Без семьи и наследников

– Подруга говорит, что Верочка открывала всем дверь, потому что сама никогда не делала зла людям, и от других не ожидала, – с лёгкой улыбкой сказал Пахомчик.

– Конечно, не делала! Никогда и никому. – По лицу Грачёва пошла болезненная судорога. – Хорошо, Юрий Михайлович, я сейчас еду в Главк, буду пока на рабочем месте. Если понадоблюсь, сейчас же звоните. Простите, если помешал.

– Что вы, Всеволод Михайлович, я очень вам благодарен за помощь! – искренне воскликнул следователь.

Участковый уже вводил гражданку лет сорока, в мужских сандалетах на босу ногу и в платке, завязанном надо лбом «рожками». Свидетельница тараторила без передыху, и Грачёв искренне пожалел Пахомчика. Потом он пожал всем руки и поспешно покинул квартиру.

* * *

Длинная стрелка на циферблате стенных часов прыгнула на двенадцать, короткая – на восемь. Ростислав Володов застегнул рубашку, повязал галстук и сел за стол. Он боялся, что Кристина задержится на кухне, где с шести часов утра сестра Ростислава Марина орала на своего мужа Сергея. Она обнаружила, что тот ночью тайком съел половину круглого ржаного хлеба, предназначенного для всей семьи Пчельниковых.

Полчаса назад в скандал ввязалась и Тамара Андреевна, мать Марины с Ростиславом. Тёща упрекала зятя за то, что он каждый день тратит по двадцатке на обед в столовой своего завода, и притом от родных детей отнимает последний кусок. Попутно Марина умудрялась ещё и стирать детское бельё, оглушительно грохоча тазами.

Хоть квартира и не считалась коммунальной, Ростислав и Кристина старались реже появляться в местах общего пользования; завтракали они у себя в комнате, за закрытой дверью. В отличие от комнаты Марины, закиданной игрушками и завешанной мокрым бельём, у Ростислава с Кристиной всегда было чисто и тихо. Они поженились два года назад, детей не имели. Кристина сначала очень переживала, а теперь, напротив, была довольна. Проблем золовки она не ведала, хотя, конечно, ей тоже как следует доставалось.

Хуже всего обстояли дела в третьей комнате, где, отгородившись друг от друга ширмой, жили Тамара Андреевна и её младший сын Максимилиан. Он как раз находился в переходном возрасте, постоянно грубил и выпендривался, прислушиваясь только к окрикам старшего брата. Именно Ростислав заставил его отказаться о намерения держать свой мотоцикл в комнате. Братец очень боялся, что дорогую игрушку угонят со двора.

Кристина вошла возбуждённая, и губы её дрожали. Она буквально уронила на подставку сковороду с шипящей глазуньей, и Ростислав удивлённо поднял глаза. Жена стояла боком к нему, в лучах утреннего солнца, и пышные, мелко завитые волосы вспыхивали медью. Поверх полосатого, выше колен, платья без рукавов был надет клеёнчатый фартук, плавно изгибающийся на высокой груди.

– Ты что, забыла, зачем пришла? – Володов со смехом протянул руку то ли к жене, то ли к сковороде. – Мне хотя бы в первый день опаздывать нельзя. Главк всё-таки…

– Ой… Извини! – Кристина принялась поспешно раскладывать глазунью с колбасой по тарелкам. – Серёга, конечно, плохо поступил. Ведь у детей на утро ничего не осталось, кроме манной каши. Но мама тоже неправильно себя ведёт. Смотрит ко мне на сковороду так выразительно, что у меня ноги подкашиваются. А потом уже прямо сказала: «Между прочим, Ростислав мог бы поделиться с племянниками и братишкой! Раз на колбасу хватает, значит, вы не бедствуете!» И дальше, как по нотам – ты, мол, забыл, что она – инвалид второй группы без права работы. А надо бы почаще вспоминать о сыновнем долге…

Кристина подвинула к мужу плетёную тарелку с хлебом. Тот с чувством поцеловал жене руку.

– Я говорю: «Мама, это я на последние деньги купила триста грамм. Ростик работает известно где, и его грех обделять. Я тоже на своём фарфоровом заводе бегаю, как савраска. Каждый месяц у меня командировки. С голодухи там не повкалываешь…» Слово за слово, и весь скандал по новой.

