Непрошеные советы Веры Вонг

5
Рики

Рики не знал, чего ждать от места, называемого «Всемирно известным чайным магазином Веры Ванг». Чего он точно не мог представить, так это крохотной, убогой на вид лавчонки. На самом деле магазин кажется таким жалким и всеми забытым, что Рики прошел мимо и направился к маленькой сувенирной лавке в конце квартала, прежде чем понял, что маленькая точка в гугл-мэпс осталась позади. Он разворачивается и медленно шагает обратно, внимательно изучая каждую табличку. Когда же он отыскивает магазин, на ум приходят слова «ветхий», «запущенный» и «пыльный». Рики не знает, как воспринимать тот факт, что Маршалл умер в подобном месте.

Приличный человек подумал бы: «Бедный Маршалл, он не заслуживал смерти в этом убогом заведении». Или на худой конец: «Бедная жена Маршалла и бедная его дочь, хоть я даже не знаю их имен. Должно быть, им очень грустно, и я скорблю вместе с ними».

Но может ли Рики назвать себя приличным человеком? Нет, потому что первая его мысль: «Поделом ублюдку. Я рад, что он помер здесь».

Конечно, в следующий миг приходит осознание, и становится страшно. Что за жуткая мысль. Кому может прийти в голову такое? Затем следует привычный шквал мыслей, словно сознание Рики состоит из двух личностей, которые вечно спорят.

«Только не притворяйся, что слишком хорош для подобных мыслей».

«Мне пришлось делать это, чтобы выжить. И по большому счету, я делал это для Ади».

«Тебе не надоело оправдываться младшим братом при каждом дурном поступке, каждом преступлении?»

И так до бесконечности. Скорее всего, Рики еще долго стоял бы перед «Всемирно известным (не слишком ли это смело?) чайным магазином Веры Ванг», но в этот миг ветхая дверь со скрипом распахивается. Колокольчик над входом своим звоном врезается в его жаркую дискуссию с самим собой. На долю секунды Рики чувствует раздражение, поскольку был уверен, что почти уел самого себя, но вот он уже безмолвно смотрит на лицо, выглянувшее из магазина, и все мысли затихают.

Это пожилая женщина, наверное, лет шестидесяти, с пышной химической завивкой, столь привычной для Рики, выросшего в Индонезии. Тонкие губы накрашены ярко-розовой помадой, слишком яркой для ее кожи, а брови густо выведены черным карандашом.

– Вы что-то хотели? – произносит женщина.

Есть что-то такое в ее голосе, отчего Рики возвращается в детство, когда ему пять лет и его поймали за поеданием крупука^[9] на кухне.

Он одергивает себя. Ему двадцать пять, и женщина даже не достает макушкой ему до сосков. Боже правый, обязательно вот прямо сейчас думать о сосках? Что, черт дери, с ним не так? Конечно, теперь, стоило мысли зародиться в уме, Рики не может думать ни о чем другом, кроме сосков, словно какой-нибудь извращенец.

– Эм…

Женщина переступает порог и вздергивает подбородок, так что теперь смотрит Рики прямо в глаза.

– Ты стоял тут четыре минуты. Думаю, это нетипично даже для миллениалов.

– Ох, я… – Рики лихорадочно ищет подходящие слова, и мозг выдает: – Я не миллениал…

Женщина прищуривается и окидывает его взглядом, отчего у Рики мурашки бегут по коже.

– Хм, по тебе не скажешь, что ты из поколения зуммеров. Надо лучше ухаживать за кожей.

В Индонезии мама постоянно твердила, чтобы они с братом наносили солнцезащитный крем каждые два часа, но никто не следовал ее совету. И вот теперь Рики расплачивается за это. Он вдруг чувствует себя виноватым, и ему становится стыдно за свою кожу. Но какого черта о думает об этом сейчас?

– Думаю, тебе лучше войти, – говорит женщина и снова скрывается за дверью, не дожидаясь его реакции.

