо, что она при этом не очнулась.

Она приподняла край одеяла и увидела чистенькую, но поношенную муслиновую ночную рубашку. От грязи и крови не осталось и следа. Засучив рукава, она заметила лиловые синяки на запястьях.

– Парнишка сказал, это он виноват, но он не нарочно, – сообщил чей-то голос.

Алиса оглянулась и увидела у входа старушку. В руке она держала тарелку, будто знала, что Алиса проснется в эту самую минуту и захочет есть.

Старушка медленно, неуклюже доковыляла до постели и вручила Алисе тарелку с черным хлебом и куском рассыпчатого желтого сыра. Алиса приняла тарелку и прошептала:

– Спасибо.

– Ешь не спеша, – посоветовала старушка. – Николас сказал, ты болела.

У Алисы невольно вырвался хриплый короткий смешок. Она уж позабыла, что такое смех.

– Да, можно сказать, я болела, – согласилась она и вдруг разрыдалась, так горько, как давным-давно, еще в детстве.

Все эти годы «прогулок» в четырех стенах, тычков санитарок, для которых она была лишь постылой работой. Долгие ночи, когда она в ужасе просыпалась от бесконечных кошмаров, и некому было ее утешить и развеять эти страхи. И после того, как начался пожар – дым, ужас, грубая лапа, просунутая между ног. Все это было замуровано внутри, затуманенное под действием тех порошков, что ей постоянно добавляли в еду. Но теперь перед глазами вдруг предстал настоящий мир, слишком ясно, отчетливо, слишком живо, и этот кошмар было просто не передать словами.

Старушка не стала ее обнимать или притворно утешать, а просто сочувственно глядела и терпеливо ждала, давая Алисе выплакаться.

Потом протянула старый носовой платок, чтобы утереть слезы. Дотронувшись до шрама на левой щеке, Алиса ужаснулась тому, что короткими волосами его теперь совсем не прикрыть.

– Зачем вы меня остригли? – вырвалось у Алисы, хотя она совсем не то хотела сказать. Она собиралась поблагодарить за то, что отмыли, накормили, обработали раны, но вышло совсем по-другому.

– Вы оба совсем завшивели, – сухо пояснила старушка. – Привыкли уж небось за столько-то лет. Проще было остричь побольше, а остальное вычесать. Да и Николас, видать, решил, что тебе сподручней будет парнишкой нарядиться. А уж по тому, чего вы по дороге натерпелись, оно, глядишь, и верно. Вон ты какая тощая да долговязая, как есть мальчишка. Смазливая лишку, правда, даже с тем шрамом, что так печалишься. А уж в иных местах что мальчугану несдобровать, что девке. Ну ничего, Николас подсобит.

– А вы ему кто, родня? – спросила Алиса. – Тесаку?

Она никак не могла себя заставить называть его тем именем, которое слышала от старушки. Человеку, которого она знала, оно не подходило.

– Меня зовут Бесс, а он мой внучок, хоть и позабыл совсем, – сказала она. – Его мать была моей дочерью. В девятнадцать лет из дома сбежала, а через три года вернулась с ним, он еще в пеленках был, да так и оставила. По глазам было видать, оно и к лучшему.

– А что было в ее глазах?

– Как будто земли не видела, все в облаках витала, вроде тех летучих машин, на которых в Новом городе носятся. Совсем стала не от мира сего.

– Тогда вы знаете, что произошло с Тесаком? За что его в психушку посадили?

Бесс медленно покачала головой.

– Мы с Николасом уж двадцать три года не виделись, до вчерашнего дня. Семнадцать годков ему было, связался с дурной компанией. Сказала я тогда, мол, в своем доме такого безобразия не потерплю, вот он и ушел. Весь в мать, ничего не скажешь, да и я опять промашку дала, хоть и старалась оба раза как могла.

Она помолчала, но ее сожаления были видны и без слов.

– Как из дома ушел – с тех пор ни слуху, ни духу, – продолжала Бесс, – А четыре ночи назад было мне видение, приснилось, значит, что вернется он. Есть у нас в роду какой-никакой дар, хватает, чтоб понять, когда сон вещий. Вот и Николасу передался, оттого-то он про Бармаглота и заговорил.

– А я-то думала, что он все выдумал, – призналась Алиса.

