Медный институт

МЕДНЫЙ ИНСТИТУТ

Николай Чехов поступал в институт с трудом. Точнее, это уже была медицинская академия, институтом называться было уже не круто – это же не Советский союз. Кое-что Коле мешало, хотя он был совсем не глуп, и окончил медицинское училище с красным дипломом. В этом, кстати, и был один из минусов, хотя сначала казался жирным плюсом. Дело в том, что с таким дипломом достаточно было сдать только один профильный вступительный экзамен (в этом году химию) на 5 баллов – и все, ты поступил. А поступать, объективно, было непросто: на лечебный факультет (это те, кто лечит взрослых) конкурс был 5 человек на место, зато на педиатрический (лечат детей) – поменьше, и проходной балл всего 7 (в отличие от 9 на лечебном). На семейном совете решили, что Николаю лучше перестраховаться и поступать на педиатрию. Он только не хотел учиться на стоматолога, а так все равно – лечебный, педиатрический, лишь бы поступить. А куда еще идти после медучилища?

Дело было серьезное, и мать позвала его помолиться в кафедральный собор, и так он узнал, что это официальное название главного храма города. На шее Николая на относительно толстой цепи приятно позвякивал серебряный крест, подаренный родителями всего месяц назад, – небольшой, но стильный. На вечерней службе он запомнил только повторение слов, которые читал таинственный голос, что-то про «мысли очисти», и полумрак вокруг горящих свечей. Мать, которая сама совсем недавно начала в этом разбираться, все эти новые слова объясняла ему по дороге домой. Утром Коля сам впервые ставил свечи перед всеми иконами, наивными «своими словами» просил у Бога поступления, и солнечный июньский свет, разноцветный и пыльный, лился в храм из витражных окон.

Но к экзамену по химии Николай подготовился только удовлетворительно, что и выявил первый экзамен. Вторым очень весомым минусом, мешавшим получить «пять» по химии, была его первая любовь, с которой он расстался весной и очень страдал по этому поводу. Страдания и мучительные попытки наладить отношения заново мешали посещать репетитора и заниматься самостоятельно. Николай даже звал ее замуж – без успеха. Родители, правда, о таких обещаниях ничего не знали, а то бы они очень удивились: сын еще в институт не поступил, а уже жениться собрался! Но любовь была большая, взрослая (в смысле состоявшихся половых отношений), и сердце Коли было разбито… Сдать химию на «отлично» не помогли и регулярные воскресные занятия на подготовительных курсах (как потом выяснилось, это было вообще ни о чем). Абитуриенты между собой говорили, что большие шансы поступить были у детей богатых родителей, или хотя бы у обучающихся после 9 класса в лицее при институте. Но Николай ни к тем, ни к другим не относился.

Этот «трояк» по химии стал для него сильным ударом – просто каким-то изгнанием из рая! Через неделю – диктант по русскому языку, еще через неделю – последний экзамен по биологии. Мысли его заметались: «Так, с русским у меня все в порядке, можно не готовиться. Значит, есть всего две недели для подготовки к биологии!». В голове у Коли заиграла музыка Стинга: «We share the same biology, Regardless of ideology» – из его черно-белого клипа про русских, который недавно крутили по МТV – «If the Russians love their children too». «Вот бы и мне на детский факультет поступить!» – взмолился Николай про себя. Вообще, музыка занимала в его жизни большое место. Сам он в детстве играл на виолончели, любил петь в хоре, хотя и не имел абсолютного слуха. Пел Коля и дома, ему нравилось насвистывать любимые мелодии. Особенно много музыки появилось в его жизни с появлением магнитофона на подоконнике и МТV в телевизоре. Денег на новые альбомы не хватало, поэтому Коля записывал полюбившиеся песни с FM-радио. Отец отдал ему в пользование свой бобинный магнитофон, Николай соединил его с телевизором, и на пленку с Джо Дассеном и тому подобным старьем записались свежие хиты, причем в хорошем качестве! Но бобины с Битлз и Высоцким Коля отложил – эта музыка ему нравилась. «Химию надо было учить, а не музыку по ночам записывать!» – с досадой подумал Николай.