– Ладно, успокойся. – Володов, жуя, погладил жену по плечу. – Говорил – не встревай. Так ты никогда не кончишь выяснять отношения. Я вот тоже сегодня какой-то… – Он замолк, подбивая слово. – Ну, нервный, что ли.

– Боишься? – улыбнулась Кристина. – Ничего, пора тебе идти на повышение. Только я, конечно, жутко переживаю. Маме, как ты просил, пока не говорила. Но ведь она всё равно узнает. И я воображаю, что потом будет!

– Узнает. – Володов придвинул к себе кофейник. – Но уже тогда, когда я какое-то время прослужу и немного разберусь на месте… А то ведь для меня работа в криминальной – кот в мешке. Слухи ходят всякие, легенд куча, а по существу ничего не известно. Это назначение свалилось, как снег на голову, но отказаться сил не хватило.

– Судьба, Ростик, судьба! – Кристина похлопала его по плечу. – Как я поняла, тот сотрудник, на чьё место тебя пригласили, не сработался с начальником. Не знаю уж, кто из них прав, кто виноват, но ты всё-таки будь поосторожнее. Я. пока в вестибюле тебя ждала, кое-что про него слышала. Петренко, кажется, его фамилия?

– Да, Петренко Геннадий Иванович. Так что ты слышала? – заинтересовался Ростислав.

– Бери булку с маслом, не стесняйся. – Жена заботливо подкладывала ему кусочки. – Хоть на выпускном тебя высмотрел Горбовский, а работать ты будешь не под его непосредственным руководством. Он, говорили, твоего предшественника просто обожал. Серьёзный парень, языки знает, музыкальную школу окончил. И на Литейном работал тщательно, на совесть. Словом, и придраться-то не к чему. А новая метла по-новому метёт. Бабы ваши делились новостями, прямо при мне. Очень им этот Саша нравился. Говорят, а сами чуть не плачут. Оказывается, в прошлом году пришёл Петренко, вернее, поднялся из первых замов, и навёл свои порядки. На этой почве они сцепились с твоим предшественником. И, само собой, нижестоящему пришлось уйти. Я тебе сразу говорить не стала, чтобы не расстраивать. Ты же после выпускного такой радостный прибежал! Глаза по пятаку, сам сияешь… Сам знаменитый Горбовский, гроза мафии, предложил перейти на Литейный…

– Ведь месяц с гаком меня там ждали – не шуточки. Их конфликт вряд ли как-то скажется на мне. Это же может быть элементарная обида. Его обожали, выделяли, одним словом, был любимчиком. И вдруг не сумел стать таковым у нового шефа! Ты же знаешь, что каждую сторону выслушиваешь и проникаешься сочувствием. Как бы все правы, но на самом деле истина лежит посередине, да и то не всегда. Любой себя выставит ангелом, которого и покритиковать-то не за что.

– Твоё дело. – Кристина торопливо пила кофе. – Я просто предупредила.

– И сама приготовься.

Володов встал из-за стола, взял с тахты лёгкую ветровку, надел её поверх рубашки. Потом подошёл к трельяжу и внимательно оглядел своё сухощавое лицо с въедливыми тёмно-карими глазами, короткую, ёжиком, стрижку на каштановых волосах.

– Рассказывают, что у всех ребят из отдела бандиты наперечёт родственников знают. Чуть что – грозят расправиться. Даже требуют, чтобы сотрудники получали согласие родных на переход в это подразделение. Но ведь у матери разве спросишь? С ней сразу обморок – и больница. А мне уж очень хотелось…

– Не пугай, поганец! – весело сказала Кристина. – Посуду я здесь, под полотенцем, оставлю. Некогда мыть, да и скандал, вроде, ещё не кончился. – Она прислушалась и тяжело вздохнула.

Потом уселась пуфик перед трельяжем, торопливо припудрила лицо, подкрасила губы. Взяла ещё одно зеркало и внимательно, со всех сторон, оглядела причёску. Скинула фартук, надела часики, бусы «тигровый глаз» и огромные клипсы; схватила со стула сумку.

