Read the book: «Заговор жрецов», page 4
8
Внеочередное заседание Правительства, назначенное премьером Витте на 11 часов 26 января, откладывалось. Ламсдорф, Плеве и Куропаткин были срочно вызваны к императору.
Днем раньше Правительство приняло решение обратиться к Николаю II с настоятельным предложением: срочно возобновить переговоры с Токио при посредничестве Лондона, с которым предварительно была достигнута устная договоренность об участии посла Великобритании в Токио в этих переговорах.
За возобновление переговоров выступило и правительство Франции.
26 января русский посол в Лондоне граф Бенкендорф передал российскую просьбу министру иностранных дел Великобритании лорду Лэнсдоуну.
Прочитав бегло текст послания, Лэнсдоун неожиданно заявил:
– Япония, к сожалению, не желает нашего посредничества, – и, повернувшись спиной к русскому послу, добавил: – Извините, но я занят…
Об отказе Лондона участвовать в переговорах с японской стороной Ламсдорф узнал через два часа, и тотчас доложил Николаю II.
В этот день Правительство так и не собралось.
…Рано утром 27 января Фредерикс вошел в спальные покои императора и, извинившись, подал ему срочное донесение от наместника на Дальнем Востоке генерала Алексеева.
Вид у Фредерикса был встревоженный.
«Всеподданнейше доношу, Ваше императорское величество, – начал быстро читать Николай II. – Около полуночи с 26 на 27 января японские миноносцы произвели внезапную минную атаку на эскадру, стоящую на внешнем рейде крепости Порт-Артур. Причем броненосцы „Ретвизан“, „Цесаревич“ и крейсер „Поллада“ получили пробоины, степень их серьезности выясняется. Подробности представлю дополнительно».
– Проклятые макаки! – выругался Николай. – Они, видимо, забыли, с кем имеют дело!..
Фредерикс заметил, как потемнели зрачки у императора, и лицо его побагровело.
– Я могу идти, ваше величество? – спросил Фредерикс, выждав некоторое время.
Николай II качнул головой, но когда Фредерикс был уже у двери, остановил его вопросом:
– У нас сегодня встреча с предводителем бессарабского дворянства на сколько назначено?
– На десять утра, ваше величество. Отменить?
– Нет, – жестко ответил Николай II. – Мы не станем ничего менять. Не велико событие, чтобы из-за него менять наши планы. И вообще… я смотрю на все это, как на укус блохи!
Фредерикс поклонился и вышел. В какой-то степени он был даже обрадован тем, что император спокойно отнесся к сообщению наместника. Но в то же время старый и опытный Фредерикс понимал – это не конфликт. Это необъявленная война…
Из бумаг военно-морского ведомства, поступающих на имя государя, Фредерикс знал, что Россия могла выставить на море не более семидесяти изрядно послуживших кораблей.
Япония же имела флот в сто шестьдесят кораблей. Из них половина – новейшего типа.
…Оставшись один, Николай II неожиданно почувствовал, как яростное удушье горячей волной стало медленно подкатывать к горлу.
Он встал и заходил по комнате, пытаясь успокоиться.
«…От этих макак нужно было ожидать именно вероломного нападения, – убеждал он сам себя. – Но ничего страшного не произошло!.. Самое страшное происходит здесь!.. Премьер Витте строит торговый порт накануне войны, а не крепость!.. Алексеев и Куропаткин только и занимаются разговорами о войне с Японией!.. Ламсдорф боится войны!.. Адмирал Макаров до сих пор так и не выехал во Владивосток!.. Куропаткин засиделся в Петербурге. Его немедленно надо отправить в Харбин!.. Пусть принимает войска!..»
Николай II еще долго ходил по спальным покоям, приказав дежурному флигель-адъютанту никого к нему не пускать. Он понимал – у него сдали нервы и никто не должен видеть его в таком состоянии.
Из газет и доносов он знал – было немало и таких, которых судьба России не волновала совсем. И они не скрывали этого.
К великому сожалению Николая II, к последним относился и граф Лев Толстой, которого Александра Федоровна считала духовным пастырем России.
Все эти мысли жгли воспаленный мозг, причиняя Николаю II почти физическую боль.
…Время близилось к обеду, когда к нему в покои вошла императрица Александра Федоровна.
– Они поплатятся за это! И очень скоро! – сказал ей Николай II. – Бог тому свидетель – я хотел все по-другому…
Александра Федоровна обняла супруга и прижалась к нему.
