Read the book: «Пять недель на воздушном шаре»

© ООО «Издательство АСТ», 2021

Глава первая

Речь, вызвавшая аплодисменты. – Представление доктора Самуэля Фергюссона собранию. – «Excelsior». – Портрет доктора Фергюссона. – Убеждённый фаталист. – Обед в «Клубе путешественников». – Провозглашение тостов.

Заседание Лондонского Королевского географического общества 14 января 1862 года в здании на площади Ватерлоо, № 3 было весьма многолюдным. Президент общества сэр Френсис М… делал своим почтенным коллегам важное сообщение, и речь его часто прерывалась аплодисментами. Это выступление – редкий образец красноречия – завершилось наконец следующими напыщенными фразами, в которых целым потоком изливались патриотические чувства:

– Англия всегда шествовала во главе других наций. (Заметьте: нации всегда шествуют во главе друг друга.) Этим она обязана бесстрашию своих путешественников-исследователей и их географическим открытиям. (Оживлённые возгласы одобрения.) Доктор Самуэль Фергюссон, один из её славных сынов, не посрамит своей родины. (Со всех сторон: «Нет! Нет!») Если его попытка удастся («Конечно, удастся!»), то наши разрозненные сведения о географии Африки будут дополнены и связаны в одно целое. (Бурное выражение одобрения.) Если же она потерпит неудачу («Никогда! Никогда!»), то, во всяком случае, войдёт в историю как один из наиболее отважных замыслов человеческого гения… (Неистовый топот ног.)

– Ура! Ура! – кричали присутствующие, наэлектризованные этими волнующими словами своего президента.

– Ура неустрашимому Фергюссону! – вырвалось у одного из самых восторженных слушателей.

Крики воодушевления неслись со всех сторон. Имя Фергюссона было у всех на устах, и мы имеем основание думать, что оно звучало особенно убедительно, вырываясь из глоток англичан. Зал заседаний содрогался от этих криков.

Ведь здесь было много тех самых бесстрашных путешественников, исколесивших пять частей света, теперь состарившихся, утомлённых, но когда-то полных энергии. Все они благодаря своей физической или моральной стойкости спаслись от кораблекрушений и пожаров; всем им грозили и томагавк индейца, и дубина дикаря, и столб пыток, и опасность попасть в желудок полинезийца. И тем не менее во время доклада сэра Френсиса М… сердца старых путешественников бились восторженно и в Лондонском географическом обществе ещё не было примера столь шумных оваций оратору.

Но в Англии энтузиазм выражается не только словами, он порождает деньги быстрее, чем королевский монетный двор. Тут же на заседании было принято решение выдать доктору Фергюссону для осуществления его плана две тысячи пятьсот фунтов стерлингов. Значительность суммы соответствовала важности предприятия.

Один из членов общества обратился к президенту с вопросом, не будет ли доктор Фергюссон официально представлен собранию.

– Доктор ждёт распоряжений собрания, – ответил сэр Френсис М…

– Пусть войдёт! Пусть войдёт! – раздались крики. – Любопытно увидеть собственными глазами такого необыкновенно отважного человека!

– Но, быть может, этот невероятный проект лишь мистификация, – заметил старый капитан, выделявшийся своей апоплексической наружностью.

– А что, если доктора Фергюссона вовсе не существует? – выкрикнул какой-то насмешливый голос.

– Тогда нужно было бы его изобрести, – пошутил один из членов этого серьёзного общества.

– Попросите пожаловать сюда доктора Фергюссона, – распорядился сэр Френсис М…

И Самуэль Фергюссон, нисколько не смущаясь, вошёл в зал под гром рукоплесканий.

Это был мужчина лет сорока, среднего роста и обыкновенного сложения. Лицо у него было бесстрастное, с правильными чертами и румяное – признак сангвинического темперамента. Крупный нос, напоминавший нос корабля, – какой и должен быть у человека, рождённого делать открытия. Добрые глаза, в которых светились отвага и, главное, ум, придавали особую привлекательность его лицу. Руки были длинноваты, а уверенная поступь изобличала хорошего ходока.

