– Ты куда? Наверх? – спросил он.
В силу долголетней привычки м-сс Верлок обернулась на этот привычный голос и слегка кивнула головой.
– Ну, и отлично, – сказал он. – Пойди, приляг. Я тоже сейчас приду.
М-ру Верлоку было неприятно, что жена так и ушла, не сказав ни слова. Он так нуждался в её нравственной поддержке. Вздохнув от чувства одиночества и пожалев о Стэви, м-р Верлок снова подошел к столу, на котором стоял еще остаток мяса. На него напал неутолимый голод, который часто сменяет слишком сильное напряжение нервов. Его удивило, что в комнате наверху тихо, и он с ужасом подумал, что Винни сидит за кровати и глядит в темноту. Мысль, что он застанет ее в таком состояния, отняла у него аппетит. Он отложил кухонный нож, которым собирался отрезать кусок мяса.
Но вскоре он услышал шаги жены и успокоился. Она прошлась по комнате и потом села. Но он понял по доносившимся звукам, что она надела ботинки и, по-видимому, одевается, чтобы выйти из дому. М-р Верлок не ошибся. Жена его почувствовала себя свободной женщиной, и еще не знала, что сделает с своей свободой. Она открыла окно в спальне, и выглянула на улицу – точно с желанием позвать кого-нибудь за помощь. Но пустынная улица была союзницей её мужа, уверенного в своей безнаказанности. Очевидно, никто не придет к ней на помощь. Тогда она оделась как на прогулку, не спеша и аккуратно, не забыв даже надеть вуаль, и сошла вниз.
М-р Верлок, заметив, что она держит в руке маленький саквояж, решил, что она собирается к матери, и внутренне оскорбился за такое невнимание в себе. Но этого личного чувства он не высказал, а постарался воздействовать на жену не сентиментальными, а разумными доводами. Он сказал, что слишком поздно ехать к матери, так как уже половина девятого, и Винни не успеет съездить туда и обратно в тот же вечер.
М-сс Верлок и в голову не приходило идти к матери. Ей только хотелось уйти из дому и хотя бы пробродить всю ночь по улицам – лишь бы не быть в этих стенах. Но, слишком обессиленная, она остановилась перед первым же препятствием и покорно опустилась на стул, продолжая сидеть в шляпе и вуали, точно гостья.
– Послушай, Винни, – начал внушительном голосом её муж. – Твое место сегодня дома. Ты навлекла на нас полицию. Я не браню тебя. Но все-таки ты во всем виновата. Да сними же шляпу. Я не пущу тебя никуда.
М-сс Верлок ясно расслышала только эти слова. Конечно, он ее не пустит, этот человек, который убил Стэви. Мысль её быстро заработала в этом направлении, уклоняясь от всякой логики. Она могла бы, думалось ей, выскользнуть в дверь и побежать, но он ее схватит и вернет обратно. Она может отбиваться, кусаться, пырнуть его ножом, но ножа у ней нет.
– Да скажи же что-нибудь! – сказал м-р Верлок, раздраженный в конец её молчанием; он не представлял себе, какой оборот приняли её мысля. – И прежде всего – сними вуаль. Не могу я с тобой говорить, не видя лица.
Протянув руку, он сам снял вуаль со шляпы и снов подошел в камину. Ему в голову не приходило, что жена хочет его покинуть. Он опять заговорил, убеждая ее.
– Разве я в чем-нибудь виноват? – говорил он, убежденный теперь сам в своей невинности. – Я искал, как только мог, кого-нибудь другого, но не нашел достаточно безумного или достаточно голодного человека. По-твоему, я хотел, что-ли, смерти мальчика? Убийца я, что-ли? Но теперь кончено. Его нет. Все его печали кончены, а наши только-что начинаются – именно потому, что он себя взорвал. Я тебя не обвиняю. Но пойми, что это была случайность – чистая случайность – такая, как если бы его переехал омнибус.
Он остановился и, наконец, видя, что его великодушие не производит должного впечатления, не мог долее сдерживаться.
