Read the book: «Герои»

Joe Abercrombie

Font:

Joe Abercrombie

THE HEROES

First published by Victor Gollancz Ltd, London

Серия «Fantasy World»

Разработка серии Андрея Саукова

Иллюстрации на переплете и в тексте Андрея Васильченко

* * *

Еве
Когда-нибудь ты прочтешь это и скажешь:
«Пап, а зачем все эти мечи?»

Боевой порядок

СОЮЗ

Верховное командование

Лорд-маршал Крой — главнокомандующий войсками его величества на Севере.

Полковник Фельнигг – первый его помощник, с редкостно мелким подбородком.

Полковник Бремер дан Горст — королевский обозреватель Северной войны; некогда посрамленный главный фехтовальщик, в прошлом Первый страж короля.

Рурген и Унгер – его верные слуги, один старше, другой… Унгер.

Байяз, первый из магов – лысый чародей, возраст которого насчитывает предположительно несколько столетий; влиятельный представитель закрытого совета, то есть один из ближайших советников короля.

Йору Сульфур – его дворецкий, телохранитель и главный казначей.

Денка и Сауризин – два старых адепта Университета Адуи; академики, колдующие под началом Байяза над неким опытом.

Дивизия Челенгорма

Генерал Челенгорм – старый друг короля, небывало юный для подобного звания; слывет храбрецом, склонным иной раз к опрометчивости.

Реттер – его тринадцатилетний горнист.

Полковник Валлимир – честолюбец, командующий Первым полком Собственных Королевских войск.

Первый сержант Форест – старший из младших чинов в составе Первого полка.

Капрал Танни – завзятый шулер и деляга из числа старослужащих, он же знаменщик Первого полка.

Рядовые Желток, Клайг, Уорт и Ледерлинген – новобранцы, состоят под началом Танни в качестве посыльных.

Полковник Веттерлант – командир Шестого полка, педант, каких поискать.

Майор Калфер — его паникер-подчиненный.

Сержант Гонт, рядовой Роуз – солдаты Шестого полка.

Майор Попол – командир Первого батальона Ростодского полка.

Капитан Ласмарк – бедняга-капитан того же Ростодского полка.

Полковник Винклер – храбрец-командующий Тринадцатым полком.

Дивизия Миттерика

Генерал Миттерик — истый рубака; волевой, но достаточно скверноподданный, с безрассудно крутым норовом.

Полковник Опкер – его старший заместитель.

Лейтенант Димбик – скромный молодой офицер из числа подчиненных Миттерика.

Дивизия Мида

Лорд-губернатор Мид — как военачальник никуда не годен; шея словно у черепахи; в мирное время – наместник Инглии, известно, что к северянам расположен как свинья к мяснику.

Полковник Гарод дан Брок – честный и усердный подчиненный Мида; сын пресловутого изменника.

Финри дан Брок – страстно-амбициозная супруга полковника Брока, дочь лорд-маршала Кроя.

Полковник Бринт — за старшего у Мида; старый друг короля.

Ализ дан Бринт – юная неискушенная жена полковника Бринта.

Капитан Хардрик – офицер Мида, известен лосинами в обтяжку.

Люди Ищейки

Ищейка — вождь тех северян, что сражаются против Союза. Старинный приятель Девяти Смертей и некогда близкий друг Черного Доу, теперь же злейший его враг.

Красная Шляпа — второй Ищейки, носит красный клобук.

Черствый – названный с большим житейским опытом, возглавляет дюжину Ищейки.

Красная Ворона – один из карлов Черствого.

СЕВЕР

Трон Скарлинга и его окружение

Черный Доу — протектор Севера или его узурпатор, смотря кого об этом спросить.

Треснутая Нога – его второй, в смысле главный телохранитель и лизоблюд.

Ишри – его советница, колдунья с пустынного Юга и заклятая врагиня Байяза.

Кол Трясучка – названный, в шрамах и с металлическим глазом; некоторые именуют его псом Черного Доу.

Кернден Зобатый – названный, слывущий образцом обходительности; некогда второй Рудды Тридуба, затем на службе у Бетода, а ныне предводитель дюжины у Черного Доу.

