Ты меня не знаешь

Глава 1

Холод. В квартире снова ужасно холодно. Отопление почти не работало последние три дня, батареи едва теплые, а на улице метель и февральские морозы. Я чувствовала, как через щели в рассохшейся деревянной раме в комнату проникает ледяной ветер. Я пробовала заклеивать их, затыкать ватой, но получилось не очень – материала было слишком мало. Помимо рамы проблема была и под широким деревянным подоконником, кажется, оттуда дуло даже сильнее, но у меня не хватило покрывал или одеял, чтобы всё закрыть. И я сдалась. В такие моменты мне казалось, что я умру от переохлаждения и голода, но я гнала эти мысли прочь. По крайней мере, старалась, хотя чаще они настойчиво захватывали сознание и заставляли меня оплакивать себя же, ещё живую, но не слишком здоровую.

Я нацепила на себя всё теплое, что сумела найти и завернулась в одеяло. Я знала, что в другой комнате было в разы теплее, но не могла туда пойти. Там была очередная попойка, и все крики и глупые разговоры я слышала даже через двери и одеяло на моей голове. Я ненавидела это всей душой. Мне хотелось побить всех этих людей, что приходили к нам домой, а после вытолкать за порог и никогда их больше не пускать. Но разве б меня послушали? Как бы не так.

Оставалось только ждать, когда кончится школа, и надеяться, что до этого времени меня не сдадут в детский дом, я не свихнусь, и просто не умру. И ещё молиться, чтобы через год мне удалось поступить на бюджет. Как бы не пугал новый город и новые люди, здесь оставаться намного страшнее.

Я свернулась, прижала колени к груди, старалась не двигаться. С головой укрылась. Когда стало теплее, осторожно протянула руку к тумбе, на которой лежало моё настоящее сокровище – плеер, который я выиграла осенью в забеге. Чистая удача, зато какой приз. Взяла его и наушники, и быстро вернула руку в убежище. Только музыка и радовала в последние дни – читать просто не было сил.

Я включила рекомендации, раз пять переключила прежде, чем найти что-то цепляющее. И залипла. Песня русского исполнителя. Кажется, это был рок, одно из его направлений точно. Я прослушала раз, два. Боже, почему я раньше её не слышала? По смыслу – про несчастную любовь, я такие обычно не слишком люблю слушать, но сама музыка, голос, эмоции…

Музыка наполняла, отвлекала, полностью сонастраивалась с моей душой, с моим состоянием. Депрессивная, тяжелая, на разрыв, но слушая её, я ощущала, как колючий узел, что в кровь царапал всё внутри, постепенно начинал раскручиваться. Слова отзывались в сердце, губы повторяли беззвучно. Хотелось прокричать их, пропеть в голос, выплеснуть с ними всё, что так сильно мешало.

Оцепенение отпускало, и спустя час можно было продолжать жить. Решать какие-то вопросы, да существовать, в конце концов. Или сделать уроки. Через год выпускные экзамены, надо хоть как-то подтянуть учебу.

***

В итоге я просто уснула прямо в наушниках, а проснулась от тишины – закончился заряд батареи. В комнате было темно, только кривые тени высокой травы дрожали на потолке и стенах, усиливая мои страхи. В квартире, кажется, тоже было тихо, что несомненно радовало. Надо было перекусить, умыться, посетить туалет, но вылезать в холод не хотелось. Ткнула кнопку на старом, но ещё живом телефоне. Половина четвертого. Пришлось пересилить себя, резко выскочить из-под одеяла и добежать до выключателя, едва не роняя сердце от ужаса, что кто-то меня вот-вот схватит за щиколотки. Страх того, что может прятаться в темноте, был лишь пунктом в списке моих фобий, которые с возрастом не слабели, а становились либо сильнее, либо просто оставались. И к ним добавлялись новые.

Стоило открыть дверь спальни, как в нос ударил запах сигарет и перегара. Он был и в комнате, но развеянный, не в такой бешеной концентрации. От меня опять будет вонять. Этот запах так легко и крепко въедался в одежду, волосы и даже кожу, что ничего не спасало, ведь он был тут едва ли не постоянно. Ненавижу. Даже донельзя свежий воздух, проникающий в приоткрытое кухонное окно, не мог развеять задымленное едкое марево. Возможно, я умру от пассивного курения.

