© Инерике Тёнери, 2020
ISBN 978-5-0050-8616-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Каждое утро я выбегала из автобуса и неслась к метро. Филателисты, бабули, торгующие петрушкой, бомжи стояли, сидели, лежали на обочине. Но этот человек мне врезался в глаза. Вернее, вышитые картинки, прикрепленные на заборе за ним. Особенно одна. Красивый парень с любовью, нежно обнимает девушку. В этой картинке было бережное отношение мужчины к женщине… Единение сердец. Парень с девушкой были похожи друг на друга. Я перевела взгляд на человека. Он сидел в инвалидной коляске. Без ног. И вышивал! Конечно, удивительный. Не попрошайничает, а вышивает. Теплый фонтан снизу вверх меня подбросил и я быстрей побежала на работу.
С того летнего дня я частенько его видела. Он сидел и вышивал. «Обязательно куплю картину, где парень девушку бережно обнимает», подумала однажды я. Но, то ли денег не хватало, то ли времени – постоянно проходила мимо.
Лето прошло. Пробегая, как всегда, к метро, я по привычке бросила взгляд в сторону забора. Человека не было. «Похолодало, – подумала я, – не успела…».
Однако, в один из солнечных осенних дней, (а осень, на удивление, щедро одаривала нас рыжими теплыми красками), я вновь его увидела. Ни лишних денег, ни самое главное – свободного времени у меня не было! «Все равно. – Подумала я. – Подойду».
– Здравствуйте, я восхищена вами. Спасибо вам за отношение к жизни.
И пошла. Уже ближе к метро вспомнила. Полюбившейся картины на заборе не было…
Прошел еще месяц. Невероятно – конец октября, а солнечно. Почти морозно. У забора никого. Ни бомжей, ни филателистов, ни нумизматов. Вдруг разглядела: человек-то сидит! Только странно, повернувшись к забору… и картинки висят. Деньги у меня кое-какие были с собой, да и я, на редкость, вышла загодя в тот день. Направившись к нему, интуитивно замедлила шаг. Что-то не то… Вижу… он от себя белую непрозрачную бутылку отводит и меж прутьями забора просовывает так, чтоб аккуратненько вылить на траву… тоненькой струйкой… «Моча, – в голове сверкнуло, – боже мой, он ведь весь день на улице… как я не догадалась… а он… догадался. Даже бутылку непрозрачную подобрал. Человек.». Прошла мимо. Вновь удивившись. Как ладно все выходит у этого человека. Больше я его не видела.
Прошел еще месяц. Совсем похолодало. Стало серо. Конец осени… У забора – никого… И вот сегодня – подарок судьбы. Впереди – зима. На улице: минус три. Выхожу из автобуса и вижу его. В кошельке – двести рублей. А картинка, тронувшая душу, вновь появилась на заборе. «Моя». И ринулась к нему. «Ничего, про деньги что-нибудь придумаем».
– Здравствуйте, я хочу купить вот эту вышивку.
– Здравствуйте. – Лицо открытое, улыбка широкая такая.
– Вам повезло, сегодня я здесь последний день. Завтра уезжаю в пансионат.
– Правда? Сколько она стоит?
– А, сколько не жалко.
– У меня всего двести рублей, -говорю и открываю ему, показывая, все карманы кошелька.
– Вы можете мне перечислить на карточку с телефона, – говорит он, улыбаясь.
– Я отправлю Вам еще пятьсот.
– Давайте.
Перечисляю. В последний миг не выдерживаю:
– Разрешите пожать Вашу руку. Я восстанавливаю людей после болезней всяких… поверьте… редко встретишь такое… достоинство. Он молча и широко улыбается. Крепко жму его руку. Мы расстаемся и я просто лечу на крыльях к метро. Какой подарок судьбы! Даже цена – семьсот рублей для меня важна. Число семь – вышнее. Духовное.
У одного Человека заспорили Руки и Ноги.
Ноги говорят:
– Мы главные. Мы сильные. Мы быстрые. Благодаря нам Человек ходит, познает мир.
А Руки возражают:
– Человек без нас обойтись не может! Нами он и лицо моет, и еду готовит, и штаны, извините, одевает!
– Ну, – ответили Ноги, – если б мы не носили тело Человека на работу, с работы, то и не было бы денег на еду и одежду! (И на перчаточки, чтоб вам тепло было, между прочим!) Так что, как ни крутите, а мы все-таки важнее…
– Хорошо, – ответили Руки, – но ведь на работе Человек все делает нами – Руками! И аппаратуру, и детали, и даже хлеб. Ведь для такой сложной работы именно наша тонкость нужна, скрупулезность. И если угодно, гибкость, аккуратность.
– Нет, – сказали Ноги, – что значит тонкость, аккуратность по сравнению нашей силой, выносливостью, размахом! – И в подтверждение своим словам, они легко перепрыгнули через огромную лужу. – Мы – сила!
Руки съязвили:
– Ноги только Волка кормят!
Обиделись Ноги, замолчали, и только быстрей пошли.
И Руки тоже пальцы растопырили, ногтями своими красуются…
А Человек смеется. Так он любит и Руки свои и Ноги. Ноги, думает он, неприхотливые, и по земле холодной и по теплому полу могут ходить.
Спасибо им за это.
А Руки более нежные, любят чистоту, красоту. Но какой обед могут приготовить душевный, как все красиво подать!
Спасибо им за это.
А когда Человек отдыхал, он любил танцевать. И Руки с Ногами двигались одновременно, в такт. Движения их были прекрасны, в едином порыве. Они умело дополняли друг друга, и этот диалог был понятен без слов…
– — – — —
Да, можно конечно, прожить без Ног. На каталке.