Весь облик доктора дышал таким спокойствием и серьёзностью, что при виде его и в голову не могла прийти мысль о мистификации, даже самой невинной.

Поэтому крики «ура» и аплодисменты замолкли лишь тогда, когда доктор Фергюссон любезным жестом попросил дать ему возможность говорить. Он направился к приготовленному для него креслу; став подле него, устремил на собрание решительный взгляд, поднял к небу указательный палец правой руки и произнёс всего одно слово:

– Excelsior!¹

Нет, никогда неожиданные парламентские запросы господ Брайта и Кобдена или выступления лорда Пальмерстона с требованиями чрезвычайных ассигнований для укрепления скалистых берегов Англии не имели такого бурного успеха, как это брошенное доктором Фергюссоном слово. Оно совершенно затмило и самый доклад сэра Френсиса М… Доктор показал себя человеком одновременно великим, скромным и осторожным. Всё дело он умудрился охарактеризовать единым словом: «Excelsior».

Старый капитан, сразу перешедший на сторону этого необыкновенного человека, немедленно потребовал, чтобы речь Фергюссона была «полностью» напечатана в «Известиях Лондонского географического общества».

Но кто же был этот доктор Фергюссон и какому делу собирался он себя посвятить?

Отец молодого Фергюссона, смелый капитан английского флота, с самого раннего возраста приучил сына к опасностям и приключениям своей профессии. Славный мальчик, по-видимому никогда не знавший, что такое страх, рано проявил живой ум, исследовательские способности и удивительную склонность к научной работе; кроме того, он обладал редким умением выходить из затруднительных положений. Ничто никогда не ставило его в тупик: даже впервые взяв вилку, он не растерялся, как это бывает обыкновенно с детьми.

Рано пристрастился он к чтению книг о смелых походах и морских экспедициях, возбуждавших его фантазию. Со страстным интересом изучал он открытия, ознаменовавшие первую половину девятнадцатого века. Он мечтал о славе Мунго Парка, Брюса, Кайе, Левайяна и даже о славе Селькирка – прообраза Робинзона Крузо, которая казалась ему не менее заманчивой. Сколько чудесных часов провёл мальчик с Селькирком на его острове Хуан Фернандес! Юный Самуэль порой одобрял действия одинокого матроса, порой не соглашался с его планами и проектами. Ему казалось, что на его месте он поступил бы иначе, быть может, лучше и, во всяком случае, не хуже! И уж, наверное, он никогда не покинул бы этого благодатного острова, где Робинзон был счастлив, как король без подданных. Никогда! Даже если бы ему, Самуэлю, предложили стать первым лордом Адмиралтейства.

Можно представить себе, как развились все эти наклонности в пору его молодости, среди приключений, пережитых во всех частях земного шара! Отец его, будучи сам образованным человеком, не преминул развить живой ум сына серьёзным изучением гидрографии, физики, механики, а также познакомить его с основами ботаники, медицины, астрономии.

Когда почтенный капитан Фергюссон скончался, сыну его Самуэлю было двадцать два года и он уже успел совершить кругосветное плавание. После смерти отца он вступил в бенгальский инженерный корпус и отличился в нескольких сражениях.

Но жизнь солдата была не по душе молодому Фергюссону: не стремясь сам командовать другими, он не желал никому подчиняться. Он вышел в отставку, стал путешествовать и, то охотясь, то составляя гербарий, добрался до северной части полуострова Индостан и пересёк его от Калькутты до Сурата – простая прогулка любителя.

Из Сурата он отправляется в Австралию и здесь в 1845 году принимает участие в экспедиции капитана Стёрта, на которого была возложена задача найти огромное озеро, расположенное, по предположению учёных, в центральной части Новой Голландии².

Году в 1850-м Самуэль Фергюссон возвращается в Англию. Охваченный более чем когда-либо страстью к открытиям, он до 1853 года сопровождает капитана Мак-Клюра в его экспедиции, обогнувшей американский континент от Берингова пролива до мыса Фарвель.

