Берег Алисы Скеди

– Ты уже собралась в Путь?

– Да. Я взяла Карту, Знания, Опыт и Интуицию.

– Хорошо!

– Думаю, нужно прихватить Мужество…

– Возьми вместо него Фонарь Искренности.

– Зачем? Я пойду днём.

– Вот поэтому.

Моим сыновьям

© Ирина Галыш, 2021

ISBN 978-5-0053-2941-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

С историями всегда так происходит. Сначала они случаются, а после забываются и пылятся где-то в укромном месте на заднем дворе у вселенной. Но обязательно найдутся среди них несколько, что не могут угомониться и теребят своих хозяев, лишают их покоя – хотят быть рассказанными. Заманивают, обещают, что по мере повествования с авторами будут происходить невероятные волшебные вещи и превращения. Надо лишь рискнуть отправиться в путь…

Если допустить, что человек наделён душой, в чём ваша покорная слуга нисколько не сомневается, то вот вам история необычного путешествия души некой Алисы.

От темницы, в которую она слёту попала, до почти полного освобождения (По вполне понятной причине).

Замечу – не всякой душе так повезло.

Автор просит читателя игнорировать любые совпадения, так как вся история вымышлена, но могла произойти с каждым из нас.

Когда Алиса приняла решение рассказать о себе и прежде, чем как-то что-то начать, отправилась на прогулку с собакой, она даже представить не могла, что уже позволила событиям развиваться.

Наслаждаясь погожим днём, неспешно следовала привычным маршрутом: вначале по тротуару вдоль озера, после свернула на тропу и за весёлыми перебежками ретривера окунулась в тишину и травяные запахи скромного северного лета.

Здесь, прямо среди перепутанной травы и хаоса подлеска, охотница-Лялька обнаружила заветную дверцу, за которой хранилась завёрнутая в полотно жизни страшная тайна нашей героини.

По началу очарованная Алиса сильно удивилась и даже испугалась. Но поразмыслив поняла, что пришло время расстаться с печальными воспоминаниями. Для того, чтобы её внутренняя «девочка», помогая переживать, не сидела бы у неё на коленях, а прыгала, кружилась, заливисто смеялась, и целовала шёлковую голову Ляли. Так обычно ведут себя беспечные дети…

Чтобы встретиться, наконец, с человеком, с которым прожила без малого сорок лет…

Чтобы их сыновья не чувствовали себя порой обездоленными без видимой на то причины…

И тогда уже с интересом рассмотрела дверь из простых, необработанных досок. Той изрядно досталось: дожди, ветер и морозы ослабили ржавые петли. Сквозь неровные щели пробивались лучи с танцующими в них пылинками. Никаких замков. Закрыта на деревянную щеколду. Так просто? Да не может быть! Рука осторожно потянула скобу на себя, и Алису ослепил и всю залил поток живительного света…

Глава 1

Как только зрение вернулось, первой она увидела женщину средних лет. Та в задумчивости прислонилась к каменной стене узкой улочки, что, словно хвост дворняжки, весело виляет до самой кромки моря у кафе Луиджи.

«Это же я сейчас остановилась там от мысли, что у моей беды бороде за сорок!» – догадалась основательно оторопевшая, но не потерявшая чувство юмора Алиса.

Вот это да! Долго же она искала свою «кроличью нору»!

Интересно посмотреть на себя со стороны.

Путешествие здорово её изменило. От новой Алисы так и веет внутренней свободой. На ней просторные штаны и белая рубашка. Ремешок от сумки перекрещивает ещё стройную фигуру по диагонали. Лёгкое каре, незаметный макияж, задранный вверх подбородок. Все признаки непокорности времени и обстоятельствам, и да – уязвимости…

«Я-таки смогла перекроить свою жизнь и сшить из неё комфортный и оригинальный костюм», – с удовольствием резюмирует героиня.

«Но моей „девочке“ он всё ещё велик, и та в нём путается», – подводит итог немилосердный цензор в голове.

С годами мир для неё стал так предсказуем, что звук ли, запах, жест, фактура предметов или их положение, время дня и даже призрачный полёт паутины могут в мгновение ока обострить все чувства и сфокусировать сознание в отчётливую картину прошлого события.

В такие моменты время превращается в полупрозрачную субстанцию, в которой угадываются целые куски прожитого, но неусвоенного, и тогда она замирает. Вот в точности, как сейчас!

