Read the book: «Скитальцы»
Hao Jingfang
VAGABONDS
© Н. Сосновская, перевод на русский язык, 2024
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
* * *
Часть первая. Звездный танец
Пролог
В некое время группа детей родилась на одной планете, а выросла на другой.
Та планета, где они родились, представляла собой твердыню с чрезвычайно строгими правилами, а та, где они выросли, окружила их садом, в котором царил невероятный беспорядок. Первая планета была устроена словно бы согласно точно выверенному, прекрасному чертежу, а на второй – царил дикий хаос. Два мира, один за другим, определили жизнь детей, у которых никто не спросил согласия, никто не обращал внимания на их чувства. Эти миры словно бы стали двумя звеньями в их судьбе, подхватили и унесли их холодной, непреодолимой волной.
То, что в твердыне было крепко-накрепко сбито, в саду рассыпалось на кусочки. То, что было забыто в пьяных гулянках, осталось запечатлено в чертежах. Те, кто жил только в башне, никогда не страдали утратой веры. Те же, кто жил только в поисках наслаждений, даже не представляли, к чему еще можно стремиться. Только те, кому было суждено пройти через оба мира, сумели пережить ту особую грозовую ночь, когда исчезли далекие миражи, а на пустошах расцвели мириады странных цветов.
Из-за того, что довелось пережить этим людям, они молча страдали, а на них со всех сторон сыпались нападки.
Кем были эти дети и как вышло, что им пришлось пережить и ту и другую жизнь, – это вопросы, на которые ответить целиком и полностью поможет только изучение двух столетий сложнейшей истории. Даже сами дети не смогли бы дать четкого и ясного объяснения. Пожалуй, они были самыми младшими в тысячелетней истории изгнанников. Они еще и понять не успели, что такое судьба, а уже были брошены в жерло ее воронки. Они еще не ведали о существовании иных миров, а другой мир уже унес их прочь. Их ссылка началась дома, и у них не было права голоса в том, куда двинется история.
Наш рассказ начинается с того момента, когда эти дети возвращались домой. Их телесное странствие приближалось к концу, а душевная ссылка только должна была начаться.
Это повествование о крахе последней утопии.
Корабль
Звездолет вот-вот должен был пойти на снижение. Настало время погасить огни.
Корабль покачивался в пространстве, словно капля воды, медленно вплывающая в порт, имеющий форму арки. Звездолет был очень старый, его блеск был тусклым, как у бляхи, которая отполирована временем до такого состояния, что острые углы и края стерлись. На фоне черноты космоса корабль казался крошечным, а вакуум еще сильнее подчеркивал его одиночество. Корабль, солнце и Марс выстроились в одну линию – с солнцем в дальнем конце, Марсом вблизи, и кораблем посередине. Его курс был прямым, как лезвие меча, а края этого лезвия были неразличимы.
Окруженная мраком серебристая капля воды приближалась к берегу – такая одинокая.
Это был звездолет под названием «Марземля» – единственное связующее звено между Землей и Марсом.
Корабль не знал о том, что за сто лет до его рождения этот порт буквально кишел космическими судами, сновавшими туда и сюда, будто баржи по полноводной реке. Шла вторая половина двадцать первого века, когда человечество наконец пробило тройной барьер гравитации, атмосферы и психологии, и, обуреваемые волнением и радостью, люди отправили всевозможные грузы на далекую Красную планету своей мечты. От околоземной орбиты до поверхности Марса кипела конкуренция: мужчины и женщины, служившие разным правительствам, одетые в разную форму и говорившие на разных языках, выполняли всевозможные задания, предназначенные для осуществления различных планов развития Марса. Космический транспорт в те времена был неуклюжим. Звездолеты походили на металлических слонов, покрытых толстой серо-зеленой стальной шкурой и шагающих через космический пролив медленно и равномерно. Затем эти «слоны» с громким топотом ступали на пыльную поверхность Марса и, словно бы широко зевая, открывали люки грузовых отсеков и извергали из своих недр тяжеленные машины, ящики с продовольствием и людей, чей разум был полон исследовательской страсти.