– Я верю тебе, – проговорила она тихо. – Я буду молить господа-бога, чтобы он придал тебе силы, мужество и мудрость…
Николай II слегка отстранил от себя супругу и внимательно посмотрел на нее.
– Тебе не надо тревожиться. Если из-за этого… – он хотел подобрать успокаивающее императрицу слово, но так и не найдя его, продолжил. – Все это не стоит твоих волнений… Меня интересует другое: как поведут себя наши министры, сановники, народ?.. За армию я спокоен. Я уверен – Россию японцам не одолеть, что бы там не произошло, в конце концов. Но Россия может погибнуть от смертельных ран, которые ей уже наносят народовольцы, разночинцы, социалисты, евреи, демократы разных мастей, бездуховная и тупая аристократия вместе с распоясавшимися газетчиками. И даже церковь, – и тут же добавил. – Если бы я был уверен, что все эти пороки можно изжить моим отказом от царствования, я бы пошел на эту жертву ради Отечества. Но я в этом не уверен. Больше всего я боюсь, что вместо меня придут те, кто разрушат наши вековые устои, введут иноземные порядки и, если народ не подчинится им, зальют русскую землю кровью! Такое с нами уже случалось…
Александра Федоровна, затаив дыхание, слушала супруга. Она не могла даже на минуту представить себе то, о чем он говорил. О крахе династии Романовых даже помышлять было грешно. Она кровно породнилась с Романовыми, приняла их веру и ответила искренней любовью человеку, ради которого не пожалела бы ничего на свете, даже жизни.
А он продолжал говорить так, словно исповедовался, но не перед ней, супругой, императрицей и матерью его детей, и даже не перед богом, а перед кем-то другим, владеющим его душой.
Александра Федоровна прикрыла свой рот ладонью, чтобы невольно из ее испуганной души не вырвался крик.
Николай II в это время посмотрел на супругу и неожиданно улыбнулся. Сказал, будто подвел итог.
– …Чтобы там не уготовила мне судьба, я уверен – на Руси больше Мининых и Пожарских, чем Степок Разиных и Емелей Пугачевых…
Он хотел сказать еще что-то, но раздался тихий стук в дверь, и вошел Фредерикс, извинился перед императрицей, затем перед Николаем II.
– Ваше величество, – сказал он, – прибыли послы Франции, Германии и Великобритании. Просят срочно их принять…
9
Сообщение наместника на Дальнем Востоке о вероломном ночном нападении японцев на порт-артурскую эскадру Ламсдорф воспринял со смешанным чувством досады и сожаления.
Токийское Правительство намеренно сжигало последние мосты на пути мирных переговоров, и, естественно, это вызывало недоумение.
Досадно было оттого, что ни император, ни военное руководство, по его мнению, еще не осознали того рокового явления, что воевать России предстоит не с маленькой азиатской страной, а с народом, воспитанном в духе массовой истерии и самоотверженности. Именно в этом заключалась сила Японии, а не в новых крейсерах и линкорах, построенных на английских верфях.
Что могла противопоставить Россия? Этот вопрос Ламсдорф задавал себе много раз.
В низах – еврейские погромы, забастовки рабочих, тайные и не тайные общества, сходы студентов и гимназистов. В верхах – сплетни, дрязги, сведение счетов, демократическая демагогия интеллигенции, ставшая чуть ли не признаком хорошего тона, и равнодушие к судьбе России ее сановников.
…К исходу дня в Зимний приехал генерал Куропаткин.
Ламсдорф увидел Куропаткина вместе с Фредериксом, выходя из кабинета Николая II. Государь вызвал его вместе с Витте и долго не отпускал, выясняя, как могло случиться внезапное нападение на эскадру, стоящую на рейде Порт-Артура.
На вопрос Ламсдорфа: «Что еще произошло?» Куропаткин ответил:
– Получено новое сообщение от Алексеева. У берегов Кореи японцы потопили крейсер «Варяг» и канонерку «Кореец» и начали высадку своих войск в Западной Корее…
У Ламсдорфа неприятно засосало под ложечкой.
– Я намерен сегодня же выехать в Харбин, – сказал Куропаткин и тут же поинтересовался. – Премьер еще долго будет у его величества?
Ламсдорф пожал плечами.
– У него тяжелый разговор с государем, – ответил он.
Куропаткин усмехнулся.
– Не мудрено, несмотря на прямое указание государя выделить деньги на оборонное строительство, по-прежнему держит «квантунцев» в черном теле!..
– Я полагаю, он это делает не умышленно, – заметил Ламсдорф.
Куропаткин метнул в его сторону сердитый взгляд.
