Read the book: «Свадебные заметки – 2. Часть вторая»

Игорь Чубанов

Font:

Дизайнер обложки Игорь Чубанов

ISBN 978-5-4493-7486-8 (т. 2)

ISBN 978-5-4493-4845-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЦЕПЯМИ ГИМЕНЕЯ СТАЛА СВЯЗЬ КОЛЕЦ…

часть вторая, раздел второй

(для неопубликованных фотографий с Анной)

Фотокомментарий №0053

Узорчатостью лепестков и завитков
из кованого злата хвалится ограда:
за ней хранится фотоснимок как награда,
доступная лишь памяти Зверя зрачков —

так охраняются на выставках, в музеях
творения-шедевры мастеров великих
от посягательств тварей первобытных, диких
особей, пакостить любящих в галереях —

вдруг кислотой облить прекрасную «Данаю»,
и с вожделеньем «зырить», как плавится тело
Рембрандта женщины, чтоб вонью засмердело
мастера полотно… мол, тоже ведь страдаю,

когда сочится в дымке ядовитой смеси
и набухает пузырями-волдырями
масляных красок боль, и плачутся слезами
мазки под взмахом параноидальной спеси,

вспоровшей лезвием разорванный хруст ткани,
Данаи обнажённости ран добавляя,
смертью холста дегенерата забавляя
среди плевков-восторгов нецензурной брани!

Вот так и от меня, от Волкодлака, Анна
свадьбой своей отгородилась как оградой…
Колец венчанье обозначилось преградой
для Зверя-Оборотня, Хищника-тирана?

И тенью мрака падает на золотой
узор ограды счастья свадебного пира
смятенье слов потустороннего вампира,
соприкоснувшегося мыслью с красотой:

«Так непонятно Анны долгое молчанье
и нежеланье – даже другом – меня знать…
Всему виной колоколов свадьбы звучанье?
Счастья настолько много, что можно плевать

пренебрежительно, с презреньем, безразлично
и в Волкодлака… и в стихи… и в «Письма к Анне»?
Кто же из нас, двоих, упорствует в обмане
столь затянувшимся, что просто неприлично

стало на мистику так закрывать глаза,
во лжи песок зарывшись всем известной птицей?»
А судьба ночи-дни сменяет вереницей,
пока льнёт к сердцу Зверя из крови слеза…

Но ведь чужая – не моя, не Волкодлака:
кто может выдавить из Оборотня плач?
Ну, если только стоматолог – зубной врач,
когда с клыками щипчиков наступит драка;

и взмокнет стоматолог, силясь и пытаясь
не поцарапать инструмент о лезвий сталь,
с тоской уже уставив глазки в окон даль,
с матами слов крепости пасти ужасаясь,

всех обложив в уме – вплоть до созвездья Рака;
включая в список, собственно, и Козерога,
пока Зверь размышляет… не спросить ли Бога:
«Сокрыт в молчаньи Анны смысл Тантры знака?»

Фотокомментарий №0054

Орнаментальной вязи строгость из металла
и солнечность скачущих «зайчиков» на нём,
целующих его всегда – утром и днём,
сколько бы троица из роз им не шептала,

мол, нарушаете торжественность момента —
мы же знакомимся опять с букетом Анны,
которому прикосновенья так желанны
платья как пьедестала или постамента —

на девушки коленях, с грацией сидящей… —
словно общенье дочери с папой любимым,
с кокетством обожания неповторимым
средь защищённости любовью настоящей;

пурпурный цвет бутонов с розы лепестками
и бархат снежности букета средь вуали —
будто беседа двух сердец, где нет печали, —
и там не машут ссора с дракой кулаками, —

а тянутся друг к другу трепетом свиданья,
переплетаясь ароматами букетов,
делясь таинственностью свадебных секретов
с цветочной откровенностью воспоминанья…

И это вместе всё – с беседой разговор,
и обожанье дочери, и душ вниманье —
лишь предвкушенья радостное ожиданье,
как распахнётся шёпотом Зверя признанье,
украсив птицами из слов мечты простор…

– Ань, ты же знаешь, как ценю я твоё тело,
хотя к тебе я никогда не прикасался —
с пальцев хрустальностью лишь только целовался…
От моего вниманья, Ань, сердечко пело?

С «взглянувшей на меня… Мечтою» танцевать
в мерцаньи ужина вечернего свечей,
когда уложим сладко спать наших детей,
так Зверю хочется… Ты любишь, Ань, мечтать?

…Рядом с тобой идти, запястье прижимая,
локтем касаясь невзначай твоей груди;
и топотит ножками дочка впереди —
«Солнышко» счастья от «ромашкового рая»…

…Сидеть напротив, цветом локона любуясь;
соприкасаясь мыслями с твоей улыбкой —
ведь поцелуй в детском кафе будет ошибкой:
дочка всё видит… с малышнёй в кругу тусуясь!

– Иль наша дочь, Ань, посчитает себя взрослой:
«С вами сидеть хочу… и всё, что можно, – видеть!»
Попробуй только, Ань, дочь окриком обидеть —
на Волкодлака накричалась в жизни прошлой…

Детства глазёнками и взглядом карих глаз
когда-нибудь сможет ли Зверь налюбоваться?
Ведь это надо: так женой околдоваться,
что даже дочь считает: «Ну, как в первый раз!»