Супруги вместе вышли на Бородинскую улицу, где стоял их дом, и там расстались. Кристина побежала к станции метро «Достоевская», а Ростислав, не спеша, пошёл к Фонтанке, думая о своём новом назначении. На Литейном, конечно, работа престижная, оклад намного выше, премии чаще выплачивают, дополнительные льготы имеются. Но и ответственность не та, что на прежнем месте. Мафия, её методы борьбы – не ханурики в райотделе. Чертовски интересно, и в такой же степени опасно. А вот Кристинка, похоже, не верит, что по ней всё это может ударить…

Через некоторое время Володов шёл уже по Невскому проспекту, где уличные торговцы только устраивались – вытаскивали ящики, расставляли стенды, обустраивали прилавки. Товары пока громоздились в мешках и в коробках. Ростислав купил у пожилого дядьки только пачку «ТУ-134» и больше ни на что не заглядывался. Заинтересовал его только «мамочник», с утра пораньше вышедший на промысел.

«Мамочник» настолько естественно скулил и причитал, что даже самые закоренелые скептики, первоначально пройдя мимо, всё-таки возвращались и начинали рыться в кошельках. На плакате, зацепленном верёвочной петлёй за его шею, была наклеена фотография якобы умершей старухи. Внизу – фамилия, имя, отчество и даты жизни, домашний адрес. Далее шла душераздирающая просьба помочь похоронить милую мамочку, так как денег в доме нет ни копейки.

Володов, по старой привычке, хотел подойти и пригрозить проверкой. Узнать, проживала ли по указанному адресу такая гражданка, действительно ли она являлась матерью этого типа, да и вообще, умерла ли на самом деле, не составляло никакого труда. Но потом Ростислав вспомнил, что его ждёт уже другая служба, и гонять «мамочников» больше не нужно. Он взглянул на часы и прибавил шагу, не желая с самого начала производить на руководство плохое впечатление.

У Дома офицеров стояла ещё одна попрошайка, и тоже с плакатом. Володов прочёл, что тётка – беженка из Приднестровья, у неё шестеро детей, а муж погиб. Прекрасно понимая, что эта стерва никакого Приднестровья и в глаза не видела, а просто дослужилась до прибыльной «телеги», Ростислав скрипнул зубами и прошёл мимо. «Мамочник» стоял на ступень выше тётки в их «Табели о рангах», которую в милиции уже знали назубок. Испорченное ещё дома настроение продолжало ухудшаться; и от жары становилось совсем уже совсем тошно.

* * *

Дежурный пошуршал бумагами, куда-то позвонил, а потом с интересом взглянул на Ростислава.

– Вас ждут, товарищ старший лейтенант. Проходите, пожалуйста.

Володов, с непривычки несколько смущаясь, поднимался по лестнице и придумывал те слова, которые скажет при встрече с новыми коллегами. Когда оформлял документы, Петренко находился в командировке. С Володовым общался майор Грачёв, который ему очень даже понравился. Теперь же Ростислав представлял себе Петренко держимордой в подполковничьих погонах, который сразу же начнёт на него орать. Иначе и быть не может, раз он сожрал такого милого и умного сотрудника, как его предшественник Саша Минц.

Дверь в кабинет оказалась обычной, как и все остальные в коридоре. Когда Володов постучал, ему ответил по-украински напевный, мягкий тенорок и пригласил войти. Володов вытянулся у порога и даже не успел открыть рот, как худой человек в очках, смущённо улыбаясь вышел ему навстречу из-за большого стола.

– Не надо, не надо! Что вы! Мы вас знаем, так что церемонии ни к чему. Проходите и садитесь, Ростислав Максимилианович. Вон туда, в кресло. Подождите минуточку, пока я дело не закончу. Прошу прощения.

Володов оторопело смотрел на Петренко и не понимал, как такой человек мог выжить невиновного сотрудника из отдела. Тогда, может быть, сам Минц хорош гусь? Ведь Володов его не знал, следовательно, мнение составить не мог. А все эти языки с музыкой были в его глазах скорее позором, чем достоинством. Другое дело, что такой простецкий дядька борется с организованной преступностью. Как он это делает, трудно сказать, но отзывы о нём самые лестные.

