Read the book: «Восемь Путей. Шрамы. Часть первая»

Глава I

12.10.1476 г. Н.Э.

В густеющей мгле ночи сверкнула вспышка света, – мимолётная, но ослепительно яркая. Пронзая вихрящиеся клубы чёрных туч, молния рассекла небосвод, и ударила в скалу, разнеся её навершие на осколки.

На считанные мгновения, наступила тишина. Глухая, поглотившая все звуки, пугающая, тишина, – мир словно бы замер в ожидании, – а затем, небо прогремело. Так оглушительно громко, так грозно, что можно было поверить будто бы наступил конец времён.

Вблизи скалы, – той самой, что была разбита ударом небес, – виднелись две фигуры.

Первая, – принадлежала женщине: очень высокой, статной, величественной. В её левой руке – необыкновенного вида орудие: экзотичный меч, что длинною клинка и рукояти заслуживал быть отнесённым к могучему семейству, так называемых, "двуручников". Женщина, без особых усилий, удерживала сие орудие одной лишь левой рукой, при том, временами поигрывая им в кисти, не то красуясь своим мастерством, не то дразня оппонента видом полного контроля. Она казалась спокойной и уверенной, однако ступала осторожными, короткими шагами, описывая дугу вокруг персоны, к которой было приковано всё её внимание.

Вторая фигура принадлежала мужчине. Ростом чуть выше среднего, он всё ещё уступал своей великорослой сопернице на полную голову, а то и две. Мужчина был весьма крепко сложен, и, хоть он не мог похвастать той же грацией в каждом движении что его оппонентка, держался на ногах гораздо увереннее, и двигался агрессивнее женщины, – даже несмотря на то, что в действительности был изрядно измотан боем. Рукоять меча, что как две капли воды был похож на орудие его противницы, мужчина крепко сжимал обеими руками, неизменно устремляя кончик клинка в сторону движущейся цели.

Лил сильный дождь. Воздух искрился от напряжения.

Снова вспышка.

Молния ударила вновь, и два тёмных в ночи силуэта растворились в её ослепительной белизне. Они сорвались со своих позиций, – в самое мгновение небесного удара, как по команде, – с невероятной для человека скоростью.

Их клинки запели.

Металл звенел так громко, так жутко, словно то был вопль гнева самой стали. Вновь погружаясь во мрак ночи, клинки двух дуэлянтов рассекали воздух, свистели в смертельной близости танца на выбывание, и глухо стонали сталкиваясь друг с другом, но так и не высекли ни единой искры. Эти мечи, эти причудливые, экзотичные орудия, звенели тем громче, чем больше сил в каждый свой удар, в каждый свой выпад, вкладывали их владельцы. Это был странный, жуткий зов металла, в котором, – могло показаться, – был слышен шёпот тех, кого уже не было среди живых.

Дуэлянты бились со страшной силой, никто не желал уступать, а их орудия «пели» всё громче. В какой-то момент, вокруг фигуры мужчины взвилось непонятно откуда взявшееся пламя, что, не вредя хозяину, обвило его своими сполохами, и бросилось в следующую атаку вместе с ним, точно живое. Сотрясающий само пространство боевой клич сорвался с уст воина. Отныне, он продолжал бой с ещё большей силой, большей скоростью, ловкостью, но главное – яростью.

У его противницы, однако, нашлось чем ответить.

Женщина не издала ни звука, но вместо неё заговорило само пространство вокруг. Оно наполнилось невидимой, но осязаемой Силой. Без формы и цвета, но явной и пугающей. К пению её клинка присоединился таинственный гул, что исходил из неоткуда и, вместе с тем, отовсюду. Вскоре, сполохи пламени были рассечены незримыми когтистыми лапами и лезвиями, пространство исказилось защитными искривлениями, а в мужчину полетели отколотые от скалы камни, приведенные в движение мистической силой.

Их дуэль была вихрем клинков и Силы. Их поющие клинки сливались в какофонии, предвещающей смерть, а раскаты грома вдали и ослепительные удары молний служили им аккомпанементом.