– А ведь знаешь, – ты в этом больше виновата, чем я. Да, да. Мне и в голову не приходила мысль о мальчике. Это ты, как нарочно, все навязывала его мне как-раз, когда и не знал, как выпутаться из беды. Ну, так теперь и молчи. Я не пущу тебя сегодня к матери; ты бы стала говорить ей небылицы про меня. Так и знай: если, по-твоему, я убил мальчика, то уж, во всяком случае, убийца скорее ты, а не я.
Когда м-р Верлок произнес в припадке глубокого возмущения эти ужасные слова, м-сс Верлок, ничего не ответив, встала со стула в кофточке и шляпе, как гостья, которая собралась уходить, и подошла в мужу с протянутой рукой, как бы желая с ним проститься. Но когда она подошла к камину, м-ра Верлока уже там не было. Он направился к дивану, страшно измученный, и бросился на диван, сбросив шляпу, которая полетела под стол.
Все его силы истощились, и ему хотелось прежде всего отдохнуть.
«Кончила бы она скорее свои глупости, – подумал он. – Это прямо невыносимо».
Было что-то странное в чувстве вновь приобретенной свобода, которое охватило м-сс Верлок. Вместо того, чтобы направиться к двери, она прислонилась спиной в камину, как путник прислоняется для отдыха к забору. На лице её появилось какое-то новое дикое выражение. Она точно чего-то выжидала.
– Хоть бы я никогда не видел Гринвич-Парка! – пробормотал м-р Верлок. Когда эта фраза долетела до слуха м-сс Верлок, глаза её странным образом расширились. Слова мужа наполнили какое-то пустое место в памяти м-сс Верлок. Гринвич-Парк! Там был убит мальчик. Она теперь только вспомнила все подробности, рассказанные Хитом, и точно увидела перед собой картину сваленных ветвей, осыпавшихся листьев и разорванного на куски тела брата, перемешанного с песком и камнями. Останки собирали лопатой – вспомнила она. М-сс Верлок закрыла глаза, и когда она их снова открыла, то уж никак нельзя было назвать её лицо каменным. В ней светилась сосредоточенная решимость, и мысли её были всецело подчинены её воле. М-р Верлок ничего не заметил. Чрезмерная усталость настроила его оптимистически, и её молчание показалось ему благоприятным. Он прервал его тихим голосов.
– Винни! – подозвал он жену.
– Иду, – покорно ответила свободная женщина Винни. Теперь она управляла своим голосом, владела каждым своим движением, все ясно видела и сделалась хитрой. Она преднамеренно сейчас же отозвалась на зов мужа, потому что хотела, чтобы он не менял очень удобного для её цели положения на диване. И она своего достигла. Муж её не сдвинулся с места. Но она не сразу подошла к нему, а продолжала стоять, небрежно прислонясь в камину, как отдыхающий на пути странник. Лицо её было ясное. Она не видела лица и плеч м-ра Верлока, скрытых от неё спинкой дивана. Она устремила глаза на его ноги и продолжала стоять, пока не раздался снова голос м-ра Верлока, подзывавшего ее подсесть к нему на край дивана. В голосе его звучала и властность, и призывная нежность.
Она послушно направилась к нему, точно продолжала быть верной женой. Правая рука её слегка задела стол, и когда она прошла мимо стола, большой нож исчез, с него. М-р Верлок успокоился, услышав её шаги, и поджидал ее. Он лежал на спине, подняв глаза в потолку, и вскоре увидел на потолке и отчасти на стене движущуюся тень руки с зажатым в ней ножом. Тень и движения её были достаточно медленны для того, чтобы м-р Верлок узнал и руку, и нож. Он успел понять, что жена его обезумела, и решил, что может одолеть сумасшедшую, вооруженную ножом; но, прежде чем он успел действительно двинуть рукой или ногой, нож глубоко сидел в его груди. Тайный агент Верлок, слегка повернувшись на бок, умер, едва успев пробормотать в виде протеста: «Оставь!» Удар был нанесен со всей силой сосредоточившихся в полубезсознательной руке наследственных инстинктов мести.
М-сс Верлок выпустила нож и облегченно вздохнула – в первый раз за все время после того, как инспектор Хит показал ей оторванный лоскуток от пальто Стэви. Она прислонилась к дивану не для того, чтобы взглянуть на труп м-ра Верлока, но потому что комната вокруг неё кружилась, точно она очутилась на море в бурю. Она была при этом совершенно спокойна, чувствуя полноту свободы, не оставляющую ничего желать, ничего делать. Она не двигалась, не думала.