Сейчас Петренко быстро говорил вполголоса, повернувшись к двум мужчинам. В кабинете было очень жарко, солнце слепило глаза, а штор или жалюзи на окнах почему-то не было. Судя по тому, что стёкла недавно вымыли, занавески, наверное, сняли и забрали в стирку.

Один из мужчин – пожилой, с блестящей от пота лысиной, сидел в профиль к Володову. Другой, гораздо моложе первого, расположился к нему спиной. Голову он втягивал в широкие покатые плечи, то и дело поднимался на стуле, наклонялся к лысому, часто смеялся. Лысый дядька был в клетчатой бобочке с короткими рукавами. Молодой человек – в джинсовой, как следует вываренной рубашке, с лейблом «Монтана» на спине.

– Значит, пулю всё-таки нашли? – услышав Володов голос Петренко. – А то просто все в догадках терялись – каким же образом был убит Флименков?

– Очень большое расстояние было – метров пятьдесят. Поэтому не получилось характерных для огнестрельного ранения признаков, – пояснил лысый.

Володов уже понял, что это – судмедэксперт. Потом они о чём-то коротко посовещались, и медик, попрощавшись, ушёл. Петренко вернулся за свой стол и обратился к Володову.

– Ещё раз извиняюсь, дело очень важное. Как камень на шее висело, честное слово. Погиб главный бухгалтер совместного с финнами предприятия. Только сейчас, через месяц, разобрались с орудием убийства…

Парень в джинсовой рубашке встал, повернулся лицом к Володову, и тот даже вздрогнул, не поверив себе. Большие зелёные глаза с чуть приподнятыми к вискам уголками, то ли нахальная, то ли снисходительная улыбка. Характерная фигура, в которой явно просматривалось что-то звериное…

– Капитан Озирский – старший лейтенант Володов, – как-то очень по-домашнему сказал Петренко.

Ростислав, облизывая губы, смотрел на Озирского и молчал. «Мне с ним работать? Невероятно! Даже и не надеялся…»

Андрей пожал руку новичку, и тот окончательно утвердился в своих предположениях. А ведь говорили, что разжаловали Озирского за превышение полномочий, отправили работать «на землю». Теперь, значит, вернули. Да и какой дурак электронным микроскопом гвозди заколачивать станет? Такие специалисты – на вес золота, и им многое нужно прощать.

Петренко понимал чувства новичка, и поэтому немного помолчал. Потом вышел из-за стола и боком присел на подоконник. Вчера оттуда убрали горшки с цветами, которые в это время просто сгорали под солнцем.

– Расскажите немного о себе, – попросил Геннадий Иванович.

Озирский, нетерпеливо притопывая, смотрел то на часы, то на Володова, и думал, как бы побыстрее с ним договориться. Конечно, теперь мальчик и сам в другую группу не захочет, но нужно закрепить успех.

– Если вы курите, не стесняйтесь, пожалуйста. Я среди своих сотрудников, как белая ворона, – признался подполковник. – Сколько раз пытался начать курить, да так и не смог. Душа не принимает – наверное, очень вредно для моего организма.

– Да, я закурю, если можно.

Ростислав полез за своей пачкой. Озирский царственным жестом швырнул ему на колени «Мальборо». Володов достал одну сигарету и хотел вернуть пачку, но Андрей отрицательно помотал головой.

– Маленький презент, оставь у себя. Давай, рассказывай!

– Нечего особенно рассказывать.

Володов всё косился на руки Озирского, и тот даже начал нервничать. Впрочем, надолго его не хватило. Развалившись в нагретом солнцем кресле и вытянув вперёд ноги, Андрей эффектно высек огонь из импортной зажигалки и затянулся. Петренко заметил в глазах Володова искреннее восхищение и рассмеялся.

– Мы ждём! Привыкли уж так, Ростислав Максимилианович, – друг про друга всё знаем. Как у вас во Фрунзенском районе было, не в курсе, но это – дело прошлое. А здесь – будто в семью принимаем. Потом поймёте, почему это так.

– Во всяком случае, не из праздного любопытства.

Андрей прикрыл глаза он солнца, и лицо его приняло томное, вальяжное выражение. Казалось, что он, а не Петренко здесь главный.