Всё решил один удар. Один выпад, что не выделился ничем особенным от десятков предыдущих, и всё же положил конец их противостоянию.

Меч был выбит из рук мужчины. Сам он полетел в пропасть, уносимый воем ветра и шипением ливня.

Женщина же осталась стоять у самого обрыва, к которому их привел дуэльный танец. Орудие по-прежнему было в её руке. Но пламя оппонента оставило на ней свою отметину.

Глава II

28.11.1480 г. Н.Э.

Из-за расступившихся местами туч проглядывал полный звёзд небосвод, что, неторопливо обретая всё более и более светлые тона, оповещал о скорой смене ночи ранним утром. Там, где небо было свободно от туманной пелены облаков, сияли две полные луны. Они украшали ночное небо своим нежным, чудесным сиянием. Обе они казались совсем живыми – будто бы то были глаза бесконечного космоса с любопытством взирающего на землю с высоты вечности.

Приближался конец первого из четырёх месяцев зимы, месяца Холода, и ночи становились не только прохладнее, но и темнее. Жители Конклава готовились к грядущим холодам и следующим за ними опасностям, ведь именно в зиму чудовища и ужасы Пустошей напоминали о себе особенно рьяно.

Военные гарнизоны в городах и больших деревнях переходили в режим полной боевой готовности, усиливались патрули и проверялись укрепления, а на большаках все реже можно было встретить экипажи странствующих торговцев, которых, казалось бы, от жажды выгоды нельзя было отпугнуть никакой опасностью.

Жители совсем малых деревень были вынуждены платить за защиту отрядам наёмников, зачастую больше походивших на разбойников чем на защитников. Перетерпеть их присутствие было трудно, и всё же проще чем пережить столкновение с ожившими кошмарами зимы самостоятельно.

Жители ещё менее удачливых и состоятельных деревень были вынуждены идти на отчаянный шаг: всем поголовьем они уходили в ближайшие города под защиту стен, чтобы ближе к весне вернуться в кое-как пережившую зиму деревеньку. Опустевшую, но родную. Благо, Церковь Солнца никогда не отказывала во временном пристанище ежегодным беженцам.

На юге Конклава, однако, наступление зимы проходило куда менее заметно. Вовсе не потому что сюда не приходил зимний холод и таящаяся за ним опасность, а лишь по той причине, что южане находили в периоде зимы свои положительные стороны.

В силу устоявшихся традиций, обусловленных этническими, моральными, и прочими многочисленными мелкими различиями между жителями юга и севера страны, южане куда как свободнее относились к строгим законам и нравственным предубеждениям навязываемым им главенствующими северянами. А поскольку в зимний период жители севера концентрировались на приготовлениях к обороне своих поселений от чудовищ Пустошей и прочей приходящей зимой нечисти, хватка надзора северян за порядками юга послабевала, и южане, ощущая пьянящий запах свободы и безнаказанности, могли позволить себе многое из того, что север Конклава порицал. Это был удивительный, контрастный союз чувства опасности и празднества. Неспроста большая часть праздников на юге приходилась именно на зиму.

Ещё меньше жителей юга Конклава приход зимы беспокоил народы Акари, что жили в горных массивах Шен, растянувшихся почти от центра материка до крайнего его юга. Все потому, что законы Церкви Солнца – им были не писаны; а жилой быт "жителей равнин" – чужд.

Ночью в горах Шен всегда было светлее чем на равнине. Вечно покрытые снегом горные вершины хорошо отражали лунный свет, придавая этой части мира волшебных красок по ночам, а редкие фонари поселенцев дополняли ночную игру холодных цветов вкраплениями теплых тонов.

Здесь, в западной части Шен, раскинулись владения Ву'Лан – наименьшего среди прочих кланов акари в численности населения, и занимаемой ими территории.