Я никогда не буду курить.

Дома никого не было и это, с одной стороны, радовало. С другой, лучше бы тётя спала. Как бы чего не случилось в такую морозную ночь. У неё и так с сердцем не очень, а в холод это может обостриться. Скорее бы уже весна.

Никакой еды, конечно, не осталось, зато горы крошек, бутылок и окурков были повсюду. Меня, как обычно, стало тошнить сильнее, и я поняла, что если не поем, потеряю сознание прямо в школе. Поставила на плиту воду с гречкой, а сама занялась уборкой, глотая жгучие соленые слезы обиды и отвращения. Как же я хочу отсюда уехать!

***

Я опоздала на семь минут. Успела до прихода учительницы алгебры, которая часто опаздывала, но не успела занять нормальное место в кабинете. Дыхание восстанавливалось тяжело, голова гудела от недосыпа, а по телу привычно разлилась смесь облегчения, тревоги и крайней неуместности меня. Последнее – самое тяжёлое. Чувствовать себя всегда и везде чужой – то ещё удовольствие. Я опустила голову, вцепилась в ручку рюкзака и попыталась как можно незаметнее пробраться к пустой парте в первом ряду. Кивнула девочкам, с которыми общалась сносно, остальных старалась игнорировать, но слух безошибочно считывал гадости.

– О, Доска пришла. Чего опаздываешь? – спросил Максим Дроздов, которого все называли просто Дрозд, на что он периодически сердился, но чаще пропускал мимо ушей.

Я молча заняла место, не оглядываясь на него. Достала учебник, тетрадь, с трудом выудила ручку, поставила черный рюкзак на соседний стул и стала пристально рассматривать потеки зелёной краски на почти чистой парте. Вслушивалась в разговоры ребят и надеялась, что обо мне уже забыли те, кто заметил моё появление. Я даже начала расслабляться, ведь тот, кто напрягал меня больше всех, сидел в середине третьего ряда и, кажется, пытался поспать. Вот только рано я обрадовалась. Только успела почувствовать, что позади меня кто-то пробирается между стулом и задней партой, как чьё-то тело приземлилось на край парты. Прямо передо мной. Вязкий страх растекся по телу раскаленным железом. Только не это.

– Проспала, Дубровина? – услышала ненавистный, полный холодной отстраненности голос Градова.

Долговязый парень пристроил свою пятую точку почти на моём учебнике, вытянул ноги, которые упёрлись прямиком в стену под батареей, и со скучающим видом, скрестив на груди руки, наблюдал рассвет за огромным окном. Насыщенные оранжевым и розовым лучи, словно закатные, целовали его бледное лицо и светлые волосы, словно хотели поделиться с ним своими красками. Наивные. Человеку-ледышке не нужно ничего, кроме унижения тех, кто ему по какой-то причине не понравился. Например, меня.

– Не сиди на моей парте, – сказала я слишком тихо, не совладав с голосом.

Сердце грохотало как безумное, в ушах начинало шуметь. Опасность слишком близко, внимания затаившегося класса слишком много, а я слишком слаба, чтобы что-то предпринять кроме просьб. Раньше мы даже дрались с Градовым. С ненавистью, желанием победить его раз и навсегда, но, разумеется, я всегда проигрывала.

– Ты что-то сказала? – всё также глядя на полоску горизонта и блестящие крыши домов, спросил Дима.

Я немного отодвинулась назад, едва не опрокинув стул, на котором сидела. От волнения я стала ещё более неуклюжей. Чуть громче повторила свою просьбу.

– Что тебе не нравится? – спросил он равнодушно, и соизволил обратить свой высокомерный взор ко мне.

Лучше бы не поворачивался! Я опустила глаза почти сразу. Лицо, шея и уши горели, руки начинали дрожать. Да что ж все смотрят? Да где учительница? Скорее бы он ушёл! Прочь от меня, из класса, да из школы, в конце концов!

