Read the book: «Ришка и Перунов цвет»
Глава 1
– Ой ли, ой ли, чужачка-чудачка приехала, то-то дождь с утра землю полил! Неужто счастья своего в Купальскую ночь сыскать хочешь?
Напрасно я надеялась до вечера остаться незамеченной. Чересчур долго в городе жила, поглупела девка, нюх к деревенской жизни потеряла…
И ведь приехала в бабушкин дом засветло, до выгула коров, и ворота тяжелые деревянные, за которые машину загнала, легко отворились, не издав ни скрипа, ни треска, мне и сил то прилагать не пришлось!
А таки заметили…
Впрочем, нет тут ничего удивительного! Маруська с детства росла достойной преемницей "войск сплетни и скамейки", не дававшим житья всем непутёвым девицам нашей деревушки.
Я, разумеется, средь своего поколения возглавляла сей список…
– А ты, Маруся, погляжу, больно о моем счастье печёшься! Уж сколько лет знакомы, а ты все туда же! Не бережёшь себя, змеюка ты подколодная!
Девушка лишь зашипела, губы, подведённые алой помадой, презрительно изогнулись. Красивая она девка, тут спору нет: белолицая, чернобровая, и волосы им под стать через покатые плечи толстой косой свисают. Фигура ладная – что спереди, что сзади есть, где глаз задержать, но характер… Но мужики табунами за ней бегают, языки друг другу затаптывают.
Кумушки соседки с детства нас с ней ровняли, да всë не в мою пользу. Не так стройна была, не так миловидна, да и русая коса смотрелась тускло на фоне Маруськиной черной гривы.
Лет десять мне было, когда мы с родителями в город перебрались, но я у деда и бабушки тут часто бывала, особенно как старше становилась – каждые выходные ездила!
А сравнивать всё не переставали, а уж когда узнали, что я в единоборства подалась, да успехов там добиваться стала….
Уже ни камушек тех в живых нет, ни дедушки с бабушкой, а Маруська вознеслась от многолетней похвалы, оперилась, и теперь всякий раз их дело продолжать пытается.
Безуспешно, правда…
– Ох, Ришка, ты бы помягче была, посговорчивей, а то тридцатник скоро стукнет, а ты всë в девках ходишь!
– Ты права, Маруська, непутëвая я, как ни глянь. А у тебя-то каково оправдание? – спросила я, невинно улыбнувшись.
Маруська вспыхнула да ногой притопнула – да так, что едва не расплескала молоко из трехлитрового бутыля, который в руках держала!
– Ты, Ришка, учти: под ногами у меня сегодня не путайся! На костëр да на речку хочешь – приходи, но в поисках мне не мешай, не то…
– Погоди-погоди, в поисках? – Я, как ни сдерживалась, таки прыснула. – Уж не цветок папоротника ты отыскать вознамерилась? Фу ты, ну ты, Маруська, седина в косу, а всë в сказки веришь!
– Я тебя предупредила! Мне баб Фëкла сказала, что сегодняшняя ночь для меня в алый окрашена, стало быть, повезëт мне! Помешаешь – несдобровать тебе!
– То-то и грозишься ты мне, стоя на другой стороне улицы! Или просто подойти не можешь? Так-то оно так, ворота из рябины сбиты, всякую нечисть отпугивают.
Маруська задрала нос и была такова, а я, посмотрев ей вслед, закрыла ворота и вздохнула, наконец, полной грудью. Дом, милый дом. Квартира в городе так и не стала мне родной, зато стоит приехать сюда, стоит ступить за порог – как все тревоги испаряются, словно роса под лучами теплого солнца!
Правда, этим летом всë иначе, и возврата к былым временам, увы, не будет…
Я прошла вдоль заросшего травой огорода, мимо ныне пустующих сараев и клеток, где еще в том году жили кролики да куры, и сердце сжалось от внезапно нахлынувшего горя.
В конце прошлой осени не стало бабушки – она просто легла спать и больше не проснулась, и дед, не выдержав тоски по той, с кем прожил шестьдесят два года, ушёл вслед спустя каких-то четыре месяца. Дом этот на маму был оставлен, но она на меня его отписала, сказала тяжело ей в него возвращаться, близка она была с родителями…
Для меня приехать сюда тоже стало испытанием. Еще месяц назад я не представляла, как приеду и не увижу бабушку, кормящую кур, и деда, подвязывающего помидоры на грядках. Но вдруг поймала себя на мысли, что коли не вернусь, коли предам это всë забвению, позабуду и прививших мне любовь к родной земле.
