Read the book: «Магисса: «Тень тринадцати»»
Книга 1
Магисса: «Тень тринадцати»
Глава1
Отец Рендол бежал, слегка придерживая полы тяжелой мешковатой рясы. Весь его вид вызывал ужас, начиная с бледного лица и заканчивая застывшим в немом крике провале беззубого рта. Стук подошвы его деревянных сандалий гулко отдавался эхом в каменном туннеле, покрытом мхом и редкими очагами паутины. Он очень спешил, отчего его хромота становилась только заметнее. «Совет, срочно собрать совет!» вертелось у него в голове, и он цеплялся за эту мысль чтобы окончательно не сойти с ума от нахлынувшего на него ужаса. Время близилось к полуночи и древний храм давно погрузился в сон. Все монахи давно спали в своих крошечных кельях и только он, отец Рендол, нес свою очередную вахту возле массивных дверей склепа, где много лет назад, его братья упокоили силы великого зла. Как же давно это было, размышлял обычно отец Рендол и как же недавно вторили ему старейшины. Всю свою жизнь он посвятил этому великому замыслу. Утренняя молитва, скудный завтрак, работа в архиве, где при свете свечей монахи разбирали и переводили древние свитки. Обедня, после которой ночные стражи шли отдыхать, а остальные продолжали работу над свитками. Вечерня, ночное дежурство, до или после полуночи, сон, и так по кругу. За исключением лишь смены часов, самой важной их миссии существования. Жечь полынь с вербой и читать молитву, чтобы Великое зло даже во сне не смогло определить место своего заточения или заглянуть в мир людей.
Отец Рендол остановился на секунду перевести дыхание и унять дрожь в худых иссохшихся ногах, «Совет, срочно собрать совет» опять произнес он шепотом, и оперся на каменное перило начинавшейся перед ним лестницы. Монах тяжело со свистом выдохнул и начал подниматься по ступеням, когда наверху показался человек в такой же рясе.
– Отец Рендол? – раздался голос сверху. – Что ты тут делаешь?
Монах испуганно взвизгнул: – Там, там…– затараторил он не в силах собраться мыслями. – Там что-то происходит, – он начал тыкать указательным пальцем в сторону склепа. – Там что-то, совет, надо совет…
– Ты бросил алтарь? – фигура сверху резко кинулась вниз. – Ты бросил алтарь? – Монах схватил отца Рендола за рясу и тут же отшвырнул в сторону. – Старый идиот.
– Я зажег полынь, и вербу, ты не понимаешь, нужно собрать совет! – кричал монах в спину отцу Торвальду, но тот ничего не ответил, а только быстрее побежал к дверям склепа.
Отец Рендол закрыл лицо руками и тихонько завыл. Он только сейчас осознал, что натворил. Он прервал молитву. Молитву длиной почти в триста лет!
– Нет мне прощения, нет мне прощения, – запричитал монах и вскочил на ноги. – Я должен известить старейшин. – С этими словами он начал взбираться по лестнице.
Отец Торвальд подбежал к алтарю и быстро вынув четки в привычном темпе зашептал молитву. Полынь неспешно тлела, распространяя желтоватые клубы дыма. Тишина. «Может все обошлось?» подумал Торвальд и снова прислушался. Все как обычно. Еле уловимый треск свечей в закопченных, покрытых воском жестяных подсвечниках, легкое покалывание тлеющей травы, неспешный стук деревянных бусин на четках, и его легкий шепот из почти закрытых губ. Все как обычно. Торвальд посмотрел на алтарь не прерывая молитвы, он давно научился думать и даже рассуждать под шепот своих молитв, это давалось ему легко, навык, отработанный годами. «Алтарь слишком заплыл воском» подумал он «Надо завтра отправить отца Каиса отполировать поверхность и собрать на переплавку старый воск. Или лучше отца Рэндола, если его не прогонят старейшины. Как вообще можно было прервать молитву?» отец Торвальд в очередной раз прислушался к тишине «Что его могло так напугать? Может он уже начал выживать из ума? Сколько же ему лет?» он попытался вспомнить, когда увидел его впервые и сколько уже сам находится на служении в храме.