– Выкладывай, не ломайся.

– Да, боюсь, ничего интересного не расскажу. Родился в Североморске, 8 ноября 1963 года. В семье, кроме меня, ещё двое детей. В школе учился плохо, часто дрался, причём по-серьёзному. Состоял на учёте в детской комнате милиции.

– Смолоду, значит, нашу работу познал, – кивнул Петренко.

– Такой мне подойдёт, – решил Озирский. – У тебя военные моряки были в семье?

– Да, отец. Шестнадцать лет назад погиб. В одном из отсеков подводной лодки возник пожар. Папаня командиром был, капитаном второго ранга. Покидал лодку последним, и не успел выбраться – случился взрыв. В результате лодка затонула – неподалёку от берега, что самое обидное.

– Да-а, ужасно.

Петренко покрутил в пальцах карандаш. В биографии Володова была сказано, что его отец умер в 1976 году. Но для того, чтобы узнать о своих сотрудниках как можно больше, и затевал подполковник милиции такие вот беседы. Ростислав тоже понял, с какой целью новый начальник спрашивает о семье, и старался отвечать, как на важном экзамене.

– А мать?

– Мать сейчас болеет, перенесла две операции. Инвалидность ей дали – вторую группу.

Ростислав не хотел говорить о матери даже с Петренко и Озирским, так ему было тяжело всё это вспоминать. Под вламывающимися в кабинет горячими лучами солнца он чувствовал себя неуверенно, и потому злился.

– Значит, мать у вас болеет. – Петренко слез с подоконника и стал ходить по кабинету. – А кем работала?

– На фабрике имени Веры Слуцкой, да и то недолго. Вы же знаете, что офицерские жёны часто попадают в разряд безработных. Двое детей на руках – куда такую возьмут? А после гибели отца Макс родился. Он меня на тринадцать лет моложе. Маринке тогда уже пятнадцать было.

– Значит, брат и сестра у вас.

Петренко вернулся за стол. Андрей уже докуривал сигарету и шевелил плечами, словно разминая их. Володов погасил окурок и аккуратно положил его в пепельницу.

– Живёте все вместе или врозь?

– Вместе, – с горечью признался Володов. – Нас, в память об отце, обеспечили хорошей площадью – на тот момент. Бородинская улица, центр города. Как теперь говорят, престижный район. Трёхкомнатная квартира. Там, у нас, артисты раньше жили. Да и сейчас кое-какие ещё остались. Только вот Маринка мужа привела, родила двоих детей. Сергей родом из Цимлянска Ростовской области. Приехал лимитой в Ленинград, жил в общаге. Естественно, потом поселился у нас. Дальше я женился…

– Когда? – зачем-то уточнил Озирский. – На ком?

– В позапрошлом году, на Кристине Селезнёвой. Тоже пришлось к себе забрать её. Она местная, только жила на Ивановской улице, в коммуналке, вместе с родителями. С соседями разругалась так, что чуть до поножовщины не дошло. Я и увёз жену от греха подальше. Теперь на работу долго ехать, но она всё равно назад не хочет.

– Дети есть у вас? – спросил Петренко.

– Нет.

– С женой нормально живёшь? – опять вмешался Андрей, наливая себе воды из графина. – И какая дома обстановка? Без конфликтов?

– С Кристиной, не сглазить бы, нормально. – Володов суеверно постучал по столу для заседаний. – А с другими, конечно, всякое бывает. Когда восемь человек проживают в трёх комнатах, а кухня на всех одна, разборок не избежать. Это ведь практически три семьи. Сейчас женщины прибегают с улицы такие, что лучше им на глаза не попадаться.

– Ничего. Милые бранятся – только тешатся. – Петренко, видимо, сделал для себя какие-то выводы. – Ростислав, вы ведь с отличием закончили Высшую школу МВД России. Имеете боевой орден, правильно?

– Да, «Красную Звезду». Не знаю даже, считается ли это сейчас наградой. – Володов дёрнул губами, словно хотел ещё что-то добавить, да раздумал. – В Афганистане, в спецназе служил. Мы сопровождали военные колонны на горных дорогах.

