Read the book: «Шесть дней до счастья»
День 1
Утро было туманное. За окном ничего не было видно. Кроме веток сосны, которые упирались в самое стекло. Я проснулся с диким чувством голода.
Казалось, я не ел больше суток, хотя я точно помню, что поужинал плотно. Как всегда, видимо я снова лунатил. Не могу понять, как тело, находясь на расстоянии в триста восемьдесят четыре тысячи километров, может влиять на меня. Но факт остаётся фактом, пусть я и не особо верю в него. В последнее время я всё чаще брожу по ночам. Об этом свидетельствуют тёмные круги под глазами, и моя вечная усталость. Сначала меня останавливала закрытая входная дверь, но вскоре я начал оставлять грязные следы на паркете. И в этом нет ничего весёлого. Я посмотрел на фотографию, висящую справа на стене моей комнаты. Оттуда на меня глядели четверо. Мама – светловолосая, голубоглазая, с ямочками на щеках, папа – загорелый, темноволосый, зеленоглазый, и два мальчугана не похожие ни на одного из родителей, но как две капли воды похожие друг на друга.
Да-да, у меня был брат близнец. Почему был? Да потому что он пропал год назад. Почему я так спокойно об этом говорю? Потому что я не верю в его … ну, вы поняли.
Может я чувствую. Говорят, же, что у близнецов связь там какая-то. Логично, мы же братья.
Утром семнадцатого августа он ушел на пробежку и не вернулся.
Первое время я ждал его на нашем месте. В любую погоду. Но простояв час под ледяным дождем или ветром, я возвращался домой мокрый, замерзший и никогда счастливый. Меня пытались гипнотизировать, но оказалось я не восприимчив к гипнозу, меня допрашивали детективы или как их там называют, и было ещё много всего, о чём мне не хочется вспоминать, ведь ничто из этого не вернуло мне брата.
Я до сих пор виню себя в том, что он исчез. Что если бы я не болел тогда, а, как обычно, вышел на пробежку вместе с ним? И он был бы сейчас дома, и мы как всегда спорили бы о том, куда пойти после занятий или из-за бесконечной путаницы, подшучивали в очередной раз над учителями и друзьями. Может, стоит винить грипп? А, впрочем, не важно. Но, именно тогда я начал ходить во сне. И теперь, когда моя жизнь разделилась на «до» и «после», мне тяжело вспоминать то время, когда я был целым и счастливым.
У меня долго получалось скрывать от родителей этот удручающий факт. (Долго, конечно, понятие относительное. Точный срок – два месяца.) Но я скрывал бы его ещё дольше, если бы не начал забредать настолько далеко от дома, что однажды утром проснулся под деревом и был вынужден идти босиком через лес, прилегающий к дому. Тогда-то мне не удалось скрыться от маминых глаз. И масса новых анализов, докторов и прочих «доброжелателей», внедрилась в мою, и без того весёлую, жизнь.
Сегодня семнадцатое августа – прошёл ровно год. Год без него. Целый год. Всего лишь год?
Я сделал глубокий вдох и выдохнул так, как выдыхают люди, разочаровавшиеся в жизни. Может быть. Подобрав одеяло с пола, я заметил ещё одно напоминание о моих ночных похождениях. Мои руки были покрыты засохшей грязью, а под ногтями виднелся песок, странного белого цвета. Ноги были примерно в таком же состоянии. Медленно поднимаясь с постели, я чувствовал боль в мышцах, за год уже ставшую привычной. Я сделал последнее усилие, и, наконец, добрался до ванной. Душ был моим вечным спасителем. Я вообще его утром чаще принимаю, иначе смысла нет…
Я смывал эту ночь, и мог забыть о ней, до наступления следующей.
Горячие капли барабанили по телу, а я смотрел, как вода утекает в слив и уносит меня куда-то вместе с песком. Все мысли закрутились вокруг меня и испарились. Я снова остался один.
Лишь одиночество никогда не покидало меня, либо у него не было выбора, либо я его любимчик.
Пустота окружила меня, её не теснила вода, стекающая с моих плеч, она шептала свои насмешливые стишки, и зазывала к себе. Но куда ведёт пустота? И как возможно её существование? Я боролся с ней мокрыми руками, но чувствовал, что это не равный бой.