А потому приняла решение перебраться сюда.
Деревня у нас развитая, поля засеваются, много средств вкладывается в развитие сельского хозяйства, есть газ, водопровод и, что главней всего для моей удалённой работы – интернет, так что…
– Принимай, Домовой-Дедушка, буду я теперь с тобой жить-поживать, – сказала я и поклонилась, едва переступив порог дома, и первым делом достала из пакета угощение. – Вот тебе молоко да краюха хлеба, да конфеток возьми. До бабули мне далеко, но буду стараться, так что не серчай, если что не так сделаю.
Распаковка вещей да облагораживание заняли добрых четыре часа, и наведя, наконец, порядок, я уже собиралась лечь подремать, чтобы вечером свежее быть да не уснуть у костра еще до полуночи, как вдруг со двора послышался лязг калитки и шаркающие шаги, а спустя несколько мгновений дверь в дом отворилась.
Я закатила глаза и пошла встречать гостя. При всей моей любви к деревенскому образу жизни, эту традицию – вход в чужой дом без спроса – я пресеку на корню!
С завтрашнего дня, а то сейчас уже куда в шею гнать, не красиво…
– Здорова будь, девица! Принимай гостью и дары к столу своему!
– Проходи, баб Фёкла, располагайся. Ну и нанесла ты, к чему?!
– А как мне хозяюшку новую привечать прикажешь? Негоже с пустыми руками-то в гости идти!
Старушка была маленькой и юркой, с виду – килограмм пятьдесят сухостоя, а то и меньше, а сил столько – с быком осерчавшим ладу даст! Я забрала бутыль молока да миску яблок и понесла на стол, а бабулька всё на месте стояла.
– Ты почему у порога всё, не проходишь? – крикнула я из кухни.
– Зацепилась за гвоздь в лутке, девонька, помоги-ка.
Странно, что я не зацепилась, я ведь выше, да и в плечах куда шире. Пришлось повозиться, невесть откуда взявшийся гвоздь прямо-таки прошил рукав тёмно-зелёного платья старушки, и после извлечения на нём осталась неприглядная дырка. Однако гостья, казалось, и вовсе позабыла о своей беде, то и дело оглядывалась, осматривалась, будто отыскать чего хотела.
Меня это насторожило, однако же виду не подала, лишь посетовала, что такая неприятность случилась.
– Не кори себя, девонька, осерчал на меня домовой ваш, давно осерчал, не по нраву я ему, вот и не впускает меня.
– Да быть того не может, совпадение это…
Старушка вперилась в меня острым взглядом, и улыбка её стала дерзкой, с хитринкой, как у базарных цыганок.
– Нежели не слыхивала ты, что болтают в округе? Ведьмой меня кликают, колдуньей. Вижу, по лицу вижу, нет в тебе веры в чудеса да магию.
– Отчего же нету, есть. Верю и в духов домашних, и в духов природы, во многое верю, а в людские пересуды – нет. Кумушки, если помнишь, и обо мне языками чесали, да всё больше ересь всякую.
Но хоть говорила я весело, на душе как-то тяжко стало, тревожно. Слышала, многое говорили о баб Фёкле: и что черти у ней в сенях под свечами танцуют, и что те, кто в немилость к ней попадают, исчезают потом бесследно. Бабушка всегда учила гнать от себя мысли чёрные, но коли подумать…баб Фёкла ведь ни разу на моей памяти к бабушке в гости не приходила…
Что ж сегодня повадилась?..
– Пойдёшь вечером на гуляния? – скрипучий голос гостьи вырвал меня из раздумий, и я растеряно кивнула. Баб Фёкла положила сморщенную руку поверх моей, моё тело отозвалось табуном мурашек, что соседка, как видно, расценила по-своему. – Неужто руки у меня холодные, ягодка?