– Я ваш послужной список в личном деле видел, – улыбнулся подполковник.

Геннадий Иванович был рад этой замене. Малый что-то вроде Озирского – бывший хулиган и спецназовец. Слава Богу, музыкальную и английскую школы он не кончал. Матери-вдове явно не до этого было, и парень получился правильный.

– А жена кем работает?

Озирский выбрался из кресла, лениво подошёл к секретеру и стал что-то рисовать пальцем на полированной поверхности.

– Инженер-технолог на фарфоровом заводе. Из командировок не вылезает, так что часто живу холостым.

– Понятно. Ранения были?

Андрей всё раздумывал, подойдёт ли ему новичок. Пока склонялся к мысли о том, что подойдёт.

– В Афганистане – да, но легко. А здесь, на службе, Бог миловал.

– Плюнь через плечо, – посоветовал Озирский. – Какими видами спорта занимался?

Андрей бросал свои вопросы небрежно, и Володов испугался, что не сумел ему понравиться. А бы хотелось поработать рядом с такой знаменитостью! Да, конечно, у него жизнь скучная, вернее, обыкновенная. Так ведь не каждому быть наркоманом и каскадёром…

– На мастера сдал по вольной борьбе и боксу. Раньше, в школе ещё, занимался прыжками в воду и плаваньем. Сейчас время от времени практикуюсь, чтобы не потерять навыки.

– Стреляешь хорошо? – с добродушной усмешкой спросил Андрей.

– Думаю, что да.

– Проверим, – пообещал Озирский и взял телефонную трубку.

Но тут дверь без стука распахнулась, и быстро вошёл смуглый брюнет в белом костюме и тёмных очках. С Всеволодом Грачёвым Ростислав познакомился недавно, когда поступал на Литейный. А вот с Михаилом Ружецким они два года назад искали на питерских заводах подпольных изготовителей оружия. У братьев было буквально одно лицо, только Михаил имел более светлые волосы и был белокожим.

* * *

– Всем привет!

Грачёв своим приходом снял возникшую было напряжённость. Несмотря на импульсивность и резкость характера, он всегда вёл себя естественно и никогда не ломал комедию перед посторонними, не воздвигал между ними и собой искусственные барьеры. В два шага оказавшись у тумбочки, Всеволод налил в стакан воды и залпом выпил. Потом пожал всем руки и отдельно улыбнулся Володову.

– Славка, наконец-то! Мы тебя тут заждались уже. – И с удовольствием шлёпнулся на стул.

Володов ответил, как Петренко смотрит Грачёва – словно на любимого сына. Потом подполковник с тем же выражением лицо взглянул и на Озирского.

– Геннадий Иваныч, вам Андрей рассказывал?

– О чём?

– Абоянцеву прикончили. Прямо в квартире, ножом. Какое-то очень странное убийство. – Всеволод закусил сигарету и стал шарить в карманах. – Чёрт, зажигалку где-то посеял. С утра сумасшедший день…

– Это какую? – удивился Петренко. – Ту самую Веру Александровну, которая «кротом» тут была?

– Именно.

Всеволод закурил от зажигалки Андрея. Глаза его сверкали от радости, и в голосе звучало откровенное торжество.

– Допрыгалась, зараза! Значит, не сказал?

– Абоянцева… Это та телефонистка? – вспомнил Володов. – Она подслушивала переговоры для банды, правильно?

– Она. Всё-таки есть на земле справедливость! – Всеволод даже забыл про тлеющую сигарету. – Похоже, убрали свои же.

– Ты оттуда? – догадался подполковник.

– Да. Познакомился со следователем. Мы вместе, тщательнейшим образом, осмотрели квартиру.

– Доложи коротко, – распорядился Петренко, усаживаясь поудобнее.

Только теперь, услышав его начальственный голос, Володов понял, что шеф может быть очень крут. Он ещё не знал, что ребята прозвали Геннадия Ивановича Бушем – за феноменальное сходство с американским президентом.

– Что удалось обнаружить?

Когда Всеволод закончил излагать факты, Ростислав первым нарушил установившееся молчание.