– Что тебе нужно? – спросила я, не поднимая головы.

Глупо, но я не могла заставить себя посмотреть на него. Или на других. Я вообще редко смотрела на кого-то, и ещё реже смотрела в глаза. Говорить с кем-то лицом к лицу – страшнейшее испытание, которое мне часто не под силу выдержать.

Ладонь Димы легла на парту, и мне захотелось её скинуть, словно это был гадкий огромный паук, а не человеческая рука с очень светлой кожей, голубоватыми венами, красивыми длинными пальцами с ровными ногтями. Его ногти были аккуратнее моих, как и сами кисти, и это бесило. Рукав рубашки он подтянул вверх, поэтому я видела узкое запястье с выпирающей косточкой и почти прозрачными волосками. Поперек сгиба на большом пальце левой руки тянулся глубокий белый шрам. Эти руки я уже знала наизусть: столько раз они зависали на моей парте, передо мной, что не сосчитать. Сколько раз я видела, как эти пальцы крутят карандаш или ручку, держат линейку, печатают на дисплее, цепляются за мои плечи и запястья во время старых драк. Да, иногда мне приходилось исподтишка наблюдать за своим врагом, чтобы знать наверняка и просчитывать наперед его ходы. Однако, увы, пока мои старания ни к чему полезному не привели и единственное, в чем я преуспела – мастерски просчитываться на его счет каждый раз.

– Есть ручка запасная? – наконец, спросил он.

– Нет, наверное, – ответила я, и нехотя подняла рюкзак.

Тот факт, что парень по-прежнему оставался на том же месте, безумно раздражал. Злость вперемешку со страхом кипела, заставляла дёргаться. Ну почему я просто не могу на него наорать и выгнать? Стоит мне попытаться сделать это, как звуки застревают в горле, в голове становится пусто и начинается тремор рук и ног. Очень странная реакция, которая не вызывает привыкания, и каждый раз проживается на полную катушку, сопровождаясь тошнотой.

Я так хочу избавиться от страхов!

– Ручки нет, – сказала я негромко, перебрав скудное содержимое потрепанного пенала.

Градов посмотрел сверху вниз, и я поспешила отвести взгляд в сторону. Наткнулась на Дроздова, который с довольной ухмылкой наблюдал за нами.

– Да у неё никогда ничего нет, – бросил Максим, наклеивая белую жвачку с обратной стороны столешницы. – Что с неё взять? Бедная Дощечка. По-любому опять со своей тёткой…

Гадости почти сорвались с его губ, я видела, с какой язвительной улыбкой он подбирал слова, обнажая слишком крупные резцы, и с каким удовольствием хотел вывалить это на меня, поудобнее развалившись на расшатанном скрипучем стуле.

– Заткнись, Дрозд. Я не с тобой говорю, – прервал его Градов, лишь на несколько мгновений установив с ним зрительный контакт.

Максиму не слишком понравилось, что ему не дали озвучить очередную «гениальную» шутку и он, нахмурив широкие брови, замолчал, но продолжил сверлить меня взглядом. На часах, что висели над классной доской с белыми разводами, за которые Альбертовна нас точно отчитает, время ползло неторопливой улиткой. И хоть я терпеть не могла всё, что хоть каким-то боком связано с математикой, я уже в пятый раз задалась вопросом: где же учительница? Почему не идёт долго?

– Ну что, Лена, продолжим? – прозвучал издевательский голос с моей парты. – Плевать на ручку, но ты сказала, что я должен покинуть эту удобную парту с шикарным видом на город. Зачем мне это делать? – спросил уже чуть настойчивее.

Я беспомощно отвернулась, оценив действительно прекрасную картинку за окном. Вот только в одном месте её омрачало расплывчатое отражение светловолосого, с отравленной душой и языком, парня. Иначе я не могла объяснить его любовь к издевательствам, выпытываниям. К каждому из нас у него был особенный подход, для каждого имелся свой рычаг давления, и каждый день, каждый час, любой из одноклассников мог стать очередным объектом для экспериментов господина Градова. Да чтоб он провалился!

