Он пред творцом благоговеет,
Что видит собственность труда;
Он с поля в дом – тут сердца други
Стеклись у врат и стали в круги,
Бегут и дети их туда.
А там чьи гласы раздаются
В конце селения всего?
С холмя, где воды чисты льются
Из недра мягкого его
И корни дуба омывают,
На коем горлицы витают,
Где всех приятностей собор,
Я вижу круг девиц прекрасных,
Невинных, милых и согласных,
Составивших прелестный хор.
Поют – сердца объемлет сладость!
Поют своих свободу дней,
Играют – взор тут видит радость
И торжество природы всей;
Среди восторгов их чистейших
Несется имя августейших,
Несется к самым небесам:
«О Александр! Елисавета!
Державные монархи света,
Вы дали жизнь и радость нам!»
Но вот на игры их приятны
Стеклися братия, отцы –
Все бодры, мужественны, статны
(Хотя под Лавровы венцы[6]).
Стеклись – объемлются, взирают,
Златую вольность прославляют
И тех, кто ону даровал:
«Чего желать друзья нам боле? –
Сказали все, – мы в сладкой доле,
Уже нам бог ее послал.
Умрем за честь и за свободу,
Один над нами властен царь.
Велит – пройдем сквозь огнь и воду,
Из лавр ему сплетем алтарь!
Смотри на нас теперь, вселенна!
Что может мышца свобожденна!
Что могут русские штыки!
Какой народ противу станет?
Мы все пойдем, и гром наш грянет –
Рассыплем вражески полки».
Ликуй, Стройновский! Плод твой спеет,
Монарх к тебе благоволит[7],
Народ за правду благ радеет
И имя всем твое твердит.
На небо гласы простираем,
Да узрим вскоре и познаем
Всю славу, счастие свое!
О ты, зиждитель царств всесильный,
Вонми наш стон к тебе умильный
И дай нам ново бытие.
1811