Read the book: «Я, ты и шизофрения»

Жестокость, как всякое зло, не нуждается в мотивации; ей нужен лишь повод.

Джордж Элиот

Глава 1. Безрассудство

Любовь и галлюцинация очень схожи между собой – в обоих случаях трудно определить «настоящее».

Никогда не знаешь, что может произойти за пять секунд. Казалось бы, такой маленький промежуток времени, но последствия могут быть большими. В первую секунду ты ощущаешь необычное чувство, которое появляется резко, но образуется постепенно. Во вторую секунду ты перестаёшь видеть «краски мира», все, что было интересно и привлекательно – теперь серая куча хлама из-под кровати. В третью секунду твоё сердце выдумывает совершенно новый ритм биения. В четвёртую тебя начинают посещать мысли о кончине, о бессмысленности этого мира, о ненависти и несправедливости. А в пятую ты становишься больна.

Именно с этими пятью секундами я столкнулась. Прямо сейчас. Чувствую, внутри меня что-то рвётся наружу; возможно, это моя кипящая подобно лаве кровь, циркулирующая по венам. Или может, это мои тараканы вьют себе уютные гнёздышки, радостно напевая рождественские песни. Просто хочу предупредить, что рано или поздно, но вы столкнётесь с пятью секундами сумасшествия.

Я всегда отличалась от своих сверстниц: была мрачнее тучи, избегала больших компаний и, как бы скучно не звучало, я обожала романтические фильмы.

Родители еще не в курсе, что их единственный ребенок в семье съехал с катушек. Им не стоит знать об этом, пока что… Я попросту не готова признаться в этом. Врачи говорят, что осознание проблемы – прямой путь к её решению. Полная чушь для людей, которые считают, что их болезнь – это конец жизни. Я не думаю, что это так. Едва ли можно назвать концом то, что может стать интересным прологом.

– Аманда, давай ужинать! – донёсся до меня крик мамы.

– Сейчас!

Я закрыла окошко сайта в интернете о людях с тяжёлыми психическими заболеваниями, то есть, о таких же, как и я, и поднялась с мягкой обивки кресла. Пройдя по валяющейся скомканной на полу одежде, худеющими руками потянула за дверную ручку, выглянув в коридор. В лицо сразу врезался запах свежих вымытых овощей и приправ. Направившись в кухню, я застала беседующих между собой родителей о налоговой службе. Они безмятежно ужинали, шумя приборами, маминой стряпней, которая обычно мне не совсем нравится. Не то, чтобы мама плохо готовила, но она любит «творить», и поэтому нам с отцом приходится привыкать к заграничным блюдам. Однажды ей на ум пришла мысль приготовить Хаггис, получилось, мягко говоря, отвратительно. Мама всё напутала и только лишь перевела продукты. Да уж, готовкой я вся в мамочку.

Порой мне кажется, что комната, в которой я провожу двадцать четыре часа в сутки, считается единственным местом, где тихо, безопасно и комфортно, куда люди не смогут войти – своего рода неприступная крепость. Это я к тому, что оказавшись за пределами этой крепости, мне резко поплохело. Хочется вернуться назад, словно невидимая сила тянет магнитом. Преодолев это странное чувство, я села за небольшой стол.

Наша кухня, по словам родителей и гостей, красивая, уютная – не спорю, но здесь нет особой атмосферы, которая смогла бы меня увлечь. Эти белые шторы, бежевые шкафчики, стол со скатертью и кружевными узорами, темный паркет, на котором разместился ковёр, цветом напоминавший грецкий орех. Да, гармонично, да, дорого, но нет – неинтересно.

Я с шумом сглотнула, бегло пройдясь взглядом по заваленному едой столу. Мама постаралась на славу: я вижу грибной суп, без которого прежде жить не могла. Только почему мне кусок горло не лезет? Почему я не чувствую голод, хотя не ела с самого утра? Ощущение, будто мне довелось поужинать две минуты назад.

– Что тебе положить? – мама схватила тарелку и в ожидании посмотрела на меня. Её улыбка излучала заботу, в то время как моя кислая физиономия один только негатив.

– Я сама, мне уже не пять лет, – я отняла у неё белую посуду и раздражительно принялась накладывать салат с перцем.

Боже, и зачем ты, Аманда, так себя ведёшь?! Опираясь на мою сомнительную логику, если я буду их отталкивать, тогда они ничего не узнают. Чем дальше от меня родители, тем меньше вероятность, что правда о шизофрении раскроется.