Чудесница – его терпеливая вторая.

Жужело из Блая – известный герой; коренной северянин, обладатель Отца Мечей. Зовется также Щелкуном, поскольку у самого в черепе давно уже что-то не то треснуло, не то щелкнуло.

Весельчак Йон Камбер, Брек-и-Дайн, Скорри Легкоступ, Агрик, Атрок и Дрофд – прочие люди из дюжины Зобатого.

Люди Скейла

Скейл – старший сын Бетода, ныне наименее влиятельный из пяти боевых вождей Доу – сильный как бык, храбрый как бык, с бычьими же мозгами.

Бледный-как-снег – когда-то боевой вождь Бетода, теперь второй у Скейла.

Ганзул Белый Глаз – названный, слепой на один глаз; некогда герольд Бетода.

Принц Кальдер – младший сын Бетода, объявленный трусом и изменником; пребывает в изгнании за предложение о мире.

Сефф – его беременная жена, дочь Кола Ричи.

Глубокий и Мелкий – пара головорезов, присматривающих за Кальдером в расчете на поживу.

Люди Кола Ричи

Кол Ричи — один из пяти боевых вождей Доу; пожилой воин, славный доблестью; отец Сефф, а значит, тесть Кальдера.

Бридиан Поток – названный, в прошлом человек из дюжины Зобатого.

Бек – молодой селянин, жаждущий ратных подвигов; сын Шамы Бессердечного.

Рефт, Кольвинг, Стоддер и Брейт – совсем юнцы, силком загнанные служить и попавшие в подчинение к Беку.

Люди Гламы Золотого

Глама Золотой — один из пяти боевых вождей Доу, невыносимо тщеславный, погрязший в междоусобице с Кейрмом Железноголовым.

Сатт Хрупкий – названный, о мздоимстве и скаредности которого ходят легенды.

Снулый – карл в услужении у Золотого.

Люди Кейрма Железноголового

Кейрм Железноголовый – один из пяти боевых вождей Доу, непревзойденный упрямец; состоит в междоусобице с Гламой Золотым.

Кудрявый – смелый и стойкий разведчик.

Ириг – воин с боевым топором, нрава прескверного.

Жига – лучник-сквернослов.

Прочие

Бродд Тенвейз — самый преданный из пяти боевых вождей Доу, гнусный, как инцест.

Стук Врасплох – неимоверных размеров варвар; не приемлет все, что так или иначе связано с цивилизованностью. Вождь всех земель к востоку от Кринны.

Вернувшиеся в грязь (мертвые, считающиеся мертвыми, или умершие давно):

Бетод – первый король северян, отец Скейла и Кальдера.

Скарлинг Простоволосый – легендарный герой, когда-то объединивший Север против Союза.

Девять Смертей – некогда сторонник Бетода, внушавший ужас всему Северу; какое-то время считался королем Севера – недолго, пока не был убит Черным Доу, так, во всяком случае, это преподносится.

Рудда Тридуба – знаменитый своей доблестью вождь Уфриса, враждовавший с Бетодом; был повержен на поединке Девятью Смертями.

Форли Слабейший – слабый боец, сотоварищ Черного Доу и Ищейки; убит по приказу Кальдера.

Шама Бессердечный – знаменитый воин, сраженный Девятью Смертями; отец Бека.

Перед битвой

Несчастна та страна, которая нуждается в героях.
Бертольд Брехт

Времена

– Э, ч-черт, стар я становлюсь для всего этого, – бормотал Зобатый.

При каждом шаге он морщился от боли в колене. На покой пора. Причем давно. Сидеть на завалинке за домом, с трубочкой, щуриться с улыбочкой на закат, смотреть, как солнце уходит в воду, а за спиной оставлять прожитый в честных трудах день. Дома, впрочем, у Зобатого не было. Но когда появится, то непременно хороший.