Им принадлежали три крайние горы, с которых открывался удивительный вид на мир равнины, такой непривычный и странный для горного народа. Самая высокая и внушительная из этих трёх гор была избрана кланом как их Родовая Гора – сердце их владений, и земля предков. Её столовая вершина стала отличным местом для возведения кланового Монастыря, а просторные и сравнительно ровные ступени – основой для немногочисленных поселений.

Вопреки расхожим в мире убеждениям, далеко не все жители этих гор имели право гордо именовать себя "акари". Жители поселений подножия презрительно именовались "сури", и проводили свою жизнь в услужении жителей вершин. Те, в свою очередь, именовали себя "акари", считая жителей подножия, в лучшем случае, очень далекими родственниками, в связи с которыми было стыдно признаться. В худшем – безымянными рабами.

Сури с Акари различались во всем, – даже их поселения с легкостью можно было отличить с первого же взгляда.

Первые проживали большими деревнями, в жилищах по большей части представляющие собой хлипкие шатры и скромные хижинки. Чуть реже встречались дома, выстроенные из дерева и глины, а сотворенные из камня и вовсе можно было счесть по пальцам одной руки. Диковатого вида жители одевались в одежды из шкур и мешковатого вида матерчатые одеяния. Они были охотниками, ремесленниками, скотоводами и фермерами, и весь их день проходил в своем труде, ведь им нужно было обеспечить всем необходимым не только свои семьи, но и вовремя сдавать дань жителям вершин.

Жители вершин, – акари, – разительно отличались от своих "низкородых" сородичей с подножия. Они предпочитали сохранять свои поселения не слишком большими – это было продиктовано не только стремлением сэкономить ограниченное пространство на более-менее ровных ступенях горы, но и сложившейся столетиями внутренней системой родовых общин. Акари предпочитали разделять свои крупные поселения на несколько средненьких и небольших деревушек – каждая не слишком далеко от вершины, где стоял священный Монастырь.

Архитектура акари тоже отличалась от всего того, что имелось у сури. Жители высокогорья строили экзотичного вида жилища, первого же взгляда на которые хватало что бы понять кому они принадлежали. И выделяли их вовсе не простота и диковатость, свойственные как раз тем самым сури, – но запоминающийся, и моментально распознаваемый стиль, продиктованный клановой философией.

Необычная архитектура высоких горцев отличалась изяществом всех конструкций и в то же время их монументальностью, переплетением различных материалов и красок, удивительным сочетанием яркости и изысканности украшений внешнего декора, и вместе с тем особая красота проявленная в скромности и практичности внутренних убранств. Ярко запоминались вогнутые черепичные крыши домов, непременно украшенные каким-нибудь изваянием из дерева или камня, и подвешенным под ним фонарем. Человеку никогда не бывавшему в Шен сложно было бы поверить в то что дикари, живущие в горах достаточно высоких чтобы их поселения стояли выше первого слоя облаков, способны на такие изыски.

Семьи, связанные меж собой наиболее тесно, строили свои дома ближе друг к другу, образуя своего рода "кварталы", и тем самым скреплялись в единый род. Оттого наиболее могущественные из них легко распознавались по объёму занятой ими территории. Акари ценили силу подобного единства, однако гордость отдельных личностей нередко заставляла их становиться отщепенцами, образовывавшими свой, новый род.

Вовсе не чуждые соревнованию, акари нередко доводили свои конфликты до кровопролития, по итогу которых слабые семьи переставали существовать, а сильные возвышались, зачастую лишь для того, чтобы в своем зените расколоться на несколько мелких, что снова начнут борьбу за право назваться "могучим родом".

Этот цикл длился уже века. И всё же, все семьи акари, от мала до велика, оставались неизменно верны своему клану, что стоял выше внутренних распрей.

Клану, который вел войну с другим кланом, а то и не одним.

Действительно, кланы акари – а всего их было семь, – не знали покоя. Какие-то кланы дружили друг с другом, с другими они воевали, а третьих… терпели. Лишь старший из кланов – Фэльвенор, – старались сторониться междоусобных распрей, что и у них выходило не вполне успешно, ведь третий по старшинству клан, – Эрро, – не стеснялся в выражении к ним своего недовольства.

