Read the book: «Секундант одиннадцатого», page 3

– Ты это серьезно, папа?! – вызверился на отца Виктор, точно предок – источник всех его стеснений. – Что, белка к себе призвала!? Ты, вроде, две недели не пил.

– И кто только придумал для подарков ленту с бантиком? – игриво озадачился Алекс, обращаясь к некоему арбитру. – С подарками у меня будто полный ажур, а вот с голубой каемочкой на блюдечке ничего не выходит. Ладно, поехали. Чемодан я сам…

По пути в «Бен-Гурион» семья несколько размякла, наверное, потому, что не вполне комфортный эпизод близился к завершению. Болтали о чем угодно, только не о крутом вираже, куда занесло Алекса. Скорее всего, Виктор воспринял отцовскую историю в привычном русле – мелких пьяных конфликтов с органами правопорядка, из которых его родитель виртуозно выкручивался, но которые тем или иным контуром его, Виктора, задевали. Сын гордился своим отцом, хотя бы за экстравагантность творческой натуры, обзаведшейся крепким экономическим тылом, который передается по наследству. Но нести издержки при этом не хотел. В некотором смысле отец был для него музеем, причащение к которому престижно, но вход, в который должен быть по удобному расписанию и всегда бесплатен. Впрочем, для общества, мерно обрастающего потребительским жирком, ничего необычного. И Алекс уже забыл, с каких пор воспринимал отношения с сыном как не реформируемую данность.

Попрощались они все же теплее, чем обычно, передавая болтанку настроений – между осознанием перекосов дня и верой в благополучный исход злоключения, бывшей, разумеется, самоуспокоением.

***

Алекс воспринимал «Бен-Гурион» как КПП между позевывающей повседневностью и территорией европейского лубка, воспоминаниями о котором он большую часть времени жил. Потому свои частые вылазки в Европу он планировал с особым тщанием, избегая узких мест и проблемных обстоятельств. В этом ремесле он столь поднаторел, что слыл дрессировщиком черных лебедей туризма.

За двадцать восемь лет Алекс изучил «Бен-Гурион» до того хорошо, что, ему казалось, он мог перемещаться по нему вслепую. Между тем лоукостером «Germania» он прежде не летал, не представляя, где у того стойки регистрации. Тут как назло информационное табло зависло, но спустя минуту-другую заработало вновь, сориентировав, куда путь держать.

Однако та заминка оказалась сущим пустяком на фоне того, что произошло далее. Технологическая цепочка «служба безопасности – регистрация – паспортный контроль» мурыжила Алекса намного дольше, чем обычно, и как ему казалось, обменивалась некими сообщениями. Но главное – изучала его то с опаской, то с нездоровым любопытством. В какой-то момент ему даже захотелось повернуть назад – от неувязок и сигналов беды, множащихся точно бактерии.

Между тем талон выезда паспортным контролем выдан, стало быть, его страхи и подозрения – плод болезненного воображения, расшатанного многосерийной драмой. Впрочем, впереди просвечивание ручной клади и личных принадлежностей. Тут, по завершении процедуры, в момент вдевания ремня в джинсы, контролер сообщает: «Тебя приглашают на таможенный досмотр».

Алекс не то чтобы растерялся – не представлял, о чем вообще речь. Ведь таможня в аэропортах, он полагал, замыкается на прибывших пассажирах, притом что при выезде есть свои и немалые ограничения, в частности, на вывоз наличных.

Оказывается, выездная таможня присутствует, только, в отличие от въездной, своими скромными размерами неприметна. Алексу вновь захотелось перенестись на родной диван, отринув склочную, пересоленную конспирологией реальность. Ничего-то противозаконного он не вез – знал это совершенно точно. Не считая, разумеется, исходных текущей миссии, попахивающей то шпионажем, а то и вовсе изменой родине. Но те ассоциации Алекс упорно гнал от себя, поскольку не был носителем секретов, более того, никто его пока не склонял какие-либо сведения добыть.