Воспоминания, подобно волнам в море, возвращаются с маниакальным упорством до поры, пока не заткут в ткани жизни устойчивый узор принятия.

«Кажется, здесь, в этом божественном месте, я смогу развязать несколько оставшихся узелков», – нашёптывает надежда. Взмахнув свободной рукой, Алиса отгоняет мысли. Тут же, усмехнувшись жесту, глубоко вдыхает свежий морской воздух, перемешанный с какими-то восхитительными запахами из высокого окна (что-то из морепродуктов, – мм!) и, неспешно спускаясь к маленькому кафе, продолжает путь.

Владелец заведения в длинном, до самых мокасин, белом фартуке стоит у входа. Взгляд невыразительный: смотрит поверх её головы, она даже оборачивается. Но, увидев за спиной лишь свою бледную тень, улыбается. Его невинная шутка удалась, и теперь чёрные глаза покрыла влага и смех рассыпался в лучах морщин.

Распахнутые навстречу руки говорят больше слов. Хозяин готов вывалить на гостью всё меню сегодняшнего дня. Но прежде необходимо отдать должное традиции. Итальянцы всегда поинтересуются о вашем здоровье, комфорте, успехах в делах. Даже если с прошлой встречи прошла всего ночь. И по ходу эмоционального приветствия сделают массу комплиментов.

Она это знает, усвоила, принимает с видимым удовольствием, слегка пожимая протянутую руку, занимая привычное место у самых перил, где вода, затекая в разломы камней, создаёт неповторимый звук: клок-клок.

На столе, покрытом тонкой тёмно-серой с сатиновым отливом скатертью, стоит простое блюдо стальных на вид мидий, тарелка с разрезанным пополам упругим пупырчатым лимоном (на поверхности срезов выступили капли сока), ледяной пекорино в тонком запотевшем бокале. Отдыхающие могут позволить себе не придерживаться правил.

Рядом белый керамический кофейник и такие же чашка и блюдце. От салфетки, покрывающей выпечку, идёт парок – обоняние в растерянности, от какого запаха стоит раньше сойти с ума…

Но Алиса смотрит на бескрайнюю гладь жидкого серебра, на вечный танец животворящего солнца и волнующегося моря. На выбеленное небо без малейших признаков облаков. Мир, окрашенный в бледно-серые, сизые, голубые, золотые, охряные, кофейные и графитовые краски изысканной гармонии. И изумрудные – куда же без них! Такая красота умиротворяет, и ею хочется делиться.

Рука непроизвольно тянется к узкому блокноту с ручкой, и краем глаза Алиса замечает неодобрительное покачивание головы хозяина заведения.

Нет-нет! Всю свою любовь и заботу Луи уже отдал молодой жене, трём кудрявым хохотушкам-дочкам, каждому кусочку приготовленных блюд. Нет, просто эта русская вызывает невольное любопытство. Он предполагает, что у сеньоры есть тайна, из которой та сделала микс моложавости, этакой эстетской небрежности и привлекательности. Может, она убила своего мужа или потеряла одного из сыновей, которых у неё, кажется, трое? Впрочем, какое ему дело до того. Вот увидеть её у себя в кафе рано, когда только начинает розоветь на горизонте, – это обещание удачного дня. И, по крайней мере, он надеется ещё на несколько.

Она что-то пишет, приехала в творческий отпуск, кажется, с Балкан, и, кажется, собирается навестить своего друга в Чита ди Кастелло или навроде того. Из обрывков разговоров стало понятно, что встретятся они на побережье, в Фано…

Для Луиджи всё это – лишь небольшой кэш и какое ни есть развлечение. В уголках его рта зарождается и тут же умирает улыбка.

Вода ещё отступает, с лёгким шипением покидая каждый омытый камушек берега. Утренний воздух бодрит йодистыми нотками. По освободившемуся влажному песку перебегают, словно на надломленных спичках, стайки юрких птиц в поисках живности.

Слышны приглушённые отливом обрывки фраз.

Коротенький господин с волосами цвета стали, с круглым брюшком, перехваченным ремнём аккурат по широкой талии, жестикулируя, что-то быстро говорит. Она видит закатанные рукава на крепких загорелых руках рыбаков на берегу. Замечает протянутую купюру и как та исчезает в заднем кармане линялых джинсов одного из мужчин.