– А вы знаете, что у него на уме?
– Нет, – ответил Ламсдорф.
– И я не знаю, милостивый сударь!.. И никто не знает!..
Ламсдорф не стал возражать. При Дворе уже давно ходили разговоры о том, что Витте попал в опалу за то, что часто в пример приводил правление Александра II, целью жизни которого было строительство России не для сильных, а России для слабых, и, таким образом, слабые делались сильными, а вся империя – великой.
Немилость государя по отношению к Витте стала заметна особенно после того, когда Плеве, будучи еще министром внутренних дел, принес Николаю II донос на главу Правительства и копию письма Витте без адреса. В письме Витте утверждал о необходимости уступок гражданскому обществу и привлечения его к сотрудничеству с Правительством.
Все, кто знал об этом, решили: на этот раз Витте несдобровать, но, на удивление Двора, Витте остался на своем посту премьера.
Видимо, Николай II помнил заслуги Витте в успешном строительстве транссибирской железной дороги и в проведении денежной реформы 1897 года, которая заметно улучшила экономическое положение России.
Что касалось самого Ламсдорфа, то он никогда не доверял Витте и старался решать все вопросы через государя.
В ноябре прошлого года Ламсдорф оказался свидетелем одного разговора государя с Витте.
Ламсдорф был приглашен к Николаю II, когда у него уже был Витте.
Государь, это случалось с ним очень редко, раздраженно упрекал премьера за то, что он не видит различия между властью и мужиком. И что его утверждение о революциях, возникающих по причине невнимания власти к нуждам народа, является домыслом без веских на то оснований.
Ламсдорф тогда в душе посочувствовал Витте. Он и сам был склонен думать, что Витте в чем-то прав. Задача любой власти, по его мнению, заключалась не в создании рая на земле, а хотя бы в том, чтобы не допустить ада на ней.
…Когда за окнами кабинета Ламсдорфа уже начали сгущаться фиолетовые сумерки и он решил ехать домой, секретарь доложил, что приехал Столыпин и просит его принять.
Столыпина Ламсдорф знал давно как сторонника твердой руки. Столыпин не признавал либерализм, считая его погибельным для России, и неоднократно публично не соглашался с реформами, предлагаемыми правительством Витте.
Дважды Ламсдорф видел Столыпина на приеме у императора после того, как в марте прошлого года Николай II назначил Столыпина губернатором Саратовской губернии. Еще он знал, что в правительстве Столыпин поддерживал дружеские связи с бывшими своими сослуживцами по министерству внутренних дел, Победоносцевым и Дурново.
Когда Столыпин вошел в кабинет, Ламсдорф поднялся ему навстречу и крепко пожал протянутую руку.
– Прошу вас, милостивый сударь Петр Аркадьевич, проходите. Что вы предпочитаете: чай, коньяк или чай с коньяком? – спросил Ламсдорф, усаживая гостя в черное кожаное кресло рядом с его рабочим столом.
– Благодарю вас, но я и в самом деле не хочу ни того, ни другого, ни третьего. Я прошу у вас прощения за столь поздний визит. Однако в другое время, насколько я знаю, вас не застать на месте.
Ламсдорф в ответ развел руками, давая понять Столыпину, что он в этом не виновен.
– Дел много всегда, а сейчас еще больше…
– Наслышан, – кивнул головой Столыпин и вздохнул. – Но это еще не самое страшное…
Ламсдорф удивленно поднял брови.
– Вы имеете в виду нападение японцев на нашу эскадру?
– Совершенно верно. Самое страшное происходит среди нас, так сказать, под своим носом. Сегодня либеральными идеями увлечены все, кому ни лень. И таких становится все больше и больше, к великому сожалению. Я не против реформ. Но сначала надо навести порядок в России, а затем уже заниматься реформами.
Столыпин при этих словах внимательно посмотрел на Ламсдорфа, однако тот промолчал. Ламсдорф еще не мог понять причины, которая привела в его кабинет Столыпина.
– …Для любого преобразования, – продолжил Столыпин, – необходима сильная власть. Если она слабая или бездействует, наступает анархия!
Ламсдорф не стерпел и улыбнулся.
– Петр Аркадьевич, под властью вы кого имеете в виду? – поинтересовался он.
– Естественно, Правительство, – ответил тот. – Наше Правительство напугано социалистами и заражено идеями искательства. Однако оно ищет не там, где надо. Скажите, почему мы шарахаемся от земства, как черт от ладана? Земщина – это исконно русское начало, которое может связать по-настоящему преданных земле людей с государственной властью. Именно на земщину необходимо возложить часть государственных обязанностей перед русским народом.