Фергюссон хорошо переносил все климаты и все трудности, встречаемые на пути. Он прекрасно чувствовал себя среди самых тяжких лишений. Это был тип настоящего путешественника, чей желудок сжимается и расширяется смотря по обстоятельствам, чьи ноги укорачиваются и удлиняются в зависимости от длины случайного ложа, на котором он может в любой час дня заснуть и в любой час ночи проснуться.

Поэтому неудивительно, что наш неутомимый путешественник с 1855 по 1857 год исследует в обществе братьев Шлагинтвейт всю западную часть Тибета и возвращается из этой экспедиции с запасом любопытных этнографических наблюдений.

Принимая участие во всех этих экспедициях, Самуэль Фергюссон в то же время был самым деятельным и самым популярным корреспондентом дешёвой, всего в один пенс, газеты «Дейли телеграф», стотысячный тираж которой не мог удовлетворить спрос миллионов читающей публики. Вот почему доктор Фергюссон пользовался такой известностью, хотя он и не состоял членом ни одного научного учреждения, ни одного географического общества – Лондона, Парижа, Берлина, Вены или Петербурга, ни «Клуба путешественников», ни даже Королевского политехнического общества, где тон задавал его друг, статистик Кокбёрн.

Шутки ради этот учёный предложил однажды Фергюссону следующую задачу: зная число миль, пройденных им вокруг света, длину радиуса земного шара и собственный рост, вычислить на этом основании, насколько путь, проделанный его головой, длиннее пути, пройденного его ногами. Или же, зная две эти первые величины, вычислить собственный рост с точностью до одной линии³.

Но Фергюссон всегда держался вдали от учёных обществ, принадлежа, так сказать, к секте воинствующей, а не болтающей, и считал более полезным употреблять время на исследования и открытия, чем на споры и разглагольствования.

Рассказывают, что некий англичанин специально приехал в Швейцарию, для того чтобы осмотреть Женевское озеро. Его усадили в одну из тех старых карет, где сиденья устроены, как в омнибусах, по бокам. Случайно наш англичанин оказался спиной к озеру. И вот, объехав его кругом, он ни разу не подумал оглянуться и вернулся в Лондон в восторге от Женевского озера!

Доктор же Фергюссон не раз оборачивался во время своих странствований и, оборачиваясь, многое повидал. Это уж было в его натуре. И мы имеем основание думать, что доктор был немного фаталистом, но фаталистом особого склада: он надеялся на себя и даже на провидение, но считал, что какая-то сила толкает его путешествовать и, объезжая земной шар, он уподобляется паровозу, который не избирает направления, а мчится по проложенным рельсам.

– Не я гонюсь за дорогой, а она за мной, – часто говаривал он.

Отсюда понятно то хладнокровие, с которым доктор Фергюссон встретил аплодисменты членов географического общества. Он, не знавший ни гордости, ни тщеславия, был выше подобных мелочей. Предложение, сделанное им президенту общества сэру Френсису М…, он считал делом простым и естественным и даже не заметил, какое огромное впечатление оно произвело на собрание.

По окончании заседания доктора привезли на улицу Пэлл-Мэлл в «Клуб путешественников», где в честь него было устроено великолепное пиршество. Количество блюд соответствовало значению, которое придавалось экспедиции почётного гостя, а поданный на стол осётр был только на каких-нибудь три дюйма короче самого Самуэля Фергюссона.