Акари были удивительным народом.

Семь кланов. Семь имен. Семь избранных Путей. И семь стилей "Inkai" – ведомого лишь самим акари смертоносного искусства.

Один, но не единый народ.

Даже человек узнавший об акари совсем недавно, непременно заметил бы самые очевидные странности:

Первой было то, насколько разительно отличались друг от друга культура и быт каждого клана. Ведь их разделяли не только нечёткие линии границ, проведенные меж заснеженных гор "на глаз", – но и свои ценности, архитектура, мелкие языковые особенности, и даже отдельные, личные для каждого клана, традиции.

Второй странной чертой стало бы то, что акари разных кланов были совершенно друг на друга не похожи. Никак. Ни физическими признаками, ни моральным укладом.

И правда, кто в здравом рассудке смог бы решить, будто клан Эрро могут оказаться роднёй, пусть и очень далёкой, клану Фэльвенор?

Первые не отличались от людей ростом, природой были расположены к развитой, пышной мускулатуре, и звериной выносливости, а кожа их была темна как черная слива, – вторые же весьма заметно обходили людей в рост, обладали обманчиво хрупким, утончённым телосложением, были исключительно женоподобны собой, а бледнотой нежной кожи вызывали страшную зависть у красавиц со всего мира, и подозрения в подорванном здоровье у врачевателей. Эрро презирали эгоизм, отрицали само понятие "собственности", но ценили общность и совершенно искренне звали своей семьей не только родню по крови, но весь свой клан. Властолюбивые Фэльвенор, в свою очередь, возводили все что могли в ранг искусства, которому отдавались всецело, а то, что возвести в искусство не могли – не считали чем-то достойным внимания или уважения, оставляя подобные занятия на долю многочисленных одурманенных рабов. Фэльвенор ценили силу отдельной личности, и снисходительно посмеивались над теми, кто не смог достичь высот хоть в каком-то из жизненных путей самостоятельно.

Это были лишь два клана, и лишь их самые явные, в первую очередь приходящие на ум, различия. Ведь если бы пришлось упоминать каждый "подводный камень", порой имевший значимость "скалы", то их перечисление заняло бы годы.

А кланов было семь.

Так почему же семь этих, казалось бы, совершенно разных народа вообще считают себя единым целым? Почему воюя друг с другом веками, они никогда не принимают помощи "чужаков", готовые даже прийти на помощь вчерашним врагам, если родовые земли тех вдруг окажутся под ударом внешней силы? Почему зовут себя "акари" и принимают некоторые традиции как "общие", если почитают оскорблением любые попытки приравнять порядки своего клана к порядкам соседнего? Ответы на эти вопросы заняли бы неприлично много времени, и всё равно многое осталось бы неясным, а потому, говоря об акари, чаще всего приходится принимать что-то как данный факт, который обретёт свой смысл со временем.

Таковым фактом, например, была довольно странная традиция самого младшего из кланов акари: Ву'Лан был единственным из семи кланов, что настрого запрещал изучать боевое искусство в любом его виде женщинам. Это считалось ужасным проступком. Другие кланы не разделяли подобного предрассудка. Более того, правила, применяемые в Ву'Лан к женщинам в целом, некоторые другие кланы считали оскорбительным варварством, – однако Ву'Лан, как и всякий другой клан акари, яростно оберегали свои устои. И вели войны с теми, кто не был намерен мириться с подобным соседом.

По иронии судьбы, являясь самым младшим и меньшим из кланов, Ву'Лан заимели своим главным и заклятым врагом никого иного как клан Рэнно, – второй по старшинству, и первый в численности среди акари. Взаимная ненависть Ву'Лан и Рэнно была в Шен делом известным. Отдельные случаи мелких нападок и полноценные рейды случались не то что бы часто, но удивить ими было уже некого.