И в комнате долго царила тишина, пока она вдруг не услышала странный звук явственного тиканья. Звук этот ее удивил. Она ясно помнила, что часы на стене шли тихо, без тиканья, и вывела заключение, что звук этот исходит не из часов. Она опустила глаза на тело мужа; он лежал спокойно, точно спал. Лица его она не видела. Но глаза её, следя за направлением звука, вдруг увидели что-то плоское, слегка приподнимающееся над краем дивана. Это была ручка кухонного ножа… Странного в ней было только то, что она высовывалась над жилетом м-ра Верлока и что с неё что-то медленно капало на пол, производя звук тиканья часов. Наконец, она поняла: это была кровь.
При таком неожиданном открытии, м-сс Верлок вся встрепенулась и, быстро подобрав юбки, бросилась в двери. По пути ей встретился стол; она его толкнула с такой силой, что он опрокинулся, и блюдо с мясом полетело на пол.
Потом все стихло. Дойдя до двери, м-сс Верлок остановилась.
XII.
Винни Верлок, вдова м-ра Верлока, сестра разорванного на куски Стэви, отбежала только до дверей, испугавшись струйки крови, и там остановилась. Она сразу отрезвилась, но вместе с тем прошло и чувство облегчения и свободы. На нее напал страх. Она не боялась взглянуть на труп м-ра Верлока, так как вообще не боялась мертвых. Она не питала к нему теперь уже никаких чувств. Он уже не был для неё убийцей бедного Стэви. Он был ничем. Но если придут за м-ром Верлоком, то убийцей окажется только она одна… Вот что наводило на нее страх. Она нанесла удар, ни о чем не думая, с единственным желанием дать исход накопившейся в ней муке. А теперь она очутилась в страшном положения убийцы. Она, избегавшая всю жизнь вглядываться в сущность вещей, теперь вдруг должна была это сделать – и увидела перед собой в уме не тень, глядящую на нее с упреком, а нечто реальное – виселицу. Это было слишком страшно. От этого нужно было во что бы то ни стало спастись. Все, что угодно, только не это. Она сразу решила броситься в реку с ближайшего моста, быстро завязала вуаль и очутилась вся в черном с головы до ног, кроме нескольких цветов на шляпе. Она направилась с величайшим усилием к двери. Прошло всего несколько минут с той минуты, когда она нанесла роковой удар, но у неё было чувство протекшей вечности. Она с усилием отворила дверь; ей страшно было выйти на улицу, так как улица вела или на виселицу, или в Темзу. На улице было сыро, и ей казалось, что она уже опускается в воду. Винни вдруг почувствовала себя совсем одинокой. Она не забыла о том, что у неё была мать, но смерть Стэви точно порвала связь между ними; да и слишком далеко было к ней. М-сс Верлок постаралась забыть про мать. Медленно подвигаясь, обезумев от страха смерти, она схватилась за фонарный столб, не будучи в состоянии дотащиться до моста. Потом опять сделала несколько шагов и опять чуть не упала, как вдруг почувствовала, что ее поддерживают. Подняв голову, она увидела вглядывавшегося в её лицо товарища Озипона. Она тихо назвала его по имени, и он от изумления чуть не дал ей снова упасть на землю.
– М-сс Верлок? – воскликнул он.
У неё был вид пьяной женщины. Но предположить, что она действительно выпила лишнее, он никак не мог. На всякий случай, верный своей манере обращаться с женщинами, он попытался прижать ее к себе, и был поражен отсутствием сопротивления с её стороны.
– Вы узнали меня? – проговорила она, когда он почтительно отступил, не доверяя благосклонности судьбы.
– Конечно, – ответил Озипон. – Я боялся, что вы упадете, и подбежал, чтобы поддержать. Я бы вас узнал везде: слишком много я о вас думаю.
– Вы шли в лавку? – нервно спросила м-сс Верлок, не слушая его.
– Да, – ответил Озипон. – Как только я прочел в газетах, я поспешил к вам.