И если снаружи была пустота, то внутри готовился ядерный взрыв и свинцовые стены удержат этот яд, но убьют всё живое. Сегодня было не самое лучшее моё утро. Одно из тех, когда я возвращался в свою любимую депрессивную кому. И всё потому, что мне надоело жить, не отвечая за своё тело.
Интересно, как далеко я могу зайти, и не будет ли это для меня однажды последней прогулкой?
Я выключил горячую воду. Обжигающая волна разошлась по коже. Холодно, да плевать, я хоть немного отвлекся. Когда твой мозг отвлекается на такие физические явления, как, например, холод, тебе ничего больше не остаётся, кроме как думать об этом явлении.
Я выключил второй кран и опёрся рукой о холодный кафель.
Пока с меня стекала вода, я понял, что с этим нужно что–то делать. Что именно, и с чем – с этим, я не имел понятия, но сейчас это было не главное. Мне нужно занять чем-то свою голову. Глупая луна. Как ты можешь, так поступать с людьми? Тебе наверняка плевать на мои скитанья под тобой или тебе даже нравится это? У тебя есть время подумать над своим поведением, пока я ищу способ избавиться от тебя. Между тем, занятый мыслями о своём спасении или уничтожении, я совершенно забыл о голоде. Но после бодрящего душа, он врезался в мой живот с двойной силой.
На часах было девять. Я решил, что пострадать и поплакать в подушку, можно и после завтрака. Всё-таки я ещё жив, хоть и устал мертвецки.
Тогда, не долго думая, я высунул из душевой кабины одну ногу и поставил на резиновый коврик с таким же ворсом. Моя нога мгновенно покрылась мурашками и волосы по всему телу встали дыбом.
Брр. Я встряхнулся, и встал на коврик целиком, разбрызгивая воду по всей ванной. Мне на секунду показалось, что этот день всё же можно исправить, но только на секунду. Я сделал ещё один шаг с коврика на голый кафель, и кафельный узор стен, пролетел перед моими глазами, а полотенце, за которым я тянулся, пропало из виду. В глазах замелькали звезды, и я сомкнул веки в надежде на избавление.
Поскользнулся на воде, которую сам и разбрызгал. Прекрасно. Теперь-то некого винить.
Прошла пара секунд прежде чем я понял, насколько сильно стукнулся головой. С трудом поднявшись, я уставился в запотевшее зеркало, облокотился о раковину, и рукой, которой до этого держался за голову, протёр испарину. Вниз по стеклу побежали бледно-красные струйки воды, смешанные с кровью. Не только рука и зеркало побагровели, но и пол, в том месте, где приземлилась моя голова, и, собственно, моя голова.
Решив сегодня не вытираться, я с презрением глядя на полотенце, выскочил в комнату, шлёпая мокрыми лапами по полу. Именно лапами, потому что лапу, сорок пятого размера, нельзя назвать «маленькой ножкой», да, и вообще ножкой. Решительно могу сказать, что ростом я пошёл в отца. Метр восемьдесят восемь сантиметров. При том, что папа на шесть сантиметров ниже меня. Вот такой я, какой есть, другим не стану. Потому падение с высоты собственного роста для меня – достаточно болезненно. А в остальном, я, как все семнадцати летние парни.
Русые, слегка кудрявые, волосы, глаза цвета болотной зелени, обычная прическа, точнее её обычное отсутствие – пряди раскиданы по макушке и скрывают уши почти всегда. Фигура? В этом я уж точно не разбираюсь. Я худее и выше, чем мои сверстники, не скажу, что бодибилдер, но моих мышц мне хватает чтобы сдавать зачет по физкультуре на отлично, и подрабатывать по выходным у одной милой бабульки, которая печёт отличные пироги.
Мне не то чтобы очень нравится с кем-то общаться, но деньги за работу в саду, на крыше, в подвале и т.д., она платит приличные, всегда было любопытно, откуда она их берёт, не из пенсии же.
Размышляя про старушкину пенсию, я уже одетый в то, что первое попалось под руку, а попались мне черная футболка и шорты, спускался по лестнице. Выбрав первой целью аптечку, я открыл шкафчик над микроволновкой, и достал оттуда заветную коробку. Сначала, с помощью ваты и йода, обеззаразил рану, а потом налепил на волосы, бесполезный в моём случае, пластырь.