Цепи, что сковывают нас. Глава I

7. 4.1478 г. Н.Э.

– Нельзя, Киракия! -осекла мать дочку, ухватив дитя за рукав. Та радовалась весне как все дети, и, напевая любимую песенку, в припрыжку попыталась перейти на другой конец улицы немного обогнав маму. Со всей присущей детям её возраста беспечностью и неосмотрительностью, маленькая Киракия совершенно игнорировала тот факт, что впереди их шёл посторонний взрослый мужчина, глаза которого были плотно перевязаны красной лентой.

Мать удержала её при себе, принудив перейти улицу медленным шагом, никак не потревожившим покой впередиидущего мастера. Девочка остановилась. Весёлая детская считалочка умолкла, а радостная улыбка потускнела. С искренним непониманием и обидой поглядела на самого родного ей в мире человека, всем своим видом изобразив немой вопрос "почему?".

– Потому что ты – девочка. -строгим и поучительным тоном ответила ей мать. Девочка хотела запротестовать, и потребовать больших пояснений. "Что теперь? Почему?!" В их с мамой прогулку снова кто-то вклинился, и вновь они были обязаны уступить? Обида сжимала девочке горло. Данного ей ответа совершенно не хватало для того, чтобы унять возникшую досаду. Но она промолчала. Она уже знала, что задавать такие вопросы на виду у всех односельчан тоже было нельзя. Знала, что позже мама всё объяснит так, чтобы ей стало всё ясно и понятно. Но это случится не здесь и не сейчас, а тогда, когда они вернутся домой; оставшись в родном кругу доверия, мама отбросит тон напускной строгости, и заговорит ласково и тепло. Так, как она говорила только с ней.

А пока, стоило молчать. Молчать, и подчиняться. Таковы были правила родного клана, которые маленькой девочке еще предстояло учить и понимать. А самое главное – с ними смириться.

С последним у маленькой Киракии было трудно. Это был далеко не первый раз, когда она слышала "нельзя!". И очень часто, это было оправдано тем, что "она – девочка". Киракия училась правилам, но с трудом мирилась с ними. Нет, она вовсе не шла наперекор взрослым намеренно, – но упорно отказывалась поступать в угоду правилам клана вразрез с собственным чувством справедливости, что нередко оборачивалось проблемами для её матери.

Конечно же, её наказывали. Как мать, которая старалась делать это мягко, – так и заставшие ее проступки другие взрослые, что вовсе не жалели своевольное дитя.

Список неодобрительных для девочек поступков в Ву'Лан был велик, и Киракия ещё не знала его в полном объёме. Маленькая девочка терпела, обижалась, плакала, и жаловалась маме. Но ничего не менялось. Отнюдь, казалось, что все вокруг ждут перемен именно от неё. Ей не хватало сил идти против воли и указов взрослых, зато желания было – хоть отбавляй.

Удивительно, но поучительные выговоры и наказания, казалось, почти не оказывали на девочку влияния. Другие дети были гораздо более покладистыми: большинство без каких-либо протестов впитывали в себя традиции и устои клана как должное. Непослушания и проступки были редкостью, и, даже если они и случались, то спустя пару показательных порок даже самые норовистые малыши позволяли взрослым лепить из их характеров угодные клану личности.

Маленькая Киракия, однако, протестовала, бунтовала, терпела наказания взрослых и насмешки ровесников, но с невероятным упорством продолжала поступать так, как виделось лучше ей самой. В глазах жителей клана Ву'Лан такая черта характера вызвала бы одобрение, будь она присуща мальчику, – для девочки же, это была черта позорная, и совершенно неприглядная.

Те из односельчан, что знали её родословную, уверенно сваливали норов девочки на линию её отца. Тот был весьма непростым акари, имя которого оставалось на слуху соклановцев даже спустя годы после его исчезновения. Хоно Хойен, – так звали отца девочки, – тоже устраивали далеко не все обычаи и условности клана. Ему, однако, хватало сил прогибать их под себя, или вовсе поступать всему и всем наперекор, ибо в народе акари "право Силы" стояло выше всякого иного.