Торвальд родился в обычной семье, где уже до него росло пятеро братьев. Он был поздним ребенком и отца не особо радовало его появление на свет. С восходом солнца отец с братьями уходили кто трудиться в полях, кто добывать скудный провиант, а он оставался дома с матерью. Все что Торвальд помнил из детства это постоянное чувство стыда, зато что он обуза и нескончаемое чувство голода. Он помнил, как понуро сидел на лавке рядом с матерью и наблюдал как отец с братьями поедают пареную репу или рыбную похлебку. Ему доставалось только обсасывать рыбные кости, да шкурки от пареной репы, которую мать усердно отмывала от земли, несмотря на крики отца за нерасторопность. Она знала, что младшему сыну большего не достанется. За стол он сможет сесть только когда начнет работать в поле или научится ловить рыбу.
Про храм Торвальд тогда толком ничего не знал. Только местные байки да страшилки долетали до его детских ушей. Расположенный вдалеке от леса, в недрах плачущей горы, храм производил зловещее впечатление. Его выщербленные ветром и временем стены из горной породы, покрывали островки густого зеленого мха, на который сползали бесконечные капли влаги. Редкие глазницы пустых окон зияли чернотой и лишь иногда в них проскакивали отблески свечей, одиноко проходящих монахов. Но это лишь пугало еще больше. Словно застывшее в вечном сне чудовище блеснуло своими мертвыми черными глазницами. Уже давно никто не видел монахов вблизи, не вел с ними разговоров, и никто толком не знал, что именно в этом храме, но все его чтили в благоговейном ужасе еще со времен Магисс.
Над храмом, почти у вершины горы, располагалась просторная колокольня, увенчанная единственным, но очень увесистым колоколом. Его звон расходился далеко за пределы всех ближайших деревень, но звонил он очень редко и означало это одно. Скончался один из служителей храма и в пятидневный срок, к его подножию должен быть доставлен один из мальчиков в возрасте от 7 до 11 лет. Родитель, принесший в жертву свое чадо, получал щедрое вознаграждение в виде мешочка медяков, по сумме приравненный к пяти золотым, а ребенок исчезал в темном провале массивной двери храма и больше никто и ничего не знал о его судьбе.
Торвальд хорошо помнил, когда переступил порог храма и вошел в почти густую темноту. Перед ним тут же возник силуэт монаха со свечной лампой и молча пошел вперед. Торвальд оглянулся на закрывающуюся со скрипом дверь и побежал вслед за монахом. Они, казалось, бесконечно шли по темным коридорам храма, огибая какие-то залы и темные помещения, в воздухе чувствовался запах сырости и плесени, отчего Торвальд поежился, вспоминая свою теплую и солнечную избу. Но наконец то монах остановился и открыл дверь в какое-то помещение, жестом приглашая Торвальда войти. Мальчик несмело прошел вперед и дверь за ним тут же закрылась.
Торвальд огляделся, ничем не примечательная комната, наполненная свечами и странным горьковатым ароматом. Ничего необычного, не считая деревянной емкости наполненной водой, стоящей посередине. Он молча уставился на эту емкость. Никогда он не видел ничего подобного и даже не представлял для чего она нужна, пока из темного угла не вышел монах и резким рывком не закинул его в емкость. Следом монах начал сдирать с мальчишки его ветхую рубаху. Торвальд обезумел от ужаса. «Его хотят сварить, сварить и съесть как ту рыбу, что приносил отец для похлебки.» Он громко закричал и начал что есть силы вырываться из цепких рук монаха. Но его бунт был быстро сломлен таким увесистым подзатыльником, что у Торвальда посыпались искры из глаз и он обмяк, смиряясь с постигшей его судьбой. Его мучитель намазал его какой-то вонючей массой и начал крести тело жесткой тряпкой. Торвальд открыл глаза и увидел нож в руках монаха. «Ну вот и все,» пронеслось в его голове «Сейчас меня выпотрошат». Он закрыл глаза и приготовился умереть, но нож лишь коснулся его жестких волос и срезал их подчистую. Торвальд покорно замер, не понимая, что происходит. Монах долго тер его тело вонючей массой, которая превращалась в белоснежную пену, а затем поставил на ноги и окатил чистой водой. Торвальд растерянно посмотрел на монаха и тот вдруг улыбнулся, накинул на мальчишку кусок сухой ткани и кивнул на лавку:
– Одевайся. За тобой скоро придут.