Он пробрался через пролом в развалинах стены; сердце лупило, как плотницкая киянка, – а все от долгого подъема по крутому склону, да от буйной, хватающей за башмаки травы, да еще от разгульного ветра, пригибающего к земле. А если по правде, то более всего от страха, что наверху можно запросто встретить кончину. Зобатый и так-то не отличался по жизни бесшабашностью, а теперь, с возрастом, и вовсе осторожничал. Странно как-то: чем меньше годов остается терять, тем сильнее страх их лишиться. Должно быть, человек от рождения снабжен запасом храбрости, который с каждой передрягой скудеет. А у Зобатого передряг было хоть отбавляй. И, видимо, сейчас он втягивался в очередную.

Когда тропинка стала наконец сравнительно пологой, Зобатый приостановился отдышаться, утирая руками слезящиеся от ветра глаза. Он пытался сдерживать кашель, но тот делался лишь еще более надсадным. Из темноты проглянули Герои, огромными дырами в ночном звездном небе; вчетверо, если не больше, крупнее людей. Гиганты, брошенные прозябать на продуваемом холме. Вот так и стоят мрачными упрямыми стражами над пустотой. Интересно, сколько весит этакая глыба. Только мертвым известно, каково оно было, взволакивать сюда чертовы каменюки. Или кто их волок. Или зачем. Так или иначе, но мертвые неразговорчивы, а присоединяться к ним для выяснения подробностей в расчет у Зобатого не входило.

На шероховатых краях камней мелькали слабые неровные отсветы, а в тихом завывании ветра слышались людские голоса. Зобатый вспомнил о неотступной опасности, и его окатила свежая волна страха. Хотя страх сам по себе штука полезная, если не отшибает мозги. Рудда Тридуба говорил как-то об этом, хотя и давно. Если вдуматься, то он не вредит. Или вредит наименьшим образом. Иногда это единственное, на что остается уповать.

А потому Зобатый глубоко вдохнул и попробовал вернуть ощущение молодости, когда суставы еще не донимали, а море было по колено, высмотрел подходящую расщелину в старых камнях и полез в нее. Когда-то в древности здесь, наверно, было овеянное магией святилище, и незваный гость сейчас совершал немыслимое святотатство. Но если кто-то из былых богов и обиделся, то не подал виду – разве что траурно вздохнул ветер, только и всего. Магии нынче сильно не хватает, как и святости. Уж такие времена.

Свет сместился на Героев – рыжеватые выщербины в камне, пятна мха, вокруг – заматерелые кусты ежевики, крапива и бурьян. Одному истукану недоставало верхней половины, пара других за века обрушились под собственным весом, образовав бреши, подобные щербатым зубам в оскале черепа.

Приглядевшись, Зобатый насчитал восьмерых людей, тесно сидящих вокруг костра: латаные-перелатаные плащи, рванина, а то и просто накинутые одеяла. Изменчивый свет трепетал на худых лицах – впалые щеки, шрамы, щетина и бороды. Тусклые отблески поигрывали на щитах и клинках. Много оружия. Народ по большей части молодой, хотя не особо отличается от отряда Зобатого. Нет, не особо. Мелькнула даже мысль, не Ютлан ли сидит вон там, лицо повернуто в профиль? Теплое чувство шевельнулось внутри, с губ почти сорвалось приветствие.

Ох, да ведь Ютлан уж двенадцать лет как в могиле, Зобатый лично говорил над ним прощальные слова. Наверно, на свете есть лишь определенное количество лиц, ни больше ни меньше. А если доживешь до зрелого возраста, начинаешь запускать их перед собой по новому кругу.

Зобатый поднял руки, показывая открытые ладони и изо всех сил стараясь, чтобы они не дрожали, подал голос:

– Славного вечера!

Люди обернулись, дернулись к оружию. Один схватился за лук – у Зобатого внутри оборвалось, – но натянуть тетиву не успел: сидевший рядом воин – дюжий, пожилой – рывком пригнул его руку.

– Ну-ка постой, Красная Ворона, – сказал он, поведя окладистой седой бородой.

На коленях у воина посверкивал вынутый из ножен меч. Зобатый выдавил что-то похожее на улыбку: он узнал его. Расклад уже не такой беспросветный.