На самом деле, товарищ Озипон уже два часа как бродил вокруг Брет-Стрита, не решаясь войти в лавку. Ему очень хотелось наведаться к вдове Верлока, которого он, после разговора с профессором, считал жертвой взрыва, но вместе с тем он боялся показаться на глаза полиции, а был уверен, что за лавкой Верлока полиция в настоящее время следит.
– Куда вы идете? – спросил он тихим голосом.
– Ах, не спрашивайте! – крикнула, вздрогнув, м-сс Верлок. Все её существо восставало против смерти. – Не все ли равно, куда я иду?
Озипон понял, что она очень возбуждена, но совершенно трезва. Она постояла с минуту, потом, к удивлению Озипона, взяла его под-руку. Не зная, как быть в таком деликатном деле, он только слегка прижал её руку к своей. В это время он почувствовал, что она тянет его вперед, и пошел, повинуясь ей. Было совершенно темно.
– Что бы вы сказали, если бы я вам созналась, что шла к вам? – спросила м-сс Верлок, крепко ухватившись за его руку.
– Я бы сказал, что нет на свете человека, более готового помочь вам в вашем горе, – ответил Озипон, чувствуя, что действует очертя голову.
– В моем горе? – медленно сказала м-сс Верлок. – Разве вы знаете, в чем мое горе?
– Через десять минут после того, как я прочел вечернюю газету, – стал с жаром объяснять Озипон, – я встретил человека, которого вы, может быть, видели раз или два к лавке. После разговора с ним, у меня не было никаких сомнений. Я сейчас же направился сюда, – ведь я вас полюбил с первого взгляда, – сказал он, точно был не в силах владеть своими чувствами.
Товарищу Озипону казалось, что всякая женщина хоть отчасти да поверит такому признанию. Он только не знал, что м-сс Верлок приняла его слова с жадностью, как утопающий хватается за возможность спастись. Он был для неё вестником жизни.
– Я это знала, – тихо проговорила м-сс Верлок.
– Конечно, – с жаром подхватил Озипон: – от такой женщины, как вы, нельзя скрыть столь горячей любви, как моя. – Он старался, говоря это, отвлечься от прозаических размышлений о ценности лавки и о том, сколько мог оставить Верлок наличного состояния. Он старался думать о романтической стороне дела. Его смущал слишком быстрый успех, но он продолжал все-таки свои признания.
– Я не мог скрывать своих чувств, – сказал он. – Вы всегда были так сдержанны…
– Я была честная женщина, – вырвалось вдруг у м-сс Верлок. – Пока он не сделал меня тем, что я стала.
– Он не был достоин вас, – продолжал Озипон. – Вы заслуживали лучшей участи. Но мне казалось, что вы с ним счастливы, и вот почему я всегда робел и не решался вам признаться.
– Вы думали, что я его любила? – с бешенством вскрикнула м-сс Верлок. – Я была ему верной женой, но любить я его никогда не любила. Я вышла за него, чтобы обеспечить судьбу матери и брата, особенно брата. Он был для меня как сын… Вам этого не понять.
В памяти её промелькнул образ молодого сына мясника, с болью оживший в сердце, трепещущем от страха смерти.
– Был юноша, которого я любила, – продолжала вдова м-ра Верлока. – Но отец его выгнал бы из дому, еслиб он женился на девушке, у которой немощная мать и брат идиот. Я его очень любила, но нашла в себе силу закрыть перед ним дверь – и выйти за муж за другого. Он казался добрым. Мы семь лет прожили вместе. Я ему была доброй женой. Он любил меня. Семь лет. А вы знаете, кто он был? – дьявол.
– Нет, я не знал, – сказал Озипон, стараясь представить себе, что Верлок мог сделать такого ужасного своей жене. Но он на всякий случай стал выражать ей соболезнование. – Бедная моя! – говорил он, гладя её руку. – Но теперь его, слава Богу, нет в живых, – прибавил он в знак высшего утешения.
М-сс Верлок крепко схватила его за руку.
– Вы догадались, что его уже нет? – пробормотала она обезумевшим голосом. – Вы поняли, как я должна была поступить? Должна была.