Корабль также не ведал и о том, что за семьдесят лет до его рождения государственный космический транспорт постепенно сменили частные коммерческие суда. На протяжении тридцати лет на марсианских базах кипела работа, и чувствительные «усики» торговцев, словно волшебные гороховые стебельки, дюйм за дюймом поднимались всё выше и выше в небо, и по ним наверх взбирались «Джеки» со счетами на загрузку и кредитными линиями. Они были готовы разрабатывать эту чудесную планету, где бушевали песчаные бури. Поначалу бизнес сосредоточился на полезных ископаемых. Альянс между крупным бизнесом и высокими властными структурами соединил две планеты сетью, сплетенной из аренды земельных участков, лицензий на поиск ископаемых, прав на выпуск космической продукции – и всё это было приукрашено возвышенными поэтическими строками. Со временем внимание сместилось к познанию как таковому, и всё пошло той же дорогой, какой в свое время развивалась экономика на Земле – правда, то, на что прежде уходило два столетия, теперь укладывалось в двадцать лет. В бизнес-сделках преобладали нематериальные активы, а те, кто любил деньги, срывал научные мозги, как спелые плоды, и в конце концов между марсианскими базами возникли виртуальные заборы. В те времена на борту кораблей, бороздивших темные просторы космоса, имелись вращающиеся рестораны, где проводились вечеринки с коктейлями и переговоры насчет контрактов – это были попытки следовать земным стандартам.
Корабль не знал и о том, что за сорок лет до его рождения на том маршруте, по которому он сейчас следовал, появились боевые корабли. Некогда разразилась война за независимость Марса – а причин для этого накопилось немало, – и первопроходцы и инженеры с разных марсианских баз объединились, чтобы противостоять своему начальству, остававшемуся на Земле. Они пытались противостоять власти денег и политике с помощью астронавтики и развивающихся технологий. Боевые корабли соединились в плотный строй, похожий на частокол Фемистокла1, чтобы отразить атаку интервентов. Эта сила была могучей, как цунами, но она отпрянула так же быстро, как отступает эта огромная волна. Затем в атаку пошли ловкие и быстрые истребители. Ярость отмщения гнала их через пространство между двумя планетами. Дикие и в то же время бесстрастные, они сбросили бомбы, и в пыли безмолвно расцвели кровавые цветы.
Ни о чем подобном корабль не знал, потому что ко времени его рождения уже десять лет как действовало прекращение огня. Ночное небо снова стало тихим. Некогда оживленный деловой маршрут опустел. Корабль родился во всепоглощающем мраке. Собранный из металлических фрагментов, парящих в космосе, он поплыл по звездному морю в одиночестве и стал странствовать туда и сюда между двумя планетами по древнему торговому пути, познавшему и расцвет коммерции, и опустошение, принесенное войной.
Корабль бесшумно пересекал пустоту космоса – одинокая серебристая капля, преодолевающая расстояния, странствующая по вакууму, преодолевающая невидимые преграды и намеренно забытую историю.
Со времени рождения корабля миновало десять лет. Его потрепанную обшивку украшали давние шрамы.
* * *
Внутри корабль представлял собой лабиринт. Кроме капитана, никто не знал, как в точности он устроен.
Корабль был огромен. Трапы связывали между собой множество палуб, рассеченных извилистыми переходами и каютами, напоминавшими улей. Большие грузовые отсеки, разбросанные по кораблю, походили на развалины дворцов. Их громадные интерьеры были завалены штабелями вещей и оборудования. Пыльные углы стыдливо признавались в том, что тут давно никто не бывал. Узкие переходы связывали эти «дворцы» со спальнями и столовыми. Вся эта замысловатая структура была похожа на сюжет невероятно запутанного романа.
Пассажиры передвигались вдоль внутренней стороны цилиндрической обшивки. Обшивка вращалась, а пассажиров удерживала центробежная сила. Широкая центральная ось представляла собой пустоту неба. На корабле было полным-полно устаревших декоративных элементов – колонн с барельефной резьбой, плиточных полов, старомодных зеркал, висевших на стенах, потолков, украшенных лепниной. Всем этим корабль выказывал уважение ко времени, когда человечество еще не отделилось само от себя.
В этом полете корабль нес на борту три отдельные группы пассажиров: первую составляли пятьдесят человек – делегация с Земли, вторую – пятьдесят делегатов с Марса, а третью – двадцать школьников с Марса, пять лет обучавшихся на Земле.
Две официальные делегации занимались проведением всемирных ярмарок на двух планетах. После успешного завершения всемирной марсианской ярмарки на Земле вскоре должна была открыться первая в истории Земная ярмарка на Марсе. Обе делегации везли всевозможные интересные товары, чтобы показать землянам чудеса Марса, и наоборот, дабы каждая сторона помнила о существовании другой. Именно так они собирались заново познакомиться после долгого периода обоюдной изоляции.