– Ты что, сама ту тварь в огне не видела? – прищурилась старушка. – Или глазам своим не веришь?

– Нет, не верю, – согласилась Алиса. – Привиделся однажды то ли кролик, то ли человек, так меня на смех подняли.

– Ну, этот-то как есть настоящий, та еще пакость, – прошипела Бесс, услышав про Кролика. – Держись от него подальше, девочка, слышишь? Один раз из той норы еле ноги унесла, так вдругорядь не суйся.

От этих слов, да еще сказанных с таким жаром, Алиса просто опешила.

– Так вы знаете о Кролике?

– Говорю ж тебе, держись от него подальше, – повторила она. – В таком деле любопытство до добра не доведет. Не суй свой нос на ту тропинку. С того-то все твои беды и начались, так ведь?

– Да, – тихо сказала Алиса.

Конечно, Бесс была права. Ни к чему разыскивать того, кто столько лет являлся в кошмарных снах. И все-таки в глубине души Алиса ликовала: что бы там ни говорили, мол, все эти россказни про кролика-человека – бред сумасшедшего, она оказалась права. Еще как права.

– Послушай меня, – заговорила Бесс. – Даже не вздумай Кролика искать, не то накличешь погибель да безумство небывалое.

Алиса покачала головой:

– Не буду. Обещаю.

Старушка пристально посмотрела Алисе в глаза и кивнула, будто разглядела в них, что хотела.

– Ладно, – сказала она. – Да и недосуг тебе будет, вам с мальчишкой за Бармаглотом отправляться пора.

– Нам? Но почему?

Она вообще сомневалась в его существовании, но даже если он не выдумка, вряд ли искать его было разумнее, чем Кролика.

– Вы единственные видели, как он вырвался на свободу, то бишь только вы и понимали, что видите. Он уже вышел на охоту, с каждой новой каплей крови его жажда все сильней.

– Ну если все так серьезно, его наверняка полицейские схватят, или военные из Нового города, – предположила Алиса.

– Простому человеку Бармаглота не поймать, – возразила Бесс. – Полицейские его и разглядеть-то как следует не смогут. Захочет – человеком обернется, прошмыгнет куда угодно. А военных этих в Старый город калачом не заманишь, сама ведь знаешь. Пускай тут хоть чудища невиданные резню учинят – они и носу не покажут. Их служба – Новый город от черни охранять да чистоту блюсти, чтобы благородные дамы ненароком не запачкались.

Алиса вспомнила, что накануне Тесак ей говорил почти то же самое, и снова залилась краской. Заметив ее смущение даже при таком тусклом свете, наблюдательная старушка усмехнулась:

– А ты, дорогуша, не из наших краев, как я погляжу? Ну, раз у Кролика не сгинула, небось не робкого десятка, не то что другие. Сказано мне было в том видении, что Бармаглота искать вам с Николасом вместе суждено. Знать, есть в тебе что-то особенное, да не открылось пока.

Старушка так пристально изучала Алису, что та не выдержала и отвернулась. Ее вдруг возмутила такая бесцеремонность женщины, той самой, что с ней нянчилась безо всякого повода.

Кто она такая, чтобы указывать Алисе, что делать? Целых десять лет ее шпыняли все, кому не лень… да и раньше, когда жила с родителями, они постоянно командовали, выговаривали, от них она только и слышала: «Нет, Алиса, так нельзя, это неприлично. Не водись с этой девочкой. Она тебе не ровня».

У нее никогда не было свободы выбора, возможности быть самой собой и решать, как поступить. А тут какая-то странная старуха заявляет, что ничего не изменилось. Алиса не обязана разыскивать какого-то кошмарного маньяка, и ничья бабушка, даже ясновидящая, ее не заставит.

Старушка ухватила Алису за подбородок и развернула к себе.

– Ну уж нет, – промолвила она. – от судьбы не спрячешься, даже не мечтай. Было мне видение, а что напророчено, того назад не воротишь. Сколько за волей ни гоняйся, а судьба все равно настигнет да назад притащит.

Глаза у Алисы снова наполнились слезами.

– Где же справедливость?

– Ну, справедливо или нет, не нам судить, – Бесс встала. – Отправляйтесь на улицу Роз, проведайте Чеширского. Он вам поможет, укажет, куда держать путь. Николас скоро вернется. Оденься.

Она указала на вешалку с одеждой возле кровати.