В смятении, более глубоком, чем рассчитывал пережить этим погожим утром, Рики делает глубокий вдох и следует за маленькой женщиной в сумрачное помещение.

Он словно шагнул в совершенно иной мир, застывший в пятидесятых. Не то чтобы Рики знал, как выглядел чайный магазин в те годы. Так или иначе, внутри тесно и темно, несмотря на эркерные окна по обе стороны от двери. Возможно, дело в толстом слое грязи на окнах или в многочисленных выцветших постерах, наклеенных как попало, но что-то придает магазину сходство с сырым подвалом. Рики невольно съеживается и поджимает плечи, чтобы ненароком ничего не задеть.

Стены тоже выцветшие, и одну сторону занимает шкаф от пола до потолка с сотней выдвижных ящичков. Рики содрогается при мысли о том, что может в них оказаться. Скорее всего, пауки. Судя по виду, их не открывали годами. Другая стена оклеена китайскими постерами и дешевыми китайскими картинами с изображением цветов лотоса, птиц и веток вишни. Все сморщилось, бумага облупилась, так что птицы теперь выглядят несуразно, а цветы из нежно-розового стали бледно-персиковыми. В магазине всего четыре столика, и у каждого по два стула, в безвкусном и броском азиатском стиле, хорошо знакомом Рики: спинки и ножки с причудливой резьбой, вероятно, выполненной на фабрике в Китае, старомодные и адски неудобные. Само место пахнет старостью и навевает уныние. Рики делает еще шаг и едва не подскакивает, потому что на линолеуме прямо у него под ногами нарисован контур человеческого тела.

Хозяйка магазина уже стоит за стойкой и перехватывает его взгляд.

– О, это мертвый человек. Полагаю, ты здесь по этой причине?

Рики не в силах отвести взгляд от контура. Выглядит по-настоящему жутко, одна рука вытянута над головой. «Astaga^[10]», думает Рики. Он знал, что Маршалл умер – собственно, поэтому Рики и здесь, – но видеть, в какой позе тот умирал…

– Хороший контур, правда? – спрашивает женщина с нескрываемой гордостью.

Рики наконец отрывает взгляд от пола и видит, что женщина улыбается с ликованием.

– Эм… да?

– Я это сама нарисовала, – она ставит чайник на плиту, и ее буквально распирает от гордости.

– Что? Разве не полиция этим занимается?

Женщина фыркает.

– Ха! Полиция. Какой от них толк? Приезжают, делают пару фото, забирают тело и уезжают. А сняли они отпечатки пальцев?

На пару секунд повисает молчание, и Рики понимает, что от него ждут ответа.

– О! Сняли они отпечатки пальцев?

– Нет! – громко восклицает женщина и стукает морщинистым кулаком по столешнице, так что Рики подскакивает.

Он не знает, что сказать, но чувствует, что будет правильнее разделить ее негодование.

– Почему?

Очевидно, этого от него и ждали, поскольку хозяйка вскидывает указательный палец и обличительно тычет в потолок.

– Вот именно! Почему? Я спрашиваю их, почему вы не снимаете отпечатки пальцев? Возьмите мои отпечатки! Возьмите отпечатки со всего магазина! Делайте свою работу. И знаешь, что они ответили?

На этот раз Рики готов.

– И что же?

Она заговорщически понижает голос:

– Они говорят: «Мэм, мы делаем свою работу. Пожалуйста, не стойте на пути. И перестаньте предлагать нам свой чай». – Она откидывается назад и фыркает, после чего берет заварочный чайник и насыпает горсть чайных листьев. – Я заваривать им свой лучший улун, но никто даже не попробовал его. Никто!

Такое пренебрежение явно оскорбило ее чувства, поэтому Рики считает своим долгом сочувственно покивать.