Монах ушел, а Торвальд растерянно посмотрел на лавку, попутно ощупывая свою лысую голову. Чистая рубаха и сандалии с деревянной подошвой были аккуратно разложены. Он осторожно потрогал ткань рубахи. «Мягкая» пронеслось у него в голове, но сказать вслух он не осмелился. Тогда он быстро оделся и уселся на лавку в ожидании, когда за ним придут.
Ждать Торвальду пришлось не долго. Вскоре очередной монах появился в комнате и сопроводил мальчишку к отцу Тирису. Этот монах отличался от тех, кого до этого видел Торвальд. Стены его кельи были увешаны тканями с рисунками и росписями, который показались ему настоящей роскошью. Большое кресло, в котором он сидел было обтянуто мехом, а свечи горели во всех четырех углах, разгоняя мрак почти до дневного света. Рубаха на нем тоже не была похожа на другие. Ее отличали красный, расшитый золотыми нитями воротник и такого же окраса широкий пояс. Отец Тирис был очень стар. Его лицо бороздили глубокие морщины, а белоснежная борода больше походила на тонкую легкую дымку.
– Добро пожаловать сын мой. – Произнёс он глубоким уставшим голосом. – Садись рядом со мной, – и он указал на небольшую деревянную ступеньку у его ног.
Торвальд зачарованно сел, не сводя глаз со старика.
– Как зовут тебя?
– Тор… торвальд, – едва слышно произнес мальчишка и немного откашлялся. – так меня нарекла матушка.
– Хорошо Торвальд, – старик вздохнул и погладил бороду. – Меня можешь запомнить, как отец Тирис. – Он внимательно осмотрел мальчишку. – Очень уж худ, ты не болен случаем?
– Нет, – замотал головой Торвальд. – Я просто еще не умею ловить рыбу. Я только начал учиться делать заячьи ловушки и петли для фазанов.
Отец Тирис вздохнул и постучал посохом по каменному полу. Дверь в его келью тут же приоткрылась, и он повелел принести мальчишке остатки еды от вечерни, прям в его келью.
Отец Тирис расспрашивал Торвальда обо всем. Как он жил, чем занимаются его родители, сколько у него братьев, чем увлекался сам, что любил, что думал, с кем дружил. Торвальд сначала расстерялся, ему было непонятно и непривычно, что кого-то может интересовать его скромная жизнь, но постепенно он разговорился. Их разговор прервал монах, принесший небольшую крынку из обожженной глины с кислым молоком и ломоть черного хлеба. Торвальд сначала боялся принимать столь богатое пиршество, но после словно голодный зверек накинулся на угощение. Их беседа возобновилась, как только мальчишка смог равномерно дышать, дожевывая остатки пищи.
– Слышал ли ты о великой матери всего сущего? – задал вопрос отец Тирис
Торвальд растерянно помотал головой.
– А что же ты знаешь? О мире нашем, о событиях?
Торвальд дернул плечом: – Нужно слушаться родителей и жить праведно, иначе наша тень может обернуться злом и утащить под землю?