Мама с папой украдкой переглянулись и, не желая спорить со мной, молча продолжили есть, будто ничего и не было. Возможно, вы не заметили, но я правда стараюсь сдерживать себя. Вот честно! Я из кожи вон лезу, чтобы не выдать глупым образом свою проблему. Мне не нужны эти бессмысленные походы по белым кабинетам, чтобы услышать то, что я и так знаю. Во мне какой-то вирус, он мутирует характер. Я зла на весь мир и в тоже время, я не злюсь ни на кого.

– Как дела в школе? – мама не отчаивалась в попытках разговорить меня. Приложив к нижней губе вилку, она бросала в мою сторону осторожный взгляд.

Факт: мама поступает подобным образом тогда, когда ей что-то приходит в голову. За прошлым семейным ужином она точно с таким же выражением лица и вилкой на губах предлагала сделать у меня в комнате косметический ремонт. Конечно же завязался спор, и я одержала убедительную победу. Или же никто лишний раз не хотел ругаться.

– Нормально, – коротко ответила я, играясь с листьями салата.

Мне было нужно изображать занятость, чтобы мама передумала донимать меня вопросами.

– А как поживают Алиса и Лара?

«Нет. Почему именно они?», – загорелось в мыслях красным шрифтом.

Раздался продолжительный звон хрустальных приборов. Он затмил все шумы мира, вынудил родителей забыть об ужине. Вилка, отлетевшая к бокалу, как будто презрительно усмехнулась мне. Нет, серьезно! Она глазела и словно вопила «ну и что ты этим хотела сказать, идиотка?». Раскрыв в немом шоке рот, я потёрла в неверии глаза и только, когда папа окликнул меня, оглянулась. Если лицо мамы полно морщин из-за вспыхнувшего волнения, то у отца был скорее рассерженный вид – он ненавидел мои капризы и «странный способ общения». Мне это хорошо известно, а ему хорошо известно, что я не меняюсь.

Мое сердце ненормально застучало в груди, набатом отдавалось в ушах. Кажется, ещё секунды – и остановиться. Но времени на самоанализ не было: родители требовательно буравили взглядом, я срочно должна была объяснить своё поведение. Дыхание участилось, и сейчас я похожа на кота, которого дернули за хвост.

– Ты меня допрашиваешь?! – решила идти на пролом я, неаккуратно взяв бумажное полотенце, чтобы вытереть вспотевшие ладони.

Алиса и Лара, как вы уже могли догадаться, не самая мною любимая тема для обсуждения, тем более с родителями. Эти две девочки – табу.

– Нет, дорогая, я спрашиваю, потому что мне, как маме, важно знать о твоих делах. Просто, – с осторожностью подбирая слова, в поисках поддержки перевела взор на папу она, – раньше они часто приходили в гости.

– Аманда, ты в порядке? – вмешался отец, видимо, заметив, что я на грани срыва.

Когда он спрашивает «ты в порядке?», значит, мне пора закрыть рот и успокоиться. Это, своего рода, предупреждение, красный свет. Но…

– Как можно быть в порядке, когда вы тут устроили допрос?! Я уже поесть спокойно не могу! – вскочив со своего места, я демонстративно фыркнула. Растерянность, которая отображалась на лицах родителей, не передать словами. – Оставьте меня в покое, ладно?! И хватит доставать меня Алисой и Ларой! Забудьте об этих дурах!

– Дочка! Как так можно говорить о своих подругах?

– Они мне не подруги!

Мама хотела что-то добавить, но я цыкнула, давая понять, что на этом наш и без того короткий разговор подошёл к концу. Вернувшись в спальню, я захлопнула дверь, принимаясь жаловаться на все живое и мертвое. Мне так часто доводится хлопать ею, что с потолка сыпется белая штукатурка. Наверное, именно поэтому мама решила устроить ремонт.

Хотелось бы мне контролировать эти вспышки гнева, но в этот момент мое сознание отключается, и я нахожусь в руках «темной себя», во мне словно живет ещё один человек. Это жутко… Вот вы можете контролировать дождь? Ураган? Извержение вулкана? Вот точно также я не в силах контролировать себя.