* * *
Война завершилась сорок лет назад, и этот корабль служил единственным средством связи между Землей и Марсом на протяжении тридцати лет.
Он был свидетелем многократных раундов переговоров, заключенных сделок, грохота от ударов кулаками по столу, треска сломанных стульев, стука захлопнутых дверей. Но в другое время корабль чаще всего бездействовал. В громадных грузовых отсеках не было никаких грузов, в каютах – пассажиров, в столовых не подавали еду и не играла музыка, а пилотам нечего было делать.
Пилотов было двое: капитан и помощник, по совместительству – жена капитана. Оба они были пожилыми людьми, седыми, со множеством морщин на лице. Они проработали на корабле тридцать лет и состарились в его лабиринте. Корабль был их домом, их жизнью, их миром.
Хорошенькая девушка стояла рядом с капитанским отсеком.
– Значит, вы никогда не спускались на поверхность планет? – спросила она.
– В первое время спускались, несколько раз, – с улыбкой ответила помощница капитана. Ее голову обрамляли серебристые локоны, а в уголках рта улыбка нарисовала две морщинки в форме полумесяцев. Осанка у нее была изящная, как у дерева зимой. – А потом мы состарились и перестали это делать.
– Почему?
– Частая смена гравитации может пагубно сказаться на костной системе у пожилых людей.
– Но почему же вы не уволились?
– Гарсиа этого не хочет. Он хотел бы умереть на этом корабле.
– А много ли всего людей на корабле?
– Когда есть задание, в команде примерно два десятка человек. А большую часть времени здесь только мы вдвоем.
– А задания часто бывают?
– Это немного непредсказуемо. Порой срок между полетами составляет всего четыре месяца, но бывает, что и больше года.
– Тогда вам одиноко?
– Вовсе нет. Мы к этому привыкли.
Девушка немного помолчала. Ее длинные ресницы опустились, но тут же снова взлетели вверх.
– Мой дедушка часто говорит о вас. Он по вам скучает.
– Мы тоже часто его вспоминаем. На письменном столе у Гарсиа на фотографии все четверо, и он каждый день на нее смотрит. Когда вернешься домой, передай ему привет от нас.
Девушка улыбнулась – тепло, но с ноткой печали.
– Я еще вернусь и снова навещу вас, бабуля Элли, – сказала она.
Ее улыбка была теплой, потому что она любила эту старушку. А печалилась она потому, что знала, что вряд ли вернется – а если вернется, то не скоро.
– Жду встречи, – с улыбкой проговорила помощница капитана, протянула руку и бережно убрала пряди волос с плеч девушки. – Ты такая же красавица, как твоя мать.
* * *
Капитанский отсек располагался на носу корабля, рядом с кокпитом и спортзалом, где царила невесомость. Дверь, ведущая к кластеру кают, находилась на пересечении двух коридоров, и мимо нее было легко пройти, не заметив. Над дверью была закреплена голубая шарообразная лампа, она освещала пожилую женщину и девушку мягким светом, похожим на сияние луны. Лампа была в точности такой же, какие вешают перед входом в дом на Марсе, и всякий раз, когда мимо проходил марсианин, этот свет напоминал ему о родине. Сама дверь была сделана из матового стекла, по обе стороны от нее расходились в стороны белые стены. От других дверей на корабле эту отличала только небольшая декоративная фигурка – нечто наподобие дверного молотка. Фигурка представляла собой маленький звездолет с приподнятым носом. С хвостовых крыльев свисала цепочка с колокольчиками. Ниже красовалась надпись красивым почерком: «Элли, Гарсиа и “Марземля”».
Эта дверь обычно бывала закрыта. Два безлюдных коридора тянулись вдаль, а где они заканчиваются, видно не было.
Капитан Гарсиа всю жизнь был другом деда девушки, которого звали Ганс. В юности оба служили пилотами в одной эскадре, сражались и летали борт о борт дольше десяти лет. После войны оба они стали столпами новорожденной Марсианской Республики. Но Ганс остался на планете, а Гарсиа продолжал полеты.