По ощущениям, рана небольшая, и к тому же, я умираю с голода.
Открыв холодильник, я заметил, ну, как заметил, записка стояла прямо на куске бекона, на таком жирном, копченом мясе, с прослойками сала. Можно пожарить яйца с луком и с…Так, стоп, записка! Я сглотнул слюну и прочёл надпись.
«Сынок, мы сегодня будем поздно, у нас дела в городе. Суп на плите, если хочешь, приготовь что-то сам. Мама»
Да, мило. Что тут скажешь? Как будто они обычно рано приходят? Минимум в семь, и с утра никогда их не вижу. Не представляю, во сколько нужно встать, чтобы быть на работе, до которой час езды, в восемь утра. Я с тоской поглядел на записку, скомкал её, кинул в мусорку, но промазал.
Из моей груди вырвался саркастический смешок. Чего ещё стоило ожидать после падения в ванной? Разве что катастрофы, которая затронет лишь меня.
Наконец, я пожарил четыре яйца с луком и беконом, и запив еду остывшим кофе из кофейника, поспешил смывать следы преступления за злосчастным полотенцем.
Мои родители любят меня, я знаю, но они закрылись в своей работе после семнадцатого августа прошлого года. Постепенно, они начали приходить позже, уезжать в командировки, и всё чаще я оставался один. Совершенно. Как сегодня. Может я виноват, ведь мне тоже пришлось от всех отгородиться, чтобы пережить этот год. Есть один плюс, мы не свихнулись хоть и отдалились друг от друга. Изображать, что всё хорошо – это не всё равно, что быть счастливыми, но такой расклад лучше, чем если бы мы сидели вечерами вместе и лили слёзы над старым альбом с фотографиями.
А так, мы продали старый дом вместе со всеми «ненужными» воспоминаниями, и для меня непонятно на какие деньги, купили новый, просторный, но неуютный, если честно. Мама, в свободное время, постоянно убирается и готовит, а папа, запирается в кабинете и «занимается важными делами».
Нет, я не пробирался в кабинет, не узнавал, что он там делает, и тем более, не спрашивал его об этом. Меня-то они тоже не спрашивают, чем я занят пока их нет, и зачем мне деньги. Почему так, я не знаю, но и разрушать хрупкое равновесие не планирую. Пока.
Я вытер зеркало насухо и оценил взглядом проделанную работу. Потом, раз уже начал уборку, прошелся по комнате и; протер подоконник, вытер пыль с книжного шкафа, поставил книги на место, сложил в стопку разбросанные по столу листы, собрал пролетевшие мимо мусорного ведра бумажки, и замер глядя на ту саму фотографию в деревянной рамке.
И что дальше? Я просто вытру её от пыли и повешу на место? Или сяду на кровать и предамся обрывочным воспоминаниям счастья? Я выбрал третий вариант. Отвернулся и пошел прочь из комнаты, и так уже чистой. В конце концов это моя комната, хочу, вытираю единственную фотографию, висящую на стене, хочу, не вытираю. Хочу, ударяюсь головой о кафель, а хочу, иду на улицу и растворяюсь в тумане.
Нет, я не пошел на улицу, в первую очередь потому, что идти мне некуда, а ещё потому, что туман почти рассеялся и уйти эффектно не удастся. Хотя кого это интересует?
Я развалился на диване и уставился в панорамное окно, выходящее на смешанный лес.
Тот самый лес, в котором я, по-видимому, гуляю ночью. Опустив голову на подлокотник, я подскочил от резкой боли, а моя рука машинально потянулась к пластырю на голове. Вернув конечность в исходное положение, я обнаружил кровь на пальцах, в глазах у меня резко потемнело, и мир вокруг заплясал. Моё сознание меня покинуло, наступила тьма.