– Ты мешаешь мне. Сидишь на моих вещах. Разве это не очевидно? – отыскав среди дикого страха дольку смелости, спросила я, отметив, что почти весь класс продолжает наблюдать.

Только Саша Старостин залип в телефоне и наверняка общался со своей новой подружкой, которая вот-вот, прямо посреди учебного года, должна была перевестись к нам в класс. Это он сообщил на днях, предупреждая всех, но обращаясь в основном к Градову, что она с ним и она неприкосновенна.

– И что с того? Меня это должно интересовать? – с деланным удивлением спросил Дима, ловко цепляя мою ручку двумя пальцами.

– Положи на место, Градов, – тихо проговорила я, поднимая голову и чувствуя, как по телу ползет жар, обжигая уши и щеки. – Это моё личное пространство, не лезь.

Злость и бессилие, адреналин и кортизол – гремучий коктейль в теле, требующий направить всю силу против Градова. Наорать на него, оскорбить, столкнуть с этой дурацкой парты. Высказать всё, что думаю о нём, всё, что накопилось за долгие годы, начиная с самого первого дня в школе, такого давнего, но запомнившегося первого класса. Но я молчу, только дышу быстро и чуть опускаю голову, смотрю исподлобья. Знаю, что многие ненавидят этот мой взгляд. Пусть наслаждается.

– Уже лучше, Лен, но пока недостаточно. Давай, покажи, на что ты способна. Ты же можешь, я знаю, – уже с явной издевкой проговорил Дима, прикусив губу, будто в предвкушении.

Всё пространство класса сузилось до этого человека в кремовой рубашке и черных брюках. Теперь оставались только он и я в моем фокусе. Но как от него избавиться? Иногда мне кажется, что мой страх людей и разговоров возник именно из-за этого придурка. Мне хочется свалить всё на него, но я знаю, что он лишь винтик в механизме, запустившем разрушающий процесс.

– Отстань от меня, Градов. Отстань, слышишь?! – голос прозвучал громче, в костяшках появился зуд и сильное желание ударить этого гада.

– Голос прорезался? – насмешливо спросил он, ещё сильнее развернувшись ко мне, не переставая крутить в пальцах мою ручку. – Дубровина, отвечай. Ты разве не замечаешь положительную тенденцию? Возможно, к выпускному ты даже перестанешь быть мямлей.

Снова. Он снова доводит меня, а я ничего не могу сделать. На фоне слышится чья-то пошлая шутка и гогот. Градов не смеётся, пытливо наблюдает за мной. А мне хочется разреветься и сбежать отсюда. И никогда не возвращаться.

– Градов, позаботься о ком-то другом. Например, о себе, – сказала я, неловко поднимаясь.

Парень тут же встал, отчего стал выше меня на голову или даже больше. Дерзкая ухмылка появилась на бледном лице и ожидание. Вопреки желанию толкнуть его, и будь что будет, я спокойно протянула руку.

– Верни мою ручку.

– Попроси хорошенько.

В гляделки играть у меня не получалось. Я и так потратила все душевные силы, да и физические, похоже, на этот дурацкий разговор. Серые глаза победили мои, голубые. Я смирилась и села на своё место, сделав вид, что Градова не существует.

– Дмитрий, звонок прозвенел пятнадцать минут назад. Почему Вы не на своем месте? – прозвучал въедливый голос Татьяны Альбертовны, и я, наконец, смогла выдохнуть.

В классе стало так тихо, что надоедливый дребезжащий звук старых люминесцентных ламп показался неприлично громким, когда учительница привычным движением щёлкнула по выключателю, зажигая и вторую половину ламп. Тепло-белый свет соединился с мягким апельсиновым, освежив мятные стены.

– Уже иду, – отозвался Дима без тени былого веселья и добавил уже мне, прижимая ручку к середине столешницы: – Хорошего дня, Лена.

Я поправила плотный воротник бордово-фиолетовой водолазки, которую тетя подарила на Новый год. Пожелание Градова прозвучало угрожающе, и к жару, что прожигало тело, добавился озноб. Вроде бы глупая, простая и типичная ситуация, но я так и не научилась реагировать на такое спокойно. Но зато знаю, что скоро станет лучше и, возможно, к концу урока, я уже не буду думать о персоне Градова и его обещании «сделать из меня человека».