В свете последних неутешительных новостей, родителям пришлось экстренно раскошелиться и на репетитора по биологии. Ее посоветовала репетитор-химичка, и жила она примерно в том же районе, только в частном доме. Плохо было то, что за короткий период времени Коле пришлось освежить в памяти много информации, а хорошо – что он познакомился там с классными ребятами. Их было двое: Алексей из Анапы и Света, которая не призналась, откуда она (сказала: «с периферии»). Все были веселые, девочки – с интересной внешностью, но голова Николая уже вовсю думала о биологии. Ему было, что терять – без поступления в институт Колю дожидалась армия, куда ему совсем не хотелось. Диктант по русскому он написал на «зачет», и осталась неделя до решающего экзамена. Коля обложился учебниками, даже его тетка-врач (мамина сестра) отдала ему свою толстую розовую книгу по биологии, по которой занималась на первом курсе мединститута.

И вот пробил час последнего экзамена. На дворе – ясное летнее утро, Николай вышел из единственного подъезда своего восьмиквартирного двухэтажного дома, и встретил на лавочке деда Павлό по кличке «Чехонь», потому, что он – заядлый рыбак. У деда кисть одной руки была неестественно вывернута под прямым углом к предплечью, что, однако, не мешало ему ловко держать ей коробок и прикуривать от зажженной спички. «Ты куда намылился, такой нарядный?» – спросил он Колю. «Сдавать экзамен в мединститут!» – с улыбкой отвечает он. «Куда? В медный институт?» – вдогонку торопящемуся парню раздался вопрос Павлό, но Чехов уже ничего не слышал, мыслями уже на экзамене.

В то памятное утро Николай стоял во внутреннем дворе вожделенного института и смотрел в светло-голубое небо. «Как же оно безоблачно! – думал он, – Может, поступлю? Господи, ну помоги!». Он волнуется, белая рубаха подмышками потеет. Ах, как же тревожно кричат ласточки, низко кружась над головами абитуриентов! Кто-то нервно курит, а его знакомый Алексей разряжает обстановку анекдотом:

– Ну, слушай, Коля! – говорит он так, чтобы все слышали, – Приходят школьники писать экзамен в академию, и один дрожащим голосом спрашивает: А писло чисать? А препод ему отвечает: Чешите, если поможет!

Все вокруг истерично-громко ржут и поднимаются в экзаменационную аудиторию. Их рассаживают по двое, и соседкой Николая оказывается его знакомая Светка. Еще на улице он обратил внимание на ее короткую зеленую юбку. Но каково же было его удивление, когда он села на свой стул и на обнажившихся бедрах появились синие надписи! «Вот хитрюга! – подумал он, – Иногда хорошо быть девочкой… Ладно, отвлекаться не надо!» – осадил он себя.

Экзамен Колей был написан, причем без шпаргалок и выходов в туалет к желающим подсказать.

– Ну, как? – набросились на него дома отец и мать.

– Не знаю, но вроде на все вопросы ответил, – с облегчением ответил Николай. И продолжал:

– Слушайте, тут такое дело…

– Что случилось? – аж подскочила мать.

– Да не волнуйся, вот, посмотри, – и Коля протянул родителям красочный буклет – приглашение на «Дискотеку в стиле Marlboro». К сведению, на дворе 1995 год, и для их краевого центра – это событие. Действо намечалось грандиозное, и планировалось в центре города, на территории пустующего стадиона.

–Так вот, – продолжал он, – Если прийти туда с пачкой Мальборо, то пропускают бесплатно!

– Но ты же, вроде, не куришь? – спросил отец.

– Но зато собираю пачки от сигарет, – не смутился Коля, – Куплю поштучно парочку, положу в пачку, меня и пропустят.

– Так это же, наверное, до ночи? – встревоженно вступила мать.

– Ну, я до конца могу не оставаться. И где-то за час дойду пешком, – спокойно отвечал Николай. – Меня больше другое смущает. Я же еще результата экзамена не дождался, а уже иду развлекаться…

– Ничего, – резюмировал отец, – Что написано, то уже написано. Все равно, исправить уже ничего нельзя. Так что не бери в голову, сходи, отдохни.