Французские вина лились рекой, провозглашалось множество тостов в честь знаменитых путешественников, прославившихся своими исследованиями Африки. Пили за здоровье одних и за светлую память других, придерживаясь при этом алфавита, что уж было совершенно по-английски: пили за Аббади, Адамса, Адансона, Андерсона, Арно, Арнье, Барта, Бейки, Бельтраме, Бёртона, Бёрчела, Бика, Бимбачи, Болвика, Болдуина, Болзони, Болоньези, Боннемена, Брён-Ролле, Брауна, Бриссона, Брюса, Буркхардта, Вайлда, Вальберга, Варингтона, Вашингтона, Вейсьера, Венсана, Верне, Винко, Водейя, Галинье, Гальтона, Гольберри, Дебоно, Дезаваншера, Деккена, Денхема, Диксена, Диксона, Дочарда, Дункана, Дю Берба, Дюверье, Дюрана, Дюруле, Дю Шаллю, Жоффруа, Ибн-Батута, Кайе, Кайо, Кауфмана, Кёмминга, Кемпбелла, Клаппертона, Клот-Бейя, Кноблехера, Коломье, Крапфа, Куммера, Куни, Курваля, Лажайя, Ламбера, Ламираля, Ламприера, Лафарга, Левайяна, Лежана, Ленга, Джона Лендера, Ричарда Лендера, Лефевра, Ливингстона, Мадьяра, Мак-Карти, Мальзака, Мольена, Монтейро, Моррисона, Моффата, Мунго-Парка, Мэзана, Нейманса, Овервега, Пане, Пар-таррьо, Паскаля, Педди, Пенея, Пирса, Питрика, Понсе, Пракса, Рата, Раффенеля, Ребмана, Рилейя, Ритчи, Ричардсона, Ронгави, Роше д’Эрикура, Рошера, Рюппеля, Сонье, Спика, Такки, Таусни, Тибо, Тирвитта, Томпсона, Торнтона, Троттера, Туля, Ферре, Фогеля, Френеля, Халма, Хана, Хейнглина, Хорнемана, Хоутона, Чепмена, Штейднера, Эккара, Эмбера, Эрхардта, д’Эскейрак де Лотюра.

Наконец, подняли бокалы за доктора Самуэля Фергюссона, который своим удивительным начинанием должен был связать воедино труды всех своих предшественников и внести свой вклад в изучение Африки.

Глава вторая

Заметка в газете «Дейли телеграф». – Полемика в научных журналах. – Доктор Петерман поддерживает своего друга доктора Фергюссона. – Ответ учёного Конера. – Заключение многочисленных пари. – Различные предложения, сделанные доктору Фергюссону.

На следующий день, 15 января, в газете «Дейли телеграф» была напечатана следующая заметка:

«Наконец-то Африка раскроет тайну своих необъятных просторов. Современный Эдип⁴ разгадает загадку, которая была не по силам учёным в течение шестнадцати веков. В былые времена искать истоки Нила (fontes Nili quaerere) считалось безумной попыткой, неосуществимой мечтой.

Доктор Барт, шедший до Судана по пути, начертанному Денхемом и Клаппертоном; доктор Ливингстон, проделавший свои отважные исследования от мыса Доброй Надежды до бассейна реки Замбези; капитаны Бёртон и Спик, открывшие Великие внутренние озёра, – все эти путешественники проложили для современной цивилизации три новых пути. Точка пересечения этих путей есть как бы сердце Африки, куда до сих пор не удалось проникнуть ни одному путешественнику. Сюда-то и должны быть устремлены все усилия учёных.

И вот доктор Самуэль Фергюссон, чьи славные исследования не раз были оценены по заслугам нашими читателями, возобновляет труды смелых пионеров науки, предпринимает ещё одну отважную попытку.

Этот неустрашимый исследователь намерен пересечь на воздушном шаре всю Африку с востока на запад. Если мы не ошибаемся, то исходным пунктом его изумительного путешествия будет остров Занзибар, расположенный у восточного берега Африки. Что же касается конечного пункта, он известен лишь провидению.

Вчера на заседании Лондонского Королевского географического общества было доложено об этой предполагаемой научной экспедиции, и тут же на заседании было ассигновано на покрытие её расходов две тысячи пятьсот фунтов стерлингов.

Мы будем держать наших читателей в курсе этой экспедиции, не имеющей прецедента в географических летописях».

Разумеется, эта заметка наделала много шума; прежде всего она вызвала целую бурю сомнений: доктор Фергюссон казался какой-то сказочной личностью. Говорили, что все это вымысел Барнума, который в своё время «подвизался» в Соединённых Штатах, а теперь мистифицирует Англию. В февральском номере «Известий географического общества», издаваемых в Женеве, появилась остроумная статейка, высмеивающая Лондонское географическое общество, пиршество в «Клубе путешественников» и даже феноменального осетра.