– Напомните, что я задавала на прошлом занятии, – спокойно попросила Татьяна Альбертовна со своего места, пролистывая тетради, лежащие на её столе невысокими стопками.

Мила Крытова, сидящая ближе всех к учительнице, одна из трех отличников нашего класса, подняла руку и, дождавшись одобрительного кивка, отчиталась. Я сидела через парту от неё и Зои Власовой, которая постоянно списывала у подруги. Впрочем, у Милы списывала не только Зоя, но и добрая треть одноклассников, которые быстро смекнули, что с умной девочкой лучше дружить.

– Елена, у вас остались вопросы по домашней работе? – обратилась ко мне учительница.

– Нет, – ответила я быстро, помотав головой.

– Тогда для закрепления решим уравнение. Подготовьте доску, Елена, и записывайте условия.

Мне хотелось сползти под парту, исчезнуть из этого душного помещения, но после секундной заминки и моральной подготовки, пришлось пойти к доске. И почти сразу едва не растянуться на потертом светло-коричневом паркете от подножки Лизы Уховой. Я еле удержалась на ногах, ухватившись за соседнюю парту. Обернулась на одноклассницу, но она даже не смотрела на меня, а улыбалась Диме Градову. Какая прелесть. Я поспешила к доске, чтобы не злить Татьяну Альбертовну, настроение которой менялось очень быстро и неожиданно.

Подножка забылась сразу, стоило мне оказаться у доски. Увы, уверенности во мне не прибавилось и пальцы предательски задрожали. Интересно, учителя хотя бы представляют, какой дискомфорт приходится испытывать некоторым из нас от таких вот публичных выступлений, пусть даже перед своим классом? Хотя, о чём это я. У них свои методы и программы для нас, порой для некоторых очень жестокие, но проверенные временем. И среди этих детей, таких как я, наверное, десятки, а может и вовсе единицы. И это уже только моя проблема, как с этим справляться.

Возможно, это всё во благо, только пока я этого не вижу.

Я взяла пыльную сухую тряпку, которую вчера словно нарочно оставили такой запачканной, промыла её как следует и тщательно протерла доску. Такие действия помогали немного успокоиться и оттянуть момент публичной пытки. Да и я, как обычно, надеялась, что Татьяну Альбертовну куда-нибудь вызовут или ещё что-то произойдет, лишь бы не решать на глазах у всех задачу.

– Дубровина, отрабатываешь навык для будущей профессии? – очень громким шепотом поинтересовался Дроздов и, дождавшись тихих одобрительных смешков, засмеялся сам.

– Максим, хотите провести урок за дверью и получить прогул? – тут же подняла голову от журнала Татьяна Альбертовна.

Я уже закончила и вся красная стояла вполоборота к классу, теперь уже мечтая, чтобы учительница скорее дала задание, лишь бы не поворачиваться к одноклассникам.

– Ну что вы, Татьяна Альбертовна, конечно нет. Просто решил поощрить Дубровину, ведь она прекрасно ориентируется в востребованных профессиях и не теряет зря времени. Молодец, Ленка, – бодро ответил Дроздов, а я чуть не сгорела от стыда, и не знала, куда деть руки, куда деть себя.

Я всегда с уважением относилась к любой, или почти любой профессии, но слова Максима были такими издевательскими, что было сложно оставаться равнодушной. У него точно имелась странная способность: придавать любым словам оттенки оскорблений.

Учительница хотела что-то ответить, но её опередил Градов.

– Помолчи, Дрозд, – произнес он лениво.

Я не видела их лиц сейчас, но видела тысячи раз до этого, поэтому не сложно было представить, как Максим сжал челюсти.

– Помолчите оба, – наконец, произнесла Татьяна Альбертовна. – Елена, записывайте уравнение.