– Эх, невежа, – вздохнул отец Тирис. – Слушай внимательно сын мой, я расскажу тебе обо всем по порядку. – Старейшина уселся поудобнее и начал свой рассказ. – Великая трехликая богиня Гекада. Она мать всего нашего мира, тьма и свет, добро и зло, ты и я, все мы ее создания. Великая и благословенная, она дала шанс на жизнь каждому, но не все смогли нести ее благость. Так появилось зло. На земле начался жуткий хаос. Бесконечные конфликты и битвы, оставлявшие после себя только разрушения и выжженные земли. Ничто не могло остановить этот ужас. Стоило навести порядок в одном месте, как вспыхивало все больше и больше очагов раздора по всему свету. Так миру стала угрожать опасность забвения, и великая Гекада приняла единственно верное решение. Она создала место, куда сослала все зло, населявшее землю и запечатала их темный мир священными вратами. Вся нечисть исчезла, но наш мир слишком сильно пострадал. Он словно стонал и плакал покрытый обожжённой землей и руинами поселений. Великая Гекада не могла оставить его таким и следующим ее чудом творения стали Магиссы! Пять прекрасных и волшебных созданий, несущих в мир только добро и процветание. Она поручила им этот мир и была спокойна. Но она не смогла бросить своих детей и ушла в темный мир вместе с ними. А Магиссы стали воплощением красоты, любви и мира. Когда их шествие ступало на мертвую землю, то все вокруг вновь оживало. Трава и цветы росли у них под ногами, деревья выпрямлялись и покрывались молодыми побегами, птицы и звери возрождались в лесах. И это было волшебно. Магиссы отличались особенной красотой, они были молоды, сильны и гибки. Их голубые одежды часто сравнивали с небесной синевой, волос не имел в мире сравнения такой же глубокой черноты, а фиолетовые глаза и вовсе завораживали. Магиссы жили обособленно в своем храме, и никто не знал, где он находится, так как скрыли они его от глаз человеческих. И у Магисс тоже были свои непреложные законы. Им запрещалось иметь свои семьи, мужей и покидать место своего обитания, кроме случаев священных миссий. Они не могли отказаться или изменить свое предназначение. Им разрешалось иметь детей, но общая численность Магисс не должна превышать тринадцати. Они строго следовали всем правилам и мир процветал! Перед уходом, над священными вратами, скрывавшими темный мир, богиня Гекада возвела новый храм. Она выбрала и призвала в него пятерых хранителей. Хранители темной печати, такое она дала им имя. Она подарила им благодать, наделяя частичкой своей магии и доверила охрану священных врат, а также все знания великих, которые нужно было изучать, преумножать и несли их благо людям. Хранителям также было запрещено покидать храм, кроме священных миссий, иметь семьи и детей. Но взамен они могли брать необходимое количество служителей, для ведения быта, так как потребности их человеческой жизни были намного обширнее чем у Магисс. Так и появились мы. – Подытожил отец Тирис глядя в застывшие от интереса глаза мальчишки. – И теперь ты один из нас. И у тебя впереди длинный путь…
– А я смогу увидеть Магиссу? – с придыханием спросил Торвальд.
– Нет, – покачал головой отец Тирис, но вскоре ты все узнаешь, а пока тебе пора отдыхать.
Старейшина определил Торвальда в келью к отцу Рендолу, пока он не изучит распорядок и свои обязанности в храме. Мальчишке нужно было время, чтобы привыкнуть. Уходя Торвальд остановился в дверях кельи и повернулся к отцу Тирису. Немного помешкав, он произнес:
– Спасибо отец Тирис.
Старец был явно удивлен: – За что сын мой?
Торвальд хотел перечислить все, за еду, за разговор, за мягкую рубаху, за то, что больше не чешется голова, зато что не съели, за доброту, за то, что позволили стать частью чего-то великого, но он только дернул плечом и тихо ответил: – За все…
Отец Торвальд продолжал стоять на коленях у алтаря и шептать молитву, когда до него донеслись звуки деревянных подошв. Он вырвался из воспоминаний и прислушался. Несколько человек направлялись к нему и судя по отголоску они торопились. Но прежде всего молитва. Он не мог замолчать, поэтому продолжал шептать священные слова и вслушиваться в звук шагов.
К алтарю подошли трое монахов. Отец Альмонд шел впереди. В иерархии храма он был вторым из совета старейшин, после отца Тириса. Отец Рэндол стоял чуть поодаль, втянув голову в плечи и будто неосознанно стараясь спрятаться за спиной старейшины. Он нервно перебирал четки и громче обычного нашептывал священное писание. Отец Каис тоже выглядел напуганным, но он держался ровно, стараясь не выдавать свое волнение.
– Замените его, – тихо сказал Старейшина и кивнул монахам на отца Торвальда.
Те послушно преклонили колени у алтаря и только услышав их синхронную молитву, Торвальд встал.
