Read the book: «Тайна Урочища Багыш-Хана»

Все названия местности и имена героев вымышлены. Возможные совпадения – просто случайность…

Моим друзьям детства посвящается…

Пролог

Утробный гул, идущий откуда-то из самых глубин земли, заставлял от невыразимой, накатывающей волнами жути, шевелиться на голове волосы. Словно пробудившийся от тысячелетней спячки дракон, восстающий из своей берлоги-пещеры, издавал эти ужасные звуки, возвещая о своем приближении. И горы содрогались под поступью его громадных лап, от волочащегося по земле тяжелого хвоста. Темнота, скопившаяся по ущельям, стала клубами выплескиваться наружу, заливая все пространство кругом своим чернильным мраком. Где-то, совсем близко испуганно и тоскливо завыли шакалы. И в этот момент, мир, словно только и дожидавшийся этого воя, как некоего сигнала, сошел с ума. Земля под ногами заходила волнами, подбрасывая человеческие тела, словно сухие щепки в волнах бурливого горного потока. Шелест скользящих вниз осыпей заглушили раскаты падающих громадных валунов, летящих лавиной с самого верха склонов. От этого грохота закладывало уши. Все внутренности стягивало тугим узлом, и тело содрогалось в каких-то диких конвульсиях. Воздух сначала сгустился до смоляной вязкости, а потом взорвался, будто лопнувший огромный воздушный шар. И сразу стало нечем дышать. Ничего больше в мире не оставалось незыблемого и стабильного. Волной мелкого щебня «слизало» костер и место стоянки, словно его там никогда и не было. Крупные камни и осколки скал, словно снежная лавина, летели со склона, стремясь раздавить, сравнять с поверхностью земли, казавшиеся в этом хаосе, хрупкими и уязвимыми, беспомощные тела людей.

Один только, растущий на самом дне ущелья, огромный старый карагач стоял прочно и несокрушимо, раскинув по сторонам свои узловатые корни, впившиеся словно сильные, сухие пальцы древнего, но еще крепкого старца, в каменистую почву, и только вздрагивал всей кроной при каждом новом толчке разгневанной земли. Три человека укрылись возле его ствола, вцепившись закостеневшими от напряжения пальцами в растрескавшуюся от возраста серую кору великана, и расширенными от ужаса глазами наблюдали за свирепой яростью разбушевавшейся стихии.

Глава 1

Солнечный свет пронизывал листву скапливаясь в янтарных гроздьях созревающего винограда, делая похожими на маленькие лампочки каждую ягодку. Зажав пальцем страницу книги, я, прищурив один глаз, смотрела на игру света в густой зелени, мыслями унесшись в совершенно другой мир, в который мне вскоре предстоит отправиться. Школьные годы закончились, и мы вступали в иную, совершенно отличную от этой, жизнь. Сердце сладко замирало, словно на «американских горках», когда летишь в вагонетке с крутого подъема вниз. Было чуть-чуть страшно и… хорошо. Конечно, там уже не будет такого пронзительно-синего неба, на фоне которого снежные вершины Тянь-Шаня смотрятся словно величественное панно, созданное самим Творцом, таких гроздей винограда, пропитанных южным солнцем. Не будет и прежних друзей. И это было немного грустно. Но только, совсем немного…

Позади меня раздалось едва слышное шуршание, и под полог беседки, увитой виноградной лозой, отодвинув свисающие плети, вошла моя подруга Танька, с которой мы просидели за одной партой все последние школьные годы, деля, как говорится и горе, и радости напополам. Подстриженные до плеч светлые волосы, чуть вздернутый нос, усыпанный конопушками, которые ее, кстати, совсем не портили, прямой взгляд серых глаз, обрамленных длинными черными ресницами под кодовым названием «смерть парням», тонкие брови, изогнутые ровным полукружьем. Татьяна огляделась по сторонам строгим взором (хотя, на мой взгляд, смотреть там было ну совершенно не на что), и осуждающе хмыкнула.

– Баклуши бьешь?

По неведомой причине, почувствовав себя нашкодившим котенком, которого сейчас начнут тыкать мордочкой в расплывающуюся лужицу на блестящем паркете, я, заложив страницу в книге закладкой, убрала ее на небольшой столик, стоявший рядом с креслом-шезлонгом, и промямлила:

– А чего делать-то? Вот, классику перечитываю. В институте не до литературы будет… – И добавила нерешительно: – Наверное…

Татьяна неодобрительно покачала головой, а потом, словно спохватившись, торопливо проговорила.