При этих словах Столыпина Ламсдорф энергично запротестовал.
– Петр Аркадьевич, извините, но вы не правы! Вы, наверное, наслышаны о господине Герцене и его скандальных статьях? Насколько я понимаю, он тоже утверждает, что община спасла русский народ от монгольского варварства и спасет от императорской цивилизации. Позвольте спросить вас, разве земщина, о которой вы говорите, не является общиной?
– Нет, милостивый сударь, не является! Я знаком с идеями господина Герцена. Община, о которой поведал нам Герцен, должна представлять собой зародыш коллективной хозяйственности и административной деятельности. Герцен здесь стоит на позициях славянофилов и социалистов. Земство – это иное понятие…
– Любезный Петр Аркадьевич, – мягко прервал Столыпина Ламсдорф, – тем не менее, все, что вы говорите, похоже на либерализм, против которого вы выступаете…
– Нет! Нет! И нет!.. – горячо возразил Столыпин. – Либералы отрицают самодержавие. И в этом главный их порок! Они настаивают на национализации земли и не хотят видеть в этом гибельность для России. Земщина предусматривает помощь крестьянскому землевладению, в особенности трудолюбивому, коих мы называем солью земли русской, освобождение от стесняющих его условий и в первую очередь дать ему землю в неотъемлемую и наследственную собственность!
Ламсдорф с неподдельным сожалением вздохнул.
– Но государь на это никогда не пойдет, – сказал он. – Его не поймут…
– Кто не поймет? – спросил Столыпин и с неподдельным удивлением взглянул на Ламсдорфа. – Те, кто больше живут в Европе, чем в России? Если мы хотим сохранить самодержавие и сделать Россию еще более могущественной, мы обязаны убедить государя в пользе земщины!
Только теперь Ламсдорф понял причину приезда Столыпина к нему. Но, чтобы еще более убедиться в своей догадке, спросил.
– Петр Аркадьевич, скажите, пожалуйста, только откровенно, зачем вы все это мне рассказываете?
Столыпин немного помолчал, потом, глядя прямо в глаза Ламсдорфу, сказал:
– Я хочу, как и вы, добра для России… Им нужны великие потрясения, а нам с вами нужна великая Россия!..
Глава II
1
Январь был на исходе. Со стороны Желтого моря по-прежнему с утра до вечера дул сырой пронизывающий ветер, принося с собой на берег мокрый снег.
Порт-Артур словно замер, и только с бухты время от времени доносился унылый перезвон корабельных колоколов, да на дорогах, ведущим к деревням Суанцайгоу, Шининцзы и Домагоу, изредка появлялись конные разъезды от кавалерийских застав, выставленных после нападения японских миноносцев на Порт-Артурскую эскадру.
…29 января с утра комендант крепости генерал-лейтенант Стессель вызвал к себе начальника штаба полковника Хвостова и приказал срочно собрать командование крепости на совещание.
Когда Хвостов собрался уже уходить, Стессель поинтересовался:
– Из морского штаба какие-нибудь новости есть?
– Нет, Антон Михайлович, – ответил Хвостов. – Однако, насколько мне известно, командующий эскадрой вице-адмирал Старк распорядился готовиться к выходу к японским берегам.
– Давно бы так, – недовольно заметил Стессель.
К десяти часам в кабинет Стесселя прибыли начальник сухопутной обороны крепости генерал-майор Кондратенко, командиры первого и второго боевых участков Приморского фронта подполковники Стольников и Веприцкий, командиры третьего, четвертого и пятого участков Сухопутного фронта полковники Селлинец, Семенов, Рейс, а также командиры резерва полковники Мурман и Козляковский.
Стессель обвел усталым взглядом собравшихся. Многих он хорошо знал и был уверен в их верности долгу перед царем и богом.
Тревожило Стесселя другое. На 29 января в крепости было закончено строительство лишь незначительной части фортификационных сооружений.
В наиболее подготовленном состоянии находился только Приморский фронт. Однако и здесь из 25 батарей долговременного типа только 6 могли вести эффективный огонь.
На сухопутном фронте положение было сложным. Здесь из 8 стоящих фортов готов был только один. На все усилия генерала Кондратенко убедить Совет Квантунской области выделить деньги на строительство укреплений ответ приходил один – денег нет.
Запланированное два года тому назад строительство укреплений на Большой горе, Орлином гнезде, Горе Дугашань и Угловой даже не начиналось.