«Ух ты, – подумал Коля, – времена меняются, что ли?» Раньше он практически никогда не рассказывал родителям о том, что могло их смутить, вызвать ненужные вопросы, чтобы не получить отказ.

На дискач его пропустили, все было выше любых похвал. Вернулся Николай домой без происшествий – они жили в относительно тихом районе недалеко от центра города. Но главное стало известно на следующий день: он сдал биологию на 4 искомых балла! И вот, в начале августа вся семья стоит у доски со списками поступивших, и сердце Коли замирает, когда он находит надпись: «Чехов Николай Георгиевич» в списке зачисленных на педиатрический факультет. Родители радовались, обнимали его, за ужином «раздавили» бутылку шампанского.

– Помнишь, что Антон Павлович Чехов тоже был врачом? – спросила мать.

– А он нам что, родственник? – почуял подвох Николай. – И он был взрослый врач!

– Не родственник, – улыбнулся отец, – Но дети – наше будущее!

– А ты не думай, – отвечала мать, – что поступление на педфак – это компромисс или поражение. Это – возможность улучшить наш несовершенный мир…

Как пролетел остаток августа, Коля даже не заметил, и вот – долгожданное 1 сентября. И вот он опять в парадной форме – белый верх, темный низ, – прибыл в институт. Но теперь у его уверенная походка, прямая спина и гордый взгляд. Небо над головой темно-голубое, по нему – перистые облака, и как же радостно у Коли на душе: начинается новая жизнь!

«Так, – подумал он про себя, – теперь я для всех – новый человек. Важно сразу не облажаться и поставить себя правильно, чтобы уважали!». Выходя из туалета, он посмотрел на себя в зеркало: «Хорош: подстрижен, напарфюмлен, причесан. Вперед!». Во дворе он огляделся вокруг: сколько новых лиц, классных девчонок, а пацанов («Конкуренты»! – мелькнула мысль) вроде не так много, все торжественные и наряженные. Он рассмотрел в толпе девочек, которые учились с ним в медучилище: вот черные волосы грузинки Нины, рядом тучная Вика, а там Таня Нахимова. Его знакомый Алексей, с которым готовились к биологии, стоит с лечебниками. А вот парни, с которыми он будет учиться на педфаке – их еще меньше, чем на других факультетах. Близко к ним стоит Светка Долгова, опять в своей зеленой плюшевой мини-юбке, и, оказывается, с Николаем в одной группе. Всего в ней десять человек, из них девочек – семь. Двое парней из его группы стояли вместе и курили, а Коля подошел знакомиться. Один из них был брюнетом, повыше и постарше всех, выбрит до синевы и с длинными волосами – Демид Назаренко, а второй – Леха Петров – коренастый парень на полголовы ниже Николая, шатен с выгоревшим до рыжины чубом. «Коля Чехов», – представился он, пожал им руки, отказался от сигареты и отошел в сторонку.

Он попробовал курить еще в школе, и не понял, почему все от этого тащатся. Может, чтобы быть своим в любой компании? «Какая-то вонючая фигня, – брезгливо подумал он, – Желтые пальцы, прокуренные волосы и одежда. Бррр!». Николай вообще ценил себя достаточно высоко. Во-первых, он был на год старше большинства стоящих во дворе первокурсников, потому что учился в медучилище, а они поступали после школы; а во-вторых, уже имел представление о медицине и красный диплом. С девочками, которые не курили, он тоже познакомился, и среди них были очень даже ничего. Особенно Коле понравилась Настя – постройнее и пониже, и Аня – повыше и пофигуристей. Бронзовая медаль в его зачете досталась уже знакомой Свете – ее немного портил горбатый нос.