После замечания учительницы никто больше не захотел высказываться, а поэтому остаток урока прошёл спокойно. Я решила уравнение, к счастью, эта тема была мне вполне понятна и получила четвёрку. Не отлично, конечно, ведь решить-то я решила, но решение объяснила сбивчиво, торопливо и тихо, что совсем не понравилось Татьяне Альбертовне, за что она и снизила оценку. А я лишь в очередной раз подумала о том, что было бы славно скорее получить аттестат и забыть об этом месте как о страшном сне.

Глава 2

Урок русского языка прошел спокойно. Ирина Андреевна рассказывала новую тему урока, приводила интересные примеры и в конце дала самостоятельную работу, которую требовалось завершить дома.

– Видела вчера Старостина с его новой девушкой, – заговорила Яна, моя подруга, как только прозвенел звонок на перемену. – Очень красивая. Но если бы я не знала, что она к нам переведется, решила бы, что ей лет девятнадцать.

– А где ты их видела? – спросила я, укладывая учебник в рюкзак.

– В их кафе с мамой заходили, там и встретила. Ухова с ума сойдёт, когда её увидит, – мстительно добавила Яна так, чтобы Лиза точно услышала.

Ухова только закатила глаза и, приняв максимально безразличный вид, вышла из класса в сопровождении подружек.

– Думаю, в соцсетях она давно успела оценить соперницу, – ответила я, и перевела тему. – Рада, что ты пришла сегодня. На алгебре был дурдом.

С утра Яна должна была посетить поликлинику, и не знала наверняка, придёт ли в школу. Точнее, когда мы вчера списывались, она ещё не определилась, хочет ли пойти на уроки или всё же поехать домой и соврать, что поездка к врачам была настолько долгой и выматывающей, что никаких сил на учебу не осталось.

– Я ещё и в парикмахерскую успела заскочить, волосы подравнять, – похвасталась подруга, демонстрируя ровный срез густых каштановых волос по линии плеч.

Не успели мы выйти в коридор, как кто-то сильно влетел мне в плечо.

– Уйди с дороги, Доска, – тут же прозвучал злой голос Дроздова, который быстро прошел мимо.

– Идиот, – крикнула я вслед, потирая ушибленную руку. – Места ему не хватило, видите ли.

– Не обращай внимания, Лен, – махнула рукой Яна.

– Ага, – ответила я, ощущая, как внутри расползается ядовитое пятно обиды и несправедливости.

Мы пришли в класс английского языка и заняли свободное место в первом ряду на последней парте. Яна отправилась поболтать с девчонками, а я сложила на парте руки и уронила на них голову, устало прикрыла глаза.

А ведь когда-то с Максимом Дроздовым мы были хорошими приятелями. Даже, наверное, друзьями.

В младших классах мы с ним не враждовали. Иногда вместе шли после уроков, пока было по пути, но чаще гоняли в футбол в соседнем дворе. Максим тогда жил неподалеку, и на небольшом поле собиралось много ребят, чтобы поиграть после школы или в выходные. Девчонок в команду тоже брали, и я с радостью бегала со всеми, забывая про стеснение и заботы. Однажды Макс даже приходил ко мне с тётей. Её тогда не было дома до вечера, и мы вместе уплетали пирожное, которое накануне приготовили по рецепту из интернета, и ещё смотрели какой-то полнометражный мульт по телевизору. А потом вместе делали уроки. Потом, правда, Дроздову влетело от родителей, и я тогда не очень поняла, за что. Он несколько дней со мной не говорил, на что-то злился, а потом всё наладилось, словно и не было той заминки. Я лишь потом догадалась, что это было.

В школе мы мало общались, но все было более менее нормально, если не считать того, что Дроздов с Градовым постоянно соперничали за место лидера в классе. Никто этого не говорил вслух, конечно, но со стороны было очевидно. Градов всегда был хитрее, продумывал всё на несколько шагов вперёд и хорошо прятал эмоции, тогда как Макс был более прямолинеен и очень вспыльчив. И Дима часто выводил Дроздова из себя.