Плюхнувшись на кровать, я вытащила из кармана мобильник и открыла галерею, где ещё сохранилось парочка фотографией минувших времён, – когда Аманда Хилл была намного дружелюбней, которая умела сопереживать и говорить вежливо. Пролистав вниз, я наткнулась на очень старый снимок. Алиса и Лара – мои лучшие подруги. То есть, бывшие лучшие подруги. Мы перестали общаться после осознания, что со мной что-то не так. Весёлый был день, однако! Вам бы понравилось… Обозвав их лживыми стервами, мы больше не обменивались ни словом. Я вдруг осознала, какие они лживые, лицемерные и глупые курицы. Для них жизнь – это сюжет типичного фильма о гламурных богатеньких школьниц, а-ля Шанель номер один из «Королевы крика». Я слишком долга спала и поздно осознала насколько они пусты.

Еще один изъян «тёмной» Аманды Хилл— невозможность сдерживать слёзы. Только представьте: увидеть бездомного котёнка и разрыдаться навзрыд, смотреть мелодраму и задыхаться от душащих слёз. Мягкосердечность в наше время это определённо не преимущество, а слабость. Для девчонки с шизофренией эта черта нетипична. Другое дело ярость. Гнев и психическое расстройство звучит куда гармоничнее. По-моему, это нормально быть психом в наше время. С таким окружением – это ожидаемо.

Но если отбросить маски и не строить из себя зазнайку, мне в самом деле страшно. Я не просто понимаю, но и чувствую как болезнь медленно поедает меня изнутри, убивая еще работающие клетки мозга, разрушая все хорошее внутри, выпуская наружу одни недостатки.

Естественно, наберись я хоть немного мужества и расскажи правду родителям, всё могло быть иначе. Может, это болезнь запрещает мне открыться родителям, догадываясь о моем излечении? Возможно, шизофрении не выгодно мое лечение? Тогда она погибнет, оставит мою душу в покое… Не знаю. Любопытно, когда  я страдаю, что чувствует шизофрения? Небось нравится меня мучить! Но это еще цветочки, ведь иногда мне мерещатся несуществующие люди. Что-то вроде фантомов, которых не было и не будет никогда, но они вполне реальны. В моей голове.

В те злополучные секунды я ещё не понимаю, что передо мной очередная галлюцинация, для меня это обычные люди, животные или существа. Если верить википедии (а я верю), то у меня вялотекущая шизофрения второго ранга. При вялотекущей шизофрении признаки психического расстройства есть, но не сильно проявлены: я способна работать, думать и общаться с простыми смертными, по крайней мере, сейчас… Раньше мне слышались лишь голоса, которые говорили, как я прекрасно рисую и пишу стихи. Голоса эти не скупались на комплиментах, они пели мне песни и иногда даже рассказывали забавные истории. Вскоре это прекратилось… Теперь я вижу мерзких людей, противно смеющихся и издающих страшные звуки, вроде скрежета или скрипа ржавых качель, отчего по спине льется холодный пот. Это длится не больше минуты, увы для меня это целая вечность. Если вкратце, просто представьте всех тварей из ужастиков Стивена Кинга и Лавкрафта. Представили? Я их вижу. Они реальны. Они охотятся на меня.

* * *

Покинув серебристое «Ауди» родителей, игнорирую их искреннее «удачи в школе». Я заткнула уши музыкой и неторопливо шла к парадному входу в школу. Ненавижу эту колонию для тугодумов. Нет, отличники у нас имеются, но это ничего не меняет – люди здесь сами по себе гнилые. По крайней мере, те, с которыми мне, к огромному сожалению, довелось общаться. В прошлом я не умела видеть в людях грязь, сама пачкалась.

Формы в нашей школе нет, поэтому я носила то, на что хватало интереса: серая толстовка, юбка и чёрное, как и сегодняшнее небо, пальто. Если откинуть голову назад и взглянуть на небосвод, можно увидеть чёрное, словно растёкшаяся ртуть, небо. Какое оно всё-таки унылое. Словно с нами решили сыграть в злую шутку, заменив день кромешной тьмой. Всему виной грозовые тучи. Где-то точно шёл ливень. На дворе февраль, от того зябко и холодно. Но этот холод не сравнить с холодом в моей голове. Голые деревья отлично вписывались в атмосферу моих будней. При взгляде на них, первым делом думаешь, как грустно и одиноко. Мир серый, хмурый, люди одинаковые: кто-то бежал на первый урок, кто-то наоборот сбегал прочь, боясь быть пойманным и загнанным обратно в класс. Люди любят бежать от проблем, откладывая решения на потом. Взрослые называют это безответственностью, а подросткам плевать на ответственность и все, что с этим связано.