На следующий день все пришли на учебу в белых халатах – так было положено, хотя медицинских предметов еще изучать не начали. Но со второй пары, пользуясь хорошей погодой, уже без халатов, их отправили наводить порядок в свежепостроенной столовой. Демид, как самый опытный, подбил пацанов сходить за пивом, благо что пивзавод был на углу того же квартала. Николай, в свои 18 лет, почувствовал себя настоящим взросляком, потягивая Жигулевское из бутылки темного стекла на ласковом сентябрьском солнышке. Оно словно подмигивало и тихонько шептало ему: «А сколько еще интересного будет в этой взрослой жизни!». Когда они вышли из-за угла, где оставили пустые бутылки, то выглядели совершенно счастливыми и весело смеялись. Навстречу им шли две девушки с их факультета, только на курс старше, и тоже улыбнулись им. Одна из них – высокая брюнетка, а вторая, пониже, – рыжая, которой Коля успел подмигнуть. Оглядываясь и пересмеиваясь с подружкой, она удалилась, слегка покачивая бедрами. Он подумал про себя: «Где это она успела меня заметить?». У удаляющейся девушки Николай смог разглядеть точеную фигурку и темно-рыжие волосы, отливавшие медью на солнце.

На другой день Коля уже знакомился с этими девчонками. Брюнетку звали Таня, но больше ему понравилась Марина по фамилии Смирнова. Они были ровесниками, жила она в пригороде, и автобус к ней отходил с Колиного района. Николай проводил ее до остановки и пожал руку на прощание. Общение их продолжилось, и погода благоприятствовала встречам: было ясно и тепло – бабье лето. Они гуляли по парку, находившемуся между институтом и его районом, под ногами шуршали листья цвета ее волос. Марина носила модную тогда прическу с начесом и стоячей от лака челкой, и когда они впервые поцеловались, она смешно отпружинивала от Колиного лица. Произошло это как-то невзначай, но сердце его забилось сильно-сильно. «Да я пользуюсь успехом!» – гордо думал он, проводив девушку на автобус и возвращаясь домой. На следующем свидании Николай спросил Марину, как она вообще обратила на него внимание, он ведь даже не учится на ее курсе. «Ёкнуло – значит мое!» – засмеялась она и показала на сердце. На дворе стоял октябрь, было не холодно, и их встречи в основном проходили на свежем воздухе. Марина завела разговор:

– Ты будешь моим… Вот, угадай, кем?

– Ну, хоть дай подсказку!

– Это – два слова через черточку.

– Так, дай подумать… Героем-любовником?

– Нет, глупый. Ангелом-хранителем!

– Ааа… – разочарованно потянул Коля.

Чаще они виделись на людях в институте, и Николай уже перезнакомился со студентами из ее группы, а встречи наедине случались не чаще пары раз в неделю (надо же было еще когда-то учиться). На него навалилась анатомия, где надо было выучить кучу костей скелета, и гистология – наука о тканях организма, страшно нудный предмет. Благо, с латинским языком, в отличие от его одногруппников, у Коли проблем не было, потому что они подружились еще в медучилище. Более того, он даже завел себе специальный блокнот, куда переписывал интересные латинские афоризмы, которые встречались ему в художественной литературе. Но вот наступил ноябрь, а с ним и первые холода. Марина первая заговорила о своей любви к Николаю, и все свои речи подводила к ответному признанию. Коле она очень нравилась, но произнести слово «люблю» он боялся, так как считал, что это ко многому обязывает. Он вообще был мальчиком книжным, домашним и романтичным. Несмотря на то, что они встречались уже два месяца, дальше поцелуев общение их не доходило, и Марина ни разу не была дома у Николая. Тогда девушка первой позвала его к себе в гости, посмотреть новый фильм с Кевином Костнером «Водный мир». «Тебе же нравится этот актер», – объяснила она, как-то лукаво улыбаясь.

Но Коля еще хорошо помнил, как обжегся на горячем молоке своей первой любви, поэтому теперь дул на воду. «Что бы это значило?» – размышлял он над предложением Марины, и с ответом не спешил. Не то, чтобы он был каким-то тормозом или стал импотентом, но тут, сидя вечером за домашним заданием, задумался:

– Что там меня ждет? Секс или знакомство с родителями? Марина Смирнова – девушка серьезная, небось еще и девственница. Так ведь и жениться придется… Самое главное, я не могу понять, люблю я ее или она только мне нравится? – и он написал на бумаге формулу Like≠Love. – Неспроста я о ней родителям ничего не рассказывал. А больше всего мне не нравится, что она меня прямо-таки заставляет признаться ей в любви. Нет, я так не могу! – решил он. Смотреть кино Николай отказался, и вместе с температурой на улице остыли их отношения. Расстались они без слез, но Марина фыркнула: «Любовь без радости была – разлука будет без печали!».