Петерман в своём «Бюллетене», издаваемом в Готе, заставил замолчать женевский журнал. Он лично знал доктора Фергюссона и ручался за неустрашимость своего отважного друга.

Впрочем, вскоре все маловеры были окончательно посрамлены: приготовления к путешествию делались в самом Лондоне. Стало известно, что лионские фабрики получили солидный заказ на шёлковую тафту для воздушного шара; и, наконец, британское правительство предоставило в распоряжение доктора Фергюссона корабль «Решительный» под командой капитана Пеннета.

Тут сразу со всех сторон посыпались тысячи поздравлений и пожеланий успеха. Описание подробностей экспедиции появилось на страницах парижских «Известий географического общества», интересная статья была напечатана в «Новых анналах путешествий, географии, истории и археологии», издаваемых В.-А. Мальт-Бреном, добросовестный научный труд был опубликован в немецком «Географическом вестнике» доктором В. Конером, который убедительно доказывал возможность такого путешествия, вероятность его успеха, характер препятствий и громадные преимущества передвижения по воздуху. Не одобрял он лишь отправной точки: по его мнению, разумнее было бы выбрать Массауа, маленький порт в Абиссинии, откуда Джемс Брюс в 1768 году отправился на поиски истоков Нила. Впрочем, он безоговорочно восхищался энергией доктора Фергюссона, железным мужеством этого человека, который замыслил такое путешествие и готовится осуществить свой замысел. Североамериканскому «Обозрению» трудно было примириться со славой, выпавшей на долю Англии, и оно, вышучивая проект доктора Фергюссона, приглашало его, раз уж он пускается в подобное путешествие, залететь и в Америку.

Словом, помимо газет всего мира, не было ни одного научного журнала – от «Вестника евангелических миссий» и до «Алжирского и колониального обозрения», от «Летописей распространения христианской веры» и до «Миссионерских ведомостей», – который в той или иной форме не отозвался бы на это смелое предприятие.

В Лондоне и по всей Англии заключались крупные пари: во‐первых, существует ли доктор или это только мифическая личность; во‐вторых, действительно ли будет предпринято это путешествие; в‐третьих, успешна ли будет экспедиция и, наконец, в‐четвёртых, вернётся ли обратно или погибнет доктор Фергюссон. В книгу записей о заключённых пари заносились огромные суммы, словно дело шло о скачках в Эпсоме.

Таким образом, верующие и маловеры, невежды и учёные – все обратили свои взоры на доктора Фергюссона, и он стал, сам того не подозревая, героем дня. Доктор охотно сообщал всем интересующимся самые подробные сведения о своей экспедиции, был чрезвычайно доступен и держал себя очень просто и естественно. Не один смелый искатель приключений, жаждавший разделить с ним славу и опасности, являлся к нему, но он всем отказывал, не давая по этому поводу никаких объяснений.

Многие изобретатели предлагали Фергюссону свои приборы для управления его воздушным шаром, но ни одним из них он не пожелал воспользоваться. На вопрос же, не изобрёл ли он сам подобного механизма, доктор неизменно отмалчивался. Он упорно занимался приготовлениями к путешествию.

Глава третья

Друг доктора Фергюссона. – Когда возникла эта дружба. – Дик Кеннеди в Лондоне. – Неожиданное и странное предложение. – Малоутешительная поговорка. – Несколько слов о мучениках Африки. – Преимущества воздушного шара. – Тайна доктора Фергюссона.

У доктора Фергюссона был друг. Он не был его alter ego – вторым я. Дружбы не бывает между двумя во всём похожими друг на друга людьми. И в данном случае несходство характеров, склонностей, темпераментов нисколько не мешало Фергюссону и Кеннеди жить душа в душу, а, наоборот, делало их дружбу ещё крепче.