Все формы и линии смягчены утренней дымкой. Сделку закрепили рукопожатием. Господин откинулся на спинку кабриолета, напоследок выразительно постучал по стеклу часов. Но рыбаки уже отвернулись. Чуть помедлив и словно вспомнив, что, кроме часов, у него ещё есть кабриолет, человечек, по-птичьи клюнув головой, уезжает.

И, словно берег отливом, памятью оголяется полотно её жизни. Воспоминания уже не приносят боли и сожаления, они тоже отполированы временем, и уносят Алису в Россию. Там началась её жизнь, там она сначала себя потеряла, а после нашла.

Нашла опору в своём роду и в людях, которые, как оказалось, в нашем тесном мире крепко-накрепко связаны друг с другом одной болью и одной любовью.

В какой-то момент поняла, что жизнь пусть и конечна, зато не имеет дна.

От этого открытия смогла оттолкнуться, чтобы начать своё восхождение. Плохо ли? Осталось совсем немного: дописать свою «повесть», наслаждаясь течением времени, передать знание детям, а своей «девочке» – свойственную детству безмятежность.

Приветственная трель звонка старого велосипеда, на котором едва угадывается цвет краски, вернула её в сейчас. Это племянник Луиджи, худой и чёрный от солнца парень, ловкий, словно обезьяна, с нечёсаной шевелюрой и широкой нахальной улыбкой, открывающей миру два ряда белых кривых зубов, привёз дяде почту.

Пока велосипед с крутящимся колесом, брошенный у поребрика, медленно сползал, чтобы занять удобную позу на брусчатке, мальчишка уже выскочил из тени проёма. Стрельнул глазами в сторону смешной (все женщины после двадцати уже смешные) сеньоры и легко подхватил сопротивляющуюся конструкцию за вертлявый руль. Блеснул коричневым глянцем тощих ног, серыми подмётками сандалий и, оседлав механического дружка, стоя провернув педали, скрылся из виду.

В следующее мгновение она увидела его уменьшенную копию с пузырём рубахи и пылью за спиной, удаляющуюся вдоль берега в сторону Римини.

Сценка напомнила случай из детства.

Ей девять. Она учится ездить на велосипеде. Сразу на взрослом, с высокой и «непреклонной» рамой. Тяжёлом, трофейном. Дядиванином. Несколько раз чья-то твёрдая рука, то ли отцова, то ли старшего брата, придержала велик за кожаное седло, а после легонько подтолкнула к новым испытаниям.

Алиса помнит свои первые уроки езды. Вокруг клумбы во дворе у дома дяди, где родственники отца приютили их семью перед покупкой новой квартиры после большого переезда из Тувы в Белоруссию. Из советского «захолустья» в советскую же «цивилизацию».

Закусив нижнюю губу, переваливаясь с одной ноги на другую, с усилием, потому что не дотягивает до педалей, она пытается проворачивать эти тяжёлые и в то же время увёртливые штуки, и колеса виляют на посыпанной шлаком дорожке.

Один круг, второй… Девчонка уже начинает чувствовать власть над бездушной железякой. И вдруг летит с грохотом открытыми ладонями и незащищёнными коленями навстречу боли.

От ушибов велосипедом, а чуть погодя боль от разодранной шлаком кожи и вовсе ослепляет. Ладони и колени чёрно-красные в полосочку. Она кричит дурным голосом, и остановить это может только срочная помощь близкого человека.

Двоюродный брат Володя, медик, обрабатывает раны йодом. Алиса визжит, а тот спокойно произносит: «Терпи, всё пройдёт». Его профессиональное сочувствие и авторитет, пусть с трудом, но успокаивают.

– Как же долго ты будешь доверяться этой в меру твёрдой, псевдозаботливой распорядительности! Не скоро осознаешь, что забота и сочувствие иного толка и бывают намного реже.

Она росла в стране, где дети верили, что взрослые всё знают и всё умеют и даже могут заменять родителей. В детских садах, школах, училищах, на заводах, в больницах…

Птичий крик вернул женщину в реальность. Или это божественный запах «самого лучшего» кофе на всём побережье? Она смотрит, как рыбаки, сделав перерыв в работе, пьют свой первый за день кофе из цветных кружек. Как откусывают крепкими зубами большие куски тёплой и ароматной чиабаты. Как незлобно подшучивают над молодым и неопытным новичком. Грубоватый смех заставляет приободрившихся было чаек отлетать на безопасное расстояние.

– Луиджи, prego, un caffè con una goccia di latte! Grazie! (Луиджи, пожалуйста, кофе с каплей молока! Спасибо!)