– Ну, одна милая офицер все-таки попробовала. Она сказала, что он приятный. Я говорю: «Это лучший улун, Гаошань, очень дорогой, знаешь ли». Она отвечает, это лучший чай, какой она пробовала. Ха, конечно, он лучший! Я пойти заваривать ей другой улун, потому что она определенно ценитель чая, но другой офицер сказал, чтобы я перестала поить всех чаем. Можешь себе представить? Так грубо! – Она переводит дух и негромко ахает. – Ах, кстати, я говорю про грубость, а сама очень грубая, не правда ли? Я Вера. Вера Вонг. Владелица этого заведения, – Вера произносит это столь величественно, как будто она королева Британии и показывает ему Букингемский дворец.

– Эм, очень мило, – отвечает Рики. – Я Рики. Рики Герванто.

– И почему ты слоняешься перед моим магазином, Рики Герванто?

– Эм…

А почему, собственно? Рики косится на контур тела на полу и заливается краской. Он готов поклясться, что у него пылают щеки, а кончики ушей горят, как свечки. Ему следовало продумать этот момент, но, с другой стороны, именно этим он и занимался, пока Вера на застала его врасплох. Быстро, придумай что-нибудь! Приходится сочинять на ходу:

– Я увидел его некролог и подумал, как это странно… ну, то, что он умер в чайном магазине и все такое… – Затем мозг выдает: – Я репортер.

– Ох! – Глаза у Веры вспыхивают как бриллианты. – «Эс-Эф Кроникал»? «Бэй Эриал Таймс»?

– Эм… вряд ли вы о таком слышали, это интернет-издание.

– А, онлайн! Да, я читаю много новостей в Интернете, – Вера качает пальцем. – Я всегда говорю: если хочешь остаться молодым, думай, как молодые. Молодые читают новости онлайн, и я читаю новости онлайн. Так откуда ты?

– Я из… эм, Бэй… Базз…^[11]

Вера издает такой пронзительный возглас, что Рики теряется.

– «Баззфид»? Вау! Потрясно, отличная работа, малыш!

– Эм… – Рики хочет поправить ее, но затем соображает: «А почему нет?» «Баззфид» настолько большая контора, что там, должно быть, сотни людей в штате. Тем меньше шансов, что Вера поймает его на обмане. – Да, он самый.

В глазах Веры зажигаются звезды.

– О-ох! Я думать сегодня утром: «Вера, из газет обязательно придут сюда с кучей вопросов. Так что надо выглядеть презентабельно».

Она аккуратно поправляет волосы и улыбается. С задержкой до Рики доходит, что Вера ждет от него комплимента. Должно быть, по такому случаю она и накрасила губы вызывающе-розовой помадой и подвела брови карандашом. Рики торопливо кивает.

– Да, вы выглядите очень… эм, презентабельно.

– Только делай мои фотографии с хорошим светом. И, может, получится убрать мои морщины в этом… фотостопе?

– Фотошопе? Эм, конечно. Но перед этим могу я задать вам пару вопросов о Марш… о мистере Чене? Чуваке… мужчине, котрый умер здесь?

– О, спрашивай.

Вера наливает кипяток из большого чайника в заварочный. Рики никогда не видел такого маленького чайничка: размером с половину маленького стакана из «Старбакс». Непонятно даже, ради чего столько хлопот.

– Что ж… – О чем спросил бы репортер? – Расскажите все. Это вы обнаружили тело?

– Да, вчера утром. Я спускаться вниз, примерно в четыре сорок пять. Я люблю рано вставать, раньше ляжешь, быстрее начнешь новый день, так я всегда говорю. Я спустилась, чтобы отправиться на утреннюю прогулку, а я каждое утро много хожу и поэтому остаюсь такой стройной. Согласны? – Вера ставит на поднос заварник и две крохотные чашки.

– Да, пожалуй… Итак, вы спустились и в этот самый момент увидели его?

– Да. Сначала я подумать, может, это такая тень, но потом подойти ближе, и айя! Мертвец, вот прямо здесь, – она кивает на контур тела и с подносом в руках идет к одному из столиков. – Иди, сядь. Выпей это. Цзинь Сюань, очень хорошо для здоровья.