– Ты слышал что-то? Или видел? – задал первым вопрос отец Альмонд
Торвальд поднял голову и посмотрел в лицо старейшины. То же испещренное глубокими морщинами лицо, те же седые волосы и борода как у главного старейшины отца Тириса, вот только взгляд, острый, властный и даже немного жестокий отличал его от главного.
– Я ничего не видел и не слышал. – Спокойно ответил Торвальд. – Все было как обычно.
– Хм, – отец Альмонд кивнул головой и подошел к двери склепа.
Осторожно, едва касаясь пальцами старейшина очертил на двери знак печати, а затем немного постояв осторожно прильнул ухом к двери. Все замерли в ожидании. Но ничего не происходило. Отец Альмонд отошел от двери и достал из кармана флакон. Он смачно окропил этой жидкостью тлеющую траву и поставил на алтарь.
– Это заговоренный чертов куст, добавляйте его в свечи и кропите траву. Отныне нести священный долг будут трое монахов, пока мы не выясним, что так напугало отца Рендола. Вас сменят через несколько часов, если что-то произойдет, немедленно сообщайте. Совет состоится на рассвете. И еще, отец Торвальд, после смены зайдите к Старейшине отцу Тирису. Он желает поговорить с вами до совета.
С этими словами Альмонд удалился, оставив у алтаря троих монахов.
Торвальд поправил под коленями меховую подстилку, набитую тонкой сосновой стружкой, и вновь зашептал молитву. Его мысли привычным образом вернулись к воспоминаниям.
Торвальд полюбил храм всем сердцем. У него была своя отдельная кровать, собственная подушка и даже одеяло. Он тщательно стирал и ухаживал за своей одеждой, которую не нужно было ни с кем делить, его кормили три раза в день и ему не нужно было ждать для этого пока он подрастет и получит какие-то навыки. Работу, которую он выполнял была ему по силам, а еще его обучали грамоте, письму, счету. Он изучал древние почти забытые языки и у него неплохо получалось. Он быстро освоился в своем новом жилище, глаза быстро приспособились к вечному мраку, слух стал острым от вечной тишины. Конечно, обет молчания никто не приносил, но все монахи были мало разговорчивы и скупы на любое проявление чувств. Отца Тириса он пока больше не видел, зато активно изучал изготовление свечей, мыловарение, работы по дереву, травы и их свойства. По мере того, как Торвальд подрастал, его пытливый ум требовал все больших знаний, но все его попытки продвинуться дальше не увенчались успехом. В храме был давно установлен свой неспешный порядок. Когда, в каком возрасте и чем заниматься. Все изменила его случайная встреча с процессией старейшин. Все монахи стояли в почтенном поклонении, тогда как Торвальд не сдержался и кинулся к отцу Тирису шедшему во главе.
– Отец, отец мой, – зашептал юноша. – Позволь мне предстать перед тобой, хотя бы в последний раз, заклинаю тебя.
Стоящие в замешательстве монахи быстро пришли в себя и оттащили юношу.
Все ждали реакции отца Тириса, запугивали Торвальда различными карами, но вот чего они не ожидали, так это того, что спустя 10 лун, главный старейшина призовет в свою келью этого бестолкового парня, да еще и на вечернюю трапезу.
Отец Тирис восседал все на том же своем кресле, обтянутом мехом, но теперь Торвальд знал, что этот мех принадлежал речной крысе. Он славился своей устойчивостью к сырости и его не ела моль. Возле кресла стоял прочный деревянный стол с резными ножками и хорошо отполированной столешницей. Напротив, стоял табурет, его сиденье также покрывал густой мех речной крысы. Торвальд несмело зашел в келью и низко поклонился, вспоминая слова монаха из коровника. «Вот высечет тебя старейший за твою дерзость, попомнишь мое слово, так высечет, что до старости ходить не сможешь». Торвальд застыл в поклоне, когда услышал:
– Проходи сын мой, садись, раздели со мной вечерню.