Парню она мысленно посылает поддержку, наблюдая все признаки внешней покорности судьбе и скрытый от посторонних глаз, дикий и лукавый взгляд из-под длинной вьющейся чёлки…

Её раны быстро заживали. Мама говорила: «Как на собаке». У той в запасе было несметное количество ироничных метафор на всякий случай жизни.

На коленях осталась пара-тройка толстых коричневых корок, которые девочка без конца подковыривала, пока не засочится кровь, но, наконец, и они отвалились, оставив бледно-розовые неровные пятна на загорелой коже.

Короткая история этих болячек и череда других, что ждали её впереди, позволили накрепко усвоить: рисковать необходимо, риск – катализатор личности. И она рисковала.

Жаль, конечно, что неосознанно с таким же упорством расковыривала свои душевные раны, не давая им заживать. Что было, то было…

Большое видится на расстоянии. Ведь, сейчас-то она понимает, что оказаться в изоляции от семьи в определённый момент было благом. Но понадобились десятилетия, чтобы перетрясти хлам искусственных социальных установок, собрать себя по кусочкам и вернуться к первородным вещам: к спасительному незнанию небытия, к тотальному принятию сущего, к жизни как празднику, на который тебе невероятно повезло попасть.

В этом весь земной смысл.

И вот, она уже не чувствует себя гостем на этом празднике, а стала главным антрепренёром. Пишет свою повесть и живёт предвкушением встреч с теми, в ком её история отзовётся. На неслучайных земных перекрёстках.

Её душа, постукивая вязальными спицами согласно кивает.

Глава 2

Судьба предков Алисы по отцовской и материнской линиям вызывала любопытство и опасение одновременно. Потому что об этом в семье молчали. Пройдёт много лет, прежде чем наша героиня по крохам, из разных источников, восстановит картину едва не утраченных связей.

Отец родился на Смоленщине, в крестьянской семье, где было ещё пять детей. И на этом обыденность заканчивалась. Парню повезло жить в необычной семье.

Родителей связывали романтические узы, несвойственные их общественному положению. Они любили друг друга так, что прадед выкрал будущую жену из отчего дома, где считали польскую дворянку неровней сиволапому мужику.

Прабабушка Анна оказалась из семьи опальных польских дворян-переселенцев. Со слов отца была интеллигентная, курящая и молчаливая. Охочих деревенских учила читать, считать и писать. На стареньком «Зингере» обшивала не только своих, но и всех окрестных.

В годы НЭПа прадед Илья с товарищами в лесном массиве устроили поселение. Назвали деревню Ивановка.

Рубили лес, сжигали и после корчевали пни – земля неохотно открывалась дерзким. Но, как всегда, она единственная оставалась благодарной заботливому хозяину. В семье много трудились, любили и были счастливы. Недолго. Мир для них закончился в 1930 году. По чьему-то завистливому навету власти отобрали всё имущество. Только не любовь. В январе заболел и скоропостижно скончался Илья, а ранней весной Анна – в один год.

Об этих событиях в семье Алисы рассказывали неохотно и шёпотом даже спустя четверть века. И ко времени первых воспоминаний о себе в ней уже сформировался устойчивый страх потери и необъяснимая неуверенность в себе.

Генетическая память в дальнейшем стала на пути её материального благополучия, несмотря на политические и экономические изменения в стране.

Прошло ещё четверть века, прежде чем она, наконец, смогла восстановить глубоко похороненную связь с родом, разрушила закосневшие психологические установки и навеки освободилась от сиротства. В результате чего родилось и ушло адресату такое письмо.

«Дорогой мой дедушка Илья! Я Алиса, дочка твоего сына Ивана. Сейчас 3 сентября 2016 года, и мне пошёл шестой десяток. Только сегодня я смогла написать тебе письмо, хоть давно знаю о вас от родителей. О том, какой ты работящий и смелый, как сильно любил бабушку Анну, как вы берегли друг друга, заботились о детях.

Дорогой дедушка, спасибо вам за папу моего, я его очень люблю, хоть и нет его уже с нами. За то, что я смогла родиться. За то, что ты спас весь наш род от гибели. До последних моих дней буду ценить, беречь и приумножать твоё наследие…

Я понимаю, что ты желал только хорошего, когда передавал нам: «Остерегайтесь людей. Полагайтесь на себя. Не копите. Трудитесь».

