Read the book: «Чужая крепость»

Глава 1

Собака скулит. Страшно ей, бедняге. Вдалеке грохочет гроза. Внизу через двор к дому идёт женщина. Увидела меня в окне и смеётся, зовёт меня. Грохочет снова, но уже близко. Она весело вскрикнула, бежит к дому и вверх по ступеням. Остановилась. Осторожно крадётся. Сверкнуло. Ударило. Ливень.

Она крадётся. Скрип половиц. Замерла.

– Ваша жена?

– Слушайте, что вам от меня нужно?

– Не знаю, не знаю,– он смеётся.– Пока не знаю.

Поднимается из кресла.

– Не возражаете?

Подходит к двери и, распахнув её, выглядывает в коридор. Оборачивается.

– Слышите?

По крыше капли стучат. Сверкнуло. Грохот.

Он выходит. Насвистывает. Идёт по ступеням вниз, удаляется.

Он ушёл.

Она входит в комнату. Смотрит на меня.

– Что с тобой?

Я не отвечаю.

– Кто это был?

– Не знаю. Когда я вошёл, он сидел здесь и ждал меня.

Она смотрит с тревогой. Отходит к другому окну.

Капли стучат по стёклам. Дождь.

– Дождь кончился.

– Надолго ли?

– Я хочу прогуляться.

– Возьми зонтик.

– Ты не пойдёшь со мной?

– Нет. Возьми зонтик.

– Нельзя же сиднем сидеть…

– Я люблю сидеть сиднем.

– И что?

– Если хочешь идти, иди.

– Что?

– Иди, если хочешь идти. Только возьми зонтик.

– А почему ты меня гонишь?

– …

– Ты что, выпроваживаешь меня?

– Послушай…

– Ладно, всё. Ухожу.

– Не забудь зонтик.

– Я ухожу.

– Да, да. Не забудь зонтик.

Она такая хорошая, милая, она чудесная, добрая милая, она такая славная, красивая, самая лучшая, за-ме-чательная, совершенная, милая, милая, милая!

Наконец-то ушла.

Так тихо. Капает с листьев.

– Но почему вы не уедете?

– Куда?

– Да-а, если бы было куда, да?

– Это мой дом. Понимаете? Я же не могу родить себя заново. Где-нибудь на новом месте. Да и где? Где оно новое место? Где меньше льёт?

– Что такое с погодой случилось? Это когда такой июнь был? Ни разу не помню, чтобы так было. Это вторую неделю уже льёт!

– И сколько ещё будет лить…

– Да-а.

Он задумчиво кивает. Украдкой взглянул на бутылку, и снова. Кивает.

– Да-а.

– …

– Вы купаться ходили?

– Я? Нет. А что?

– А. Мне показалось, это были вы. Давайте допьём что ли?

Быстрые шаги на лестнице. Дверь распахнулась.

– Насквозь промокла!

– Добрый вечер. А мы тут сидим…

– Я же говорил тебе, возьми зонтик.

Она уходит, хлопнув за собой дверью.

– Ну что, допьём, может быть?

– Что? А, да. Давайте.

Он наливает, качает головой. Да-а, ну и погода.

– У меня какое-то предчувствие нехорошее.

– Какое предчувствие?

– Не знаю. Нехорошее. Он будет ужинать? Спроси его, он останется ужинать?

– Сейчас будем ужинать.

– Да? Мне, наверное, пора уже…

– Не останетесь?

– Да не знаю даже. А что у вас на ужин?

– Что у нас на ужин?

– Он останется?

– Не знаю.

– Я же сказала, спроси,– она вытирает руки.– Ладно. Надо всё самой делать.

– Останетесь? Ну конечно оставайтесь.

– Да? Да я…

– Конечно оставайтесь. Куда вы поедете.

– Зачем ты его оставила?

– А что? Ну и выпроводил бы его.

– Ладно. Что у нас на ужин?

– Иди займи его.

– Да он мне надоел уже.

– Иди, иди, займи его чем-нибудь пока. Ну? Ну хватит, хватит. Иди.

Он обкусывает макароны с вилки. Жуёт.

– Вы не видели, как берег размыло?

– Сильно размыло?

– Да, сильно. Я проезжал сегодня, видел.

– Нет, не видел.

– А мне показалось, это были вы.

– Ты ходил к реке?

– Я… Нет.

Она смотрит на меня подозрительно.

– Это был не я.

Он усмехается, кивает, накручивает на вилку макароны. Она смотрит на меня подозрительно.

– Это вас.

– Алло. Да, я. Да. Да, вспомнил. Сейчас? Я не знаю, удобно ли. Что? А, ну… ладно. Да.

Он положил трубку. Горестно шлёпнул себя по лбу.

– Совсем из головы вон. Ко мне должны были приехать…

Она молчит. Я тоже. Он виновато царапает себя по щеке.

– Сказали, что сюда приедут.

– А они знают, как ехать?

– Сказали, приедут. Наверное.

– Ну что ж. Конечно. Пусть приедут.

Я встаю и выхожу из комнаты.

Поднимаюсь по лестнице, вхожу в кабинет и закрываю дверь на ключ.

Я падаю на диван.

Внизу шум гостей. Двигают мебель. Зачем?

Он возьмёт всё, что захочет, он знает, как это сделать, и никогда не делает лишних движений. Он не умеет сомневаться, а значит, совершать ошибки. Он никогда не отклоняется в сторону, никогда не остановится на полпути. Противиться ему значило бы выставить себя на посмешище. Кто же захочет этого? Его имя Вампир.

Герой работает мойщиком окон. Или сторожем. Или вообще нигде не работает. Может быть, он студент и живёт в общежитии с двумя соседями в комнате. И не существенно, где, когда и как именно обидел его Вампир. Это могло случиться после сеанса у кинотеатра. Или на стоянке такси. Или в десятичасовой электричке. И конечно, герой не побежал рассказывать об этом всем и каждому. Но не забыл. Выходил курить на общую кухню, наблюдал, как отражается кончик сигареты в залапанном окне, молчал. Думал об этом. Эти мысли были его мысли, и он радовался тому, что невидим. Едва ли Вампир даже догадывался о его существовании. А значит, он знал не всё. И его можно разбить. Уничтожить. Развеять по ветру. Герой давил окурок и шёл спать.

Из тысячи героев настоящим героем становится только один. Бывает, что и ни одного. И можно бузить и куролесить, орать на вечеринках, горланить на улицах, дебоширить, приставать к замужним женщинам, можно раскрашивать стены пульверизатором, расписывать лифты, прятаться в подъездах, придумывать сотни весёлых затей. А потом перестать. Заняться делом. Можно использовать для этого женитьбу. Сделать это как-нибудь незаметно, не переставая время от времени позванивать старым друзьям. И даже распивать с ними украдкой на кухне бутылочку портвейна по случаю… ну скажем, дня рождения. И как-то так, незаметно и без всякой особой цели обрасти имуществом и справками, роднёй и обязательствами. Вспоминать, как весело и как здорово было тогда врезаться на мотоцикле в лес. Жуть. Были времена. Всё проходит.

Но можно и по-другому. Так врезаться, что уже не заштопать. Сразу насмерть. Доигрался парень. Или как-нибудь уж совсем нелепо. И уже не одумаешься, не переменишься. Не будет тебе домика из поролона. Ничего не будет. Чтобы одуматься, нужно время, чтобы перемениться, нужно время, а его вдруг раз – и нет. И не будет больше. Вышло всё. И тогда один из тысячи становится героем. Один из тысячи, кто никогда не протрезвеет, не постареет, не утихомирится.