Его увлечение Смирновой помешало Николаю толком рассмотреть девчонок из своей группы. За прошедшую осень Настя и Аня стали подружками и сидели на занятиях за одним столом. Настя Большова Коле нравилась больше: она была мелкая, шустрая и смешливая, но уже встречалась с каким-то мрачным чуваком в красных джинсах. Аня Комиссарова, наоборот, была высокая, с большим бюстом и слегка печальными большими глазами, как будто эта грудь оттягивала ей нижние веки. Николаю хотелось узнать ее получше, и они стали общаться. Оказалось, что они оба любят читать, и Чехов стал брать у нее модные журналы типа «ОМ». Затем, когда по телевизору стали показывать сериал про Эркюля Пуаро, Аня дала ему прочесть Агату Кристи. Кстати, группа с таким названием звучала тогда из каждого утюга, и тоже нравилась Коле. Один за одним прогремели их альбомы 1993 и 94 года – «Позорная звезда» и «Опиум». Николай добыл их более ранний альбом «Декаданс» 1991 года – тоже классные песни!

На теме музыки он поближе сошелся с одногруппником Лехой Петровым, чего не произошло с Демидом. Назаренко был фигурой для Коли непонятной: был старше и патлатей, сочинял стихи, но при этом занимался русским рукопашным боем. Петров был гораздо ближе: родом из Новороссийска, окончил музыкальную школу по классу саксофона. Только Чехов был мальчиком домашним, а Леха – нет: умел драться, курил сигареты и анашу, и, вообще, уверенно стоял на земле своими широкими ступнями, на его фоне Коля казался более стройным и интеллигентным. Несмотря на различия (а может, благодаря им), они подружились. Петров не только разбирался в музыке, но и играл на гитаре, а еще открыл для Коли творчество группы «Чиж и Ко». Одногруппники остановились перед входом в так называемый морфологический корпус – семиэтажное новое здание института, над входом в которое висела огромная металлическая фигура обнаженной девушки с книгой в руке.

– Iron Maiden! – попытался скаламбурить Коля.

– Я такое не слушаю, – ответил Леха, – мне Чиж сейчас нравится!

– Не, не знаю такого…

–Ты что, ландух, что ли? – удивился Петров.

– Это кто такой? – улыбнулся в ответ Коля.

– Это так у нас называют лохов. Ты что, Чижару ни разу не слышал? Может, ты еще скажешь, что девственник?

– Это не скажу, про меня поет «Агата Кристи»: «Я оптимист, я оптимист, я гетеросексуалист!». А Чижа твоего, может, и слышал, но все равно не знаю.

– У них уже вышло два альбома. Вот, например, песня О.К.: «Видишь, у нас в городке у всех все о'кей» – так это про наш Новорос! – взахлеб делился впечатлениями Петров, приводя в доказательство цитаты из песни. Конечно же, Николаю пришлось сходить в магазин «Союз» и купить свою первую кассету Чижа и компании. Фирменная кассета была недешевой, но он получил удовольствие, распечатывая ее и нюхая приятный полиграфический запах буклета.

К зиме стало ясно, что встречаться с Аней не получится, а Насте больше стал нравиться Леха. Николай понял, что пора заняться Светкой Долговой. Как сказал Петров, «на безрыбье и рыбу раком», тем более, что она достаточно ревниво косилась на Колины подкатывания к Комиссаровой. Ему сильно хотелось внимания девушек, так как он к себе относился достаточно критично. Глядя в зеркало, Николай думал о себе: «Особой красотой я не блещу. Ну, шатен, ну, лицо чистое (а вон у Лехи постоянно где-нибудь фурункул вылезает), рост неплохой – 176 сантиметров. Не толстый, не худой, в меру общительный». Коля расчесывался на прямой пробор, и, несмотря на свое увлечение всякими рокерами, никогда не решался отпустить длинные волосы, а глаза у него были карие. Одевался он достаточно скромно: синие джинсы, светлая рубаха, сверху темный костюмный жилет (то ли рокерский, то ли хип-хопный) и черные туфли. Семья Коли тоже жила скромно, у него был младший брат Костя – на четыре года младше. Зарплаты отца – мастера на стройучастке, в принципе, хватало, мать работала в управлении общепита и снабжала семью продуктами. Много одежды у Николая не было, что-то новое появлялось нечасто, а он мечтал носить настоящую кожаную косуху. Но и девочки в группе в основном были не расфуфыренные, педфак в целом выглядел скромнее лечебного и стоматологического факультетов.