Именно за невероятную силу и крутой норов Хоно и помнили до сих пор. Именно за силу уважали его наследие.

Дочери Хоно было очень далеко до силы отца, и связанных с нею уважением и почетом в клане. Что хуже, далек был от неё и сам отец.

Это произошло уже больше двух лет назад. Глава их семьи отправился в неизвестное путешествие, из которого так до сих пор и не вернулся. На память от мужа, жене осталось обещание. На память от отца, дочери остались лишь тёплые, но размывающиеся со временем воспоминания, и образ, который стал идолом.

Киракия не уставала просить у мамы рассказать ей что-нибудь из того, что та знала о жизни папы до его исчезновения. Она всегда слушала так, словно бы это был первый раз. Даже когда слушала уже не раз рассказанную историю, девочка внимала ей с трепетом и интересом, коих не проявляла ни к чему другому.

Полная свершений жизнь отца была для дочери лучшим сборником сказок и приключений. Благо, матери не приходилось жаловаться на недостаток историй, которые она могла рассказать. Её пропавший муж редко проводил время в бездеятельности, отчего множество раз успевал проявлять себя в самых разных обстоятельствах. Что, впрочем, не мешало ей дополнительно приукрашивать образ любимого человека для родного дитя. Маленькая Киракия засыпала под рассказы о подвигах отца, и просыпалась подначиваемая примером его же стиля жизни.

Сама мать Киракии, Ири Хойен, радовалась обожанию дочери своего отца. Она разделяла эту любовь, и тосковала по мужу. Прятала от дочери слезы, и продолжала считать дни. Хоно дал ей обещание, и Ири знала, что он всегда держал своё слово. Она ждала.

Для Киракии же, память об отце была светочем жизни. Она страшно гордилась тем, что её отца помнят несмотря на долгое отсутствие. Тем, как его помнят. Что вспоминают его даже те, кто смотрят косо на неё, его родную дочь. А когда ей хотелось плакать или жаловаться на несправедливость, примеры стойкости и несгибаемости характера отца придавали ей сил.

Их с мамой прогулка по деревне окончилась у калитки невысокого заборчика, оградившего двор дома большой семьи. Это был главный дом рода Шайкай, – одного из самых сильных и влиятельных семейств клана, уступающих, пожалуй, только наиболее старому из ныне существующих во всём Ву'Лан, – Ченшай.

Как и полагалось родовому дому крупного семейства, сие жилище заметно выделялось среди домов поблизости своими размерами и внешними декорациями, ярко заявляя о своей уникальности всем вокруг. Просторное двухэтажное строение с широким двором, стоявшее несколько особняком от остальной деревни, было окружено несколькими домами поменьше, – вместе, они образовывали своего рода "квартал", принадлежащий роду Шайкай и его нынешнему главе, – могучему мастеру Асаи-ран. Меньшие дома семейства отдаленно напоминали основное, родовое жилище, – ибо строились по его приуменьшенному подобию. Они включали в себя похожие украшения, архитектуру, и, что немаловажно, цвета. Семейство Шайкай избрало своими родовыми цветами чёрный, что в культуре акари символизировал знания и защиту, и красный – что в первую очередь ассоциировался с кровью и пламенем, а главное с самим кланом Ву'Лан. Крыша дома, – широкая, с длинными свесными краями; с кровлей из чёрной черепицы и с массивным карнизом, – устремлялась своими окончаниями вверх, в равной степени эффективно исполняя как свои прямые функции, так и выступая в роли примечательности цепляющей глаз. Её поддерживали восемь окрашенных в красный цвет могучих колонн, а над нею вырос второй этаж дома, который хоть и был невелик простором, но зато оказался расположен достаточно высоко, чтобы сойти за третий в домах других семей, от чего открывал панорамный вид на всё поселение и даже горы в округе. Деревянные статуэтки, вырезанные в форме разнообразных мифических зверей и духов, взирали на гостей дома своим вечно-бдящим взглядом, а свисающие с крыши подвесные фонари были украшены лентами красного и чёрного цветов, вьющимися на горном ветру. На поддерживающих крышу алых колоннах были художественно вырезаны иероглифы на родном языке акари, что чужаки с равнины нелепо прозвали "акарикой". Иероглифы эти обозначали качества: Inne "Сила", Hon "Традиция ", Ren "Честь ", Jazai "Знание", Sseon "Отвага ", Yiyuro "Верность", Bopate "Упорство", Zen "Мудрость", и подобно тому как могучие алые колонны держали на себе их родовой дом, так и сии качества поддерживали благополучие всех Шайкай. Во всяком случае, так они о себе заявляли, и в то верили сами.