В голосе её звучало торжество. Не вникая в смысл слов, он только старался понять причину её странного возбуждения. Может быть, гринвичский взрыв объясняется обстоятельствами семейной жизни Верлока? Может быть, как это ни мало вероятно, Верлок избрал этот род самоубийства, и этим объясняется вся бессмысленность его поступка. Верлок ведь должен был знать, как всякий другой революционер, что теперь было самое неподходящее время для анархической манифестации. А что, если он просто надсмеялся над всей Европой, над революционерами и над полицией и даже над столь уверенным в себе профессором. Озипон теперь был даже твердо убежден, что так именно дело и обстояло. Бедный Верлок! Озипон подумал, что дьявол в этой семье, быть может, не муж, а жена.
Озипон искоса посмотрел на м-сс Верлок. Его в эту минуту интересовало узнать, откуда она обо всем знает? По газетам неизвестно, кто погиб в Гринвичском парке, и трудно было, с другой стороны, представить себе, что Верлок предупредил жену о своем намерении.
Они в это время, после долгого обхода, снова подходили в Брэт-Стриту с другой стороны.
– Как вы узнали? – спросил он, и она вся затряслась с головы до ног, прежде чем ответить ему.
– От полиции. Пришел главный инспектор Хит. Он показал мне… его вед лопатой собирали. Подумайте, Том, – жалобно говорила она, называя уже Озипона именем, которым его звали товарищи. – Он показал мне лоскуток пальто… «Вы узнаёте?» – спросил он.
– Хит? – воскликнул Озипон. – Что же он сказал?
М-сс Верлок опустила голову. – Ничего, – ответила она. – Полиция на его стороне. Потом еще другой приходил. Из посольства, кажется. Чужой.
– Какое посольство? О каком посольстве вы говорите?
– Да там, на Чешэм-Сквере. То, которое он все проклинал. Да я не знаю, не спрашивайте.
– Хорошо, не буду, – нежно сказал Озипон, не потому, что был тронут её жалобной просьбой, а потоку, что совершенно запутался в этом таинственном деле. Полиция, посольство… Главное, что эта женщина ухватилась теперь за него и не отпускала. После всего, что он слышал, ничто уж его не удивляло. И когда м-сс Верлок стала доказывать ему, что необходимо им сейчас же бежать на континент, он даже не протестовал… Он только сказал, что нет поезда до утра и, остановившись у фонаря, посмотрел ей внимательно в лицо. Нужно было решить, что эта женщина знает, какие у неё связи с полицией и с посольствами? Во всяком случае, если она хочет бежать, то не ему ее останавливать. Он сам рад бы уехать и жить спокойно где-нибудь вдали. Но как достать деньги?
– Спрячьте меня где-нибудь до утра! – сказала она с отчаяньем в голосе.
И когда он стал объяснять, что не может взять ее к себе, потому что живет с приятелем в одной комнате, она стала продолжать умолять его спасти ее во имя его любви в ней.
– Конечно, можно найти, где укрыться, – сказал, наконец, Озипон. – Но у меня, к сожалению, нет денег. Мы, революционеры, народ не богатый. Я не знаю, как мне уехать завтра.
Она постояла, не испуская ни звука и совершенно растерявшись. Но вдруг она схватилась за грудь, точно почувствовала там острую боль.
– Есть деньги, – проговорила она. – Денег довольно, Том. Только уедем.
– А сколько у вас? – спросил он, будучи человеком осторожным.
– Все деньги у меня, говорю я вам. Все.
– Как все? Все деньги из банка? – спросил он с удивлением, но готовый принять от судьбы все подарки, которые она вздумает послать ему еще.
– Ну, да, все, – нервно сказала она.
– Как же вы их уже достали?
– Он мне их дал все, – пробормотала она, вдруг вся задрожав. Товарищ Озипон решил ничему не удивляться.
– В таком случае, – медленно произнес он, – едем.
Она бросилась ему на грудь. – Ты спасешь меня, Том? – шептала она, крепко ухватившись за него. – Спаси, спрячь меня. Не отдавай, не отдавай им. Раньше убей меня. Сама я не могу, не могу.
Он никак не мог понять её состояния.