Хочу тебе сказать, что нынешние люди не боятся своего происхождения и могут зарабатывать столько, сколько таланты и трудолюбие позволяют.

Дедушка Илья! Мы с мужем передали своим троим сыновьям вашу стойкость и преданность семье. Ваше желание и умение сделать свою жизнь богатой и достойной. Спасибо за урок.

С любовью, твоя внучка Алиса».

Только «беличий» инстинкт она так и не восстановила. В быту осталась аскетичной, без видимых друзей и врагов, с острым нюхом на предательство.

Но, по-прежнему, из поколения в поколение, от семьи к семье в их роду передаётся необыкновенная, уже архаичная верность в парах и присущая роду творческая жилка…

Мир отца Алисы рухнул, когда парню исполнилось всего четырнадцать. Сначала его женили на женщине втрое старше, чтобы та могла вести хозяйство, а в восемнадцать лет забрали на финскую войну…

Семь лет безумного пехотного мытарства. Несколько медалей. Два ранения и короткий плен. Ему повезло: за кусок сала и ведро картошки у охраны бойца выкупила крестьянка – для работы по хозяйству. Войну окончил в звании старшины.

Семь лет в окопах. Грязь, ледяная вода и земля.

Старшина роты, а попросту «батя», он заботился о своих солдатах: об их здоровье (от цинги спасались отваром из хвои), о пропитании (чтобы всем поровну), о душе.

Избежал пули от врага и от своего же провокатора – увидел широкий оскал смерти и услышал, как за ним сомкнулись её челюсти. Но выжил.

Через год после победы в провинциальных Родниках встретил маму Алисы. На сеансе фильма «Кощей бессмертный». Та с подружкой опоздала к началу, в тёмном зале они не нашли места, и кто-то усадил Милу себе на колени. Это был он.

Поскольку девушка, уличённая в связи с военным, тогда подвергалась поношению, отцу пришлось пройти обряд инициации под пристальным и суровым взором матери невесты, её тёток и соседок, заполнивших голую лавку у стены (с Гитлером всё было намного проще).

На свадьбу молодым из части привезли машину дров и козу в подарок. Маму нарядили в платье в жёлтый цветочек, и по этому поводу она язвила всю жизнь.

В то время в доме бабушки по материнской линии остались только голые стены. В войну ели и лебеду. Семья голодала.

Их выручил фронтовой товарищ отца: позвал к себе на самый юг Восточной Сибири – к чёрту на кулички. Саяны – Верховье Енисея – Тоджа. Заповедные места. Только четырёхместный АН-2 мог изредка забрасывать туда самое необходимое для жизни. Единицы русских обживали край. Обучали местных кочевников земледелию. Заготавливали пушнину, зерно и развивали торговлю для государства.

Там подрастали старшие сестра и два брата нашей Алисы.

Душа, провязав рядок, довольным взглядом окинула свою работу.

Глава 3

Судьбу рождения Алисы (Али по-домашнему) на земле утвердили рукопожатием два приятеля, махнув по полстакана спирта в приёмной местной больнички. Отец и эскулап Полуянов.

В доверительной беседе доктор предупредил, что организм мамы, ослабленный бесконечными абортами (О контрацепции они все, что ли, ничего не знали?), больше не выдержит. Ей надо рожать.

Родители вернулись к бабушке в Родники, где наша героиня и появилась на свет. К слову сказать, из роддома её принесли не в пелёнках, а в платье в цветочек.

По рассказам, роль няньки выполнял отец: вставал по ночам, укачивал на руках, помогал молодой мамаше сцеживать грудь, делал компрессы из листов капусты. Тащил на себе хозяйство и работу…

Уже будучи в конфликте с семьёй, Алиса спросит у матери: «Родная ли я дочь?». Мама ответила, что да, родная, но рожать она не хотела.

– Жизни безразлично, сколько там нас таких, выпавших из гнезда птенцов, неловко волокущих за собой по земле сломанное крыло. Кому-то не повезёт, кто-то приспособится жить на земле, единицы вернутся в небо? – Всё так, – невольное размышление заставило тихонько вздохнуть.

Первой малышка запомнила не маму, а старшую сестру Луизу (по-домашнему просто Лиза). Увлечённая романтическими приключениями Майн Рида и Фенимора Купера, мать двум дочерям дала экзотические в то время имена. Сыновей назвал отец. Георгия и Алексея дома звали Юрой и Лёхой.