– Я к тебе с предложением… – И замолчала, словно навсегда, разглядывая меня, как наездник разглядывает кобылу перед заездом, словно решая, годится она для такого дела или другую лошадь взять, пока не поздно.

А я затосковала. Последней инициативой подруги были утренние пробежки в горы. Нет, я, конечно, ничего против спорта не имею, но, вставать в пять утра и под бодрое сканирование на вдохе-выдохе «в здоровом теле – здоровый дух», носиться, будто за нами кто гонится, по нашим предгорьям, перепрыгивая арыки и попадающиеся под ноги булыжники, распугивая змей, ежей, сусликов и прочую мелкую живность, которые едва-едва успевали уворачиваться из-под наших ног, занятие, я вам скажу, еще то. И теперь, не ожидая ничего хорошего, я, разглядывая свои руки (там тоже смотреть было особо не на что), ожидала чего-нибудь подобного, если еще не хуже. Татьяна, закончив осмотр, небрежным жестом руки, сорвав кисточку винограда, плюхнулась в другое кресло, и тяжело вздохнула. Ее вздох можно было трактовать, как: «Что делать… Другого все равно нет, поскачем на том, что есть…» Прожевав несколько виноградин, задумчиво проговорила, решив, как видно, начать издалека:

– Я в этом году ни пастилы не приготовила, ни варенья урюкового. А у нас он здесь уже совсем отошел… – И кинула следующие две ягодки в рот, глядя пристально на меня.

Не понимая куда подруга клонит, я покорно согласилась, пробормотав эхом:

– Отошел… – И добавила на всякий случай: – И мы не успели набрать…

По непонятной причине, мое, совсем ничего, на мой взгляд, не значащее признание, вызвало у Таньки небывалый прилив энтузиазма. Забыв про виноград, она наклонилась ко мне поближе, и радостно возвестила:

– Так вот и я о чем! – И хлопнула свободной от винограда рукой меня по колену.

Все еще не понимая, куда она клонит, я настороженно спросила:

– И чего…?

Воодушевившись еще больше, она, положив недоеденную кисточку винограда на стол, и, придвинув свое кресло еще поближе ко мне, так, что наши колени стали упираться, почему-то, заговорщицким шепотом проговорила:

– Так, а в горах-то он еще не отошел… – И со значением поглядела на меня, будто сообщила только что о найденном кладе, до которого пока еще никто не добрался.

Наконец-то начав понимать, куда она клонит, я решила включить «дурочку».

– Ну, наверное… И чего…?

Раздосадованная моим поведением, а, точнее, моими дурацкими вопросами, Танька сердито проговорила:

– Ну ты чего изображаешь из себя курицу-то?! Все ведь поняла, а строишь… черте чего строишь из себя!!! – И сразу пошла на самый беспардонный шантаж: – Не хочешь, так и скажи!! Я тогда одна пойду!! – И схватив опять эту несчастную кисточку, принялась ее объедать прямо так, хватая ягоды губами.

Я тяжело вздохнула, и проговорила несколько подхалимским голосом:

– Ладно тебе, чего ты… Конечно, вместе пойдем… – И заинтересовано спросила: – А куда пойдем-то?

Татьяна, обрадованная моей внезапной покладистостью, опять придвинулась ко мне, и торопливо заговорила:

– У нас соседка с сыном позавчера в горы ходили, так две огромных корзины урюка притащили. Думаю, уже все, что близко, обобрали давно. Знаешь, мне тут подсказали одно местечко… – Она замерла в паузе, загадочно мерцая на меня своими серыми глазищами, видимо ожидая от меня вопрос по поводу «местечка». Но я, все еще продолжала, по неведомой мне самой причине, вредничать, поэтому, спрашивать не стала, а уставилась на нее со всей серьезностью, на какую только сейчас была способна. Подруга нахмурилась, и, не дождавшись от меня вопроса, продолжила: – Пойдем с ночевкой, я палатку возьму, провизии какой-нибудь. Заодно и время хорошо проведем напоследок. – Видимо, словно «напоследок» подругу смутило. Прозвучало оно точно так, словно мы расстаемся навсегда. Она погрустнела, шмыгнула носом. Неужто реветь собралась? Я глазам своим не поверила! Заглянула ей в лицо, собираясь что-то срочно предпринимать. Правда, на этот случай в моем арсенале ничего подходящего не было. Да я за всю нашу жизнь ни разу не видела, чтобы Танька плакала! На меня стала накатывать легкая паника. Но тут, слава тебе…, подруга взяла себя в руки и преувеличено суровым голосом спросила. – Мать-то тебя отпустит?