– Есть немного. Схожу, погуляю, если не усну раньше. Хотела лечь поспать как раз перед твоим приходом…
– Ну тогда пойду я, отдыхай! Вечер сегодня особенный, глядишь, и отыщется то, чего ты совсем не ждёшь, – добавила гостья хитро, постучав по моей руке.
Я скептически хмыкнула.
– Уж не про мифический папоротник ты мне говоришь? Маруську уже надоумила искать его, так и меня заодно? Ну нет, на пути этой фурии я не встану, больно надо! Я сегодня не в настроении биться, особенно за сказки-рассказки.
Баб Фёкла потянулась ко мне, и вновь появилось тревога и холод, будто меня изнутри ледяной водой окатило.
– Маруська получит ровно то, что на роду у ней писано, дурная она, хоть и нет в том вины её. Тебе же, Ришка, обязательно сегодня прогуляться нужно. Ночь будет дивная. Многое увидишь, да и услышишь, коли к тому готовой будешь. И ещё…
Внезапно раздавшийся с кухни грохот прервал старушку, а я сама словно очнулась от какого-то наваждения! На мгновение отвернувшись, будто могла из коридора увидеть, что там стряслось, хотела было распрощаться с соседкой…но её рядом не оказалось!
Теперь уж мне стало действительно не по себе. Прошло не больше мгновения, и я не услыхала ни её шаркающих шагов, ни лязга замка от калитки, а кожа всё ещё хранила прохладу от прикосновения загадочной гостьи…
Выглянув, на всякий случай, за дверь и убедившись, что в доме я одна, на нетвёрдых ногах пошла на кухню и обомлела: на деревянном полу, среди стекла от разбитой банки, в белой луже растекающегося молока, валялись почерневшие яблоки…
Глава 2
День прошел, а за ним и вечер подоспел, и пришло время собираться на гульки, только вот мысли мои бродили вокруг гостьи нежданной да яблок черных. И лишь то, что они всë также лежали в ведре за домом, было доказательством, что случившееся мне не привиделось, не приснилось на усталую голову.
Как ни пыталась следовать бабушкиным заветам, не могла отогнать дурных мыслей. И что странно: как в доме лежала – так покой на душе был, но стоило порог перейти, на землю ступить да ветру чистому лицо подставить, так тревога появлялась неконтролируемая, да неуютное чувство, будто кто-то незримый за мной наблюдает! Оттого и старалась я не выходить, да еще и окна везде окромя своей комнаты позакрывала.
Да только как стали сумерки опускаться, проснулось во мне упрямство родовое: что же я, современная девка, завоевавшая не один десяток золотых кубков да медалей в соревнованиях, бабку дряхлую испугалась! Тьфу, позорница трусливая! И что же теперь, лечь спать с оберегами да иконами в охапку, и позволить Маруське в этот час язык распускать про меня пред деревенской молодёжью?
Да дудки!
В голове установка хороша была и ясна, как день Божий, да только на задворках сознания всё ж осталось понимание, что чертовщина какая-то со мной приключилась, и, как ни храбрись, а меры принять лишним не будет.
Выдохнув и на мгновение прикрыв глаза, сбегала во двор снять с верёвки льняное платье, что простирнула по приезду. Пока оно было влажным, разложила его на доске да прогладила, а вывернув и повесив на тремпель, любовно провела рукой по алой вышивке на ткани цвета слоновой кости. Бабуля самолично вышивала, а платье сшила местная мастерица, которая сейчас, правда, в город уехала.
Длинное, прямое, верх закрытый, расшитый, рукава по локти, да поясок алый, плетёный. Хотела бабушка на мне его увидеть этим вечером, да не случилось, только забрала готовое – и не стало её…
Называла его бабуля «лучший внучкин оберег», и теперь, разглядев хорошенько вышивку, я поняла, почему…
Ведь средь россыпи цветов были вышиты на нём и символы одолень-травы, и ладинец, и еще знакомые обереги, названия которых я запамятовала. Такая забота тронула меня и я, прикрыв глаза, мысленно поблагодарила бабушку и деда за проявленную заботу.
Это городской скривится, а для деревенского жителя, чей Род не забывал о верованиях и обрядах предков, такой поступок дорогого стоил. Родители мои от памяти предков если не открестились, то отгородились крепко, а я так же крепко в этом увязла.