Звали этого человека Черствым. Был он из числа названных, и из числа знакомых. Помнится, когда-то они даже рубились в нескольких боях по одну сторону, а в каких-то других, кажется, по разные. Выглядел воин солидно: закаленный боями и жизнью, рассудительный – не из тех, что сначала сечет голову, а потом начинает ее о чем-то спрашивать, а последнее нынче все больше входит в обыкновение. И в отряде он, судя по всему, старший: ишь как этот вот, Красная Ворона, насупился, но уступил, отложил-таки лук, что само по себе очень хорошо. Не хватало еще отдать из-за него концы. Говоря без ложной скромности, такие вещи Зобатый применительно к себе ценил вдвойне. К тому же до рассвета еще добрых несколько часов, а вокруг слишком много заостренной стали.

– Мертвые! – воскликнул Черствый.

Внешним спокойствием он не уступал Героям, хотя рассудком был не в пример проворнее.

– Разрази меня гром, если это не Кернден Зобатый пожаловал к нам под покровом ночи. Или я ошибаюсь?

– Нет, не ошибаешься.

Зобатый, ладони все так же на весу, сделал несколько плавных шагов вперед, стараясь держаться как можно непринужденней под гвоздящими взглядами враждебных глаз.

– А ты, я вижу, поседел, Зобатый.

– Как и ты, Черствый.

– Н-да. Война, сам знаешь, – старый воин похлопал себя по животу. – Видишь вот, нервы совсем поизносились.

– Честно признаться, и у меня тоже.

– Кому ж быть солдатом?

– Нелегкое это дело. Да еще говорят, старый конь новых барьеров не берет.

– А я нынче скакать и не пыжусь, – заметил на это Черствый. – Ты, я слышал, сражаешься со своей дюжиной на стороне Черного Доу?

– Сражаться пытаюсь как можно меньше, а насчет стороны ты прав. Кормит меня Доу.

– Кормежку я люблю. Меня нынче кормит как раз Союз.

Черствый с задумчивым видом поворошил костер веткой. Его молодцы заерзали: кто облизывал губы, кто пальцами щекотал оружие; остро поблескивали глаза в свете костра. Совсем как зрители поединка: примеряются к начальным ходам, прикидывают, кто победит.

– Похоже, это разводит нас по разные стороны, – продолжал Черствый.

– И мы позволим таким мелочам испортить нашу учтивую беседу? – поднял бровь Зобатый.

Красная Ворона, как будто само слово «учтивый» сочтя за дерзость, снова вскипел:

– Да прибить это сучьё!

Черствый неспешно к нему повернулся и со сдержанной усмешкой сказал:

– Если случится невозможное и мне понадобится твое участие, я скажу, что надо делать. А пока закрой рот и уймись, придурок. Такие опытные люди, как Кернден Зобатый, не забредают сюда за здорово живешь, под руку таким, как ты.

Он снова обратился к Зобатому:

– Так зачем ты пришел, да еще сам по себе, один? Надоело прислуживать этому мерзавцу Черному Доу, решил примкнуть к Ищейке?

– Да не сказать чтобы. Драться за Союз мне не очень-то нравится, при всем уважении к тем, кто это делает. У всех свои резоны.

– Я стараюсь не клеймить человека за один лишь выбор друзей.

– По обе стороны хорошего вопроса всегда есть и хорошие люди, – сказал Зобатый. – Взять меня: Черный Доу всего лишь попросил, чтоб я прошелся к Героям, постоял немного дозором и посмотрел, не направляется ли сюда Союз. Так что, может, ты избавишь меня от лишних хлопот и подскажешь: Союз и вправду сюда направляется?

– Не знаю.

– Но ведь ты-то здесь.

– Я бы не стал придавать этому лишнего значения, – Черствый без особой радости оглядел свое воинство вокруг костра. – Меня сюда, как видишь, послали как бы и без особой цели. Ищейка сказал: пройдись-ка до Героев, встань дозором да понаблюдай, не держит ли сюда путь Черный Доу или кто-нибудь из его прихвостней. Вот ты мне и скажи, нет ли у них такой мысли?

– Не знаю, – осклабился Зобатый.

– Но ведь ты-то здесь.