Я пожала плечами, обрадованная, что катастрофы не случилось, и беспечно ответила:

– Так некому не пускать! Мама на две недели на курсы повышения квалификации укатила. Так что…, – я развела руками, – … свобода…!

Татьяна деловито кивнула, и подытожила:

– Чудно… Мои, сама знаешь, «в поле». Вернутся только к снегу. – Ее родители были геологами, и кровиночку свою видели довольно редко. «Кровиночка», кстати, особо об этом не сожалела. Так что, к самостоятельности мы с ней были приучены с пеленок, можно сказать. Собрав в кучку исходные данные, она деловито продолжила: – Значит, завтра и двинем. Нашим, когда вернутся, сюрприз будет в виде урюка. – Потерла она ладошки от предвкушения, то ли предстоящего сбора урожая, то ли предстоящего сюрприза. Затем вновь посуровев лицом, строго проговорила: – Но учти, идти далеко. Зато, говорят, не место – райские кущи! – И видимо в отместку за мое поведение, так и не назвав места, где эти самые «райские кущи» находятся, с ехидной улыбкой добавила: – Короче… Собирайся, завтра за тобой зайду часиков в пять.

Я поморщилась, и забыв про свою вредность, заныла:

– А попозже нельзя? Чего тебя на пяти часах утра-то заклинило? На пробежку в пять, за урюком опять в пять? Мы что, опаздываем куда? Тем более, что с ночевкой…

Танька поднялась с кресла, и, строго глядя на меня сверху вниз, отрезала:

– Кто рано встает – тому Бог подает… В общем, я пошла. А ты тоже, не рассиживайся. Соберись как следует.

Она уже переступила через порог беседки, когда я ее спросила:

– Юрку с собой позовем?

Занесенная для следующего шага Танькина нога зависла в воздухе. А я мысленно подобралась, готовясь к длительному спору. Подруга вздохнула тяжело, поставила ногу обратно, развернулась всем корпусом ко мне, сморщилась досадливо, и спросила голосом первой христианки на арене римского цирка:

– На кой нам Юрка-то?

Тут следовало пояснить, что Юрка был нашим другом. Точнее, он больше был моим другом, а Таньке его приходилось терпеть. То ли и вправду не нравился он ей, а может и влюблена была. Кто же ее разберет? Но возьмись я ей делиться своими догадками на этот счет, Танька бы обиделась на меня смертельно, а ссориться с подругой я никак не хотела. Поэтому, и держала свои мысли при себе.

Про Юрку надо сказать отдельно. Высокий, плечистый, с круглой, как у колобка головой, коротким ежиком коротко стриженных темно-русых волос и смешно торчащими ушами, которые с самого детства ни капельки не изменились, он был весельчак, хулиган и балагур. Но его голубые глаза всегда оставались серьезными и печальными. В отличие от Татьяны, с которой мы с пятого класса за одной партой, пробежки в горы, учеба езды на велосипеде и все прочее, с Юркой мы дружили еще с того времени, когда сидели вместе на горшках. Ну, то есть, сидели, конечно, по разным комнатам, и даже по разным домам… Тьфу, ты, совсем запуталась!! В общем, жили мы по соседству, и у нас с ним в один год случилась беда. У него умерла мама, а у меня умер папа. Оставшимся нашим родителям было не до нас с их горем, и мы с ним были предоставлены сами себе. Возможно, именно это нас и сплотило.

Он считался отъявленным хулиганом и завзятым троечником. И что меня, девочку-отличницу, умницу и красавицу, спортсменку-комсомолку, могло с ним связывать? Над этим вопросом головы ломали не только наши учителя. Ничего путного людям в голову не приходило, и все решили, что мы с ним брат и сестра в каком-то там колене. Мы никого в этом заблуждении не разуверяли. Зачем? Что мы могли объяснить? Что мы, словно два котенка, выкинутых на улицу, находили утешение и защиту друг в друге? Вряд ли кто-нибудь это мог бы понять. А Юрка, действительно, был мне, как брат.