Школьный коридор ещё большее дно, чем улицы города. Школьники напоминали муравьев, которые спешат куда-то и непонятно для чего. Серые стены заклеены плакатами с глупыми надписями о том, что наркотики приносят вред и приводят к смерти. Серьезно? Администрация уверена, что подобные действия способны остановить торчков употреблять дурь? А барыг их распространять? Все равнодушны к этим плакатам. А знаете почему? Потому что не цепляет. Потому что это избито, скучно, не круто. Это тоже самое, что если написать: «Эй, урод, хватит быть уродом». Чтобы заставить людей слушать, нужно говорить о том, что они бы сами хотели рассказать. Но я не уверена, что подобный трюк сработал бы на торчках.

– Смотри куда идешь, Хилл! – заорал один старшеклассник, игрок футбольной команды. Я случайно задела его плечом, а он сразу накричал на меня. И как после этого верить в лучшее в людях и надеяться на просветление? Извините, но добрых фей и пони не существует. Вот она реальность – полный мрак и отсутствие человечности. Люди испытывают любовь к чему угодно, только не к самим людям. Их сердца полны токсинов, которые их убивают, а погибая, они заражают остальных.

В классе не так много народа. Я прошла к своему ряду и уселась за предпоследнюю парту, повесив рюкзак на спинку стула. Первым уроком сегодня история – скучный, но не предмет, а педагог, поскольку наш учитель больше отдаёт внимание диктантам по известным для человечества датам, нежели теории. Впрочем, иногда у историка хорошее настроение и тогда весь класс смотрит документальный фильм про Первую Мировую войну. Бывает, мою голову посещают гениальные мысли о том, что если бы я могла видеть фантомы известных людей, вроде Линкольна, Аристотеля, Шекспира, Вашингтона и других не менее значимых фигур в истории человечества, то мои оценки имели бы успех. Но нет, мечтать не вредно – мне мерещатся какие-то чудики и монстры.

Наконец-то прозвенел звонок, ученики заняли свои места, но продолжали переговаривается между собой, обсуждая последние новости и сплетни, типа: кто с кем встречался, будет ли у нас самостоятельная работа по химии, зачем какая-то девушка сменила цвет волос и прическу. Ух ты, как интересно! Они бы ещё начали обсуждать, для чего люди стригут ногти.

Нечаянно взгляд метнулся на Алису с Ларой. Они не обращали на меня никакого внимания, словно я не существую. Хотя, чего я ожидала? Назвала их стервами и сейчас думаю о том, почему они со мной так грубы? Я точно спятила.

– Доброе утро, класс, – вошёл в спешке учитель. Мистер Тейлор, очень высокий и рыжеволосый британец, рухнулся на учительское кресло и облегченно вздохнул. – Откройте, пожалуйста, страницу сто сорок один.

Все, пусть с неохотой, однако послушно раскрыли толстые учебники и принялись листать чуть пожелтевшие от старости страницы. Историк сразу же приступил к уроку и начал о чём-то дискутировать, медленно проходя по рядам и пристально наблюдая за каждым учеником, словно искал в чём-то провинившегося человека. Мужчина провел рукой по щетинистой бородке, будто размышляя про себя: «Да, надо бы побриться». Согласна с ним. Ему около сорока лет, он вполне красив, умён, хорошо сложен. Наверное, поэтому все старшеклассницы влюбляются в него, как ненормальные? Почти все. Меня этот красавчик не привлёк. И вообще, он же для нас стар!

– Аманда Хилл, просьба пройти в кабинет директора, – послышался голос из микрофона, висевшего в углу стены над шкафом для принадлежностей.

Сердце пропустило удар. Черт возьми, зачем? Что я сделала не так? Все тут же уставились на меня, включая учителя, не издавая звука. Такая звенящая тишина, словно скоро должно произойти что-то очень плохое. Я сглотнула комок, застрявший в горле, и затем выпрямилась, решив покончить с неловкой паузой. Ноги не подчинялись, они будто вросли в пол, но я смогла подняться и с достоинством принять факт, что меня вызвали к директору.

– Наша тихоня натворила бед. Ха, да ты плохая девочка, Аманда! – додумался выкрикнуть Питер, задира года.