Дружба закончилась резко, тяжело и очень унизительно. У Макса была подруга и другие приятели, с которыми он меня не знакомил, ссылаясь на то, что мне с ними будет скучно. И я почему-то верила в это, хотя в глубине души понимала, что дело вовсе не в скуке. Однажды я, глупая, решила зайти за Максом, чтобы погулять. Тётя была в запое и дома находиться было невыносимо. Я прибежала во двор одноклассника и увидела его с незнакомыми ребятами на детской площадке. Растерялась, хотела уже развернуться и пойти домой, но меня заметили.

Кажется, они собирались куда-то идти все вместе. Класс шестой или седьмой – все уже такие деловые и самостоятельные. И первым на меня обратил внимание не Максим вовсе, а как раз его подруга Маша. Я как-то видела её на одной из фотографий у Дроздова, что он показывал на своем дорогом телефоне.

– Макс, это что, твоя подружка? – с какой-то недоброй улыбкой поинтересовалась эта Маша, кивая на меня.

Беспечное лицо друга изменилось, стало растерянным, уязвимым, так мне тогда показалось. Наивная. Длилось это недолго, и вот на упрямом лице возникла отстраненность, холодность.

– Просто одноклассница, – поправил Макс девушку и обратился ко мне. – Лена, иди домой, завтра в школе поговорим.

Я сразу поняла, что зря пришла, а его это небрежное «одноклассница» резануло по сердцу, заставляя его биться ещё сильнее и надрывнее. Я ведь и правда считала, что мы дружим. У меня кроме него тогда и не было никого, а Яна к нам перевелась только в начале девятого класса. Тем не менее, я кивнула, понимая, что там мне делать нечего. Шагнула назад, но не тут-то было.

– Она же убогая, Макс, – махнула на меня Маша. – Что это за обноски на ней? Надеюсь, ты не приглашал её к себе? Она же вынесет что-нибудь, потом проблем не оберешься. И как тебя только угораздило?

Девушка говорила громко, а остальные ребята с интересом рассматривали меня. Кто-то поддакивал, кто-то молчал или занимался своими делами. Мне было так плохо. Так страшно. Я не могла пошевелиться, так и стояла там, на краю площадки, сквозь шум в ушах слушая гадости.

– Никуда я ее не приглашал. Мы учимся в одном классе. Всё, – раздражённо проговорил Дроздов. – Лена, иди домой. Не стой тут.

Я ощущала себя побитой собакой. Сделала один шаг назад, второй. Я так и не поняла, за что он так со мной. Неужели наше общение ничего для него не стоило?

– Твои родители хоть в курсе, что ты с ней до сих пор общаешься? – всё не унималась эта Маша. – Вот твой отец обрадуется, когда узнает.

Дальше я уже не слушала. Убежала прочь, глотая едкие слёзы.

Несколько дней Дроздов вел себя так, словно меня не существует. А потом началось то, что происходит до сих пор.

Его бесконечные издевательства.

***

Я не знаю, от чего зависит удача или везение. Но накануне, похоже, я сделала что-то не так, потому что этот день с каждой минутой становился всё кошмарней, и я всерьёз подумывала прогулять последние уроки, лишь бы не задерживаться больше ни секунды в этом месте.

Я вернулась после столовой в класс истории, сытая, довольная и сонная, но мой рюкзак исчез. Посмотрела рядом со своей партой, присела и проверила, нет ли под другими, но и там его не оказалось. Заметила, как весело компании девчонок, что сидели на партах на третьем ряду и что-то обсуждали, поглядывая в мою сторону. Ясно.

– Не видели мой рюкзак? – спросила у Милы и Зои, которые активно обсуждали какую-то серию книг.

Мила покрутила головой, осмотрела класс, закрепила заколкой растрепавшиеся светло-русые длинные волосы.

– Извини, Лена, не видела. А у них, думаю, спрашивать бесполезно, всё равно не сознаются, – ответила Мила, кивая на компанию во главе с Лизой.

– Я тоже не видела, – качнула плечами Зоя, доставая из книги красивую широкую закладку с интересным золотисто-зеленым орнаментом.

– Ну ладно, спасибо, – ответила я.

Мила была права, спрашивать у тех, кто спрятал, не имело смысла. Поэтому я заглянула ещё под учительский стол и отправилась на квест.

– Лен, звонок скоро, пойдем в класс, – позвала Яна, когда мы встретились на лестнице.