Долгое время после окончания войны марсианам довелось терпеть невероятные трудности. Скудная почва, разреженный воздух, постоянная нехватка воды, опасный уровень радиации – каждое из этих обстоятельств могло бы стать фатальным, и все они представляли собой преграды на пути элементарного выживания. До войны вся жизнь на Марсе зависела от поставок с Земли, и большую часть продовольствия приходилось ввозить. Марс походил на еще не рожденное дитя, все еще привязанное к материнской планете пуповиной. Независимость напоминала боли при родах, а ребенку после перерезания пуповины нужно было научиться дышать и питаться самостоятельно. Существовали вещи, которые получить можно было только с Земли, – нечто такое, что даже самые блестящие умы не могли создать из ничего. Животные, полезные микробы, макромолекулы, получаемые из нефти. Без всего этого жизнь могла едва теплиться, а уж о процветании не было и речи.
Вот тогда-то Гарсиа и решил взойти на борт «Марземли».
Шел десятый год после окончания войны, и большинство марсиан всё еще противились тому, что нужно просить помощи у Земли. Но Гарсиа настаивал на своем. Он первым предпринял попытку со стороны Марса наладить дипломатические отношения, он упрямо в одиночку вел борьбу на границе Земли. Он более ясно, чем кто-либо другой, понимал, какие настроения преобладают на Земле: стыд от поражения, перетекающий в радость лицезрения страданий мятежников и в жажду мести. Но Гарсиа отказывался отступать. Отступить – это означало бы смириться с тем, что его новорожденная родина навсегда застрянет на нынешней стадии развития.
Вот как вышло, что вторая половина жизни Гарсиа стала связана с кораблем. Он жил на корабле и посылал на Землю одно послание за другим. Он умолял, настаивал, угрожал, соблазнял. Он предлагал разработанные на Марсе технологии в обмен на жизненно необходимые товары. За тридцать лет он сам и слово «капитан» стали синонимами. Его имя и должность стали неразделимы, как плоть и кровь.
«Элли, Гарсиа и “Марземля”».
Попрощавшись, девушка отвернулась и была готова уйти, но Элли окликнула ее.
– О, я чуть не забыла. Гарсиа хотел, чтобы ты кое-что передала своему деду.
Девушка обернулась и стала ждать.
– «Порой борьба за сокровище важнее самого сокровища».
Девушка задумалась над загадочной фразой. Она разжала губы, словно хотела задать вопрос, но промолчала. Она догадалась, что послание капитана имеет отношение к дипломатии, но ей вряд ли удалось бы понять значение слов, имеющих отношение к чрезвычайно тонким политическим делам. Дав понять Элли, что послание передаст, девушка кивнула и ушла. Она держала ноги ровно, чуточку разводя в стороны ступни, и скользила плавно и изящно, словно журавль или стрекоза, парящая над прудом, или ветерок, не поднимающий пыли.
Дождавшись мгновения, когда девушка исчезнет вдали, Элли вошла в свой отсек и закрыла за собой дверь. Звон колокольчиков какое-то время звучал в пустых коридорах.
Элли обвела взглядом темную каюту и вздохнула. Гарсиа уже спал. С каждым днем он становился всё более хрупким, а сегодня так жутко устал от недавних переговоров, что сразу после их окончания лег спать. Элли не знала, сколько еще дней ее муж выдержит на своем посту. Не знала она и того, как долго проживет сама. Но она помнила о том, что давным-давно, когда они вдвоем взошли на борот этого корабля, она предвидела этот день. Они оба были готовы к тому, чтобы состариться и умереть здесь. Но пока они дышат, они будут пересекать пространство между Землей и Марсом.
Девушку, с которой только что простилась Элли, звали Люинь. Она была танцовщицей, одной из молодых людей из группы «Меркурий».
* * *
Название звездолета «Марземля» было сложено из названий двух портов приписки корабля и говорило о его миссии. Это имя символизировало желание общаться и дух компромисса, но при всем том это был классический пример прагматизма в действии, без поисков благозвучия.
С технической точки зрения корабль не был сложным. И его устройство, и двигатели были основаны на традиционных разработках довоенной эры. Солнечные панели вырабатывали электричество, вращающаяся обшивка создавала симуляцию гравитации. Конструкция была крепкая, надежная, но при этом неуклюжая и медлительная. И Земле, и Марсу пришлось пережить технические прорывы, связанные с военными нуждами, и теперь они не могли производить более совершенные корабли, соответствующие межпланетным стандартам. Небольшая скорость «Марземли» между тем всё же была лучше, чем стремительность, а неповоротливость лучше маневренности. В холодном вакууме, всё еще наполненном подозрительностью и страхами, корабль походил на гигантского кита, медленно прокладывающего свой курс. Лучше, чем кто-либо другой, корабль понимал, что для стариков труднее всего преодолевать не физическое расстояние. Порой самый старинный путь был самым подходящим.