– А я бы не стал придавать этому излишнего значения. Так, один я со своей дюжиной. Был еще Бридиан Поток, да сломал сколько-то месяцев назад ногу, пришлось оставить его до починки.

Черствый снова поворошил костер, взметнулся сноп искр.

– У тебя стая всегда была спаянной. Вот и сейчас, небось, она разбросана вокруг Героев, с луками наготове.

– В каком-то смысле так.

Молодцы Черствого все как один шарахнулись, разинув рты. Их ввергал в оторопь невесть откуда исходящий голос – причем, что самое удивительное, женский. Изваяние Героя непринужденно, как стену какой-нибудь таверны, подпирала спиной Чудесница – руки скрещены на груди, меч в ножнах, лук за плечом.

– Э-ге-гей, Черствый!

Старый воин поморщился.

– Могла хотя бы натянуть тетиву, – укорил он, – а то совсем уж нас ни во что не ставишь.

Она кивком указала в темноту.

– Есть там кое-кто из ребят. Так что если кто-нибудь из ваших посмотрит не так, считай, что стрела торчит у тебя из физиономии. Ну что, лучше стало?

Черствый поморщился еще раз.

– И да, и нет, – ответил он. – А ты все у него в подручных ходишь? На подхвате, что ли?

Его воинство таращилось на расщелины между камнями. Ночь разом отяжелела, задышала угрозой.

Чудесница почесала длинный шрам на бритой голове.

– Да вот, более выгодных предложений не поступает. Так и живем-поживаем, как старик со старухой: трахаться вот уж сколько лет не трахаемся, а только знай цапаемся.

– Вот и у нас с женой так было, пока не померла, – Черствый побарабанил пальцами по обнаженному мечу. – Правда, теперь я по ней скучаю. Я как только тебя увидел, Зобатый, так сразу понял, что ты с компанией. Но уж коли ты все еще молотишь языком, а я все еще дышу, стало быть, ты настроен на то, чтоб разговор у нас все-таки состоялся?

– Ты меня прямо насквозь видишь, – отозвался Зобатый, – со всеми потрохами. В этом и была задумка.

– Часовые мои живы?

Чудесница, обернувшись, на свой манер залихватски свистнула, и из-за камня показался Скорри Легкоступ. Он обнимал за шею Родинку – парня с родимым пятном на щеке. Если б не нож, прижатый Родинке к горлу, их можно бы счесть за пару закадычных друзей.

– Прости, вождь, – сказал пленник Черствого. – Вишь, застигли-таки меня врасплох.

– Бывает.

В свет костра не вошел, а влетел – посредством подзатыльника – нескладный парень и, вякнув, распластался на траве, очевидно, запутавшись в собственных ногах. Сзади из темноты вышел Весельчак Йон – угрюмый бородач – с топориком в руке и тяжелым тесаком у башмака.

– Благодари за это мертвых, – махнул горе-караульщику веткой Черствый. – Сын моей сестры. Обещал, что глаз с него не спущу. Убей вы его – тут мне и конец.

– Дрых лежал, – проворчал Йон. – Разве можно так в карауле?

– Видно, не ждал никого, – пожал плечами Черствый. – Тут на Севере в избытке, пожалуй, лишь холмов да камней. Вот он и не думал, что холм с камнями может кого-то привлечь.

– До холма-то мне дела нет, – подтвердил Зобатый, – только Черный Доу сказал прийти сюда…

– А когда что-то говорит Черный Доу… – послышался напевный, как у всех горцев, голос Брек-и-Дайна.

И он ступил на широкую прогалину, татуированной частью обширной физиономии к свету.

Красная Ворона снова взметнулся, но под хлопком Черствого по плечу опять сел.

– Да что с вами такое: все скачут и скачут.

Он обвел взглядом топорик Весельчака Йона, улыбку Чудесницы, живот Брека, нож Скорри, все еще не отнятый от горла Родинки, – словом, повторил примерно то же самое, что в начале встречи проделывал Зобатый.

– А Жужело из Блая с вами?

Зобатый степенно кивнул.

– Не знаю зачем, но он за мной так всю дорогу и ходит.

В свою очередь, из темноты выплыл низинный акцент Жужела:

– Шоглиг сказала… мою судьбу… покажет человек, что подавился костью.