Рики неохотно опускается на один из стульев, кошмарно неудобный, как и следовало ожидать.

– И что же вы сделали?

– Вызвать полицию, конечно!

И это все? Рики не знает, чувствует он разочарование или облегчение.

– Полиция нашла что-нибудь достойное внимания?

– Ха, говорю же, от них никакой пользы, вообще никакой. Я говорю им, этот человек убит. А они говорят мне, что мы не делаем поспешных выводов. Гляди на мою дверь, я тебе говорю, гляди!

Рики послушно поворачивает голову. В двери недостает стекла, и по краям рамы торчат осколки.

– Это похоже на случайность? – говорит Вера и ставит перед ним чашку. – Кому надо разбивать стекло? Разбивать стекло и умирать в моем магазине? Вот уж незадача. Очевидно, что человека убили.

Рики кивает, стараясь не показать своим видом, насколько его беспокоит убежденность Веры в убийстве. Он тянется за чашкой и, к своему ужасу, замечает, что рука мелко дрожит. Торопливо хватает чашку, обжигает пальцы о горячий фарфор – и почему к этим штукам не приделывают ручки? – и выпивает все одним глотком.

– Айя! Куда так спешишь? Китайский чай изысканный, нельзя вот так просто заливать его в себя. Это не кофе, – Вера произносит «кофе», словно само слово ей омерзительно. И, прежде чем Рики успевает отказаться, наливает ему вторую чашку. – Пей так.

Она с изяществом берет свою чашку – большой и указательный пальцы едва касаются края – и отпивает совсем немного. Затем делает вдох и закрывает глаза. На губах играет еле заметная улыбка.

– Ах, Цзинь Сюань, один из лучших чаев. Его еще называют «молочный чай», потому что вкус сладкий и мягкий, почти как молоко.

По примеру Веры Рики осторожно берет чашку и тоже делает небольшой глоток. И на сей раз действительно чувствует кремовые нотки. На вкус и правда как молоко. Он смотрит в чашку, чай почти прозрачный и на вид не имеет ничего общего с молоком. Так странно, на вкус совсем не то, чем оно кажется с виду. С другой стороны, с чувством вины думает Рики, то же самое можно сказать о нем. Некий тип, выдающий себя за того, кем не является. Тип, который пришел, руководствуясь куда более темными побуждениями. Рики поднимает глаза и видит, что Вера пристально его изучает, шок пронзает его до самой подкорки, и он едва не проливает остатки чая. Они знакомы с Верой всего десять минут, но уже сейчас понятно, что она не из тех, кто дает водить себя за нос. У нее такой пронизывающий взгляд и хитрое выражение лица… Она знает? И заварила ему этот особенный чай, поскольку знает, что он пытается выдать себя за кого-то другого? Может, своими утверждениями, что Маршалл был убит, она проверяет его?

И главный вопрос. Знает ли она, что связывает его с Маршаллом?

6
Сана

Сана лишена маминой грации. Она вообще лишена всего маминого, если уж на то пошло. Но этим утром если что-то и злит ее больше всего, так это недостаток маминой грации. Потому что вот она, перед «Всемирно известным чайным магазином Веры Ванг», собирается произвести хорошее впечатление и, конечно же, вместо этого в дверях врезается в другого посетителя. Да так, что он роняет пакет.

– Ох, простите. Простите, ради бога!

Еще одна черта Саны, которая раздражает маму. «Не начинай фразу с извинений. Прекрати постоянно просить прощения. Это неискренне и раздражает». Сана сама это понимает, но ничего не может с собой поделать. Она наклоняется, чтобы помочь молодому человеку с пакетом, и это заканчивается тем, что они сталкиваются головами.

– Простите! – извинение машинально срывается с языка.

– Ничего страшного.