Неведомо было бабушке и деду, что я сделала себе несколько татуировок: магический знак Велеса под локтем с тыльной стороны руки, да Крес меж лопаток лучом Перуна вверх, и последнюю – руническую вязь – вокруг правого запястья два месяца назад.
Мама не без ехидства заявила, что покорила меня таки жизнь городская, но…. Ведь предки наши тоже не чурались нательных рисунков, так что тут уж как поглядеть…
Улыбнувшись этой мысли, я просила взгляд на окно. Темнеет. Стало быть, собираться пора, вот и погляжу заодно, есть ли толк от всех этих символов, иль нет!
Платье было чудо, как приятно к телу! Волосы оставила распущенными, в уши вставила объёмные серьги, купленные как раз по такому случаю. Когда повязывала пояс, обнаружила, что нему была приколота серебреная бляха с триглавом.
Что-то в животе ухнуло вниз, пальцы оцепенели. Да ведь не было его при стирке, и по ящикам бабушкиным не шарила я, не могла случайно достать!.. Часть меня хотела отринуть внезапную находку, вид сделать, что не заметила оберег сей, но вспомнилось вдруг дневное происшествие, и тень вины легла на мою душу.
Гвоздь тот неспроста в двери вырос. Так, может, и к оберегу тоже присмотреться надобно?..
– Ох, Дедушка-Домовой, у меня так и сердце станет, и не за чем будет на праздник наряжаться так, – тихонько пробормотала я, но пояс, однако, как был надела.
«Зато покойницей красивой буду»,— пронеслось вдруг в голове, и следом по спине озноб прошёл. Не мои это мысли! Я люблю чёрно пошутить, но не сейчас, не в том настроении!
Чур меня, дурную! Не впуская больше ни мысли пустой в голову, ни предчувствий тревожных – в душу, наскоро выключила свет да на улицу выскочила. Дом замкнула, ключи за камень положила, да пошла на поляну в конце улицы.
А там уже шум да гам стоит! Стайка юных девушек, обогнав меня, щебетала о том, кто с кем над костром прыгнуть хочет, да кто из них первой замуж выскочит. На поляне было – не протолкнуться, и речи не было о том, чтобы приблизиться к огню, но мне оно и не надо было. Парнишки местные будут невест средь девчат посвежее искать, да и мне куда с детьми возиться? Ухаживал за мной в городе один молодой, лет шесть меж нами разница была.
Нетушки, не ввяжусь больше. Он за мной морально не поспевал, я за ним – физически. Ему гульки да прочие развлечения подавай, а мне плечо надёжное. Мужик мужиком быть должен, сильным да надёжным, а не хвост распускать да перьями яркими красоваться!
Хотя знаю многих женщин старше себя, кто с юнцами любовь крутит. Осуждать не осуждаю, каждый по-своему с ума сходит.
А вон и Маруська, первая красавица. Меня заприметила, смотрю, да в своей манере по наряду моему придирчивым взглядом прошлась, губки алые скривила да отвернулась к Леське и Соньке, неразлучны они еще со школы.
А я стала венок собирать из трав, пришлось ещё дальше от костра отойти, чтоб не вытоптанные отыскать. Хотелось разнообразный сделать, чтоб и иван-да-марья, и медвежье ухо в нём присутствовали, и лопух, но везло, в основном, лишь с последним.
Темнота опускалась всё ниже, и вскоре я едва могла видеть то, что срывала, однако сплести его удалось. Не весть какой, но и мне не на выставку.
Видно, не только я в это занятие ударилась, потому что девушки с венками побежали к берегу реки по ту сторону поляны, ну и я за ними.
Выстроились девушки в рядочек, прижимали веки к груди, глаза мечтательно закрывали да улыбались украдкой, после чего пускали в разной очередности свои творения по воде да наблюдали за ними, волнуясь как перед экзаменом школьным.
– Что, Ришка, всё надежд не оставляешь, погляжу? – съехидничала Маруська и, толкнув меня бедром, словно места свободного больше не было, подошла к водице и пустила по ней свой венок.
Вот дурында набитая! Ну что с неё взять!