Слова эхом отлетали от валунов, доносясь как бы отовсюду сразу. Прямо сценический персонаж этот Жужело; каждому странствующему герою положено такого иметь.

– А Шоглиг стара, как эти камни. Поговаривают, ее сам ад не принимает. И клинок не берет. Говорят, она видела рождение мира, узрит и его погибель. Вот женщина, которую любому мужчине надлежит слушаться, разве нет? Так, по крайней мере, говорят.

К костру Жужело подступился через пролом, оставленный рухнувшим Героем, и теперь стоял столбом – высокий и худой, незыблемый, как зима. Лицо его скрывала тень от капюшона, а за плечами коромыслом торчал Отец Мечей – сероватый металл рукояти поблескивал. Длинные руки Жужела свисали с ножен.

– Так вот, Шоглиг назвала время и место моей смерти, а заодно и как это произойдет. Поведала шепотом и заставила поклясться хранить это в тайне, ведь волшебство, о котором кому-то сболтнешь, уже не волшебство. Поэтому я не могу вам рассказать ни где это произойдет, ни когда, но не здесь и не сейчас.

Он остановился в нескольких шагах от костра.

– А вот вы, парни…

Жужело чуть наклонил голову, стал виден кончик длинного носа, заостренный подбородок и узкий рот.

– Насчет вашего ухода Шоглиг ничего не сказала.

Он картинно замер. Чудесница, взглянув на Зобатого, закатила глаза.

Однако люди Черствого выслушивали все это не сто первый, а всего лишь первый раз, так что уши им еще никто не прожужжал. Один тихонько ткнул в бок соседа.

– Это, что ли, и есть Жужело? Жужело Щелкун – это он и есть?

Сосед ничего не ответил, лишь сглотнул, отчего на горле у него прыгнул кадык.

– Ну что, – с нарочитой непринужденностью сказал Черствый, – даю свою старую задницу на отсечение, лишь бы нам отсюда выбраться. Может, ты нас все же отпустишь?

– Не просто отпущу, – уточнил Зобатый, – а буду на этом настаивать.

– И оружие мы тоже прихватываем с собой?

– Я не хочу ставить вас в неловкое положение. Мне просто нужен этот холм.

– Или же он нужен Черному Доу, любой ценой?

– То на то и выходит.

– Что ж, милости просим, – Черствый медленно выпрямился, недужно крякнув, – суставы, несомненно, досаждали и ему. – Здесь такой же ветродуй, как и везде. Лучше уж сидеть внизу в Осрунге, ногами к камину.

Что ни говори, а в этом был определенный смысл. Даже неизвестно, кому эта рокировка больше на руку. Черствый задумчиво сунул меч в ножны, выжидая, когда его молодцы соберут причиндалы.

– Ну что, Зобатый, – сказал он, – весьма великодушно с твоей стороны. Не зря ты слывешь образцом обходительности. Хорошо, когда люди по разные стороны могут договориться, каким бы гиблым ни было дело. Благородные манеры, где они теперь?

– Да, уж такие времена.

Зобатый дал знак Скорри, и тот отвел нож от шеи Родинки, а сам метнулся к огню, протягивая ладони. Родинка отошел, почесывая задарма подбритую щетину на горле, и взялся сворачивать одеяло. Зобатый, просунув большие пальцы за пояс, приглядывал за отходящими молодцами Черствого, как бы кто не начал запоздало корчить из себя героя. Выкрутасов скорее всего можно ожидать от Красной Вороны. Тот перекинул через плечо лук и стоял с нарочито грозным видом, в одной руке сжимая топорик, а другой держа щит с намалеванной красной птицей. Если он уже кидался с оружием, то вряд ли истекшие пять минут заставили его вдруг утихомириться.

– Кучка старых срак и какая-то шлюха, – процедил он. – И мы думаем пятиться, уступать этим вот без боя?

– Кому как, – рассудил Черствый, умещая на спине побитый щит. – Я вот думаю уступить, а эти парни думают сменить нас здесь. А ты, если тебе думать нечем, можешь остаться и сразиться с Жужелом из Блая. Своими силами.