Так вот, насчет Долговой: после предварительных шуточек и перемигиваний, Чехову удалось заманить Светку к себе домой, конечно, в отсутствие семейства. Целоваться она была не против, но дальше массажа дело не пошло, и на следующий день оба конфузливо отворачивались друг от друга. Первую зимнюю сессию Николай сдал без троек, хотя с химией, которую он никогда не любил, пришлось попотеть. Зато нешкольные дисциплины, типа анатомии с гистологией, ему нравились, и осваивать их получалось. Коле хотелось стать хорошим врачом, и даже лечить детей по окончании мединститута он был согласен, так что его не смущали приколы лечебников типа: «Лучше скальпелем по сраке, чем учиться на педфаке!». Начался второй семестр, а с ним приблизилась весна, которой уже всем хотелось. Хотя весенних запахов еще не было, но заметно потеплело, и гормоны разбудили у Николая половой инстинкт. В голове заиграла песня «Сектора газа», которую он услышал еще в 9 классе: «Мой половой рефлекс настроен был на секс…». Когда ему исполнилось 18 лет, он пообещал сам себе, что самоудовлетворяться больше не будет, а иначе, справедливо считал он, с настоящими женщинами ничего так и не получится. Живую женщину ему сильно хотелось, но стало понятно, что от сверстниц добиться желаемого достаточно тяжело. И даже больше, чем женщину, Коле хотелось самоутвердиться: «Ведь я же не мальчик нецелованный, пора бы уже добиться признания!» – сердился он на себя.

Чехов стал оглядываться по сторонам – кем бы заняться? – и вспомнил, что еще на подготовительных курсах рядом с ним сидела высокая и взрослая Татьяна Малтышева, раньше него закончившая медучилище. Еще тогда она оказывала ему знаки внимания, но Николаю было не до того. Когда на ближайшей лекции он подсел к Тане, она была удивлена: широко открыла свои большие глаза и радостно улыбнулась. Она не была красавицей – на Колин вкус слишком худа, таз широковат, а грудь маловата, но улыбка у нее была привлекательная. Татьяна не скрывала, что внимание Чехова ей приятно. Как только позволила погода, они стали гулять на свежем воздухе, вдыхая запах первых расцветающих деревьев. Своим родителям Николай по-прежнему не докладывал, что с кем-то встречается, потому что вообще никогда не был с ними сильно откровенен. Отец его был личностью авторитарной: заводился с пол-оборота и мог сразу наорать, мать тоже не была особенно ласковой, а скорее сдержанной. Да и времена не сильно располагали к нежностям. В эти самые 90-е семья, проживающая вчетвером в двухкомнатной квартире, крутилась как могла: родители работали с утра до вечера, а оба сына активно участвовали в работе на даче, которая имела шесть соток площади и находилась за 25 километров от города. Николаю особенно активно пришлось поучаствовать в обработке не особенно плодородной земли и выращивании урожая, когда он учился в медучилище, а теперь он все чаще отговаривался, ссылаясь на занятость для подготовки к занятиям в институте, поэтому теперь больше стало доставаться 14-летнему Костику.

На самом деле Коля напрягался не сильно, учеба давалась ему достаточно легко, поэтому на девушек времени хватало. Расчет Николая на то, что с недевственницей будет все проще, оказался верен: Татьяна шла навстречу его ухаживаниям, и дело быстро дошло до поцелуев. Единственное, что ее смущало, и об этом она на все лады расспрашивала Колю – зачем она ему нужна? Ведь он красивее и моложе ее, и нравится многим девочкам на курсе – так звучали слова Малтышевой, что очень льстило Колиному самолюбию. В ответ он плел Тане всякую фигню и сам удивлялся, как эта брехня легко льется из его рта. Не меньше Николая удивляло и то, как легко девушка его объяснениям верила – наверное, верить сильно хотелось. Скоро Татьяна пригласила его к себе в гости, они выпили немного вина, и, несмотря на присутствие родителей в соседней комнате, она ловко добралась до ширинки на его штанах. «Дважды два четыре, все идет по плану!» – думал довольный Коля, возвращаясь домой, и насвистывал что-то романтическое.