– Да чего вы боитесь? – спросил он несколько рассеянно, занятый другими мыслями.
– Неужели ты не догадался, что мне пришлось сделать? – вскрикнула несчастная женщина. Она была уверена, что все открыла, и почувствовала даже облегчение от исповеди, понимая по-своему каждую фразу Озипона, говорившего о другом.
– Скорее, скорее, догадайся сам! – продолжала она. – Главное – обещай убить.
– Все, кроме этого…
Он сказал ей, что нет надобности ни в каких обещаниях с его стороны, и старался не противоречить ей, понимая, что она говорит вздор. Он был занят другими мыслями. Ее в пору запереть в сумасшедший дом, – подумал он, и занялся припоминанием часов, когда отходят поезда. Вдруг он вспомнил, что есть ночной пароход из Соутгамптона в Сан-Мало в полночь, и что они могут еще попасть на поезд в половине одиннадцатого.
– Идем на вокзал – на станцию Ватерлоо, – сказал он.
Но вместо того, чтобы направиться в вокзалу, м-сс Верлок потянула его обратно на Брэт-Стрит. – Я забыла закрыть дверь, уходя, – прошептала она в страшном волнения.
Товарищ Озипон перестал интересоваться лавкой, и ему казалось совершенно лишним возвращаться туда. Но он не хотел спорить, думая про себя, что, может быть, деньги не при ней, а дома.
Лавка казалась совершенно темной и дверь была раскрыта настежь. Прислонившись у входа, м-сс Верлок прошептала:
– Никто не приходил. Вот… вот свет в столовой. Поди, потуши – или я с ума сойду.
Он не стал протестовать против так странно мотивированного желания.
– А где деньги? – спросил он.
– На мне. Иди скорее, затуши… Иди же! – крикнула она, схватив его за плечи и сильно толкнув вперед. Озипон чуть не свалялся от неожиданности, но пошел, внутренно возмущенный её капризами. Он спокойно пошел в комнату за лавкой, чтобы потушить свет по желанию м-сс Верлок, – я вдруг увидел м-ра Верлока, спокойно лежащего на диване.
Потрясение от этой неожиданности было так велико, что он как бы окаменел на месте и не мог двинуться. Что это – бред, кошмар, или же его заманили в ловушку? Верлок и его жена хотят его убить? За что? Или все это устроила полиция? Только спустя несколько времени, взгляд Озипона упал на шляпу «спящего» мистера Верлока. Шляпа лежала на полу. Следя взглядом за шляпой, Озипон увидел отодвинутый стол, разбитую тарелку и заметил, что глаза м-ра Верлока не были вполне закрыты, а голова его свесилась. Наконец, Озипон увидел ручку ножа, сразу понял, что тут совершено убийство, и бросился бежать. У дверей на него налетела м-сс Верлок и шепнула, обезумевши, ему на ухо:
– Полицейский! Он видел меня…
Он понял, что не может оттолкнуть ухватившуюся за него женщину, и они вдвоем прислушивались к приближающемся шагам. Но тревога была ложная. Полицейский, делавший обход, не заметил ничего странного в доме м-ра Верлока и прошел мимо. Они стояли в лавке вдвоем, не двигаясь с места. Затем Озипон прислонился в прилавку. Ему было очень нехорошо. М-сс Верлок снова стала умолять его, чтобы он пошел затушить свет, но он отказывался войти еще раз в комнату, где лежал мертвый.
– Так закрой газометр там в углу. – На это Озипон отважился, и через минуту в комнате, где лежал м-р Верлок, сделалось темно.
Озипон обратился в м-сс Верлок, которая стояла посреди лавки и повторяла, дрожа с головы до ног:
– Только чтоб меня не повесили… Я не хочу, не хочу…
– Тише! – остановил ее Озипон. – Неужели ты это сделала сама? – проговорил он, придав своему голосу твердость, которая успокоительно подействовала на м-сс Верлок.