Внимая утончённости телодвижений,
в гармонию созвучий музыки вливаясь,
для Волкодлака! – танцем мамы впечатляясь,
дочь выбирает одно из своих решений:

у мамы путаясь в ногах, Зверя заставить
со славы подиума маму удалить,
чтоб на себя всю похвалу танца взвалить
и поцелуй от Хищника себе прибавить!

– Быть постоянно вместе, Ань… дома, в гостях,
бизнес-работу совместив с семейным счастьем,
время связав с секса желаний самовластьем,
забыв о том, кто приезжает к нам на днях —

тебе не хочется, Ань, жить такой мечтой
иль ты не веришь в виртуальности реальность?
Только всё это для меня – факта банальность,
даже когда не Тантрой жил – жизнью простой…

Как же мне убедить тебя судьбу доверить
власти созвездья лучшего мужского знака?
Мне, Волкодлаку, видите ль, дочь может верить,
а Анна – нет! Зодиакальное упрямство Рака?

…Прикосновеньями мешать Анне готовить,
улыбкой счастья расплываясь от касаний
с трепетом исходящих от жены желаний…
Кто над вниманием мужским будет злословить?

И каждый день – лишь так… и будет в любой век!
Чем Волкодлака, Ань, мечты плохи иль грёзы?
От наслажденья строчками Аннушки слёзы
я вижу мысленно… как Зверь иль человек?

Фотокомментарий №0055

Темно-бордовый цвет раскрывшихся бутонов —
с мерцаньем в сердцевинах роз звёзд-огоньков,
так схожих с трепетным биеньем мотыльков,
сгорающих над пламенем средь криков-стонов

безмолвно-тягостных, – с правами сюзерена
над окружившими его подобострастно
вассалами из листьев, чувствовал прекрасно
себя, вольготно даже, не учтя суть плена,

что исходила от орнамента узора,
которым тот легко опутал уголки…
и угодил цвет в паутину как в силки,
смертельно жадных до желания надзора

над судьбами живого – миром неживым,
с заманчивостью красоты 3D-цветков,
с сияньем вспышек-искорок средь завитков
винтажной вязи, что подобно ножевым

разрезам-вдавливаниям в плоть фотошедевра,
мигом залили пустоту жаром металла,
картину с Анной превращая в грань кристалла
с оправой из узорной чувственности нерва,

которым обернулся разум Волкодлака,
золота электропроводностью вдруг став,
права живого мира с неживым поправ,
милость явил страстностью слов как клейма знака:

– Я раздевать хочу тебя Анной-Богиней,
иль Королевой, или женщиной-Колдуньей
(кстати, прабабка Анны ведь была ведуньей —
знать, «дело» бабки продолжает Анна ныне…)

и ощущать дрожь холодящую твою
так, что внутри меня вновь «бабочки порхают»;
крыльями сердце Аннушки так обнимают,
будто я там уже… в «ромашковом раю»!

Во взгляде Анны, как в распахнутой душе,
вот бы увидеть Волкодлака отраженье
и ощутив тканью одежды притяженье
пальцев-когтей-лезвий к женскому неглиже,

власти неумолимостью начать снимать
части одежды женской, Анну раздевая;
соблазн шёпота готов исцеловать
прелести тела, словом кожу обнимая,

чтобы коснувшись утончённости грудей,
с нежности плеч – к улыбке губ Анны подняться
и вздохом поцелуя к лику прикасаться:
ведь ласки Хищника – как и у всех людей!

Застежку лифа расстегнуть, спины коснувшись,
жаром ладони трепет Анны ощущая;
чувственностью дыханья-стона замирая,
в бездну упасть, душою-птицею взметнувшись;

и распахнётся, предъявляясь Зверя взору
вся обнажённость Анны вкусностью своею…
от «вишен» затвердевших – в раз оцепенею,
с благоговеньем к сексуальному узору,

нарисовавшему сюжетность мягких линий
упругой темой-фабулой формы холмистой —
не зря я Анну представлял Зверя Богиней…
нет, ароматней даже – девственностью чистой!

Отблесками когтей пройдусь по вкусной коже,
прелесть округлостей клыками вновь рисуя:
«Анна (ужель бабьим согласием рискуя?) —
женщиной! – Волкодлака принимает, боже?

И я теперь могу, мужчиной обратившись,
губами, пальцами и языка касаньем,
того добиться, чтобы стать Анны желаньем:
«французской смертью» умереть,
вновь возродившись

из пепла фениксом средь пирамид экстаза,
страсть вознеся на уровень Эйфеля башни;
иль первозданность взборонив целинной пашни,
вновь ожидать от тела просьбы иль приказа!»

Секса канвой на полотне слов ритм «вышит»?
Тут я поставлю многоточье для вопроса —
пока достаточно этапов ралли-кросса,
с креном опасным стихотворного «заноса»!
Или читая, Аннушка уже не дышит?