Странный эксперимент. Запись 21

Запись 1. 15 сентября

Первое испытание закончилось ужасно. Наверное, не стоило пробовать первый раз в пятницу, да еще и тринадцатого. Это я так пытаюсь шутить. На самом деле похоже мне еще повезло, что я сейчас в себе и могу что-то писать. Еще несколько часов назад у меня были сомнения насчет того, что такая возможность мне представится.

Сегодня к вечеру понемногу начал приходить в себя. Сейчас я сильно сомневаюсь, что рискну повторить эксперимент, поэтому постараюсь как можно подробнее описать свои ощущения. Также неверное стоит рассказать немного о подготовке к эксперименту – до сего момента все записи по проекту носили чисто функциональный характер. Разумеется, они зашифрованы, и если со мной что-нибудь случится, их будет не просто восстановить – я пользовался разными шифрами, даже для одной записи, и тому же изымал некоторые звенья из цепочек рассуждений. Довольно важные звенья.

Конечно я не один работал над проектом – вряд ли одному человеку под силу достичь такого результата, а в том, что он достигнут, я сейчас практически не сомневаюсь. Но сам механизм работы не совсем традиционный для науки. Несколько десятков, если не сотен, человек по всему миру проводят исследования и ставят эксперименты, находясь в разных частях света. Их объединяет только один интернет ресурс, где собирается вся полученная информация.

Эти люди, которых я не знаю, и которые знают меня исключительно под ником (если вам угодно знать этот мой ник, пожалуйста – NGL, а еще это мои инициалы), размещают на закрытом сайте свои результаты. Каждый из работающих по проекту может самостоятельно продвигаться дальше на основании своих или чужих результатов, он может как угодно их трактовать и использовать. При этом каждый может преследовать свои цели, выкладывая информацию, может выкладывать ложные сведения, недоговаривать или привирать, пытаться выдавать спорные результаты за истину.

Но сейчас все это не важно, поскольку, как я уже написал, результат достигнут. Я продрался сквозь дебри информации, и, при минимуме средств, достиг…

Я не знаю, чего я достиг. Но мне кажется это что-то очень значимое. Расплата за это достижение также весьма существенна. Я еще, кстати, не уверен, что расплатился сполна. Последние тридцать часов были для меня сущим адом.

Сразу после того, как меня выбросило обратно, я ощутил боль. Даже так БОЛЬ. Любая другая боль, которую мне приходилось испытывать за мои тридцать два прожитых года была по сравнению с этой чем то довольно незначительным, хотя тоже заставляла меня в свое время мучиться, иногда кричать, стонать, искать обезболивающие или новую дозу. Да было в моей жизни и такое.

То, что было вчера, это была тотальная боль, боль в квадрате, кубе, в сотой степени. Болело все. И все болело на максимальной мощности. Так мне, по крайней мере, казалось.

Несчетное количество раз я был близок к тому, чтобы отключиться. Но что-то внутри явственно подсказывало мне, что из этого забытья я, скорее всего, уже не вернусь в наш мир. И я терпел. Мое тело кололо, жгло, сковывало и раздирало, мой мозг растекался по стенкам черепной коробки, а потом сжимался в горошину, мои глаза лезли из орбит, чтобы потом закатиться, дрожь разбивала тело, а параллельно простреливали судороги. И в следующую минуту все повторялось в произвольной последовательности, но неизменно на максимально ужасной, неимоверной, мощности.

В таком состоянии течение времени замедляется, и если бы я был отпетым мазохистом, я бы конечно по достоинству оценил возможности посмаковать доставшуюся мне болевую благодать. Но я даже близко не мазохист. И раздираемый тотальной болью я мечтал только об одном – чтобы это все поскорее закончилось. С одним лишь ограничением – не смертью.

Я неплохо подготовился к проведению эксперимента, и это мне также сильно повредило. Я запер подвал часовым замком – в течении двадцати четырех часов никто не мог сюда войти, а я не мог выйти. Да я запасся водой, едой, сильными болеутоляющими – опыт великая вещь, я знал, что что-то из этого, а может даже и все, может понадобиться. И понадобилось. Но не помогло.

Я был готов бежать, или скорее ползти, извиваясь и корчась, за помощью. Но я не мог отсюда выбраться.