– Во как?

Красная Ворона покосился на Жужело, тот ответил взглядом твердым, как камень Героев.

– Ну а что, – невозмутимо сказал Черствый, – коли у тебя руки чешутся на драку. А я потом сгружу твои обрубки на телегу и отошлю матушке со словами утешения: мол, он сам на это напросился. И любил тот чертов холм так, что захотел на нем и умереть.

Рука Красной Вороны перехватывала рукоятку топора.

– А?

– Вот тебе и «а». Или же ты спускаешься подобру-поздорову со всеми, благословляя Керндена Зобатого за то, что он честно-благородно нас предупредил и отпустил без стрел в заднице.

– Ну и ладно, – обиженно отворачиваясь, бросил Красная Ворона.

Черствый шумно выдохнул.

– Ох, молодежь нынче, – обратился он к Зобатому. – Неужто и мы такими были?

– Скорей всего, – пожал плечами Зобатый.

– Я что-то не припомню в себе такой кровожадности, как у них.

Зобатый вновь пожал плечами:

– Такие времена.

– Правда, правда, и еще раз правда. Ну что, костер вам оставить? Айда, ребята.

Воинство Черствого, подгоняя на ходу амуницию, нестройной цепочкой двинулось к южному краю холма, растворяясь поодиночке среди камней.

Прежде чем скрыться, племянник Черствого обернулся и показал напоследок Зобатому непристойный жест.

– Ничего, жульё, мы еще вернемся! – выкрикнул он, но тут дядя угостил его по бритой голове увесистой затрещиной.

– Ай! За что?

– А ты повежливей.

– Так мы ж на войне или где?

Черствый отвесил еще один подзатыльник, от которого племянник только крякнул.

– Погруби мне еще, засранец.

Зобатый невозмутимо выслушал брань юнца – с таким же успехом можно обижаться на порыв ветра – и, сглотнув кислую слюну, вынул пальцы из-за пояса. Ладони мелко подрагивали; пришлось потереть их друг о дружку, якобы от холода. Дело было сделано, и все вокруг шевелились и дышали, так что все обошлось, как, собственно, и надеялись.

Весельчак Йон по своему обыкновению был недоволен. Мрачный, как туча, он подошел и плюнул в огонь.

– А ведь может настать время, и мы пожалеем, что не накромсали этих ребят ломтями.

– Совесть мне тяготило бы не это, а как раз обратное.

С другого бока у Зобатого йоновским подпевалой всплыл Брек.

– Совесть воину только в тягость.

– А брюхо, по-твоему, нет? – уколол его Жужело.

Отца Мечей он воткнул в землю; даже такой каланче, как Щелкун, он доходил эфесом до горла. Жужело медленно крутил его и задумчиво любовался, как играют на крестовине рукояти отсветы костра.

– Всех нас книзу что-нибудь да тянет.

– Но-но, – горец, можно сказать, с отцовской гордостью выпятил нешуточный мамон. – У меня комплекция в самый раз. Не то что у тебя, доходяги.

– Вождь, – на освещенную прогалину ступил Агрик, с луком в руке и зажатой между пальцами стрелой.

– Что, ушли они? – спросил Зобатый.

– Проводил их мимо Деток вниз. Они сейчас переходят через реку, в сторону Осрунга. Атрок там за ними на всякий случай приглядывает. Так что если задумают повернуть обратно, мы будем знать.

– Думаешь, они все же вернутся? – спросила Чудесница. – А то Черствый, он ведь старой закваски. Зубоскалит, а сам, глядишь, возьмет и цапнет. Ты веришь этому старому ублюдку?

Зобатый хмуро покосился на темень.

– Да не больше, чем всем в наши дни.

– То есть ни на понюх? Ну так выставь часовых.

– Ага, – согласился Брек. – Только уж позаботься, чтоб наши остались целы.

Зобатый стукнул кулаком по ладони.

– Спасибо, что изъявил желание заступить первой сменой.

– Можешь брюхо прихватить себе в компанию, – съязвил Йон.

Зобатый еще раз ткнул кулаком в ладонь.

– Молодец. Пойдешь вторым.