Накануне вечером за ужином генерал Кондратенко посетовал на то, что форты крепости слишком близко расположены к городу и порту, поэтому прикрыть их от бомбардировок противником с моря даже полевыми орудиями будет трудно.
Еще большую опасность представляли высоты перед крепостью. В случае захвата их японцы могли поставить на них батареи и вести огонь по городу.
Незащищенными оставались головная часть водопровода, идущего в крепость, и опреснитель воды.
Решение наместника генерала Алексеева выделить крепости дополнительно 110 орудий за счет флота не придало Стесселю уверенности в успехе обороны Порт-Артура. Не хватало и войск в крепости.
На 21 версту сухопутного фронта и почти 9 верст морского побережья в распоряжении командования крепости находилось всего две дивизии…
– …Господа, я пригласил вас на совещание по важному делу, – начал говорить Стессель, поочередно задерживая короткий взгляд то на одном, то на другом из присутствующих. – Я хочу довести до вас разработанную штабом дислокацию войск крепости, к выполнению которой вы обязаны приступить, начиная с сегодняшнего дня.
Итак. Приморский фронт. Первый участок. Подполковник Стольников. Силами одной роты 27-го стрелкового полка и роты квантунской крепостной артиллерии вы должны занять позицию на Тигровом полуострове от казарм 27-го полка до Тигрового хвоста включительно. Второй участок. Подполковник Веприцкий. Вам надлежит силами одного батальона 10-го стрелкового полка и трех рот квантунской крепостной артиллерии оборонять линию Приморского фронта от Золотой горы до позиций крепостной батареи включительно.
Что касается задач Сухопутного фронта, они уже доведены до начальника сухопутной обороны генерала Кондратенко. – При этих словах Стессель повернулся к Кондратенко. – Роман Исидорович, единственное, о чем прошу вас, обратите внимание на участки обороны в районе первого форта и позиции на холме Панлуншан. – Стессель на мгновение умолк, затем продолжил. – Общий резерв находится в моем распоряжении. Полковнику Мурману с двумя батальонами к исходу дня стать у новых казарм, ближе к форту номер шесть. Полковнику Козляковскому силами батальона из состава 28-го стрелкового полка и квантунской саперной роты стать у церкви.
Конные подразделения в составе охотничьей команды 10-го стрелкового полка и 4-ой сотни Верхнеудинского полка поступают в распоряжение начальника штаба полковника Хвостова. Вопросы есть? – спросил Стессель и сам ответил: – Вопросов нет…
– Есть предложение, Анатолий Михайлович, – сказал, вставая с места, генерал Кондратенко. – Позволите?
Стессель коротко кивнул головой.
– Я предлагаю для усиления наблюдательных застав на побережье выслать дополнительно в районы бухт Сяобиндео, Лунвантан, Тахэ, Голубиной и бухты Десяти Кораблей конные подразделения с орудиями полевого типа. Это обеспечит нам прикрытие фланговых позиций. На всякий случай, – добавил Кондратенко.
Стессель некоторое время молчал, видимо, что-то обдумывая, наконец, произнес:
– Согласен, Роман Исидорович. Вы правы. Я бы не возражал, если бы вы одновременно усилили заставы на маньчжурской дороге. Если больше нет вопросов и предложений, все свободны. Роман Исидорович, вас я прошу задержаться, – попросил Стессель.
Когда они остались вдвоем, Стессель встал и заходил по кабинету, затем тяжело опустился в кресло и вялым голосом продолжил:
– Роман Исидорович, скажите мне, только откровенно, на что мы можем надеяться?.. У нас катастрофически недостает личного состава, артиллерии, снарядов… Не дай бог, если окажемся еще и без поддержки эскадры. Тогда крепость превратится с огромную западню!..
– Без эскадры мы не останемся, – попытался возразить Кондратенко.
– Роман Исидорович, я не верю Старку! Я бы на месте его величества и одного корабля не дал бы ему под командование…
– Анатолий Михайлович, – мягко прервал Стесселя Кондратенко, – как бы там ни было, нам придется готовиться к осаде вместе…
– Почему к осаде, Роман Исидорович?
Лицо Стесселя даже слегка побагровело от волнения. Кондратенко это заметил и решил не продолжать этот разговор.
– Анатолий Михайлович, если я вам больше не нужен, разрешите идти. Мне необходимо сегодня осмотреть еще укрепления Цзинь-Чжоуской позиции. Полагаю, она может стать одной из ключевых на подступе к крепости…
Стессель обиженно пожал плечами.
– Ну коль так… Не смею вас задерживать, Роман Исидорович.