Они выпрямляются, и, прежде чем парень сбегает, Сана успевает разглядеть его лицо. Смуглая кожа, почти как у нее, но в отличие от нее он не индиец. Может, откуда-то из Юго-Восточной Азии? Довольно привлекательный. Конечно, Сана здесь не за этим. Просто тяжело не обратить внимание на эти огромные глаза и линию подбородка.

Сана встряхивает головой. Нужно сосредоточиться. Но сосредоточиться на чем? Она даже не вполне понимает, зачем пришла сюда. Убийцы часто возвращаются на место преступления. Эта мысль ядом расползается по нутру. Сана вздрагивает. «Я не убийца. Не моя вина, что он умер. Он этого заслуживал. Наверное». Она снова вздрагивает. Боже, откуда только берутся такие мысли?

К счастью, дверь магазина снова распахивается, и звон колокольчиков вырывает Сану из водоворота мыслей. На нее смотрит пожилая женщина. Брови изогнуты высокой дугой, и взгляд словно говорит: «Я выгляжу отпадно, и не забывай об этом».

– Могу я помочь вам? – произносит она.

– Ох, да! Я… это «Всемирно известный чайный магазин Веры Ванг»?

Как только слова слетают с языка, Сане хочется пнуть себя. Потому что надпись прямо у нее над головой гласит гигантскими, призывно-красными буквами: «ВСЕМИРНО ИЗВЕСТНЫЙ ЧАЙНЫЙ МАГАЗИН ВЕРЫ ВАНГ». «Не будь многословной, милая, – звучит в голове голос мамы. – Лучше чего-то недосказать, чем наговорить лишнего». Маме должно быть видней, ее книги известны своей краткостью, а легионы фанатов изнывают в ожидании новых.

Женщина горделиво улыбается.

– Да, он самый. Ну и ну, такой занятой день. Столько новых посетителей!

Она заводит Сану внутрь. В маленьком, сумрачном магазине, кроме них, больше никого.

Сана переминается с ноги на ногу. Столько новых посетителей? То есть… она и тот парень, на которого она налетела? От этой мысли Сану вдруг переполняет грусть. Она озирается по сторонам. Очевидно, что «Всемирно известный чайный магазин Веры Ванг» переживает не лучшие дни.

– Сядь, сядь! Я сделаю тебе чай. Как тебя зовут?

Женщина, вероятно Вера Ванг, указывает на столики, после чего спешит за стойку.

Сана делает шаг к ближайшему из столиков и осторожно опускается на стул.

– Эм… Сана. Сана Сингх. Я здесь…

– Дай угадаю. Из-за мертвого тела?

Сана вздрагивает.

– Да. Я… я прочитала в газете и…

Вера кивает и указывает куда-то ей под ноги.

– Он там.

– Что? – Сана подскакивает. Затем смотрит, куда показывает Вера, и видит со смешанным чувством ужаса и облегчения, что на полу нарисован контур человеческого тела. Ладно, на самом деле его – то есть «мертвого тела» – здесь нет. Но сердце продолжает молотить по ребрам. Кажется, контур нарисован простым маркером. – Это вы… это полиция его нарисовала? По-моему, они используют скотч.

– Ах, полиция. Никакого от них толку, – Вера фыркает и насыпает чайных листьев в заварник. – Нет, конечно, это не они. Я сама. Хорошая работа, а? Очень близко к телу. Маркер иногда немного его задевал.

Сана таращится на нее.

– И полиция позволила вам это сделать?

– О, я делаю это, пока дожидаюсь их. Я даже делаю им чай, и все это до их приезда. И думаешь, они благодарны?

Повисает молчание, и Сана спешит заполнить паузу:

– Нет?

– Очень неблагодарны. – Вера наливает в заварник горячей воды и несет на подносе к столику. – Сядь, выпей немного чаю. Это Циемнь Хунча из провинции Анхой в Китае. Пробуй, – распоряжается она и наполняет чашку, такую крошечную, будто взяла ее из кукольного домика.