– Помни, о чём говорила тебе, не стой на моём пути! —Погрозила она напоследок и, театрально тряхнув распущенной гривой, ушла вместе с другими девушками к костру, а я не сводила глаз со своего веночка, уплывавшим всё дальше от берега, в неведомые дали.
И вздумалось мне отправиться за ним вдоль берега, проводить его взглядом, пока не поддастся он водной пучине и не потонет, унеся за собой моё мимолётное, несмелое желание.
Луна была красива, ночь тепла и приветлива. И лишь с ними я могла разделить своё одиночество.
***
Всё дальше от кострища уводил меня венок. Он плыл посредине реки, аккурат по лунному отражению, мне же, чтобы и дальше следовать за ним, приходилось перепрыгивать с холмика на холмик, обходить валуны и другие преграды, которые моё людское зрение уже едва различало. И всё же, старалась не шуметь излишне, дабы не пугать живность да духов ночных.
Далёко от поля лежал мой путь, и всё ж надеялась я не потревожить Житного Деда, да боле всего не хотелось мне встречи с ночницами. Бездетные ведьмы, не нашедшие покоя после смерти, согласно поверьям беды творили такие же, как и при жизни. Память о них нынче стирается, но я и сейчас помню ту скрученную из тряпок куклу, которую, по словам мамы, бабуля скрутила для неё ещё до того, как она родила меня.
С той куклой я спала вплоть до переезда, а потом надобность в ней, по словам бабули, отпала.
Странно, но не было и тревоги, преследовавшей меня после встречи с баб Фёклой. Может, то обереги своё дело делают, а может и свежий ночной воздух, да только мысли мои посветлели, и на душе так легко стало – хоть в пляс пускайся!
Но как бы ни была хороша прогулка, надобно и голову на плечах иметь, да назад поворачивать. Впереди река наш лес пополам делила, и по роще ночной бродить у меня желания не было, да и глаза мои, видно, устали, раз казаться мне стало, что веночек мой без движения замер, а потом стало его к берегу прибивать, словно тянул кто-то. У берега того первые деревья стояли, к воде пышной листвой клонились, где-то там и застряло творение моё.
И нет бы, смириться мне, да домой пойти! Нашел там своё пристанище, чем плохо-то? Да только ноги сами стали путь прокладывать к тому месту, вздумалось мне освободить его из плена деревьев да шанс дать уплыть подальше!..
Спустилась я с холмика, придержав полог платья, да пошла на поиски, стараясь сильно меж деревьями не ходить. Да хоть ясною ночь была, и луна щедро светом одаривала, только не видно было изделия моего. Не помешал бы фонарик, да где ж его взять-то?..
Я шла по над самой водой, одной рукой держась за склонившиеся ветки, и понять не могла, где веночек мой делся!.. Шла и высматривала, и не сразу заметила, что речка-то куда уже стала, а света лунного – по уменьшилось. Обернулась – а берег-то будто иным стал, рваным и высоким, и тишина стояла давящая, кровь стыла в жилах…. Ни стрекота сверчков, ни уханья филина – ничего, будто в банку засунули!
Я поняла, что заблудилась. И что обиднее всего – винить в том, окромя себя, было некого! Пошла в лес за скрученной в круг травой без фонаря и телефона – это ж вычудить надо было! Тьфу, дурная девка! Дурында городская – хотя нет, даже хуже, городской человек в лес носу не сунет, не взяв с собой рюкзак провизии, спички, и навигатор…
Я сделала глубокий вдох, успокаиваясь. Паника тут не союзник, надо чтоб голова свежей оставалась, насколько это возможно… Чему меня дед с бабушкой учили? «Как поймёшь, что в лесу заблудилась – остановись и не ходи никуда!»
Да уж, сейчас бы мне их заветы вспоминать…. Что ж раньше не вспомнила другой, про то, что ночью в лес – не ногой?!
Но вдоль берега назад идти не такая и дурная затея. Река куда ни куда, да выведет, вот и пошла я, как умея панику заглушая да мысли тревожные прогоняя. Сколько так шла – не знаю, да река шире не становилась, но тут впереди белый свет мелькнул, я услышала шорох впереди себя, и не успела испугаться толком, как встала предо мной…
– Маруська?! Ты что тут забыла?