Сначала ловить, а потом и ездить без седла на бесхозно бродящих по нашему поселку ослах, лазить по деревьям, в кровь сдирая ладони о сухую кору и сучки, воровать в соседском саду яблоки (хотя, в своем их было немеряно), стрелять из рогатки мелкими желтыми ранетками, которые росли повсюду и подсовывать учительнице биологии в ее сумку лягушек – этому всему научил меня Юрка. Потом у него появилась первая любовь, и, сидя на ветке старой раскидистой шелковицы, он шепотом поверял мне «страшные» тайны о первом поцелуе. Потом у него этих «любовей» было, хоть бреднем вытаскивай. И каждый раз он прибегал ко мне то с радостной вестью, то с горестными рыданиями. Разумеется, рыданиями не в буквальном смысле этого слова. Как он сам любил говорить (подозреваю, слямзил эту фразу из какого-то фильма, потому как книг читать не любил, в отличие от меня), «мужчины не плачут, мужчины огорчаются».

В общем, жили, что называется, не тужили. Юрка после восьмого класса из школы ушел, и отправился в техникум. Приезжал на каникулы невозможно взрослый, гордый и дерзкий. Но, как и прежде, всеми своими похождениями он неизменно делился со мной. А его голубые глаза, по-прежнему, были серьезными и грустными. В общем, Юрка был родным для меня человеком.

И теперь, я пыталась объяснить, «на кой» нам Юрка в нашем предстоящем походе.

– Ну, во-первых, – вдохновенно начала я перечислять, – сама сказала, идем далеко. А это, все-таки, горы. А вдруг зверь какой дикий на нас нападет? Мало ли? – И посмотрела на Татьяну исподтишка, чтобы проверить, как на нее повлиял мой аргумент.

Татьяна хмыкнула, и насмешливо проговорила:

– Ну если только какой-нибудь совсем никудышний зверь, который не в своем уме. Потому как, в здравом рассудке на тебя ни один зверь не рискнет напасть…

Я ее ехидное замечание решила оставить без комментариев, сама удивляясь собственной покладистости, но продолжила уже более суровым голосом:

– Во-вторых… Мужское плечо рядом – это дорогого стоит в любой ситуации. В конце концов, если мы много урюка наберем, его же как-то тащить придется. И Юрик тут будет как нельзя кстати. – И, плюнув на все дипломатические фортели, я прямым текстом закончила: – И, в конце концов, мы все разъезжаемся по разным концам, когда еще вот так, всем вместе удастся у костерка посидеть, на звезды посмотреть?! – И как козырного туза, выдвинула свой последний аргумент: – Да и, наверняка, Юрка гитару возьмет…

Это был даже не просто козырный туз, это был, можно сказать, беспроигрышный вариант, так сказать, джокер. Татьяна обожала слушать Юркины песни, между прочим, собственного его сочинения. Подруга еще раз тяжело вздохнула и милостиво махнула рукой:

– Ладно, зови… – И королевой выплыла из беседки.

Я, не тратя времени даром, тут же рванула к Юрку, сообщить ему радостную весть: он идет «далеко» с нами за урюком. Юрка, к моему разочарованию, особой радости по этому поводу не выразил. К тому же, ему не понравилось время нашего завтрашнего «выступления». Досадливо сморщившись, он проворчал:

– Вечно твоя Танька ни свет, ни заря… Каникулы же! Выспаться, отдохнуть, и все такое прочее. Она что-нибудь об этом слыхала, о каникулах, я имею в виду и о выспаться?

Вопрос, конечно, прозвучал, как риторический, но за подругу мне стало немного обидно. И я, совершенно позабыв, как недавно сама среагировала на ее ультимативное заявление, что выходим в пять утра, кинулась на ее защиту.

– Да ладно тебе… Как со своими девчонками до пяти утра по садам, да улицам шастать, так это ничего, а как с родными одноклассницами на благое дело, так тебе, значит рано?! Права Танька! Если идти далеко, то выходить надо по холодку. И в пять утра – это самое то!

Зная мою прилипчивость, друг отмахнулся рукой и ворчливо проговорил:

– Ладно, ладно… Понял я… А куда идем-то хоть?