Сана делает глоток, и это кардинально отличается от всего, что ей доводилось пробовать, но в то же время в нем есть нечто неуловимо знакомое. Нотки дыма сочетаются с ароматом весенних цветов.

– Так успокаивает, – произносит Сана едва слышно и делает еще глоток.

Не успевает она опомниться, как чашка уже пуста, и Вера забирает ее, чтобы налить новую порцию.

– Итак, что я могу сделать для тебя, Сана?

– Ох, да, – Сане нужна секунда-другая, чтобы собраться с мыслями после такого чудесного чая. – Эм, я… у меня подкаст, – заявляет она.

Вера хмурит брови.

– Ох, милая. Пожалуй, у меня найдется один крем.

– Ой, нет, это вроде… радио в Интернете…

– Ага, – у Веры загораются глаза. – Великолепно, ты ведущая на радио?

– Вроде того, но это не совсем передача на радио. Я просто сижу и говорю в микрофон.

«Никогда не преуменьшай свою работу, милая, – шепчет в голове голос мамы. – Если ты не воспринимаешь ее всерьез, то и другие не будут». В последний раз, когда Сана восприняла себя всерьез, ей пришлось бросить учебу, так что, возможно, мама не вполне понимает, о чем говорит.

– Рассказываю о преступлениях, – торопливо добавляет Сана.

– Ага, и ты хочешь поговорить про человека, который умирать здесь, – Вера кивает и делает глоток из чашки. – А почему?

– Почему я хочу выпустить об этом эпизод? Наверное, потому что мертвый человек в чайном магазине – это как-то подозрительно, разве нет?

В самом деле? Сана понятия не имеет, но если речь заходит о Маршалле, дело не может не вызвать подозрений.

Вера пожимает плечами.

– Полиция так не думает. Они говорят, не похоже, что это убийство.

Не похоже, что это убийство. Сана кивает, стараясь сохранять безучастное выражение.

– Эм… вы могли бы рассказать, что вам известно об этом деле?

– Я говорю тебе, нет никакого дела. Полиция не сомневается, что он перебрать наркотиков, завалиться в мой магазин и умереть.

– Ясно. – Маршалл принимал наркотики? Сана не уверена на этот счет, но в случае с Маршаллом ожидать можно чего угодно. – И все-таки. Мне нечасто выпадает возможность лично поговорить со свидетелем чего-то подобного. А мне нужен контент. Ну, то есть… не в том смысле… Простите, это прозвучало так жутко.

– Так ты думаешь, в его смерти что-то подозрительно?

Ей кажется, или глаза у Веры действительно лукаво сверкнули? Складывается ощущение, будто за словами этой женщины кроется нечто большее. Как бы там ни было, нужно ступать осторожнее.

– Я… не вполне уверена, – говорит Сана, тщательно подбирая слова, – но мне кажется, из этого получится хороший сюжет.

Вера откидывается на спинку, и ее брови, кажется, подлетают вверх.

– Хм, – протягивает она и поглаживает подбородок.

Создается ощущение, что все это ей ужасно нравится, хоть и не вполне понятно почему.

– Парень, который был тут до тебя, он из «Баззфид». Он тоже думает, что это хороший сюжет.

«Баззфид»? С чего бы им интересоваться смертью Маршалла? Разве у них есть раздел криминальной сводки? Нет, это вообще не их профиль.

– Интересно, почему столько людей думают, что это интересный сюжет? – задумчиво произносит Вера.

– Расскажите, что вам известно о человеке, который умер в вашем магазине? – напоминает Сана.

Чем дальше Вера уходит от темы и чем больше размышляет вслух, тем сильнее заставляет нервничать Сану. Нет сомнений, что хозяйке магазина что-то известно. Она как будто знает, что Сана что-то скрывает. В то же время Сана чувствует, что сама Вера не желает делиться ценными сведениями.

– Что ж, я находить его утром, когда идти на прогулку.