Всё это великолепие, что повергло бы в шок гостя из страны равнин, который едва ли мог ожидать подобной архитектуры от "горных дикарей", однако, пролетало мимо глаз пятилетней девочки. Куда больше её внимание привлекали несколько очень маленьких "домиков" во дворе. Киракия знала, что у этих "домиков" было какое-то своё название – но постоянно забывала его. "Будка" напомнила ей мать, и предостерегла держаться от них подальше.

– Будка. -повторила Киракия. Это было необычное слово. В поселении его использовали редко. Потому что в Ву'Лан мало кто держал при доме домашних животных, которых нужно было бы содержать в тех самых будках.

Киракие как-то довелось подслушать разговор взрослых о том, что в другом клане акари, который зовётся "Карха", будки стояли во дворах многих семей. Акари из того клана, якобы, отлавливали самых свирепых волков в окружавших горы лесах, приручали их, и селили в такие вот "домики". А ещё, Карха разводили воронов. Зачем – Киракия не знала. Но за подслушивание того разговора ей досталась пара подзатыльников.

Мама повторила ей самые основные правила приличного поведения в гостях, и напомнила, чтобы девочка ни в коем случае не разговаривала ни с кем из взрослых, пока те сами к ней не обратятся.

– Там будут другие дети, -добавила она, присев на корточки напротив Киракии, при том сделав это неспешно, элегантно, и в точности соблюдя все правила приличия, не позволив своему платью ни единой неприглядной складки. – …поиграй с ними. Подружись с другими девочками. А потом похвастаешься маме, сколько у тебя сегодня появилось подружек. -она нежно погладила дочку по голове, и улыбнулась так добро, как могла только она. Киракия невольно заулыбалась в ответ, и вновь наполнилась невинным детским счастьем. – Если случится что-то важное – приходи ко мне, и ни к кому больше. -Ири поцеловала дочку в лоб. – Я буду в самом большом зале, вместе с другими гостями мастера Асаи. В него можно попасть по коридору, через который мы сейчас войдем в дом. Помни: ты девочка, и ты гостья. Так что веди себя скромно, и, если выйдешь из комнаты с другими детьми – ходи только вдоль стен, но не посреди комнат и коридоров. Смотри в пол, когда окажешься среди взрослых, и не поднимай взгляда. Хорошо? -Киракия покорно кивнула.

– Мама, а зачем мы пришли к ним в гости? -она глянула на корзинку в руке матери, которая сейчас была накрыта красивым красным платочком. – Я думала, ты готовила эти вкусняшки для папы. Ну, если вдруг он вернется сегодня.

– Нет, Кира, они для жены мастера Асаи. -ответила Ири с умилением в голосе. – Я ведь говорила тебе об этом пару дней назад? Мастер Асаи привел в клан свою новую жену.

– Это та, которая из офабохири? -хлопнула глазками девочка. Мать положительно кивнула. – Ух ты! А как она выглядит?