– Заходи, господин почетный путешественник, – пригласил Алекса спортивного вида мужчина без униформы и знаков ведомственного отличия.

– Багаж на стойку? – вяло поинтересовался Алекс, уже зная, что ни ручная кладь, ни сданный при регистрации чемодан здесь ни при чем. Ничего общего с простоватой публикой – таможенниками – два щеголеватых молодца по ту сторону стойки, чуть старше сорока, не имели. Навскидку, три университета на двоих.

– А это кто? – Алекс повел головой в сторону напарника атлета.

Атлет вперил в «досматриваемого» недружелюбный взгляд, казалось, служивший паузой для поиска ответа. Но, похоже, найти его он не смог и лишь безадресно помахал указательным пальцем.

– А, понял! Мол, мы здесь интервьюеры, – откликнулся на жест атлета Алекс. Продолжил: – Все же твой спутник – кто? Я, конечно, не настаиваю, но, если вы, ребята, намерены о чем-то поговорить, помимо погоды в Берлине, то доставайте ваши ID.

– Чего тебе дался мой коллега!? – вспылил атлет.

– А настроение хреновое! И на власти у меня аллергия, – явно лез на рожон «досматриваемый».

– Ты что, чужаков за версту чуешь и по цвету шнурков ведомство можешь определить!? – ринулся в контратаку атлет.

– Ну да, не жалуюсь… – простодушно признался Алекс. – Да и не мешает вам знать: я автор трех шпионских романов. Мой же выпендреж оттого, что твой коллега не израильтянин. Между мной и тобой все ясно: ты власть, я подданный, другими словами, потомственный налогоплательщик. Он же третий лишний, как русская поговорка гласит, если русского не знаешь…Так о погоде или как?

Израильский сектор пикировался еще некоторое время, пока «лишний» не предложил всем перейти на английский, после чего «узурпировал микрофон». Весьма развернуто он изложил суть вопроса, да так убедительно, что не последний рассказчик и полемист Алекс прикусил язык.

Было от чего, ибо метеорит, еще недавно на Алекса летевший, претерпел изменения траектории и качества. То, что в эти минуты всплыло на поверхность, говорило: чиркнув по земле, метеорит прихватил Алекса с собой – дабы продолжить свой безумный маршрут за пределы Вселенной.

Ежели без пышных аллегорий, то был классический билет в один конец.

Оказалось, компьютер Алекса первыми взломали не русские, а американцы. Но сделали это по ошибке, предпочтя здравому смыслу теорию заговоров. В Лэнгли почему-то посчитали, что недавний текст Алекса, посвященный Проблеме-2024, на самом деле написан в Кремле, который, на их взгляд, так заковыристо приглашает Запад к столу конфиденциальных переговоров. Но, обнаружив при взломе, что автор статьи все-таки Алекс Куршин, рассмотревший в будущем ВВП-пенсионера безрадостную для того перспективу, ЦРУ потеряло к малоизвестному комментатору принципиальный интерес. Оставило лишь номинальную засаду, понятное дело, электронную. Так, на всякий случай, для порядка.

И порядок победил безумные прогнозы и конспирологические метания. Ведь ветвь, еще недавно расцененная как тупиковая, стала фонтанировать шпионскими находками одна другой круче.

От туману, который стала нагонять «Global Liaisons Limited» вокруг разработки Алекса, в Лэнгли поначалу растерялись, но, подрядив свои источники в компании и в Москве, разобрались, что интересант не кто иной, как Кремль.

В столь необычный проект верилось с трудом, но цэрэушникам ничего не оставалось, как плыть по течению авантюры, с иезуитской изворотливостью дирижируемой из Лубянки.