Изнутри цилиндрический корпус был радиально поделен на четыре главных отсека. Они были соединены между собой, но переходы были проложены настолько сложно и отсеки так далеко отстояли один от другого, что мало кто когда-либо посещал другие отсеки, кроме своего. Один отсек занимала команда, в других разместились, соответственно, делегация Земли, делегация Марса и группа «Меркурий». Несмотря на то что все они путешествовали вместе почти сто дней, группы навещали одна другую крайне редко. Правда, часто проводились вечеринки, в которых участвовали все, но разговоры всегда были натянутыми и формальными.
Внутри каждой из трех делегаций царило совсем другое настроение. Марсианские делегаты завершили свою миссию, они летели домой и могли себе позволить расслабиться и радоваться. Им больше не нужно было соблюдать дресс-код, говорили они чаще всего о детях, вкусной еде, о своих странных и диковинных впечатлениях о Земле, о кризисах среднего возраста и о всяком тому подобном. Они каждый день собирались в столовой своего отсека. Там готовили привычные для марсиан блюда, звучали шутки и смех.
Что касается группы «Меркурий», то было такое впечатление, что у них происходит затянувшийся на несколько месяцев выпускной бал. Двадцать школьников увезли с Марса, когда им было по тринадцать лет, и за последние пять лет они сроднились и стали ближе кровных братьев и сестер. На Земле они были разбросаны по самым разным уголкам планеты, поэтому этот полет давал им редкую возможность воссоединения. Они радовались своей юности и праздновали ее – выпивали, шутили, флиртовали, пели, играли в мяч в сферическом спортзале на носу корабля, где царила невесомость.
Делегация с Земли выглядела иначе. В ее составе были люди из разных стран, они плохо знали друг друга. Помимо деловых ужинов, они разговаривали друг с другом только в барах, и то – с осторожностью. В каком-то смысле эти делегаты были слишком сильно похожи друг на друга. Выдающиеся политики, знаменитые ученые, олигархи, медиазвезды – все они привыкли находиться в центре внимания и потому не умели сближаться с кем бы то ни было. Одевались они просто, но со вкусом, подчеркивающим роскошь. Разговаривали тепло и непроизвольно, но редко в беседах раскрывали что-то личное. Они старались держаться скромно, но при этом старались, чтобы их усилия были замечены.
В небольшом баре землянского отсека делегаты часто собирались небольшими компаниями по два-три человека и перешептывались. Этот бар был обустроен по-земному: неяркие лампы, высокие табуреты вокруг небольших столиков. В стаканах позвякивали льдинки, лучи света пронзали янтарный виски.
– Что вы думаете о напряженности между Антоновым и Вангом?
– Серьезно? Я ничего такого не замечал.
– А вы понаблюдайте. Вам просто обязательно нужно за ними понаблюдать.
Разговор происходил между лысеющим мужчиной среднего возраста и молодым шатеном. Первый вопрос был задан мужчиной постарше. Он очаровательно улыбался. Его подбородок отливал синевой после недавнего бритья, серые глаза сверкали, будто летнее море. Молодой человек был немногословен, на вопросы чаще отвечал улыбкой. Волнистые каштановые пряди ниспадали на лоб, темные глаза были глубоко посажены. При тусклом освещении бара по выражению его лица трудно было что-либо понять. Мужчину средних лет звали Томас Теон, он был генеральным директором медиагруппы Thales и наследником этой империи. Молодого человека звали Эко Лю, он был кинорежиссером, одним из деятелей искусств, представляемых медиагруппой Thales. Эко Лю предстояло снять документальный фильм о визите делегации на Марс.
Антонов и Ванг были делегатами от России и Китая. Из-за продолжительного пограничного конфликта между двумя странами они относились друг к другу холодно. Делегаты с Земли были родом из стран, между которыми существовала обоюдная неприязнь, и хотя на людях все старались вести себя вежливо, в глубине отношения скрывали немало подводных камней.