Дик Кеннеди был шотландец в полном смысле этого слова: откровенный, решительный и упрямый. Жил он под Эдинбургом, в городке Лейте – почти что пригороде «старой коптильни»⁵. Кеннеди был большой любитель рыбной ловли, но главной страстью его являлась охота, что совершенно естественно для сына Каледонии⁶, выросшего среди гор. Особенно славился Кеннеди как стрелок из карабина. Он так метко попадал в лезвие ножа, что пуля распадалась на две половины, равные даже по весу.

Лицом Кеннеди походил на Хальберта Глендиннинга, как его изобразил Вальтер Скотт в романе «Монастырь». Ростом больше шести английских футов, стройный и ловкий, он производил впечатление настоящего Геркулеса. Его внешность невольно располагала к себе: потемневшее от загара лицо, живые чёрные глаза, смелость и решительность движений, наконец, что-то доброе и честное во всём облике.

Знакомство друзей завязалось в Индии, где оба служили в одном полку. В то время как Дик охотился на тигров и слонов, Самуэль собирал коллекции растений и насекомых. Каждый из них был мастером своего дела, и найденное доктором редкое растение часто оказывалось не менее ценным, чем пара слоновых клыков, добытых его другом-охотником.

Молодые люди не имели случая спасти друг другу жизнь или оказать один другому услугу, поэтому ничто ни разу не омрачило их дружбы.

Судьба порой их разлучала, но взаимная симпатия всегда сводила вместе. По возвращении из Индии они часто расставались из-за далёких экспедиций доктора, но тот, вернувшись на родину, каждый раз неизменно проводил у своего друга несколько недель. Дик говорил о прошлом, а Самуэль строил планы на будущее: один глядел вперёд, другой – назад. У Фергюссона характер был беспокойный. Кеннеди был олицетворённое спокойствие.

После своего путешествия в Тибет доктор около двух лет не заговаривал о новых экспедициях, и Дик уже стал думать, что влечение к путешествиям и жажда приключений начали охладевать у его друга. Шотландец был в восторге. Не сегодня так завтра, размышлял он, это должно плохо кончиться. Как бы ни был опытен человек, нельзя безнаказанно бродить всю жизнь среди людоедов и диких зверей. И Дик горячо уговаривал Самуэля бросить путешествия, уверяя его, что он уже достаточно сделал для науки, а для того чтобы заслужить благодарность человечества, – и того больше.

На все эти уговоры Фергюссон не отвечал ни слова. Он был задумчив, занимался какими-то таинственными вычислениями, проводил целые ночи над опытами с необыкновенными приборами, никому до сих пор не известными. Чувствовалось, что в голове его созревает какой-то великий план.

«Что он замышляет?» – ломал себе голову Кеннеди, когда приятель неожиданно в январе покинул его и уехал в Лондон.

И вот однажды утром он это наконец узнал из заметки в «Дейли телеграф».

– Боже мой! – вскричал Дик. – Сумасшедший! Безумец! Лететь через Африку на воздушном шаре! Этого ещё не хватало! Так вот, оказывается, что он обдумывал в течение двух лет!

После каждой из этих фраз Кеннеди ударял себя кулаком по голове, и если вы представите себе эту картину, то получите понятие о его состоянии.

Экономка Дика, старушка Эльспет, решилась было заикнуться, что это сообщение ложное.

– Ну, что вы! – воскликнул Кеннеди. – Точно я не узнаю в этом своего друга. Да разве это на него не похоже? Путешествовать по воздуху! Он, изволите ли видеть, теперь вздумал соперничать с орлами! Ну, нет! Такому не бывать! Уж я сумею его образумить! Дай ему только волю – он в один прекрасный день и на луну, пожалуй, отправится.

В тот же вечер Кеннеди, встревоженный и раздражённый, сел в поезд и на следующий день был в Лондоне.

Через каких-нибудь три четверти часа его кеб остановился у маленького домика на Греческой улице, возле сквера Сохо, где жил доктор Фергюссон. Шотландец взбежал на крыльцо и пятью здоровенными ударами в дверь возвестил о своём прибытии. Фергюссон сам открыл ему.

– Дик! – воскликнул он, впрочем, без особого удивления.

– Он самый, – заявил Кеннеди.