Торвальд выпрямился и подошел к столу. Трапеза старейшины не отличалась от того, что ели монахи. Та же похлебка из кролика с молодыми листьями крапивы и тонкая пресная лепешка. Разве что в мисках было намного больше вкусной крольчатины. Торвальд осторожно присел на табурет, чувствуя мягкость мехового сиденья и взял деревянную ложку. Он не осмеливался заговорить первым. Старейшина тоже молчал и неспеша потягивал с ложки наваристый бульон.
– Как тебе живется в храме Торвальд? – заговорил первым отец Тирис.
Юноша вмиг оживился: – Все очень хорошо старейший! Я всем доволен.
– Я рад это слышать, – он вновь отхлебнул суп из ложки. – Похлебка сегодня очень вкусная.
– Ага, – кивнул Торвальд спешно пережевывая крольчатину. – Отец Фарон сегодня принес трех кролей. Он обещал научить меня ставить ловушки. У него всегда улов самый богатый, – Торвальд помакал лепешкой бульон и отправил ее в рот. – Он настоящий мастер своего дела.
– Он всегда был таким, – добавил старейшина. – Когда ни будь и ты сможешь так же ловко управляться. Было бы желание.
Торвальд приподнял чашу и отпил крепкий бульон: – Желание есть, я много желаю.
Отец Тирис покачал головой: – Желаний много, а ложкой есть не умеешь.
– Простите, – Торвальд вытер рот рукой и взял ложку. – Уж сильно вкусно. Я сегодня видел, как на кухне толкли в бульон клубни земляной груши. Оказывается, это секретный рецепт, чтобы бульон был крепче, вы знали?
Старейшина усмехнулся: – Как легко и быстро ты выдаешь секреты. Только узнал и сразу растрепал.
Торвальд смутился: – Ну это же не такой важный секрет.
– Для тебя может и нет, а для того, кто это придумал и держал в тайне, очень важно, иначе зачем бы он скрывал?
– Я не подумал, – ответил юноша и запихал в рот второй кусок крольчатины.
–Так вот думай, – поддел его старейшина. – Болтовня никогда до добра не доводит, всякий и любой секрет уважать надо. Молчать и слушать, вот что лучше всего. Особенно для глупых мальчишек и девчонок. – отец Тирис отодвинул тарелку, – Ты мне вот лучше, что скажи. Что за потребность тебя обуяла Торвальд? Что ты кинулся ко мне против всех правил и учений.
Юноша стыдливо опустил глаза: – Я так боялся, что вы меня не вспомните, но вы даже мое имя не забыли.
– На это есть причины. – Усмехнулся в бороду старик. – Ты единственный кто сказал мне спасибо, за это тяжкое бремя. Помнишь?
– Помню, – кивнул юноша. – Но это не бремя, для меня это словно настоящее благо.
– Много ты понимаешь, – хмыкнул Старейшина. – Если благо от бремени отличить не можешь.
Торвальд нахмурился: – Вы не понимаете, там, где я рос, я никому был не нужен, а здесь меня кормят, одевают, учат…
– Так вот какова твоя цена? Чистые портки и ломоть хлеба? – отец Тирис громко усмехнулся. – Хорош служитель, ничего не скажешь, а придет злой дух и скажет, идем Торвальд, я тебе кушанья небесные подам, да портки нежнее шелка и забудь, как звали нашего будущего Хранителя.
– Да зачем вы так! – повысил голос юноша и тут же осекся, встретившись с твердым взглядом старца. – Я совсем не про это, я про жизнь мою сложную в детстве!
– Ну ты поплачь еще, – вздохнул отец Тирис. – Пожалей себя бедного несчастного, так ведь поступают слабые люди. Ты ведь ни разу не пожалел свою мать, которая я уверен сама не доедала, иначе ты бы просто не выжил, ты не пожалел отца с братьями за их тяжелый труд, ты даже не знаешь, что это такое, но ты пожалел себя. Это ли не слабость?
Торвальд запыхтел и опустил голову.
– Твой мир сынок слишком беден и скуд. – Продолжил Старейшина. – Твой рот слишком много говорит, а твои чувства бьют фонтаном, тогда как места подумать у тебя не остается. Видимо твое место в коровнике, а не в великих залах. Ты ничего не понимаешь.