Теон между тем был человеком без национальности. У него имелись паспорта четырех государств, проживал он по очереди в пяти, обожал кухню шести стран, а в семи сражался с «болезнью часового пояса». Когда вспыхивали межнациональные распри, он предпочитал наблюдать за ними со стороны, вооружившись ведерком с попкорном. Его отношение к подобным вещам было типичным для элиты второй половины двадцать первого века: к национальным государствам предпочитали не относиться всерьез, а над историческими проблемами, оставшимися нерешенными к моменту наступления эры глобализации, скорее подсмеивались, нежели признавали их и понимали.
– Могу я предложить тему для твоего документального фильма? – спросил Теон, не переставая обаятельно улыбаться.
– Пожалуйста.
– Девушка.
– Девушка?
– Девушка из группы «Меркурий». Ее зовут Люинь.
– Люинь… Это которая, напомни?
– Брюнетка с самыми длинными волосами. Кожа светлая. Танцовщица.
– Кажется, я понимаю, кого ты имеешь в виду. Но почему она?
– Когда она вернется на Марс, ей дадут сольную партию. Наверняка это будет прекрасно. Рынок уцепится за такой сюжет.
– Расскажи мне больше о ней.
– Больше? Ты о чем?
– Об истинной причине, почему ты хочешь, чтобы я ее снимал.
– У тебя просто паранойя, – рассмеялся Теон. – Ну ладно. Могу сказать тебе, что ее дед – Ганс Слоун, нынешний консул Марса. Она единственная внучка великого диктатора. Я сам об этом только что узнал.
– Означает ли это, что сначала мне нужно получить разрешение консула?
– Нет. Никому не рассказывай о своих планах. Будет меньше неприятностей.
– Думаешь, это может вызвать неприятности дома?
– Об этом побеспокоимся, когда возвратимся.
Эко промолчал. Он и вида не подал, что принял предложение, но не показал, что не принял его. Теон не стал просить его объясниться. В тех случаях, когда не было обоюдного согласия, лучше всего было промолчать. Эко не был связан никакими обещаниями, а Теона никто не смог бы обвинить в том, что он кому-то что-то навязывает. Эко слегка покачал льдинки в стакане. Теон продолжал дружелюбно наблюдать за ним.
Ветеран киноиндустрии, продюсировавший столько фильмов, что не смог бы сам их сосчитать, Теон очень хорошо знал, как определить, что именно нужно той или иной аудитории. Он умел оборачивать противоречия в выгоду для себя, но при этом ухитрялся избегать ответственности. Эко был еще слишком молод и не успел освободиться от идеалистического духа академии. Он был задумчивым молодым человеком, не любившим следовать модным тенденциям. Но Теон верил в могущество времени. Он повидал слишком много молодых деятелей искусства, каждый из которых считал себя чересчур творческим человеком для того, чтобы следовать простым формулам. Повидал он и художников, убежденных в том, что ценностью обладает только та продукция, которая продается. Рынок был безжалостен к молодежной гордыне.
В баре звучал нью-джаз. Певучая мелодия служила хорошим прикрытием для приватных разговоров и шепота про разные секреты за отдельными столиками. Здесь было тепло. Мужчины распускали узлы на галстуках, расстегивали верхние пуговицы на рубашках. Бармена не было, поэтому все сами смешивали себе напитки, доставая бутылки из стеклянного стеллажа, тянувшегося вдоль стены. Над каждым столиком с потолка свисали стеклянные абажуры, и свет озарял казавшиеся дружелюбными лица, под масками которых прятались мятущиеся мысли. Порой тут и там звучали взрывы смеха. Большие шишки вели последние переговоры перед посадкой на Марсе.
Хотя у всех посланцев с Земли имелась собственная цель, чаще всего их влекло к достижениям техники. Технология равнялась богатству. На протяжении всего двадцать второго века технология и ноу-хау формировали основу каждого компонента общества по всему земному шару, они стали новой валютой финансовой системы. Международная экономика зависела от технологии точно так же, как когда-то национальная экономика зависела от золотого стандарта. Управление техническими ноу-хау стало единственным способом удержать непростое равновесие во всё более сложном и хрупком мире.
Коммерческая составляющая знаний, таким образом, играла самую определяющую роль. Именно жажда обретения новых технологий разбила барьеры, созданные памятью о войне, и проложила новый «Шелковый путь», дотянувшийся до Марса. Земляне понимали, что Марс – что-то вроде фермы, где самым важным урожаем являются опытные инженеры. Знания позволили Марсу обрести независимость, и за знания же на Красной планете можно было получить доход.