И тут я поняла, что забыла уточнить название того места, куда мы идем. В памяти осталось что-то такое, наподобие «райского места», но это точно было не название, а, скорее, эмоция. Я сконфужено пожала плечами, и виновато проговорила:

– А бес его знает… Точнее, Танька знает. А я не спросила даже… – А потом, на меня опять накатила волна энтузиазма, и я весело закончила: – Какая разница – то?! Главное, что все вместе, как в старые добрые времена…

К моему радостному удивлению, Юрка вредничать не стал, и легко, с улыбкой проговорил:

– А и правда… Никакой! А то ведь скоро разъедемся…

От избытка эмоций, я обняла друга за шею и расцеловала в обе щеки.

Покончив со всеми уговорами-разговорами, я отправилась собираться в поход, понимая, что дело это ответственное, и подойти к нему стоило со всей возможной серьезностью. Горы – это вам не в березовой рощице на прогулку выйти. Горы – это горы!

Глава 2

Рассвет еще только намекал на свое приближение, а Татьяна уже стояла на пороге и придирчиво разглядывала мой собранный рюкзак. Собственно, смотреть там было особо не на что. Туго свернутое верблюжье одеяло (в горах ночью довольно прохладно, если не сказать, холодно), теплую куртку, несколько банок консервов, пачка гречневой крупы и немного картошки с луком. Соль, спички и прочую мелочь, она своему контролю подвергать не стала. Довольно хмыкнув, показала на старый бинокль, висевший на кожаном ремешке у нее на шее, и с затаенной гордостью проговорила:

– Батин, старый… На окончание школы подарил. – И погладила его с нежностью по потертому чехлу.

Спрашивать Татьяну, на кой ей бинокль, я сочла неразумным. Пусть будет. Может она горных архаров в него собралась разглядывать, а может звезды ночью. Я, вскинув рюкзак на плечо, проговорила оптимистично:

– Ну что, вперед?

Мой оптимизм в пять утра объяснялся очень просто. Была у меня такая черта характера: меня будоражила дорога. Не какая-то конкретная, а вообще, дорога, любая. Поставив ногу на нее, я уже не могла бороться со своим неудержимым желанием заглянуть за горизонт. Мы вышли со двора. Я тщательно закрыла калитку, наказав сидевшему на ее столбике коту по кличке «Маркиз»:

– Ты тут смотри за домом. С домовым не ссорься. В общем, хозяйство на тебя оставляю… – Кот сдержанно мяукнул, словно отвечая на мои слова. К слову говоря, почему «словно»? Он и отвечал, был скотинкой вредной, упрямой, своенравной и весьма умной.

Татьяна наш диалог выслушала со спартанским терпением, только негромко хмыкнул. Наши с котом отношения ее всегда приводили в недоумение. «Ты с ним, как с человеком…», – говорила она насмешливо. На что я отвечала, что мой Маркиз поумнее некоторых людей будет. В общем, мы вышли на дорогу, ведущую в обход садов прямо в горы. Танька, покрутив головой, недовольно проворчала:

– Ну… И где твой Юрка?

Я решила не задираться с подругой. Моего хорошего расположения духа в начале пути не могло поколебать ничто, даже и ее ехидство, поэтому я просто ответила:

– Мы договорились, он нас будет ждать у граничного камня.

Все еще вредничая, она, не скрывая иронии, пробурчала:

– Буду приятно удивлена, если он не опоздает. Разгильдяем был, им и остался…

А я про себя подумала, что тут дело нечисто. Танька точно влюблена в Юрика, недаром так к нему цепляется.

Пройдя сады, мы еще издали увидели граничный камень. Огромный гранитный валун, напоминающий пограничный столб (отсюда и название такое) возвышался на фоне светлеющего неба. Фигуры человека рядом не наблюдалось. Зато, четко был виден силуэт осла, какой-то невообразимой формы. Подойдя поближе, я поняла, почему у осла были видны какие-то выпирающие гугли с обоих боков. Бедное животное было загружено двумя довольно увесистыми тюками. А вот Юрки видно не было. Танька критичным взглядом оглядела осла, и довольно хмыкнула:

– Ну и что я говорила? Юрка твой в своем репертуаре! А сам-то где, баламут? – Чуть не плюнула с досады она.