– Но я хочу! – излишне эмоционально среагировал юноша. – Я хочу знать, я хочу научиться, я хочу понять! Мне мало того, чему меня обучил отец Рендол. Я уже сам начал составлять мази и отвары, и моя мазь быстрее лечит сырую язву, чем рецепт отца Рендола. А моя посуда! Вы видели мои чашки? Они не хуже этих, а те, что делает отец Каис… да от его ложек можно оставить занозу на языке. А книги? хотите послушать? Я уже бегло читаю на иллиритском, могу на слух переводить дарийский, а в священном писании времен первой матери я сам разгадал ключ к чтению, отец Рендол сам сказал, что у них на него ушли годы. Я хочу учиться, я хочу знать больше, почему мне этого нельзя? – Торвальд соскочил с табурета. – Почему я убираю и выбрасываю навоз, если я знаю, что это лучшее средство для отопления и согрева, коровьи лепешки нужно просто хорошо просушить и сложить к зиме, а они смеются словно я глупец какой-то.
– Сядь на место, – холодно прозвучал голос старейшины, и юноша мгновенно повиновался.
Отец Тирис мягко поглаживал свою бороду взирая на смущенного юношу: – А главные заповеди монаха ты так же хорошо знаешь?
– Конечно, – тут же отозвался Торвальд. – Послушание, смирение…– начал повторять он и тут же осекся. – Я понял, я веду себя недостойно, – констатировал он и густо покраснел. – Но как же мне быть? – уже тише произнес юноша. – Как быть если я понимаю то, что они нет? Я ведь люблю наш храм, я на все готов для него, не за портки и хлеб, я правда готов, но ведь и они готовы… Я не знаю…
– Ты слишком молод и горяч, – строго произнес старейший. – Ты изучил науки, они дались тебе легко, это благо, но не стоит лететь вперед, упуская не менее важные вещи. Послушание и смирение могут сыграть более важную вещь на твоем пути, чем шлифовка ложек или изготовление мази. Всему свое время.
– Но почему, – Торвальд нахмурился. – Почему если я могу, разве не благо если я смогу приносить больше пользы?
Отец Тирис гневно вздохнул: – Ты думаешь ты особенный? Или весь совет не сможет разобраться без сопливого юнца? Какая от тебя польза, что ты рвешься к тому, чего толком не понимаешь? Кто мы? В чем наша главная миссия?
– Хранители темной печати, – быстро ответил Торвальд. – Мы стражники того зла, что сокрыто в склепе над вратами. То зло, что удерживается нашими общими силами, оно не должно покинуть храм, иначе оно уничтожит всех крестьян. Так ведь?
– Зло, крестьяне, – отец Тирис немного помолчал. – Все не так просто сын мой. Мир слишком большой и разнообразный. Казалось бы, что может быть проще? Вот тебе день, а вот тебе ночь, все логично и естественно, вот он свет, а вот она тьма, но истинный хранитель понимает, что ночь и темнота – это не постоянное однозначное явление. Ведь достаточно зажечь свечи, и темнота исчезает, уступая место свету. А вот днем налетели тучи и скрыли солнце, и тьма поглотила свет. Понимаешь, о чем я?
Торвальд растерянно покачал головой.
– Ты уже поделил мир на черное и белое. – Продолжил отец Тирис. – В тебе нет мудрости, мальчишка, да и откуда ей взяться в твои то годы. Ты даже свои идеи донести не можешь. Вскочил, разгорячился, посмеялись над ним, великую идею не приняли. Так может это ты донести не смог? О чем ты там мне говорил? Использовать навоз? Идея ведь действительно неплоха, но чем ты тогда землю удобрять будешь?
Торвальд исподлобья посмотрел на отца Тириса, вся его спесь слетела, как и не было: – Можно приготовить удобрение из квашенной травы. Оно готовится быстрее, чем из навоза и использовать его легче и перепахивать потом землю не надо.
– Вот, – потянул старейшина. – Бывают же светлые мысли в твоей голове. Так ты сделай, и покажи, да так чтобы все увидели и ни у кого сомнений не осталось в уме твоем. И никто тогда не посмеется над тобой. Терпение и усердие, вот чему тебе поучиться стоит. А не болтать и жаловаться!