Мимо пронесся парень из одиннадцатого, и едва не снёс Яну, зацепив её плечо. Вслед ему посыпались проклятья и ругательства, но прекратились сразу, стоило увидеть в коридоре завуча.

– Скоро приду, – ответила я, не желая втягивать подругу в это. – Если задержусь, скажи, пожалуйста, что я подойду скоро.

Девушка положила ладонь на моё предплечье. Посмотрела с беспокойством.

– Ты бледная что-то. Как ты? Может, проводить тебя к медику?

– Нет-нет, всё в порядке, правда. Хочу в библиотеку зайти, – соврала я, зная, что Яна это место в школе не слишком любит.

Подруга пожала плечами.

– О, тогда я пас.

Подруга ушла, а я продолжила поиски. Открытые классы, женские туалеты, пространство за каждой открытой дверью, раздевалка. Прозвенел звонок на урок, а рюкзак по-прежнему где-то лежал одиноко и ждал меня. Я даже в столовую заглянула, а потом вернулась на опустевший второй этаж. В глазах щипало, а я силилась не разреветься. Идти на урок без учебника, тетради и прочего было бессмысленно. И снова злость и бессилие заполнили тело и мысли противоречиями. Добавилось чувство неминуемой безысходности.

История с рюкзаком повторялась периодически, но не слишком часто. А сегодня, видимо, после показательного выступления Градова на первом уроке, все недоброжелатели получили негласную команду «фас». Вот что значит сила влияния. А мне бы хоть чуточку сил и терпения для противостояния. В идеале, чтоб от меня просто отстали. Я согласна быть невидимкой, стремилась к этому, но меня насильно выдергивают из моего кокона, сталкивают лицом к лицу с ненавистным и сложным, с непонятным и ненужным. Если вся жизнь будет такой, то я не знаю, на сколько меня хватит. Я очень надеюсь, что после школы всё изменится, но ещё понимаю, что от самой себя не сбежишь.

Потерянная, брела по коридору, глядя на свои уже не новые, разношенные черные балетки с бантиками, и подняла голову, лишь когда услышала тихие шаги. Сердце сжалось, в груди оборвалось что-то. Конечно. Я не могла не встретить того, кого видеть хотела меньше всех. Градов. С моим рюкзаком в руке.

– Твоё добро? – спросил он равнодушно, остановившись напротив.

– Спасибо. Где он был? – спросила я, забирая рюкзак и прижимая его к груди, ощущая себя самой настоящей слабачкой.

– В учительской. Пойдём. И так уже опоздали, – сказал Дима, и пошел вперёд.

Я поплелась за ним, стараясь успокоиться и перестать краснеть. Это ужасно – краснеть практически от всего. Краснеть за себя, за неловкость, за глупость и просто за свой страх.

– Тебе нужно научиться стоять за себя. Иначе каждый найдет причину и возможность вытереть об тебя ноги, – заговорил вновь одноклассник, когда мы почти дошли до кабинета.

– А то я не знаю, – сказала я негромко, ощущая вспыхнувшую пожаром злость. – Если бы не ты, не было бы этого. Отстанешь ты, отстанут другие. Но ты же не отстанешь, да?

Градов развернулся. В небольшом закутке мы оказались очень близко друг к другу. Настолько, что я отскочила назад, чтобы не смотреть ему в грудь. На его лицо смотреть тоже не хотелось, но я пересилила себя.

– Думаешь, проблема только во мне? Серьезно, Дубровина? – спросил он едко, прищурив глаза.

– Нет, конечно. Но ты задаешь тон и настроение. Издеваешься ты, издеваются другие, так всегда было. Скажи ещё, что не замечал.

Меня уже потряхивало. Так много хотелось сказать ему, высказать, а я подбирала слова, вытягивала почти наугад из той мешанины, что случилась в мыслях. Я потом буду днями-ночами крутить этот разговор, ругая себя за упущенную возможность поставить точку в нескончаемой ненависти. За то, что в очередной раз не смогла заставить этого парня относиться ко мне с уважением или хотя бы просто не портить и без того несладкую жизнь.