– Да, – прошептала она, веря в эту минуту, что он ее защитит. – Спаси меня от виселицы, Том, уведи меня отсюда. Я буду твоей рабой. Я буду любить тебя, работать на тебя. У женя нет никого на свете, кроме тебя. – Думая только об одном – о тоненькой струйке крови, стекающей с рукоятки ножа, – она готова была на все. – Я не буду требовать, чтобы ты венчался со мной! – крикнула она, забыв свое прошлое честной женщины, воспитанной в строгих правилах. Она пододвинулась к нему на шаг, и ему сделалось страшно. Он бы не удивился, еслиб у неё в руках очутился нож, предназначенный для него, и наверное даже не испугался бы. Он нечувствовал в себе никакой сила воздействовать на нее, и мог только спросить глухим голосом:
– Он спал, когда…
– Нет, – крикнула она. – Он доказывал мне, что все ему сойдет с рук. Это он доказывал мне, после того, как, увел мальчика, чтобы его убить. Моего мальчика! Я хотела, бежать, куда глаза глядят, чтобы не видать его. А он подозвал меня в себе, чтобы приласкать… после того, как он сказал, что я помогала ему убить мальчика. Слышишь, Том? Он подозвал меня, вынул из меня сердце, чтобы бросить, его в грязь. Кровь и грязь… как с моим мальчиком…
Озипон вдруг понял. Так, значит, в парке погиб не Верлок, а полоумный мальчик?
– Подозвал меня в себе… – опять раздался голос м-сс Верлок. – Подумай, меня! И я подошла – с ножом.
Озипон глядел на нее с ужасом. Эта сестра полоумного мальчика сама казалась ему безумной, способной на все.
– Помоги, Том, помоги! Спаси от виселицы! – кричала она. Он хотел оттолкнуть ее, но повалил на земь, и она потянула, его за собой. – Не оставляй меня, не оставляй! – продолжала она кричать, обвив его руками. Он чувствовал невозможность, отделаться от неё и убежать. Она бы побежала за ним и своими криками привлекла бы полицию. А потом она, быть может, свалила бы всю вину на него. Ему сделалось еще более страшно. Он чувствовал себя навеки связанным с нею. Им придется скрываться где-нибудь в глухом месте в Испании или Италии, и потом его найдут когда-нибудь зарезанным, как м-ра Верлока. Вдруг на него нашло вдохновение. Он заговорил спокойным голосом. У него был готов план в голове.
– Скорее, – сказал он, – нам пора в поезду.
– Куда же мы поедем, Том? – робко спросила она. М-сс Верлок перестала быть свободной женщиной.
– Дай пока добраться до Парижа, а там увидим. Пойди сначала, посмотри, свободна ли улица. – Она послушалась, вышла за дверь и, вернувшись, прошептала:
– Могло идти.
Они вышли, и в последний раз зазвенел дребезжащий дверной колокольчик, как бы тщетно стараясь уведомить покоящегося м-ра Верлока об окончательном отъезде жены в сопровождении его друга.
Они скоро достали кэб, и по дороге на воздал Озипон, сидевший еще со страшно-бледным лицом, стал давать точные указания своей спутнице. Он уже успел обдумать все подробности своего плана.
– Когда мы приедем, – сказал он странным, однообразным голосом, – ты выйди первая, не оглядываясь. Мы будем как чужие, на случай, если кто-нибудь следит. Я суну тебе билет в руку. Потом пройди в дамскую комнату и выйди на платформу только за десять минут до отхода поезда. Я буду на платформе. Войди в вагон, не оглядываясь на меня. Тебя одну не заметят, а меня знают, и, увидав тебя со мной, поймут, что мы бежали. Поняла?
М-сс Верлок кивнула головой, думая о чем-то другом, страшном.
– Дай мне деньги, – прибавил он, помолчав.
Она быстрым движением раскрыла корсаж и передала ему маленький бумажник. Он взял его и без слов засунул в карман. Только через несколько времени он снова заговорил и стал расспрашивать ее.
– Послушай. Ты не знаешь, держал ли он деньги в банке на свое или на какое-нибудь другое имя? Это очень важно звать. В банке записаны нумера билетов. Если деньги были выплачены ему под его собственным именем, то когда узнают о его смерти, нас по этим деньгам проследят. Других денег у тебя нет?
– Никаких, – сказала она.