Я покрутила головой. Юрки, и впрямь, видно нигде не было. Вдруг, из-за камня послышался тихий перебор гитарных струн. Я обрадованно, словно нашла сто рублей в рейсовом автобусе, возвестила:

– Да, вот он, тут, родимый! – И потом, чуть тише, чтобы Юрок не услыхал: – Вот видишь? А ты все, «разгильдяй, разгильдяй»!

Но судя по кислому выражению ее физиономии, ни мои слова, ни присутствие друга в назначенное время на оговоренном месте, не переубедили Татьяну в сложившимся у нее мнении о моем друге.

Мы обошли камень, и увидели, что Юрка, привалившись спиной к камню, сосредоточенно что-то мурлычет себе под нос и не обращает на нас ни малейшего внимания. Подошла поближе и, почему-то, шепотом спросила:

– Юр, ты чего?

Друг нетерпеливо мотнул головой и пробормотал скороговоркой:

– Не мешай… Музу спугнешь…

Танька, которая до этого тоже рядом со мной тянула шею от любопытства, плюнула в сердцах.

– Все, идем… Мне этот цирк… – Она, не договорив, махнула рукой и бодро зашагала вперед.

Я, прошептав Юрке: «Догоняй…», кинулась вслед за подругой, на ходу пытаясь оправдать друга.

– Чего психанула-то? Видишь, на человека вдохновение напало. Тебе же нравятся его песни. Пускай себе… Что случилось-то? Сейчас досочиняет и догонит…

Татьяна, сердито сопя, словно я несколько раз подряд отдавила ей нарочно ногу, пробурчала:

– Непутевый, он и есть – непутевый! Вот скажи на милость, за каким лядом он приволок этого осла?!

Я пожала плечами, удивляясь, что подруга не понимает таких очевидных вещей. Только открыла рот, чтобы терпеливо объяснить ей причину подобного поведения Юрка, как позади нас раздался насмешливый голос друга:

– Вы же за урюком собрались? А тащить обратно ваши сумки с урожаем кто будет? – И не дожидаясь наших ответов на свой, в общем-то, риторический вопрос, миролюбиво закончил: – То-то же! А так… Животина бесхозная. Ему все равно где гулять, так пускай с нами гуляет, заодно и труд наш облегчит.

Юрка догнал нас, и, идя рядом, задал вопрос, который мне самой следовало уже давно задать подруге:

– Так куда идем, девчонки? Точный план имеется? Или так, куда Бог на душу положит?

Татьяна, все еще не желающая признавать очевидной правоты и логики друга, сердито проговорила:

– В урочище Багыш-Хана идем…

Юрка, не удержавшись, длинно присвистнул, а я, споткнувшись о не вовремя подвернувшийся камень, чуть не сбила Таньку с ног. Приняв обратно устойчивое положение, спросила с недоверчивым удивлением:

– Куда, куда? В урочище Багыш-Хана? Я правильно поняла?

Татьяна остановилась и с вызовом ответила:

– Ты поняла правильно. А что вас смущает? Или в бабкины сказки верите до сих пор? – И не дожидаясь от нас ответа, продолжила запальчиво: – Конечно, путь не близкий. Но зато, там урюка – просто завались. Самый крупный и сладкий там растет. А из-за дурацких суеверий его туда никто собирать не ходит. Вот я и подумала… А что, есть возражения?

Возражений не было. Кому было охота признаваться, что все еще верит в «бабкины сказки»?

Обведя нас своим «орлиным» взглядом, по-видимому, все еще стараясь обнаружить в нас те самые возражения, подруга направилась дальше, почему-то сердито сопя. Сердилась она, скорее всего, на себя саму, но, даже если бы ее прямо сейчас начали резать на кусочки, ни за что бы в этом не призналась. А у меня как-то стало не очень с энтузиазмом. Об этом месте болтали всякое. Люди там пропадали, а еще, ночами пастухи, пасущие отары овец в горах неподалеку, видели в той стороне какой-то странный свет. Овцы, даже отставшие от стада, никогда туда не заходили. Дойдя до определенного места, они словно на невидимую стену натыкались, при этом принимались блеять, словно им под хвост засовывали провод в двести двадцать вольт. Собаки, если оказывались рядом с этим местом, принимались жалобно повизгивать, скулить и поджимать хвосты, стараясь как можно плотнее прижиматься к хозяйским ногам. Чего было в этих рассказах больше правды или выдумки, стремящейся как-то разукрасить свою повседневную, обычную жизнь, сказать было трудно. Тайны всегда будоражили воображение человека, вносили в его душу остроту, как крепкий кайенский перец изменял вкус пресной еды, заставляя сердце сжиматься от жути и восторга одновременно.