– Я понял отец Тирис, – Торвальд поерзал на табурете. – Но как про свет и тьму?
– Начинай думать сын мой.
Торвальд нахмурился: – То есть зло и добро, это так же, как свет и тьма?
Старейшина внимательно посмотрел на юношу: – Иногда так же, а иногда нет. Никто и никогда не знает все наперед.
– А как же понять? – Торвальд выглядел совсем растерянным
– Для этого у тебя есть сердце и ум. А чтобы ты мог на них положиться, ты их взрастить должен правильно. Без гордыни, без спешки, не поддаваясь грехам людским.
Старейшина закрыл глаза и замолчал, давая юноше время усвоить его рассуждения. В келье повисла тишина, нарушаемая только треском свечей и шумным дыханием старика. Их уединение прервал монах, зашедший забрать посуду. Он проскользнул бесшумно, не говоря ни слова и так же быстро скрылся за дверью. Торвальд продолжал молчать, и отец Тирис заговорил снова:
– В наших архивах, куда тебя так тянет твое тщеславие, сокрыто очень много знаний. А знания – это великая сила! Ты словно Магисса преисполнен благих намерений, но ты слишком молод и полон пороков, которые еще не научился контролировать. Чем станут для тебя эти знания? Великим благом? Или, возможно, злом? Как сильно ты можешь контролировать свое искушение? Или, оно возьмет над тобой верх? Ты можешь ответить на этот простой вопрос?
Торвальд в очередной раз покачал головой, а затем заговорил безликим голосом: – Неужели Магиссы исчезли навсегда?
– А как еще? Мы искали ответ на этот вопрос очень долго, – вздохнул отец Тирис. – Во всех священных писаниях ответ был один. Магисса может появиться только путем рождения у Магиссы.
– Не стоило им всем умирать… – изрек Торвальд, чем вызвал громкую усмешку старейшины.
– Тоже мне, великий мудрец! Придумал! Как будто все глупцы и специально пошли на смерть. Это была страшная битва! Кто мог такое предвидеть. Магиссы тогда находились в полном своем величии, тринадцать дев готовых исполнить свое предназначение. Но зло было умным и хитрым, оно затаилось и выжидало. Магиссы никогда не сидели на месте. Парами они отправлялись с миссией во все четыре стороны света, уходили с весной и возвращались к зиме. Они лечили болезни людские, предотвращая эпидемии, лечили земли, спасая урожай и предотвращая голод, лечили замелевшие водоемы, наполняя их рыбой и устраняли последствия пожаров. Зло истребило их по одиночке, действуя осторожно и скрытно. Оно не решилось восстать открыто, боясь кары сильнейших пятерых Магисс старейшин, остававшихся в храме. После смерти восьмерых сестер, зло возобладало могуществом невероятной силы и проявило себя, обрушив на людей мощь из боли, смерти и разрушений, но очень быстро ему надоело возиться с людишками, и он создал тени, раскидав их по всему свету. Эти жуткие создания были слабы, но их умений хватало, чтобы присосаться к человеку и заставить его творить хаос, убивать и жечь родные земли. Старейшины Магиссы слишком поздно узнали о смерти своих сестер, их горю не было предела и это тоже сыграло свою роль, сделав их слабее. – Отец Тирис горько вздохнул. – Мой прадед был свидетелем этой битвы сын мой и знаешь, что он говорил? Не было в ней ни красоты, ни величия, как расписали это в трактатах. Он видел только смерть, боль и ужас. – Старейшина задумчиво погладил свою белоснежную бороду. – Магиссы тогда призвали на битву и нас. Роль старейшин как хранителей темной печати, заключалась в том, чтобы опечатать место битвы и не дать Злу ускользнуть, а затем переправить к священным вратам, где Магиссы вернут эту тьму обратно. Моему прадеду, и еще четверым его братьям, было поручено охранять спины старейшин, удерживающих печать, от теней, что могли прийти на призыв извне и навредить Хранителям. Магиссы создали пять священных мечей, наделив их особой силой, что могла уничтожить тень, едва ее касалось лезвие и это было их оружием.