Наконец наступил апрель, зацвели тополя, а их запах Николай считал самым весенним. Семейство Чеховых в личном «Запорожце» на выходные укатило на дачу, и теперь Татьяна была у него дома. Несмотря на зашторенные окна, было достаточно светло, когда она отдалась Коле под бой бабушкиных часов. Этот секс, такой для него долгожданный, с одной стороны, порадовал его тело, а с другой стороны, оставил какой-то неприятный осадок на душе. Когда Малтышева узнала, что этот интим был у них первым и последним, она расстроилась. «Как маленькая!» – неприятно удивленный, подумал Николай. Клеился-то он к ней, как к взрослой, а не девочке, и теперь какие-то чувства? Но Таня всерьез обиделась, и больше они на лекциях рядом никогда не сидели… Чехов, хоть и в меньшей степени, но тоже был расстроен. Жалел он, правда, не о расставании с Татьяной, а о том, весна в разгаре, а половые отношения с ней слишком быстро закончились. «Может, надо было еще потянуть и этими свиданиями ей голову поморочить? – терзался он сомнениями. – Да нет, не настолько она клевая, дальше бы все об этом узнали, и что тогда?». «Теперь реноме не пострадает, все ты правильно сделал» – успокоил его какой-то внутренний голос.

Но больше всего утешил его Леха Петров:

– Слушай, Колян! – обратился он, – Я смотрю, ты такой весь музыкальный…

– В смысле? – не понял Николай.

– Ну, то напоешь что-нибудь, то насвистишь…

– Ну, в общем, да! – успокоился Коля, – А что?

– Вот, пойдем, покажу, – заговорщицки подмигнул Леха, – Смотри, что я в нашем институте надыбал! – и он показал Коле дверь за сценой в лекционном зале на третьем этаже старого корпуса, – Заходи, тут меня уже знают.

Они вошли в длинное, слабо освещенное прямоугольное помещение размером примерно 4 на 10 метров. Первое, что бросилось в глаза Николаю, была большая черная колонка с косой надписью мелом «Marshall fuck», стилизованная под название известного бренда звуковой техники. Спрятавшись за ней, тихонько бренчал на электрогитаре худой и взрослый парень с длинными волосами, в узких черных джинсах и футболке с логотипом какой-то HMR-группы. Он поднялся со стула им навстречу:

– Александр, – натянуто улыбнулся он, и вяло пожал протянутую Колей руку.

– Он заведует всей музыкальной аппаратурой академии, прикинь, – вступил Петров – На днях факультетов видел колонки – это все он выставляет! А гитар здесь сколько – зацени!

Чехов крутил головой по сторонам, рассматривая провода, колонки, синтезатор, барабаны и скудную мебель. «Ударник, ритм, соло и бас, и, конечно, ионика», – пронеслась в голове строчка Чижа.

– Леха говорит, ты тоже в этой деятельности желаешь поучаствовать? – спросил Александр.

– Желаю… – согласился Николай.

– Ну, вот и занимайтесь! – с облегчением проговорил музыкальный начальник, и первокурсники вышли в ярко освещенный коридор.

– Этот гитарАст переходит на последний курс лечфака, – продолжил Петров, – Всему нас научит и выпустится из института. А мы тут всем заправлять будем, прикидываешь? Так что я подсуетился, пока никто раньше нас это все не замутил!

– А, теперь понял! – отвечал Николай.

– И это еще не все новости, – радостно сообщил Леха. – У нас будет своя рок-группа: я буду на гитаре играть, а ты – петь!

– Ух ты, – у Коли аж глаза на лоб вылезли, – Вот это круто! – и они вприпрыжку побежали вниз по лестнице, хлопая от радости друг друга по плечам.