– Я потом тебе расскажу. А пока, мама должна поздравить их семью с пополнением, и преподнести дар. -она легонько покачала корзинку со спрятанными под платочком угощениями. Детский взгляд не смог скрыть нотку зависти, когда Киракия вновь поглядела на мамин подарок для чужой семьи. Ири ласково потрепала дочку за щеку, и шёпотом добавила: – Веди себя хорошо, и я приготовлю таких – нет, ещё лучше и вкуснее, – специально для тебя, моя Искорка. -она уже собиралась подняться во весь рост, но Кира вновь подала голос:

– Мама, а почему ты вообще должна им что-то дарить? -с искренним непониманием спросила она. Ири быстро подала ей знак говорить тише. Заданный девочкой вопрос был неприличен и мог быть воспринят хозяевами дома как оскорбление. Киракия понизила голос. – Я имею ввиду – они ведь не из нашей семьи. Может, лучше погуляем около нашего дома? Вдруг папа вернется из странствий… сегодня? -Ири снова улыбнулась дочери. Она очень постаралась сделать это так же светло и добро как делала это всегда, но… эта улыбка была полна печали.

– Кира, папа… Папа, он… подождет нас у дверей… если он вернется. -она вновь встала во весь рост, и взяла дочку под руку. – Идем.

Ири глубоко вдохнула, и вновь натянула улыбку. Вовсе не такую искреннюю, как та которой она одаривала любимую дочь, и всё же весьма умело замаскировавшую её внутреннюю печаль. Быстро и без труда, словно заготовленную маску, она "одела" выражение веселья и радости случившемуся в доме Шайкай событию. Чарующее сочетание скромности, утонченности и обаяния окружили её почти что осязаемым ореолом.

Она открыла калитку, – сделала это очень неспешно, плавным движением руки освободив себе путь, и как бы между прочим продемонстрировав свой наряд перед теми, кто мог заметить её появление из дома. Сделала уважительный поклон дому, и лишь затем совершила первый шаг внутрь двора. Киракия следовала за мамой по пятам, и старалась повторять всё за ней, насколько у неё это получалось. Ири же, пройдя полпути от калитки до порога дома, остановилась. Её взор был обращен не ко дверям, а к первой ступени порога. Изобразив собой само понятие "смиренность", она принялась ожидать реакции на свое появление.

Ждать не пришлось долго. Дверь дома открылась в тот самый момент, как маленькая Киракия остановилась рядом с мамой. Их встретил юноша лет под двадцать, одетый во всё красное с черным. Для своего возраста паренек успел нахватать заметное количество шрамов и отметин, одна из которых пересекала ему левый глаз – что среди акари считалось очень ценным для мужчины украшением. Это был один из многочисленных племянников главы семейства Шайкай, и то, что именно его поставили встречать гостей дома говорило о том, что в своем роду он был на хорошем счету.

Ири сохраняла молчание и не поднимала взгляда с порога дома, лишь снова сделала кроткий поклон.

– Шайкай приветствуют гостей. -провозгласил юноша торжественно, почти не выдав нотки усталости в голосе. Он держался прямой, горделивой осанки, говорил твердым но вежливым тоном, хотя и было ясно как день, что сдержанность давалась ему нелегко.

Дождавшаяся обращения Ири, наконец, заговорила:

– Роста и процветания вашему дому. -мелодичным голоском ответила она, подняв взор на юношу. – До нас дошли радостные вести. Семья Хойен приносит свои пожелания плодородия и благосклонности предков избранной жене мастера Асаи. Да примет её дух Шен как свою дочь, и да сохранит от бед и несчастий. -закончила она. Юноша выслушал её речь без особого интереса, и уже был готов пригласить её с дочкой в дом, но сделал это не сразу. Он засмотрелся на наряд Ири: скромное, и одновременно элегантное платье шло ей как нельзя лучше, и сложно было решить, что и кого красит больше – наряд хозяйку, или хозяйка наряд. Горный ветер сейчас был слаб, он лишь слегка колыхал красиво уложенные волосы гостьи, чем лишь подчеркивал её красоту. Она была ненамного старше юноши, но намного привлекательнее всех его ровесниц.