Не могу сказать, что я верила всем этим россказням, которые ходили в отношении урочища, но свято помнила максиму моей бабули: не бывает дыма без огня. Но ныть и канючить о том, чтобы поменять планы нашего маршрута, не стала. Во-первых, это было совершенно бесполезно, зная Татьянин характер, а во-вторых, признаться не то что друзьям, но даже и себе самой, что я чего-то боюсь, было равносильно … В общем, сама себя уважать перестану. Но на состояние духа все эти противоречия, безусловно, оказывали свое негативное влияние. Мое хорошее настроение, словно осел языком слизал. Но я продолжала шагать за подругой, стараясь не думать о плохом.

Понятно, почему Татьяна мне вчера об этом ничего не сказала. Я бы постаралась ее переубедить. Впрочем, думаю, и в этом случае результат бы остался прежним. Пытаясь подстраивать свое дыхание под шаг, вдруг, совершенно неожиданно, в противоречие моим недавним размышлениям, поймала себя на мысли, что мне вот сейчас, прямо в эту самую минуту, захотелось посмотреть на это урочище, хоть из-за камушка, хоть из-за кустика. Узнать, что же такого в этом месте, что при одном только его названии противный холодок плохого предчувствия начинал скручиваться коварной змеюкой в районе солнечного сплетения.

К одиннадцати часам мы уже преодолели порядка пятнадцати километров, и решили остановиться на привал в ущелье, на берегу горной реки. Место выбрал Юрка. То есть как, выбрал. Влез на плоский камень, похожий на огромный блин, который лежал частью на берегу, а частью уйдя в воду, покрутил своей круглой головой и провозгласил:

– Вот здесь и остановимся…

Танька, от вредности своего характера хотела, было, возразить, но глядя на окружавшую нас красоту, вынуждена была молча согласиться. Да у нее язык просто не повернулся сказать свое веское «нет». Оно и понятно… Красота здесь была, действительно, невообразимая. Горная речушка несла с шумом свои прозрачно-голубоватые воды, грохоча по дну камнями. В ее чистых струях, ловящих на перекатах солнечные лучи, в небольших прибрежных заводях изредка мелькала серебристой чешуей речная форель. Берега речки заросли густыми колючими кустарниками шиповника, ежевикой, дикой яблоней и облепихой, и все это затягивал словно плотной паутиной разросшийся до невозможности хмель, превращая берега, в монолитные зеленые стены, словно укрепления древнего замка.

Юрка, завидев мельтешащую в небольшой заводи рыбу, кинулся к своим тюкам, и начал доставать удочку, которую не забыл прихватить из дома. Осел вдруг, заглушая грохочущий шум воды, душераздирающе заорал, заставив нас с Татьяной подпрыгнуть от неожиданности. Подруга даже схватилась за сердце. Юрка весело прокричал, стараясь переорать и осла, и реку:

– Пить хочет, скотина! Нюська, напои пожалуйста, а у меня во, – он потряс удочкой в воздухе, – добыча наклевывается!

Тут следует пояснить, что Нюська – это я. Вообще-то, меня зовут Анной. Как-то Юрка услыхал однажды, как моя бабуля называла меня Нюсей. Ему это очень понравилось, и с этого момента, он никак иначе меня больше уже не называл. Татьяна, наверное, назло Юрку, упрямо продолжала называть меня Анютой. Пару раз я ей намекнула, что мне не нравится, когда она меня так зовет, тогда уж лучше Анной, на что подруга отрезала, что своего имени в любых его интерпретациях стыдиться не стоит. Спорить с ней было бесполезно, и я махнула рукой. Да, хоть горшком, лишь бы в печку не ставили! Волосы у меня пепельно-русые, немного волнистые, и по этой причине, торчавшие в разные стороны, как говорится, куда черт положит. Поэтому я их, по детской привычке, заплетала в две косы. А глаза зеленые. Иногда, когда я очень злилась, они могли стать карими, или даже почти черными, но такое случалось крайне редко. Характер у меня был незлобивый и покладистый. Хотя, бывали моменты, когда я могла упереться не хуже того осла. И уже тогда, как говаривала Татьяна, туши свет, кина все равно не будет. Правда, подобное со мной случалось довольно редко, поэтому, отнести данную черту своего характера к недостаткам я не спешила.