Правда, по этой лестнице в ближайшее время им пришлось тащить в цокольный этаж пианино, так как вся музыка переезжала туда. Зато уже в мае они с Лехой занимались подключением аппаратуры и выставляли звук на дне стомата. Оказалось, что Петров раньше уже занимался этим в своей новороссийской школе, поэтому он был главным, а Коля – на подхвате. Ведущий дня факультета – армянин, работавший по ночам ди-джеем в модном клубе, четко произносил в микрофон слова:

– Сосисочная! Закусочная! Раз, два, три – проба, проба!

– Лучше быть бычком в томате, чем учиться на стомате! – толкнув Колю локтем, рассмеялся Петров.

– А что там с музыкальной группой? – спросил Николай.

– Подожди, после этой тусовки ты идешь ко мне в гости, а там расскажу.

День факультета прошел без проблем, двадцать минут на трамвае – и они дома у Лехи.

– Вот моя Илонка! – представил он худенькую невысокую брюнетку, открывшую дверь. – А это мой друг Колян!

Николай довольно часто слышал от друга это имя, но о подробностях не расспрашивал, тем более, что наличие этой самой Илонки не мешало Петрову ухлестывать за другими девушками, особенно за Настей Большовой. В процессе знакомства выяснилось, что Леха живет с Илоной в гражданском браке весь первый курс, и Коля узнал их романтическую историю. Оказывается, что она не грузинка, а Петров любит ее с тех пор, как ему исполнилось 15, а ей 17 лет, и отбил ее у всех взросляков в своем дворе. А теперь она переехала к нему в Краснодар, где они счастливы в съемной двухкомнатной квартире. Пока Леха рассказывал это, Илона стояла у него за спиной и с улыбкой выглядывала из-за его плеча, поблескивая большими карими глазами. Особенно удивило Николая то, что их родители были не против таких взрослых отношений, хотя Петрову не исполнилось еще 18 лет.

По дороге в гости Коля купил новороссийского пива, а угощали его скромно – жареным окорочком с макаронами и кетчупом.

– Как тебе ножки Буша? – прикололся Леха.

– Очень вкусно! – искренне похвалил Чехов, у которого после пива разыгрался аппетит.

– А девушка у тебя есть? – спросила Илона.

– Сейчас нет… – потупил глаза гость.

– Ничего, мы тебя с такой кралей познакомим, – засмеялся Петров, – Ларка Орловская – соседка моя из Новороссийска. И, вообще, запомни – самые красивые девушки в крае родились там! – заключил он и поцеловал свою Илону. Они допили «Новороссийское», распрощались и Николай вышел на улицу. «Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд…» – мысленно повторил он слова отца, мечтательно улыбаясь и наслаждаясь легким хмелем. Коля глубоко вдыхал свежий майский воздух, листва радовала глаз незапыленной зеленью, а настроение было отличным.

Но не только пивом баловались они с Петровым: той же весной произошла такая история. Пары по физкультуре у их группы проходили не в институте, а на другом конце города, в Первомайском парке, на территории нового Центра матери и ребенка, а по-студенчески – Мутер-киндер центра. Занятия физкультурой заключались в разборе строительного мусора и уборке помещений. Так вот, Леха по дороге с остановки приобрел в зарешеченном ларьке бутылку водки «Померанцевая», сникерс и пол-литровую бутылку минералки. Когда добрались до места уборки, все это он поставил в высокий двустворчатый сейф, что стоял у стены. Петров с Чеховым из мужского пола были на физре одни, по очереди прикладывались к водке, запивали водой и закусывали шоколадкой. До этого Коля только один раз пробовал сорокоградусную: прошлой зимой его угостили бывшие одноклассники, возвращавшиеся со встречи выпускников. Но тогда была всего пара глотков, из закуски на выбор – хвоя туи или снег, а теперь все было уже по-взрослому. Работалось друзьям все веселее и веселее, дошло дело и до песен, и они затянули Газманова: «На пляжу лежу и в небо я гляжу, Чайки жирные летают – просто жуть!». Девочки подозрительно косились на них, смущенно улыбаясь. Но время занятий окончилось, и парни в обнимку, так как слегка пошатывались, отправились через парк на трамвайную остановку.