– У нас в РУВД тоже неделю назад разбирались. В автобусе умер человек – шестьдесят пять лет, бывший врач-уролог из районной поликлиники. Был отравлен каким-то растительным ядом. Предположили, что это был отвар корня веха ядовитого или кониин.

– Цикута?

Андрей даже потерял всю свою важность и стал похож на подростка, который слушает страшные истории – на дровах, в компании сверстников.

– Да. Опросили людей и выяснили, что примерно за полчаса до смерти видели его на автобусной остановке в компании двух других мужиков. Один из них с этим пенсионером раньше вообще не был знаком, впервые с ним встретился. А другой сошёлся с потерпевшим незадолго до этого – они вместе пили пиво у ларька. Их же, всех троих, в день трагедии заметили у дома, где один из молодых дружков проживал у любовницы, без прописки.

– Этих двоих проверили? – спросил Петренко, затачивая лезвием карандаш.

Володов только сейчас заметил, что начальник – левша. Со стороны он выглядел неловким и рассеянным, что, наверное, с успехом использовал в работе. Таких людей противники обычно недооценивали, о чём потом горько сожалели.

– Никакой выгоды смерть потерпевшего им не приносила. Ни завещаний, ни конфликтов – ничего. И жён в оборот брали, и других членов семьи, но так ничего и не поняли. Кстати, про этого пенсионера, Пономарёв его фамилия, никто из близких этих приятелей никогда не слышал. Когда показали фотографию, все в один голос заявили, что этот человек перед ними не мелькал. Его запомнить легко – очень толстый, одышливый, брюхо из штанов вылезало.

– А семью Пономарёва спрашивали? Может, там что-то могут сказать?

Геннадий Иванович поставил в стаканчик заточенный карандаш и взялся за другой.

– А у него не было семьи! Пономарёв несколько назад овдовел, а ещё раньше погиб его единственный сын, тоже «за речкой»^[1]. У жены через два года – инфаркт. Она так и не оправилась.

Подполковник отложил лезвие и побарабанил длинными пальцами по столу. Потом снова поднял голову, и его очки ярко блеснули в солнечном свете.

– А наследников не проверяли? Каких-нибудь дальних родственников? Может, они киллеров наняли?

– Проверяли. И выяснили, что никаких наследников у него не было вообще. Квартира стала выморочным имуществом.

Володов от волнения всё время облизывал губы и приглаживал волосы.

– Выходит, человек был без семьи и наследников? – подвёл итог Петренко.

– Так ведь и Абоянцева не имела ни того, ни другого!

Лицо Грачёва, до этого мрачное, напряжённое, озарил какой-то внутренний свет.

– Я, конечно, могу ошибиться, но всё-таки… Это не серия?

Озирский поднял брови и наморщил лоб:

– Абоянцева была связана с бандой. А этот пенсионер? Неужели тоже?…

– Я уже увольнялся оттуда, так что не вникал. Можно послать запрос насчёт дела Пономарёва или самим съездить. Я могу организовать, – предложил Володов.

Озирский привстал, как бегун на старте:

– Кто из нас поедет?

– Андрей Георгиевич, а другие твои дела? – напомнил Петренко. – Пока позвони, а там видно будет. Может быть, ничего таинственного здесь и нет. Растительные яды вообще трудно обнаружить. Похожие на отравление симптомы могли появиться и по другой причине. Надо бы медкарту Пономарёва поднять, посмотреть, какие лекарства он принимал. Шестьдесят пять лет, ожирение, конечно, гипертония, многочисленные стрессы… Так и без всякого яда схлопнуться можно. Да ещё погодка – хуже некуда.

– Слава, ты же наш сотрудник, и во Фрунзенском всех знаешь. Звякни к себе, попроси дать всё, что у них есть по Пономарёву. Ты в последнее время где работал?

Грачёв подошёл к телефону, снял трубку и включил город.

– Прямо там, на Расстанной.

– Отлично. Вот и узнай.

Петренко в это время как раз заканчивал говорить по местному, с Горбовским. Его буквально истерзали звонками, и приходилось часто прижимать трубку ладонью.

– Фуреева, пожалуйста! – попросил Ростислав, набрав номер своего бывшего управления. – Да, Володов. Как? Нормально. Фуреев на месте? Позови его, мне очень нужно. Да, срочно! Подожду.