– Как долго он пролежал здесь, прежде чем вы обнаружили его? В какое время вы его обнаружили?

– В пять утра. Я всегда рано встаю. А ты во сколько просыпаешься? – Вера щурится в ожидании ответа.

– Эм… рано. Значит, он пришел сюда в промежутке?..

– Что ж, я рано подниматься к себе, примерно в четыре часа. Спать не ложусь до восьми или девяти часов. Наверное, он приходить сюда потом, иначе я бы услышала.

Сану бросает в жар. Восемь или девять. Спустя всего несколько часов с момента их последней встречи. Ужас подкатывает к самому горлу, и Сану едва не выворачивает. Она заставляет себя сделать глоток горячего чая.

– А что он… на что это было похоже? Вы видели выражение его лица?

По лицу Веры пролегает тень.

– Ох, да. Очень несчастный. Такой потрясенный, такой ужас на лице.

Ужас становится непереносимым. Он был потрясен, напуган. Можно ли винить его в этом? Сану обдает волной ненависти к себе. Маршалл был сраным ублюдком, нельзя этого отрицать, но она не собиралась…

– Поэтому, – Вера заговорщически подается вперед, – лично я думаю, что его убили.

Она произносит это так запросто, что смысл сказанного доходит до Саны с задержкой. А когда это наконец происходит, у нее перехватывает дыхание. Она знает. Вера знает.

Вера переводит взгляд с лица Саны на ее руки и хмурит брови.

– Ох, милая, у тебя очень плохие ногти.

– Что? – Сана смотрит на свои ногти, обгрызенные до мяса, и в ужасе сжимает ладони в кулаки. Впрочем, какой смысл? Слишком поздно. Вера увидела ее ногти. Теперь-то она точно сложит два и два? По всей видимости, Вера из тех, от кого мало что ускользает.

Вера вдруг произносит:

– Кто это там? – И встает так поспешно, что стул, на котором она сидела, с грохотом опрокидывается, и они обе подпрыгивают.

Сердце едва не выскакивает у Саны из груди. Она оборачивается и замечает сквозь пыльные окна женщину с ребенком на руках. Вера уже направляется к двери, но успевает сделать лишь пару шагов, как женщина разворачивается и быстро уходит.

– Эй! – кричит Вера. – Вернись! Я вижу тебя!

Сана бросается к двери и наблюдает за поспешным бегством женщины. Даже с ребенком на руках незнакомка шагает на удивление прытко, и вот она уже на углу дома. Сана хочет догнать ее, но это выглядело бы слишком подозрительно. А после того, что произошло у них с Маршаллом, это нужно ей меньше всего.

Вера, не скованная подобными сомнениями, уже семенит вслед за незнакомкой. «Это шанс», – думает Сана и возвращается в магазин. Смотрит вокруг, на жуткий контур мертвого тела, затем на шкаф с бесчисленными ящичками. Сана понятия не имеет, что в них обнаружит, и даже не знает, что она вообще ищет, но, возможно, Маршалл оставил нечто такое, что послужило бы ей доказательством. Она подходит к внушительной стене с ящичками, делает глубокий вдох, после чего выдвигает один из них. В воздух поднимается пыль, и Сана откашливается. Внутри лежит диковинный корешок, серый и сморщенный.

– Это кордицепс.

Сана подскакивает и быстро задвигает ящик. Вера успела вернуться. Она чуть запыхалась после погони за женщиной, глаза смотрят пристально, но во взгляде нет осуждения, хоть Сана и попалась с поличным – скорее любопытство.

– Простите! – произносит Сана. – Мне просто стало так любопытно.

– Немного любопытства не вредит, – говорит Вера и добавляет с искоркой в глазах: – Только не забывать поговорку про любопытство и нос.

После такого Сана не может оставаться здесь ни секунды дольше. Торопливо продиктовав свой номер на случай, если Вера что-нибудь вспомнит, она спешит прочь из магазина, поворачивает за угол дома и только там дает волю слезам.