Вокруг нашего дома всегда было спокойно. Пара заброшенных дач, и та самая богачка-бабуля, у которой я подрабатываю. Богачка живет в доме, оставленном ей кем-то в наследство, по крайней мере, она так говорит. Дом этот сложен из красного кирпича – красивый и добротный, к нему ведёт аллея молодых лип. Находится он в пятнадцати минутах ходьбы от моего домишки, одна сторона которого примыкает к лесу, другая к болотистой поляне – оттуда и туман. Единственная дорога с одной стороны упирается в дом богачки, а поехав в противоположную, можно попасть в город, примерно через час, и оказаться у моря через четыре.
Всего-то. Четыре часа, и ты попадаешь в край песка, туманов и солёной пены. Но, не так уж всё и замечательно. Море это – ледяное в любое время года, и купаются в нем лишь отчаянные люди или туристы, заплатившие большие деньги за отдых, и желающие использовать своё положение по максимуму.
Мои родители при переезде решили, что лучше уж я буду бродить по лесу, чем по опасным городским улицам, потому мы и живем в таком отдалённом уголке. Здесь никогда ничего не происходит. Можно спокойно сходить с ума.
Я не сумасшедший, кажется. Но кто может об этом судить? Все мы на чем-то повернуты. Кто-то больше, кто-то меньше.
Каждый раз, когда я слышу слова; сумасшедший, сошел с ума, сумасшедший дом, меня охватывает дикое чувство одиночества. Они одиноки в своем мире, не могут найти того, кто смотрит на мир с их точки зрения. А мы…а мы думаем, что они больны, но это не так, они здоровее нас в разы. Это мы, а не они, не можем принять чужой мир, это мы, а не они, запираем людей в матрацные стены, потому как не можем сосуществовать с ними, это мы изолированы от них, а не наоборот. И, кто сказал, что плохо быть психом? Явно не те, кого так называют. Они смирились с их положением, а мы не можем, потому что сами больны. Никто никогда не признается в том, что он свихнулся, такова человеческая натура. Вы же не станете отрицать, что современное общество полнится психами?
Эти люди, гуляющие на свободе, гораздо опаснее, чем те, что заперты.
Если раньше я и любил людей, в виде моего брата и семьи, то теперь разочарован в человечестве в целом. Повзрослел ли я, сошел ли с ума, не знаю, но теперь к некоторым вещам отношусь иначе.
Так я размышлял лёжа в отключке, на диване, и истекая кровью прямо на светлую обшивку под моей головой. Сначала я ничего не чувствовал. Как будто плавал в тумане слов и мыслей, связанных с сумасшедшими и не связных между собой. Потом я вспомнил, что лежу на диване в своей гостиной и… кажется, умираю. В голове зашумело, боль в затылке заставила меня открыть глаза, что я сделал с большим усилием, веки, будто налитые свинцом, а голова словно звонящий колокол, тянули назад в забытье.
Я уперся локтем в спинку, поднял голову и всё моё былое состояние, как рукой сняло. Прямо надо мной, склонившись, с мокрым полотенцем в руке, стояла девушка.
Я в эту секунду, а может и минуту или больше, перестал быть собой. У меня никогда не было проблем с противоположным полом, но сейчас… Сейчас я сидел без движения и молчаливо изучал незнакомку.
Я умер? А ты ангел? Странно, надеюсь это рай, потому что, только ангел может быть таким красивым, стоя посреди моей гостиной, – подумал я, но сказал другое:
–Кто ты? И что ты забыла у меня дома?
Девушка попятилась, но не от испуга.
–Знаешь, парни обычно не так реагируют на девушек, которые за ними ухаживают. Мог бы быть и повежливее, я можно сказать твой ангел хранитель, если бы не я, ты бы уже отправился к своему братцу, – произнесла незнакомка и скрестила руки на груди.
Я всматривался в её лицо, пытаясь понять, что именно в ней заставляет меня терять дар речи, и не найдя для себя приемлемого ответа, решил, что головой я всё-таки ударился прилично.
Сам не знаю почему, но меня ни капли не задели её слова, сказанные с ноткой ненависти. Я вдруг посмотрел на это со стороны. Горечь, может ненадолго, но отступила.
Она же, поняв, что я не в состоянии соображать, повернула меня, взяв за плечи, и начала возить полотенцем по запекшейся на волосах крови. Пластырь скорее всего отвалился
прохлада от смоченной водой тряпочки отозвалась болью в ране, но я не подал виду.