– Дорогой Дик, ты в Лондоне в разгар зимней охоты?

– Да! Я в Лондоне.

– Для чего же ты приехал?

– Помешать неслыханному безрассудству!

– Безрассудству? – переспросил доктор.

– Верно ли то, что говорится в этой газете? – спросил Кеннеди, протягивая другу номер «Дейли телеграф».

– Ах, вот оно что! Эти газеты, надо сказать, довольно-таки нескромны. Но присядь же, дорогой Дик.

– И не подумаю! Скажи, ты в самом деле затеял это путешествие?

– В самом деле. У меня многое уже готово, и я…

– И где же оно? Я разнесу, разобью всё вдребезги!

Достойный шотландец не на шутку вышел из себя.

– Успокойся, дорогой Дик, – заговорил доктор. – Я тебя понимаю. Ты обижен на меня за то, что я до сих пор не ознакомил тебя с моими проектами!

– И он ещё зовёт это своими проектами!

– Видишь ли, я был чрезвычайно занят, – продолжал Фергюссон, не обращая внимания на возглас Дика. – У меня уйма дел, но успокойся: я непременно написал бы тебе, прежде чем уехать…

– Очень мне это важно! – перебил его Кеннеди.

– …по той простой причине, что я намерен взять тебя с собой, – докончил Фергюссон.

Шотландец отпрянул с лёгкостью, которая могла бы сделать честь серне.

– Послушай, Самуэль, не хочешь ли ты, чтобы нас обоих заперли в Бедлам⁷?

– Именно на тебя я рассчитывал, дорогой мой Дик, и остановился на тебе, отказав очень многим.

Кеннеди остолбенел.

– Если ты послушаешь меня в течение каких-нибудь десяти минут, – спокойно продолжал Фергюссон, – то, поверь, будешь мне благодарен.

– Ты говоришь серьёзно?

– Очень серьёзно.

– А что, если я откажусь сопровождать тебя?

– Ты не откажешься.

– Но если всё же откажусь?

– Тогда я отправлюсь один.

– Ну, сядем, – предложил охотник, – и поговорим спокойно. Раз ты не шутишь, дело стоит того, чтобы его хорошенько обсудить.

– Только если ты ничего не имеешь против, обсудим его за завтраком, дорогой Дик.

Друзья уселись один против другого за столиком, на котором возвышались гора бутербродов и огромный чайник.

– Дорогой мой Самуэль, – начал охотник, – твой проект безумен. Он невозможен. В нём нет ничего серьёзного и осуществимого.

– Ну, это мы увидим. Сначала попробуем, – отозвался доктор.

– Но пробовать-то именно и не надо, – настаивал Кеннеди.

– А почему, скажи на милость?

– А всевозможные опасности и препятствия? Ты о них забываешь?

– Препятствия на то и существуют, чтобы их преодолевать, – с серьёзным видом ответил Фергюссон. – Что же касается опасностей, то кто вообще гарантирован от них? В жизни опасности на каждом шагу. Может быть, опасно сесть за стол, надеть на голову шляпу… Чему быть, того не миновать; в будущем надо видеть настоящее, ведь будущее и есть более отдалённое настоящее.

– Ну вот, – сказал Кеннеди, пожимая плечами. – Ты всегда был фаталистом.

– Да, всегда, но в хорошем смысле этого слова. Так не будем же гадать, что готовит нам судьба. Вспомним-ка добрую английскую пословицу: «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет».

На это сказать было нечего, но Кеннеди всё же нашёл немало возражений, слишком длинных для того, чтобы их здесь приводить.

– Ну, хорошо, – заявил он после целого часа препирательств, – если ты уж во что бы то ни стало хочешь пересечь всю Африку, если это совершенно необходимо для твоего счастья, то почему не воспользоваться для этого обычными путями?