Есть фото, на котором Лиза, перевязанная крест-накрест шерстяным платком, в пальто и больших, ещё не обмятых валенках, держит на руках младшую сестру, Алю. Этакий икс в квадрате. Самой Лизе около десяти лет. Бог знает, зачем она возила грудного ребёнка из родительского дома к бабушке.

Дома были в разных районах. Часть пути приходилось нести тяжёлый свёрток на руках. Руки так замерзали и уставали, что она думала положить сестру в сугроб, чтобы их согреть, но ни разу так не поступила – из последних сил тащила дальше, до остановки. В дребезжащем «пазике» гордая садилась на переднее сиденье, лицом к пассажирам.

– Ген геройства и жертвенности, сформированный защитниками родины, унаследовала львиная доля поствоенного поколения страны. Но если первым он помог победить, то вторым добавил хлопот.

Лиза постоянно кого-нибудь спасала – то братьев, когда те оказывались в ситуации, не совместимой с жизнью, то своего гражданского мужа-пьяницу, то престарелую мать. Нянчилась с великовозрастной единственной дочерью, которой посвятила жизнь без остатка.

Сегодня сёстры поддерживают слабый костерок отношений (то ли в силу родства, то ли вопреки – не понять), но идут каждая своей дорогой. В этом нет их вины, поскольку жили вдали друг от друга, в параллельных мирах.

Старшая – в реальном, статичном мире. Где есть родственники, друзья, рабочий коллектив, общие интересы, карьера – бесконечные ходы и комбинации отношений для создания материального благополучия.

Младшая (слишком долго!) – в состоянии иллюзорной внутренней пустоты под дамокловым мечом страха небытия. В мире, где вечный бой и покой только снится. Каждый кусочек отвоёванной самости с победным кличем она приносила в свою душу, пока та не окрепла…

Как бы то ни было, опыт заботы и милосердия Алиса получила от сестры. Лиза и осталась для неё архетипом родства.

Первое отчётливое воспоминание о себе связано у Али с качелями. Шёл третий летний год её рождения. Их соорудили в просторном бабушкином дворе между двух старых берёз. Деревья казались очень высокими, а небо над верхушками и вовсе бездонным, когда девочка, задирая голову, взлетала, не видя земли.

На ней надета чёрная вискозная комбинация, перешитая из большой маминой, с тоненькими бретельками, точь-в-точь как на взрослой, и вишнёвого цвета юбочка.

Вот качели падают, юбочка развевается, открывая ветру и солнечным пятнам тоненькие ножки с плотно сдвинутыми коленками, сердце стрекочет, как кузнечик, и всё внутри обмирает от восторга.

Качели очерчивали условный круг, но пробуждали чувство полёта, даря восхитительное предвкушение иной жизни.

Воспоминание уносит её в тот же двор, но годом позже. В тёплый вечер, в час, когда почти смерклось и из открытого окна тянет запахом углей из самовара.

В час вечернего чая кирпичного цвета в тонком стакане и малинового домашнего варенья. Тогда воздух начинают бомбардировать майские жуки. И сердце также обмирает, когда в неплотно сжатом кулачке шебуршит жёсткими крыльями пойманный жук. Малышка бежит к свету от окна, чтобы через щёлку между пальцами разглядеть внутри усики – самочка там или самец?..

И теперь помнит каждое бесконечное лето.

С тайными походами за бабушкиной малиной и следы «гвоздиков» миниатюрных лодочек невестки Зины на рыхлой земле. Лодочки надевались, чтобы их с двоюродным братом Колей не заподозрили в краже.

Помнит сосущее под ложечкой чувство голода и первые зелёные яблоки, которые рисковали быть съеденными, будучи завязью. Но было в саду старое развесистое дерево и на котором уже в июле вызревали мелкие сладкие плоды.

– Боже мой! – она помнит до сих пор их вкус и аромат.

Теми яблоками дети набивали тощие животы.

Помнит жестяные противни с вяленными на солнце коричневыми полукружьями. Их предпоследнее пристанище – огромный чемодан на полатях русской печи.

На печи малышня пряталась от скорой на руку бабушки и придумывала незатейливые игры. Здесь Колька, одержимый футболом, на мнимом поле из белого альбомного листа, спичками выкладывал расстановку футболистов… Мог бесконечно рассказывать про игру и игроков…

 
                                      * * *
 

Бабушка Анна, по материнской линии, в молодости была настоящая красавица.