Итак, выполняя просьбу друга, взяв ослика за повод, я потащила его к воде. Именно, что потащила. Он упирался всеми четырьмя копытами, из чего я сделала вывод, что не очень-то он и хочет пить. Пока я возилась с этой непослушной скотинкой, Танька, как заправский командир партизанского отряда, влезла на камень, и принялась оглядывать окружающие нас склоны в свой замечательный бинокль. Длилось это недолго. Спрыгнув с камня, она, с непонятным огорчением, пробурчала себе под нос:

– Никого…

Я усмехнулась.

– А кого ты ожидала увидеть?

Подруга пожала неопределенно плечами, и ответила так же неопределенно:

– Да хоть кого-нибудь…

Настаивать на более подробном ответе я не стала. А Татьяна, глянув хмуро на Юрку, который уже готовился забросить удочку в воду, проорала (не иначе как из вредности):

– Ты там надолго не раскладывайся! Пол часика отдохнем – и в путь!

Юрка сделал вид, что Танькиных воплей не услышал. А я миролюбиво проговорила:

– Чего ты… Мы же не на спринтерской дистанции. Пусть половит. Глядишь, на ужин свежая форель, запеченная в глине, будет.

Подруга презрительно вскинула брови, и пробурчала:

– Дождешься от него… – И стала вытаскивать из своего рюкзака бутерброды.

Спорить я с ней не стала. Если честно, утомили меня их взаимные щипки и ужимки. И я решила: пускай сами разбираются! Не буду я больше никого и ни в чем убеждать! Не успели мы откусить по кусочку от своих порций, как со стороны реки раздался восторженный вопль, больше похожий на победный клич индейцев. Юрка, чуть не ломая ноги о прибрежные камни, бежал к нам, а в руке у него на леске трепыхалась довольно приличная рыбина. Пока он был еще не совсем рядом, я, не удержавшись, ехидно бросила:

– А кто-то говорил, мол, не дождешься… – На что подруга только сурово нахмурилась.

Рыба была торжественно завернута в большие листья мать-и-мачехи, и прибрана в сумку. Мы уже дожевывали свой завтрак, когда Юрок, с набитым ртом, спросил:

– А кто такой был, этот Багыш-Хан? Почему то место так назвали?

Татьяна посмотрела на него с легким сожалением. Весь ее вид словно говорил: «Ну что с него взять, троечник…» Чтобы не вызывать новую волну едких замечаний, я торопливо проговорила:

– Это древняя легенда гор. Жили здесь в незапамятные времена муж Тянь-Шань и его жена, красавица Иссык. Детки у них были. В общем, все было бы у них хорошо, если бы, недалеко от них не простирались владения этого самого Багыш-Хана. Слыл он черным колдуном. Однажды, проезжая мимо юрты Тянь-Шаня и Иссык, увидел хан красавицу, и влюбился в нее. Нет… Точнее, не влюбился, а возжелал. Потому что любовь предполагает совсем другие чувства и эмоции. И вот, когда Тянь-Шань пас далеко от дома свои отары, велел Хан своим нукерам выкрасть красавицу Иссык. Вернулся пастух домой и не застал там жены. Тогда он кинулся в погоню. Выслал против него злобный колдун несметные полчища, но разметал богатырь всех приспешников хана. Испугался колдун, превратился в орла, схватил Иссык в когти и взмыл высоко в небо. А на Тянь-Шаня наложил заклятье, чтобы тот превратился в камень. Чувствуя, как каменеют у него ноги, богатырь вложил стрелу в лук и выстрелил в Багыш-Хана. Стрела достигла цели, ранив колдуна в крыло. Разжал он когти, выпустив женщину и проклял ее вслед, пожелав, чтобы стала она водой и ушла под землю. Ну, это из серии «так не доставайся же ты никому». Но муж Иссык рванулся изо всех сил, чтобы успеть поймать жену, и окаменел. Вот так, он превратился в эти горы, а она стала хрустально-чистым озером в его ладонях…