– Почему? – спросил, воодушевляясь, доктор. – Да потому, что до сих пор все такие попытки терпели неудачу. Мунго-Парк был убит на Нигере, Фогель исчез бесследно в стране Вадаи, Оудней умер в Мурмуре, Клаппертон – в Сокото, француз Мэзан был изрублен на куски, майор Ленг убит туарегами, Рошер из Гамбурга погиб в начале тысяча восемьсот шестидесятого года. Как видишь, длинен список мучеников; немало жертв понесли мы в Африке. Очевидно, невозможно бороться со стихиями, с голодом, жаждой, лихорадкой, с дикими зверями и тем более – с дикими туземными племенами. А если нельзя сделать что-либо одним способом, то должно быть сделано другим; если нельзя пройти посредине, надо обойти сбоку или пронестись сверху.

– Вот это и опасно, – заметил Дик.

– Чего же бояться? – возразил доктор с величайшим хладнокровием. – Ты ведь не можешь сомневаться в том, что я принял все меры предосторожности против аварии моего воздушного шара? Но даже случись с ним что-нибудь, я окажусь тогда на земле, как всякий другой путешественник. Повторяю, мой шар меня не подведёт, а об авариях не стоит даже и думать.

– Наоборот, как раз о них-то и следует думать.

– Нет, дорогой Дик. Я не расстанусь со своим воздушным шаром, пока не доберусь до западного побережья Африки. Пока я на нём, на этом шаре, всё становится возможным! Без него же я подвергаюсь опасностям и случайностям прежних экспедиций. С шаром мне не страшны ни зной, ни потоки, ни бури, ни самум, ни вредный климат, ни дикие звери, ни даже люди! Мне слишком жарко – я поднимаюсь выше; мне холодно – я спускаюсь; гора на моём пути – я её перелетаю; пропасть, река – переношусь через них; разразится гроза – я поднимусь над ней; встретится поток – промчусь над ним, словно птица. Подвигаюсь я вперёд, не зная усталости, и останавливаюсь не для отдыха. Я парю над неведомыми странами… Я мчусь с быстротой урагана то в поднебесье, то над самой землёй, и Африка развёртывается перед моими глазами, будто страница гигантского атласа…

Слова Фергюссона тронули славного Кеннеди, но вместе с тем у него закружилась голова от картины, нарисованной его другом. Он смотрел на Самуэля с восхищением и со страхом, и ему казалось, что он сам покачивается в воздухе…

– Но постой-ка, постой, дорогой Самуэль, значит, ты нашёл способ управлять воздушным шаром? – спросил Кеннеди.

– Да нет же, это утопия.

– Как же ты полетишь?

– По воле провидения, но, во всяком случае, – с востока на запад.

– А почему?

– Да потому, что я рассчитываю на помощь пассатов, направление которых всегда одно и то же.

– Вот как… – проговорил в задумчивости Кеннеди. – Пассаты… конечно, в крайнем случае… пожалуй… быть может…

– Нет, не быть может, а наверное! В этом всё дело, – перебил его Фергюссон. – Английское правительство предоставило в моё распоряжение транспортное судно. Вместе с тем условлено, что примерно к тому времени, когда я прибуду к западному берегу Африки, там будут крейсировать три или четыре судна. И вот не дальше как через три месяца я буду на Занзибаре. Там я наполню газом мой шар, и оттуда мы устремимся…

– Мы?.. – повторил Дик.

– Да. Неужели у тебя ещё есть какое-нибудь возражение? Говори, друг Кеннеди.

– Возражение? Их у меня целая тысяча! Начнём хотя бы с такого: скажи на милость, если ты собираешься осматривать местность, подниматься и опускаться по своему желанию, то ведь тебе придётся тратить газ. До сих пор, насколько мне известно, иного способа не было, а это всегда и служило препятствием для долгих путешествий по воздуху.

– На это, дорогой мой Дик, я отвечу тебе одно: я не буду терять ни одного атома газа, ни одной его молекулы…

– И ты сможешь по своему желанию снижаться?

– Смогу по своему желанию снижаться.

– Как же ты это сделаешь?

– А это уж моя тайна, дорогой мой друг. Положись на меня, и пусть мой девиз «Excelsior» станет и твоим.

– Ну, ладно, «Excelsior» так «Excelsior», – согласился охотник, ни слова не знавший по-латыни.