– Фуреев – это следователь? – вполголоса спросил Грачёв.

– Да, он занимался делом Пономарёва. Ага, я… Егор, я уже в новом качестве с тобой говорю. Нет, с мафией ещё не воюю, но уже кой-чего хочу у тебя узнать. Тут вызвало интерес одно из твоих дел… Относительно Пономарёва. Очень внимательно слушаю.

Володов закусил нижнюю губу, а взгляд его блуждал по потолку. Все остальные внимательно слушали.

– Верно мыслишь, Егор, серия проклёвывается. Нет, женщину убили шестью ударами ножа. Ты уже знаешь? Точно, одинокая, как твой Пономарёв. Значит, никаких новых сведений нет, и наследники не объявились. Егор, они без смысла ничего не делают. Значит, какой-то смысл есть – мы потом увидим. Ну, всего тебе наилучшего! Звони. Куда? Домой, по вечерам. В случае чего, Кристина мне передаст. – Ростислав положил трубку. – Так вот, у следствия ничего нового не появилось. Пономарёв жил тихо, скромно, никому не мешал. На книжке больших накоплений не имел, а что было, то пропало.

– Квартира у него какая? – спросил Петренко, у которого от всего услышанного нехорошо защемило сердце.

– Кооперативная, двухкомнатная. Дом постройки семидесятого года.

– Говорят, что по двум точкам можно чертить прямую, – заметил Грачёв. – А тут точек гораздо больше. Оба жили в кооперативных квартирах, не имели семьи наследников и погибли при загадочных обстоятельствах. Теперь я начинаю думать, что работа Абоянцевой на банду к её смерти отношения не имеет. Вряд ли Пономарёв занимался тем же самым. Если бы Вера Александровна не впустила в квартиру кого-то этой ночью, её всё равно уничтожили бы. Причём вне зависимости от того, совершала она преступления или нет. К общительному человеку подобраться несложно…

Озирский закинул ногу на ногу, перегнулся к Грачёву и опять протянул ему зажигалку. Ростислав так и сидел на стуле около телефона.

– А смысл, братцы? – пожал плечами Андрей. – Севыч, ты не можешь поподробнее выяснить, хотя бы про Абоянцеву? Кому достаётся её квартира? Может быть, какие-то наследники должны предъявить претензии?

– Сегодня ещё не понятно, есть они или нет. – Петренко взял трубку местного телефона. – Перезвоните через десять минут – сейчас я очень занят. – Потом он опять вернулся к прерванному разговору: – Но из виду эти дела выпускать никак нельзя. Кроме квартир, у потерпевших, собственно, ничего и не было. Надо точно выяснить в районных администрациях, какая судьба ждёт эти квартиры в том случае, если не объявятся наследники. Нет ли каких-нибудь завещаний, оставленных покойными? Если нотариусы скажут, что ничего такого в природе не существует, то какие на сей счёт предусмотрены правила? Правления кооперативов нужно навестить, хотя бы позвонить сначала. Только не нужно говорить, что вы с Литейного, а то ещё спугнём. Представьтесь обычными гражданами, которых интересует такой вопрос. Звонить нужно только из дома, но никак не отсюда.

Подполковник уже отдавал распоряжения так, словно уже было заведено розыскное дело по серии убийств.

– Принял к сведению, Геннадий Иванович, – сказал Грачёв.

Андрей нарочито равнодушным тоном спросил:

– Товарищ подполковник, вы не возражаете, если я Володова к себе заберу?

– Для тебя мне ничего не жалко.

Петренко снова взял трубку городского аппарата. Ему нужно было заняться другими делами, которые всё это время оставались без внимания. Озирский и так уже выбрал все мыслимые и немыслимые лимиты времени.

– Пойдём! – сказал Андрей безмерно счастливому Володову. – У меня есть свободные час-полтора, и я хочу немного поразмяться. Сходим с тобой в спортзал. А потом постреляем. Я ведь должен знать, с кем буду вместе работать.

Они вместе вышли в коридор, а Всеволод остался в кабинете Петренко. Озирский говорил теперь совершенно спокойно, буднично, словно раз и навсегда выбросил из головы покойников и их кооперативные квартиры.