Прыснув в смешке, ребята тем самым нарушили затянувшуюся паузу. Мне стало намного хуже.

– Пошел ты! – огрызнулась я, выпустив злобный оскал.

Если он продолжит в том же духе, беды не миновать.

– Аманда, не выражайся в классе! И ты, Питер, успокойся! – громко призвал нас соблюдать порядок Тейлор.

Я одарила одноклассников испепеляющим взором и в спешке вышла из кабинета, мысленно дерясь с Питером на выдуманном ринге. В коридоре пусто, однако напряжение от этого не уменьшилось.

Вдруг за спиной послышался низкий, тем не менее располагающий к себе мужской голос. Я тотчас оглянулась за плечо, крепко вцепившись пальцами за лямку рюкзака.

– Аманда, иди за мной, – это оказался школьный психолог, посол доброй воли нашего учреждения и просто психотерапевт.

Пришлось послушно последовать за ним, отложив всё вопросы на потом. Я никак не могла избавиться от плохого предчувствия. Всем моим телом овладел жар и самый что ни на есть настоящий ужас. В коридоре так тихо, что, наверное, даже мистер Мартин (тот самый психолог) смог расслышать удары моего сердца. Это нормально, ведь я боюсь психотерапевтов и тщательно избегаю их. До недавних пор получалось замечательно, но, кажется, сегодня мне дорогу перебежала чёрная кошка.

Первым в светлый кабинет вошёл мистер Мартин, следом я, со скептицизмом рассматривая интерьер и прощаясь на странный запах. По-моему, мистер Мартин фанат благовоний – я слышала аромат ромашек. Стены украшены рисунками и грамотами почета. Мистер Мартин усадил меня в кожаное кресло на колесиках и сам занял своё. Я продолжала с интересом разглядывать обстановку вокруг, но больше все же для того, чтобы не смотреть тому в глаза. Слева от меня диван такого же дерева, что и стол, на котором много бумажек, различных книг, подсвечник и фоторамка. Если полюбопытствовать и немного наклониться вправо, можно заметить какое-то изображение, но я не стала. Мне сейчас не до этого, честно говоря.

Мартин надел на свой нос коричневую оправу очков для чтения и сложил руки перед собой. Вот и момент истины. От волнения мой живот скрутило, поэтому выражение лица стало более кислым, чем прежде.

– Ты, наверное, думаешь, зачем я тебя позвал? – начал было психолог.

Я кивнула, после чего мои глаза забегали в страхе, что тот все знает. Не может быть! Доктор аккуратно достал из белой стопки две бумажки, а затем положил их передо мной.

– Что это? – продолжил спокойно мистер Мартин. По нему нельзя было выведать правду о происходящем.

Я присмотрелась и сразу же узнала тест, который мы недавно сдавали всей школой. Психологический тест. Помню, мне тогда приходилось внимательно перечитывать вопросы, чтобы не просчитаться и ответить верно.

– Это тест, – ответила я как можно спокойнее.

В рамке с очередной грамотой, висевшей за спиной Мартина, я нашла своё отражение. Лицо заметно побледнело, что нехорошо – оно может меня выдать! Господи, словно мертвец только что кивнул мне из Зазеркалья.

– Верно, только это уже тест с результатами, – мистер Мартин подвинул листок ко мне ближе. – Это твой, а это другого ученика. Посмотри внимательно, тебя ничего не смущает?

Я взяла листок с записями, стараясь не дрожать руками, и пристально вгляделась в него, узнав своей почерк с наклоном вправо и завитком у буквы «р». Мой результат имел тридцать пять баллов, а в другом было девяносто семь. И что это значит?

– Я не понимаю, что вы хотите этим сказать.

Мистер Мартин глубоко вздохнул, отложив листовки.

– Ты набрала меньше всех баллов по тесту. Если ты была внимательна, то наверняка заметила вопросы с подвохом, я не ошибаюсь? А ты точно заметила, потому что, судя по перечеркнутым ответам, ты много раз вчитывалась в вопросы. Так вот, Аманда, каждый вопрос и ответ имеет свой подтекст, который мы, психологи и психотерапевты, позже выявляем.

– Ясно, – мои пальцы железной хваткой вцепились за серую толстовку. В висках начало барабанить.

Только не это! Только не то, о чем я думаю!

– Аманда, это тест на психическое здоровье человека, и у тебя зафиксированы какие-то нарушения.