Вид старинных фотографий в картонных овалах на стене Лизиной квартиры в разные времена вызывал у Алисы разные чувства: от полного равнодушия до трепета.

На одной – молодая женщина в полушубке. С восточным разрезом глаз, высокими азиатскими скулами, породистым носом и полными губами. Чёрные волосы разделены прямым пробором. Через плечи на грудь перекинуты две толстые косы ниже пояса.

Происхождение имела купеческое. Прадед Фрол владел небольшой фабричкой. Отличался строгим нравом и носил редкую фамилию.

Постриженной под одну гребёнку нации доступ к информации, вносящей хаос индивидуализма в стройные ряды строителей светлого будущего, был закрыт.

Однако под напором грунтовых вод застывшая глыба догмы стала давать трещины, и накануне глобальной перестройки масс-медиа по заданию руководства страны выпускали проекты, консолидирующие национальное самосознание трудящихся…

Алиса несколько минут сидела, оглушённая фразой монаха из советского сериала «Россия молодая» о том, что издревле из варяг в греки ходили русские лодьи и скеди.

Слово «скеди» упоминается в летописи «Повесть временных лет», в переводе с греческого означает корабль. А у её фамилии, без сомнения, очень глубокие и крепкие корни.

Прадед мог позволить себе «прикупить» букву к фамилии для благозвучности. И стал Скедин.

Спустя полтора века, отправившись на поиск своей идентичности, наша героиня обнаружила этот факт, ректифицировала истину и заложила в основание своего берега.

– Жизни всё равно, как ты падаешь, но не всё равно, как поднимаешься.

Анна была верующей. В узкую комнату хозяйки, с домотканой дорожкой, железной высокой кроватью с металлическими шарами, пахнущими медью, кружевным подзором и домашним иконостасом под потолком проникнуть можно было только тайком. Или случайно увидеть ту, отбивающую поклоны, в незакрытом проёме двери.

Строгая и деловитая, женщина одна поднимала троих детей в голодные военные годы. Муж-пьяница, со слов родственников, продавал вещи из дома до сапог с себя. На подмётках писал мелом цену, и, пока дрых в траве у обочины, сапоги продавались.

Поэтому же легко мог быть замешан в пьяных дебошах с политической отдушкой. Не случайно однажды его забрал чёрный воронок. Так больше о нём никогда никто ничего и не услышал.

– Какого цвета душа у человека, узнаёшь по его самым простым поступкам.

Бабушка Анна в свою душу никого не пускала. И никогда не навязывала внукам свою веру и свои взгляды.

Видно, потому Алисе запомнилась иная картинка. Как стоят они с Колей на коленях под иконой на Зининой половине дома. Бабушкина невестка рядом на ногах – чтобы выглядеть выше и строже. Тётка что-то шепчет, закрыв глаза. Дети крестятся, а боковым зрением ошеломлённой племяннице видны свисающий со стола край скатерти и расстёгнутая ширинка, оголившая плоть развалившегося на венском стуле, пьяного в драбадан Колькиного отца, чья хмельная никчёмная жизнь, как и жизнь его безобидного велосипеда бесславно закончились под колёсами случайного грузовика.

Анна вбросила в кратер своего «я» репрессию мужа, войну и веру. Была активной до самой смерти от рака желудка на восемьдесят втором году жизни.

Незадолго до кончины её стремительный, слегка сутулый силуэт в тёмном пиджаке и длинной юбке, с квадратным, окованным железом чемоданчиком в руке, неожиданно возник перед Алисой на фоне пристанционных фонарей белорусского Рошанска.

Тогда в первый и последний раз мать приехала навестить младшую дочь. Пробыла недолго, раздав всем «сёстрам по серьгам». Младшей внучке сказала, что ничего путного из той не выйдет…

Очень долго Аля мучилась воспоминанием встречи на вечерней насыпной дороге к «мешку». Случайной ли? И доморощенным пророчеством. Так долго, пока не пришла пора ей увидеть бабушку Анну-воительницу и рядом себя – на светлой стороне жизни.

Лиза ездила на похороны и узнала, как сложилась судьба тёткиной семьи. Братишка и партнёр по поеданию сушёных яблок на печи, знаток всех футбольных расстановок Пахтакора, потерял рассудок, якобы заразившись солитёром, и остался жить с тихой тенью-Зиной, заблудившейся во мгле старого дома.