– А куда ушел Тесак?

– Раздобыть мне кой-чего, а то приходится мальца какого-нибудь нанимать, чтобы донести до дома. Парня надо было чем-то занять, Николаса – то. Чуть не спятил, когда ты сомлела, все над тобой сидел, пока не услала его.

Бесс уже вышла, но Алиса так и застыла, уставившись в тарелку, что держала в руках, едва притронувшись к хлебу с сыром. Слова старушки звучали эхом в голове: «Сколько за волей ни гоняйся, а судьба все равно настигнет да назад притащит».

Почему же именно Алиса должна найти Бармаглота? Ничего особенного в ней не было. А что им с Тесаком делать, когда они и впрямь его найдут? У Тесака, может, и есть дар ясновидения, но он вовсе не волшебник, как и Алиса.

В раздумьях она надкусила краюшку. Хлеб оказался таким вкусным, не то что больничная еда. У Алисы вдруг проснулся зверский аппетит, и она запихнула в рот все что осталось, не успев прожевать как следует.

Как же она проголодалась! Такого голода ей испытать еще не доводилось. Хлеб исчез в мгновение ока. Но при виде сыра желудок вдруг снова скрутило. Она выронила сыр на тарелку, выскочила из-под одеяла и бросилась к столу.

Босые ноги зябли на голом полу. В кувшине, как и ожидалось, плескалась вода. Она припала к нему и стала огромными глотками хлебать ледяную воду, горло обожгло огнем, в груди защемило. Тогда она оперлась руками о стол, с трудом втягивая воздух, пока не отпустили судороги и тошнота, и ей наконец не полегчало.

Одеяло осталось на кровати, и теперь Алису начал пробирать холод.

Потянуло дымком, и вспомнив об очаге в соседней комнате, где весело потрескивали поленья, она поспешила переодеться, чтобы поскорей подобраться к нему поближе и согреться.

На вешалке оказались мужские штаны, грубая белая рубаха и серая куртка с кепкой. Алиса разложила вещи на кровати и постаралась не вспоминать об изящных платьях, что носила раньше, когда жила в Новом городе. «С прежней жизнью покончено. В конце концов, такая одежда лучше больничной робы».

Она стянула ночнушку через голову и замерла, осматривая себя. Вся правая грудь – сплошной лиловый синяк, живот и бедра в ссадинах. На лодыжках тоже виднелись лиловые отметины от пальцев, ступни сбиты в кровь.

Кости так и выпирали под бледной, чуть ли не прозрачной кожей, все тело ломило от вчерашних усилий. Очень давно она не ходила так много и далеко и уж, конечно, никогда не прыгала в реку из окна третьего этажа.

Уловив краем глаза какое-то движение, она оглянулась и обнаружила, что занавеска в проходе отдернута, а на нее уставился какой-то незнакомец. Сердце ухнуло в пятки, она открыла рот, чтобы закричать, но не смогла выдавить ни звука.

У него были черные, очень короткие волосы с проседью, гладко выбритое лицо с ввалившимися щеками и острым подбородком. Штаны и рубаха такие же простые, как у нее. Голос понемногу прорезался, и тут она узнала его глаза. Такого блеска в этих свинцово-серых глазах она еще не видела.

Оцепенев от этого взгляда, с трепещущим, как мотылек в паутине, сердцем, она молча смотрела, как он приближается к ней, задернув за собой занавеску. Оказавшись рядом, он потянулся к ее щеке, той самой, где много лет назад зияла страшная рана.

Почувствовав на лице его ладони, она удивилась, какие они огромные, и какой он высокий, гораздо выше нее. Вблизи стало заметно множество затянувшихся светлых шрамов по всему лицу, раньше скрытых бородой. Его рука скользнула по ее рассеченной много лет назад щеке.

Он опустил руки и встал перед ней на колени, с такой нежностью прижавшись щекой к животу, что она чуть не разрыдалась. Потом обнял за бедра, не причинив ей боли, но так крепко, что она почувствовала, он не хочет ее отпускать. От этого прикосновения кожа будто таяла, словно он пытался слиться с Алисой в единое целое.

Она погладила его по голове, остриженой еще короче, чем у нее, по густой жесткой щетине, и оба замерли, прислушиваясь к дыханию друг друга, пока не задышали в едином ритме.