Меня переполнили смешанные чувства. С одной стороны – не одна уже, хорошо и не так боязно, с другой же…
Девушка посветила на меня фонарём с телефона, от чего сощуриться пришлось, но даже так я увидела, что эта вылазка стоила моей знакомке попорченной прически, да пары царапин на лице.
Недовольном, отчего-то.
– Ты что назад поплелась?!
Моргнула.
– Дак ведь домой путь ищу! А тебе что с того?
Маруська глаза свободной рукой потёрла, да головой покачала, будто с недалёкой какой-то беседу вела! Потом лицо отвернула, то ли стыдливо, то ли раздражённо.
– Баб Фёкла сказала за тобой следовать, будто ты меня к цветку папоротника выведешь. А как найдёшь – сказала сорвать его первой да ей отнести. А за это она мне приворот сделает, какой захочу.
– Ох и дура же ты, Маруська, набитая! – зло воскликнула я. Не могла поверить в то, что услышала! Ну как можно быть настолько недалёкой! – Я тоже старые верования признаю, но ты ересь мелешь!
– Не понимаешь ты, Ришка, ума мало да душа черства!
– Видно, так, потому как не пойму, отчего ты с бабкой этой связалась! Ты глянь на себя – первая красавица, да любой ради тебя на всякий подвиг пойти готов, только помани! Что ж ты ввязалась непонятно во что? Была у меня сегодня баб Фёкла, что ж меня прямо за цветок не попросила?
– Потому что не веруешь ты! – завизжала девушка, да таким взглядом безумным на меня посмотрела, будто вселилось в неё что-то. – Ей он нужен, мне – другое, вот спелись мы. А ты мне говоришь, что вперёд идти не хочешь?!
И кинулась на меня!
Я её за плечи удержала, да только неожиданно всё произошло, и, сдав чуть назад, не удержала я равновесия, и мы, стукнувшись о стволы деревьев, оступились и вместе покатились по обрыву справа от реки. Спуск был долгий и болезненный, расцепились мы далеко не сразу, и остановилась я, больно ударившись, видимо, о поваленный ствол.
И открыв глаза, я увидела, что лежим мы с Маруськой на какой-то поляне, щедро освещённой луной и почти лишённой деревьев. Я поднялась и, осмотревшись, поняла, что была чуть ближе к центру, среди невысокой, мягкой травы, знакомка же моя лежала кряхтя у самого склона, с которого мы свалились.
– Довольна теперь? Навоевалась? И вообще…
Договорить я не смогла. Луна над нами мигнула ярким светом, от поляны дальше, к деревьям, пошла ударная волна, едва не сбившая меня с ног, и тут, немного поодаль, я увидела то, во что и поверить-то не получалось…
Завороженная, пошла туда, наблюдая, как среди раскидистых листьев папоротника поднимается цветок. Чем ближе подходила, тем ярче был свет, так что пришлось даже ладонь раскрытую перед лицом поставить, но тут позади послышались торопливые шаги и крик:
– Отойди! Мой он!
Я почувствовала, как участился пульс, и единственное, что в тот момент понимала – нельзя, чтобы цветок Маруська забрала! И тем более, чтоб баб Фёкле его отдала! А потому, когда Маруська приблизилась, подставила ей подножку, а сама бросилась вперёд и, кувыркнувшись, сорвала мифический бутон!
– Что…что ты натворила!.. – взвыла Маруська и с криком снова кинулась на меня.
Я обернулась, в надежде урезонить знакомку, но вдруг раздался какой-то странный, чавкающий хруст. Искривленное в гневе лицо Маруськи вдруг сделалось удивлённым, она посмотрела вниз, и в этот миг из её живота показалось нечто длинное и изогнутое, а вокруг него на светлом платьице девушки стало стремительно разрастаться тёмное пятно…
Казалось, всё вокруг замерло, включая моё сердце. Словно в замедленной съёмке наблюдала я, как тело девушки дёрнулось, когда пронзившая её ветка прорвалась сильнее, как из уголка рта потекла струйка крови.
Маруська хрипло вздохнула, коснулась палки кончиками пальцев, и, подняв на меня туманный взгляд, прохрипела:
– Бе-ги же…
Не успела молвить, как голова её безвольно повисла, и жизнь покинула всё ещё раскрытые девичьи глаза.