Да и без Рук можно. Но разве это жизнь? Вы-жи-ва-ни-е.
Хорошо, когда это понимают и Руки и Ноги, гармония…
Меня вызвали к пациентке, которой 92. Вызвала дочь, которой 68. Однокомнатная квартира, заваленная стопками книг. Книги везде. На пианино, под ним, на столе, под ним, просто стопки на полу… Стол у окна, огромный, на полкомнаты. К окну не подойти. На окне два вазона с традесканциями. Таких цветов сейчас не выращивают. В советское время традесканция была в почете чуть не в каждом доме. Эти же две были чахлыми, жидкими, пожелтевшими…
К столу примыкала кровать. На ней лежала кукла. С седыми курчавыми волосами. Кукла лежала с закрытыми глазами.
– Это моя мама, – сказала дочь, – она не спит. Если вы подойдете к ней и заговорите, она откроет глаза.
Я подошла и сказала: «Здравствуйте».
Она и вправду открыла глаза. Когда- то это была красивая женщина. Но сейчас на меня, нет, сквозь меня смотрел… человек с другой планеты. На высохшем лице блуждала полуулыбка.
Я не знала, что говорить. Тогда дочь сказала:
– Мама сможет! Только помогите! Надо ее как-то расшевелить! Смотрите, она сейчас поднимет руку!
Но мама не поднимала.
– Я ее сейчас посажу, – сказала дочь и стала приподнимать и усаживать маму. В длинных тонких руках мамы угадывалась красота, что была прежде. Дочь тоже была худенькой, но попроще. Я не могла оторвать взгляд от постели. Истрепанной, несвежей, покрытой прозрачной пленкой и с крошками. Дочь перехватила взгляд.
– Я сплю с мамой, – сказала она. – Боюсь, что она упадет. Знаете, с тех пор, как умер папа, я боюсь потерять маму.
– Но… она, мне кажется… уже не здесь… -сказала я.
– Что вы! – закричала дочь, она может даже ходить! Надо просто ее потренировать!
Она поставила к кровати ходунки, стала поднимать маму, пристроила ее руки к опоре, переставила одну мамину ногу, затем вторую… И мама пошла!
Глаза у нее были полуприкрыты, рот приоткрыт, как и прежде, но она передвигалась. У шкафа дочь ее развернула и мама с трудом, но вновь стала идти. Зрелище было сюрреалистическое. Затем дочь уложила ее в кровать. Мама медленно закрыла глаза.
– Послушайте, – сказала я, – вы чем-нибудь занимаетесь в жизни?
– Я? – удивленно вскинула на меня глаза Валентина Васильевна, так звали дочь. – Я… не могу… Могу только в магазин выйти на двадцать минут… Я уже на пенсии. Я работала, а теперь…
– Кем вы работали?
– В НИИ. Я – кандидат технических наук. Когда умер папа, я ушла на пенсию. Чтоб быть с мамой.
– Но, простите, мамин век уже окончен, разве своей жизнью вы не хотите пожить?
– Я не понимаю вас… Мама отзывается, вы просто не увидели! Смотрите, я купила ей погремушки, дудочку!
Она достала из шкафа игрушки и стала постукивать перед маминым лицом. Мама медленно открыла глаза, посмотрела сквозь игрушки и улыбнулась.
– Вот видите? Ей нравится! Она как маленький ребенок!
– А у вас есть дети? – не удержалась я.
– Нет, я не была замужем, некогда было, я занималась наукой. Правда, у меня есть двоюродный брат. Он приходит по четвергам на два часа, когда мне надо в НИИ или за пенсией.
– Вы меня извините, – мучаясь сказала я, – я не смогу вам помочь. Понимаете, я не вижу в этом смысла… – я, волнуясь, стала ей предлагать наладить личную жизнь (в шестьдесят восемь лет!), поберечь здоровье, съездить, наконец, в санаторий…
– Что вы! – вновь вскричала она, у меня отменное здоровье! Я занимаюсь! Смотрите!
И она повисла на перекладине в проеме двери. Затем сделала пару резвых движений ногами и спрыгнула.
Комната была сумеречной, хотя на улице было солнце. Давно немытые окна, старая тюль пропускали мало света. Спасаясь, я все же бросила взгляд на окно. Две редкие традесканции одиноко стояли на подоконнике. «Как мама и дочь», – подумала я.
– Извините, я все же пойду. Вы не переживайте, денег за визит я не возьму, ведь я ничем вам не помогла.
– Что вы! – вскрикнула она еще раз, – Дело не в деньгах! Вы так и не поняли! Мама может даже мыть стол!
Она вновь стала поднимать маму, та опять открыла глаза. Рот был приоткрыт как и прежде. Дочка вложила ей в руку мочалку, которая видимо, для этих целей лежала на столе и сделала маминой рукой пару моющих движений туда-сюда. И тут произошло невообразимое. Женщина вдруг проявила некоторый интерес к происходящему, глаза у нее заблестели подобием мысли и она стала активнее тереть…
Я не знала, что сказать. Через минуту дочь забрала у мамы мочалку и та стала закрывать глаза. Дочка подхватила ее и уложила в кровать.
– Мне надо идти… – сказала я и твердо двинулась к выходу.
– Возьмите деньги, – сказала дочь.
– Нет, не надо, – сказала я.
– Хотя бы бы половину! – умоляюще сказала дочь.
– Хорошо, – сказала я и спешно положив их в карман, вышла на улицу.
Жадно глотнув весеннего воздуха, взглянув на солнце, я стремительно удалялась от дома, в котором пробыла час.
Перед глазами стояла картинка: девяносто двухлетняя женщина мочалкой трет стол. Как это по-женски… И как грустно по – женски…