В моей ситуации ужаса добавляло еще и то, что я совершенно не знал, сколько это состояние будет продолжаться. Ты находишься один на один с болью. Ты с ней уже вечность, и впереди у вас еще вечность. Состояние близкое к безысходности. Но я знал и верил, что все рано или поздно пройдет. Надеялся только что это «пройдет» будет не вместе со мной. Так оно и вышло.

Когда боль хоть немного стихла, и я перестал ощущать близость возможного летального исхода, я дал моему измученному организму погрузиться в сон. Никогда раньше не видел таких сильных снов, но они, в сущности, были лишь слабым отголоском того, что я пережил во время эксперимента.

Пока впечатления еще свежи, хотя уже и смазаны последовавшими за выбросом переживаниями, я должен их записать. Это хорошее правило – не давать своему мозгу додумать и видоизменить увиденное или прочувствованное. Вот даже сейчас я понимаю, что мой мозг пытается подстроить те ощущения под имеющуюся в его распоряжении картину мира.

Что ж начну.

Эксперимент продлился всего несколько секунд, насколько я могу судить по автоматическому секундомеру, который был запущен той же кнопкой, что отпустила в меня разряд.

За эти «секунды» я прожил если и не маленькую жизнь, как мне очень хочется написать, то точно во много раз больше времени. Да время для меня существенно расширило свои границы. Так в жизни время позволяет человеку почувствовать и иногда и сделать много больше обычного в момент сильнейшего стресса. Но я не уверен, что был в том, что только обозначил как «в жизни».

Нет – я не был ни в «царстве мертвых», ни в «параллельной реальности», ни на «другой планете», ни в «прошлом» или «будущем». Так мне кажется. По крайней мере, это не похоже, на описание любого из этих мест, которое я читал или видел. С другой стороны я не думаю, что тот, кто это красочно и популярно описывал или воссоздавал в виде звуков и изображений был в каком-либо из этих мест. За исключением, конечно же, прошлого, и то не слишком глубокого.

Вот я все это пишу, а сам пытаюсь подобрать слова, чтобы описать пережитое в той самой активной фазе эксперимента.

Попробую описать отдельные характеристики пережитого. Возможно, их сопоставление поможет воссоздать ту картину.

Это было огромное пространство. Назовем это пространством, хотя, может быть, слово мир было бы более подходящим.

Оно было населено чем-то, схожим по своим параметрам, но в то же время и разным.

Да – то, что населяло пространство, можно было разделить на отдельные элементы, а то, что составляло отдельные элементы, тоже можно было разделять. Можно было бы. Я это не видел, не слышал, не нюхал, не щупал. Я это чувствовал. Причем сразу по многим параметрам. Как будто у меня отняли все мои обычные чувства и дали взамен в несколько раз больше новых.

Неудивительно, что я не смог сразу научиться ими пользоваться с той же легкостью, с которой в жизни пользуюсь зрением или слухом.

Нет, это не было «обычными» галлюцинациями. Уж поверьте мне – я их за свою жизнь видел довольно много, и еще больше слушал рассказов про них. Так вот – все эти галлюцинации и близко не стояли с результатом эксперимента.

Это было что-то новое, большое и значительное.

И, главное, я не был в этом мире пассивным наблюдателем. Я мог в этом мире достаточно осознанно перемещаться, я полагаю также мог бы вступать в контакт с тем, что этот мир наполняло.

Ооооо! Как же бледно выглядит мое описание, по сравнению с тем, что я чувствовал. Представьте себе ощущения сильнее, глубже, и при этом чище и тоньше, чем те, что вы когда-либо получали от этого мира.

Каждый миг проведенный в том мире обогащал меня ощущениями, а также внутренним пониманием этого мира, пониманием связи с миром и того, что же я представляю собой в этом мире. И это тоже словами не описать. Там мысли формируются в голове не в виде слов, а виде неописуемых, но все же вполне понятных образов. Так творческие идеи формируются для того, чтобы наши прикладные умения и навыки облекли их потом в конечную форму, причем часто нашего умения не хватает, и прекрасный, яркий внутренний образ, очерняется его унылым, а то и безобразным воплощением.