– Значит, нужно было бы принять особые меры. Нам пришлось бы потерять почти половину при промене на другие деньги. Но если деньги лежали на другое имя, – скажем, Смита, – то деньгами можно пользоваться. Понимаешь? Банк не может знать, что Смит и Верлок – одно и то же лицо. Ты понимаешь теперь, как это важно? Так скажи, знаешь ли ты что-нибудь относительно этого.
– Знаю, – сказала она сосредоточенно и спокойно. – Он мне говорил, что деньги лежат на имя мистера Позера.
– Ты в этом уверена?
– Вполне.
– Ну, тогда отлично… Мы приехали. Выходи. Постарайся держаться спокойно.
Она вышла, а он медленно расплатился за проезд из своего кошелька. План его, по-видимому, удавался. Когда м-сс Верлок, с билетом первого класса в Сен-Мало, вошла в дамскую комнату, товарищ Озипон вошел в буфет и в несколько минут выпил три стакана коньяку с кипятком, чтобы «вылечить простуду», как он объяснил продавщице, стараясь скорчить улыбку. Он поднял глаза на часы. Теперь как раз время. Он остановился.
М-сс Верлок вышла на платформу со спущенной вуалью, вся в черном, и пошла вдоль вагонов. Озипон сзади коснулся её плеча.
– Сюда.
Она вошла в вагон, а он остановился на платформе, оглядываясь вокруг себя. Увидав кондуктора, он подошел к нему, что-то сказал, и тот ответил: «Хорошо, сэр», приложив руку к козырьку. Вернувшись в м-сс Верлок, Осипов сказал:
– Я сказал ему, чтобы никого не впускать в наше купе.
Она сидела, слегка наклонившись вперед. – Ты обо всем думаешь, – сказала она. – Ты спасешь меня, Том? – спросил она с безумной тревогой, подняв вуаль, чтобы взглянуть на своего спасителя. На прозрачно-белом лице большие сухие, потухшие глаза казались двумя черными провалами.
– Опасности больше нет, – сказал он, пристально глядя на нее, и м-сс Верлок, убегавшей от виселицы, казалось, что взгляд этот полон нежности. Она была так тронута, что лицо её уже не выражало такого ужаса. Но товарищ Озипон глядел на нее не глазами влюбленного, а глазами человека, который верил в науку больше, чем в правила этики. Он вспоминал её брата – полуидиота с явными признаками вырождения. Взывая мысленно в Ломброзо, как итальянский крестьянин взывает к своему любимому святому, он рассматривал теперь щеки, глаза, уши м-сс Верлок. Никакого сомнения… Преступный тип. Среди этих научных наблюдений он совершенно не думал о душе и её правах.
– Очень любопытный был твой брат, – сказал он. – Ясно выраженный тип.
Он говорил научно, а она понимала его слова как теплую память о брате и благодарила его за прежнее доброе отношение в мальчику.
– Какое между вами двумя огромное сходство! – продолжал Озипон, едва скрывая свой ужас, вызванный именно этим сходством.
С легким криком, м-сс Верлок, наконец, разрыдалась и долго плакала, чувствуя облегчение от слег. Она теперь свободно, с сознанием минувшей опасности, обвиняла себя в трусости, в том, что не сумела покончить с собой.
– Я теперь буду жить для тебя, Том, – говорила она.
Поезд тронулся.
– Пройди на другую сторону купе и не выглядывай на платформу, – сказал заботливым тоном Озипон. Он посадил ее, чувствуя, что приближается вторичный приступ рыданий. Раздался свисток. Озипон инстинктивным движением сжал губы с решительным видом. Когда поезд медленно тронулся, м-сс Верлок ничего не видела и не слышала. Спаситель её Озипон постоял с минуту, слушая её громкия рыдания, потом медленно прошел в другой конец вагона и, открыв дверь, выскочил из поезда.
Он вышел в самом конце платформы. Но решимость его выполнить задуманный план была так велика, что он каким-то чудом успел даже захлопнуть дверь за собой. Потом только он скатился кубарем. Когда он поднялся с земли, то был страшно бледен, разбит и едва мог перевести дыхание. Но он все же оставался спокоен и сохранил достаточное присутствие духа, чтобы дать нужные объяснения собравшимся вокруг служащим.