Музыка продолжала звучать, свет горел, люди улыбались, кивали, оборачивались. Велись всё более сложные подсчеты.
В полумраке бара никто не обращал внимания на висевшие на стенах фотографии. Новые посетители бара не знали, что эти фотографии скрывают следы прошлого. За одним из снимков пряталась дырка от пули, образовавшаяся двадцать лет назад. За другим находилась трещина – кое-что врезалось здесь в стену десять лет назад. Однажды некий старик рассвирепел здесь так, что взревел, словно златогривый лев, а другой старик с серебряными волосами и бородой раскрыл подлый заговор. Их звали Галиман и Ронен. Они тоже были запечатлены на фотографии в каюте капитана.
Все конфликты были погашены, все неприятные эпизоды были описаны в официальных исторических хрониках как недоразумения. Шрамы прошлого были спрятаны. Бар оставался удобным и приятным питейным логовом, а фотографии в темно-коричневых рамках мирно висели на стенах.
* * *
Звездолет «Марземля» должен был совершить посадку через несколько часов. Вечеринки и прочие сборища должны были вскоре закончиться, заливистый смех должен был стихнуть. Танцевальную площадку разберут, уберут в шкафы яркие салфетки и украшения со столов. Соберут подушки и спальные мешки, погаснут экраны. Очистят пол, опустеют громадные кладовые.
Останутся только гладкие полы, стеклянная мебель и обнаженное тело самого корабля.
Корабль не раз пережил наполнение и опустошение. Каждый столик знавал скатерти из разных эпох, каждый коврик был свидетелем конфликтов прошедших лет. Корабль привык быть то наполненным, то пустым. Здесь всё то было накрыто бесцветными чехлами, то расцвечено декором всех цветов радуги, то снова пряталось под чехлы.
Стены бесчисленных коридоров были увешаны фотографиями, на которых было запечатлено всё на свете. Это были и старинные черно-белые снимки из тех времен, когда человечество еще не мечтало о путешествиях к звездам, и голографические дисплеи, демонстрирующие гордость и радость двух народов, пошедших разными путями после войны. Когда кто-то шагал по извилистым переходам, одной рукой придерживаясь за стену, или поднимался и опускался по трапам, он словно бы путешествовал во времени, становился свидетелем монтажа порезанной на кусочки истории. У этого странствия не было ни начала, ни конца, потому что фотографии не были размещены в хронологическом порядке. Послевоенные снимки могли напрямую предшествовать довоенным, фото из две тысячи девяносто шестого года могли следовать сразу после тех, что были сделаны в тысяча девятьсот пятом году. Игнорирование последовательности событий было и игнорированием разногласий. По крайней мере, на этих стенах Марс и Земля мирно сосуществовали. Выбирая разные пути по коридорам корабля, человек мог реконструировать для себя разные циклы истории.
Всякий раз, когда корабль совершал посадку, весь декор убирали – кроме этих фотоснимков. Никто не знал о том, что в дни бездействия «Марземли» капитан проходил по всем коридорам и бережно стирал пыль с рамок.
* * *
Незадолго до посадки вечеринка была в самом разгаре.
Люинь никогда не удавалось запомнить похожее на лабиринт устройство корабля, но спортзал, в котором царила невесомость, был для нее чем-то наподобие точки отсчета, вроде Полярной звезды. Этот спортзал был самым большим помещением на «Марземле». Он имел шарообразную форму и, в отличие от обшивки корабля, не вращался. Рядом со спортзалом находилась кольцеобразная видовая платформа. Сюда Люинь любила приходить, чтобы расслабиться. Большие иллюминаторы, расположенные по всей окружности платформы, создавали иллюзию парения в космосе.
Покинув капитанский отсек, Люинь быстро прошла по безлюдной видовой платформе, окруженной звездами. Громкие возгласы изнутри спортзала подсказали девушке, что игра приближается к концу. Она поспешила к двери и распахнула ее.
Волны хаотичных красок и звуков нахлынули на Люинь. Казалось, сферический зал заполнен вспышками фейерверков.
– Кто выигрывает? – спросила Люинь у молодого человека, проплывавшего мимо.
Она не успела услышать ответ. Кто-то обнял ее. Она запрокинула голову и увидела Леона.
– Наш последний матч, – пробормотал Леон.