– От черт.

– Дрофд!

– Да, вождь?

Понятно, что кудрявый юнец в дюжине самый «зеленый»: вон как живо откликнулся.

– Бери оседланного коня и давай обратно, вверх по Йоузской дороге. Не знаю, кто там первый тебе попадется – скорей всего, кто-нибудь от Железноголового, или, может, из людей Тенвейза. Дай им знать, что мы у Героев наткнулись на дюжину Ищейки. Может, они здесь просто дозором шарятся, но…

– Да просто дозором, – Чудесница скусила на пальце запекшуюся кожицу ранки и сплюнула. – Союз еще на подходе, стягивается по частям с флангов, смыкается на местности. Было б только с кем.

– Скорее всего. Так что давай на лошадь и все равно передай.

– Прямо сейчас? – растерянно переспросил Дрофд. – По темноте?

– Нет, лучше следующим летом, – хмыкнула Чудесница. – Ну а когда ж еще, дурилка? Давай: одна нога здесь, другой нет. Тут делов-то: скачи да скачи вдоль дороги.

Дрофд подавленно вздохнул.

– Ага, легко сказать.

– На войне, мальчик, все нелегко, – вздохнул и Зобатый.

Он бы лучше послал кого-нибудь другого, но они бы потом спорили до утра, почему отправили не новичка. Есть преграды, которые насквозь не пройти; лучше идти вдоль.

– Как скажешь, вождь. Увижу вас теперь не раньше, чем дней через несколько. Причем наверняка с раздолбанной задницей.

– Откуда такие познания? – Чудесница похлопала себя по бедрам. – У тебя что, Тенвейз в дружках ходит?

Послышался смех: раскатистый гогот Брека, квохтанье Скорри; Йон, и тот слегка потеплел, будто его щекотнули где надо.

– Все бы вам «хи-хи» да «ха-ха».

Дрофд состроил на прощание мину и пошел разыскивать лошадь.

– Я слыхала, помогает куриный жир, когда в зад кому вставляешь! – шкодливо крикнула вслед Чудесница.

Ей вторило хихиканье Жужела; эхо разнеслось вокруг Героев и кануло в пустой темноте.

Когда возбуждение улеглось, Зобатый почувствовал, что выгорел дотла. Он опустился у огня, поморщившись от неотвязной боли в коленях. Там, где сидел Черствый, земля была все еще теплая. Скорри пристроился по ту сторону костра и взялся точить нож; ритмичный взвизг металла попадал в такт негромкого мотива, который высоким голосом выводил Скорри. Песня о Скарлинге Простоволосом, легендарном герое Севера, который сплотил когда-то, давным-давно, кланы и обратил в бегство войско Союза. Зобатый сидел и слушал, покусывая и без того изгрызенную кожу вокруг ногтей, и думал, что хорошо бы от этой привычки избавиться.

Жужело опустил меч и, присев на корточки, стал рыться в старой-престарой суме, где держал руны.

– Ну что, пораскинем? – спросил он, как обычно.

– Может, не надо? – вяло воспротивился Йон.

– Никак боишься, что скажут знаки?

– Да не этого я боюсь, а того, что ты нагородишь с три короба, а я потом лежи полночи и гадай, что ты там такое напророчил.

– А вот мы увидим.

С этими словами Жужело высыпал руны в пригоршню, поплевал и раскинул их у огня.

Зобатый невольно подался вперед, хотя толковать эти чертовы знаки не взялся бы ни за какие монеты.

– Ну, что там говорят твои руны, Щелкун?

– Руны мои, руны, – откликнулся Жужело нараспев, отодвигась и косясь как бы издалека. – Руны говорят, что… Быть крови.

– Да они у тебя всегда это говорят, – фыркнула Чудесница.

– А ну и что, – Жужело, завернувшись в плащ, сладко прильнул к мечу, как какой-нибудь герой-любовник, и закрыл глаза. – А с некоторых пор все равно еще чаще.

Зобатый хмуро оглядел силуэты Героев – забытых гигантов, упрямо стерегущих невесть что. Пустоту.

– Н-да, – пробормотал он. – Такие времена.