Пропустив по спине мурашек, я прикусила щеку изнутри. Он знает! Знает!!!

– Я…

– Я должен сообщить об этом твоим родителям, ты понимаешь? Нельзя оставлять это без внимания. Это опасно, Аманда! – со всей строгостью проговорил он. – У меня есть хорошие знакомые, я направлю тебя к лучшим специалистам. Мой добрый знакомый может принять тебя, вы побеседуете, ответишь на пару вопросов, и мы поймём, в чем дело.

Боже! Он расскажет все родителям! Я готова упасть перед ним на колени и заплакать. Вот и все, конец моей тайне! Но хуже всего, Мартин намеревается записать меня к какому-то доктору. А если он поймёт, что я больна шизофренией?!

– Мистер Мартин, сэр, в этом нет необходимости, то есть… – главное быть убедительней. Я более-менее успокоилась, выполнив интонацию. – Они и так обо всем знают. Мы уже посещаем специальный центр, уже начался курс лечения.

– Курс лечения? – недоверчиво переспросил тот, изогнув одну бровь. – Если так, то вы должны были поставить меня, школьного психотерапевта, в известность. Я тоже должен вести заметки и наблюдать за тобой.

Он не успел договорить, как я, с натянутой улыбкой, его перебила:

– Сэр, мои родители и я не хотели бы распространяться об этом.

Надеюсь, я прозрачно ему намекнула.

– Аманда, я давал клятву Гиппократа, никто бы не узнал о твоей проблеме, – «о твоей проблеме» пульсировало в голове. – В любом случае, если не сложно, могли бы твои родители навестить мой кабинет? Мы все обсудим.

Господь всемогущий, успокойте этого мужика! От паники я не в состоянии толком говорить, поэтому я постоянно кивала.

– Конечно, но… просто они сейчас очень заняты, как будет окно в их расписании, мы сразу придём.

Психолог откинулся на спинку кресла и оценивающе, будто я манекен на витрине, изучил меня. Он смотрел в самую душу.

– Ладно, но лучше не затягивать. Если обнаружится что-то серьёзное, я попрошу директора перевести тебя на домашнее обучение, ты же не против?

Черт, это, наверное, единственный плюс шизофрении. Хотя бы не буду видеть рожи двуличных козлов. Но что-то все равно мне не давало покоя… Я не могла успокоиться: ладошки стали потными и холодными, как лёд.

– Не против, только не думаю, что у меня что-то серьёзное, – ответила с уверенностью я, и на лице мужчины расцвела одобрительная улыбка.

Мистер Мартин открыл шкафчик стола и немедленно достал визитку, протягивая её мне. Визитка… Значит он хочет, чтобы мои родители ему позвонили. Неугомонный человек.

– Передай это маме и папе. Пусть свяжутся со мной в самое ближайшее время, если это не составит проблем.

Периодически кивая на его слова, я прошла к двери, сгорая от желания поскорее остаться наедине, чтобы переварить этот неожиданный разговор.

– Хорошо, мне можно идти? – Мартин кивнул.

– Аманда, – окликнул он, и я обернулась, успев схватиться рукой за дверную ручку, – если тебе захочется поговорить, я всегда здесь.

Мило с его стороны, но он последний человек в списке, с кем бы мне хотелось обсудить свои проблемы. Скорее Лара с Алисой, уж точно не он.

– Спасибо. До свидания.

Неужели этот ад закончился? Я оказалась в коридоре и сразу переменилась в настроении, более не имея сил притворяться. Я хотела разрыдаться на месте, однако испугалась, что Марин услышит мои всхлипы, поэтому побежала в уборную. Все тело сразу начало гореть. Слёзы размазали собой картинку, я не успевала выпускать одни дорожки, как глаза вновь наполнялись бусинами. Душа рвётся на части от одной лишь мысли, что я шла по лезвию ножа. Мне так страшно, что родители могут узнать правду, а ещё страшно оказаться в психушке. Но я им ни в коем случае не скажу. Снова внутри что-то пробудилось, точно спящий злой дракон. Звон голосов начал увеличиваться, они все оглушительно орали! Я не могу разобрать, что они говорят и что им вообще нужно. Однако они точно обращались ко мне и, кажись, смеялись. Не понимаю, где мои мысли и где мысли внутреннего «я». Почему это просто не может прекратиться?! Боже, я действительно больна…