Наконец аналитики ЦРУ определились: Алекс Куршин отнюдь не звено некой провокации Кремля, а заложник банальных людских пристрастий. Иными словами, Москве нужен именно этот индивид как набор определенных человеческих качеств. Остается не до конца ясным, кому именно, но, по большому счету, персонификация мало что меняет. Сомнений-то не возникает: интересант – российский властный топ. Лишь той тоненькой прослойке по зубам смета, мобилизованная для разработки Алекса. Та, которая с открытием кинематографического раздела стала отдавать скорее душком неадекватности, нежели мошенничеством.

Оттого контроль над коммуникациями Алекса и слежка за ним – по высшему инженерному разряду, дабы исключить разоблачение Москвой соперничающей стороны. Поскольку Алекс западного подданства, то никаких иных задач, кроме тех, которые устраивают родные палестины, в предстоящей миссии (переезд в Россию) у него нет и быть не может. Да, она невнятна и непредсказуема в развитии, но юридический смысл события один: произойди те или иные осложнения, в разрез интересам Запада, подсудность его проступков – по израильскому законодательству. Ну и, понятное дело, был бы козел отпущения, а статья найдется. Более того, благодаря проворству русских у израильского правосудия «трешка» для него припрятана, до лучших, тьфу, худших для него времен. В том числе на случай, если он, развернувшись, сейчас намылится домой – в этот долбаный, помешанный на кашруте, не знающий fried chicken Ашдод. Ну а чтобы он не раскисал от избытка бенефициаров и рядящихся под них, нелишне знать, что кроме Дядюшки Сэма, могучего и всевидящего, вытаскивать его из российской берлоги некому. Так что удачи и попутного ветра, пароли и явки запоминай…

– Послушайте, ребята, ваша история, конечно, захватывающая… – оборвал получасовой монолог цэрэушника Алекс. – Ничего подобного мне, автору фикшн, не выдумать… Но, коль скоро компромат на меня у вас, субъекта моей подсудности, а вы даже plea bargain (сделки с правосудием) не предлагаете, то на какой ляд вы мне сдались!? Чтобы лезть в медвежье логово с вашим маячком подмышкой?.. Особенно с учетом того, что, просветив русскую разработку, вы знаете, какие блага та сторона мне обещает, даже если разделить их на пять…

– А ты всего хочешь сразу, когда посадка на твой рейс заканчивается? – резонно возразил соотечественник.

– Да нет, вся проблема в чувстве меры. Видите ли, у тех явно нерадушных парней был один-единственный шанс меня переубедить, которого я сам, производитель смыслов, не видел и потому не предложил. Они же эту уникальную опцию разглядели – что само по себе гарантия их намерений, круче банковского чека. Вы же в том измерении не на высоте…

– Ты еще, оказывается, философ, Алекс. Для обоснования своего благодушия философию подводишь, – сослался на извечную русскую беду американец.

Алекс встал на ноги, проверил подвижность роликов у ручной клади, точно от нечего делать, после чего красноречиво уставился на шпионский дозор. В том взгляде прочитывалось: «Судя по всему, ни ордера на арест, ни административных обременений против меня у вас нет».

Карьерные провокаторы не то чтобы потупились, но, казалось, своими кислыми минами посадочный талон выдали.

Алекс устремился на выход, но в дверном проеме застыл и бросил на иврите через плечо: «На будущий год в Иерусалиме!» После чего стремительно зашагал на посадку.

Глава 5

Октябрь 2018 г. Москва/Берлин

На одной из конспиративных квартир центрального аппарата Федеральной службы безопасности заседала межведомственная группа из трех офицеров – СВР, ФСО и ФСБ. Предтечей встречи стал звонок из Кремля директору СВР четырехмесячной давности, налагавший принять в разработку необычного фигуранта – малоизвестного публициста, гражданина Израиля, который публиковался в заблокированном Роскомнадзором антисистемном издании. Не с целью вербовки в качестве носителя значимой информации, а дабы убедить его согласиться на переезд в Москву. При этом учреждался режим максимальной секретности и открывалась линия более чем щедрого финансирования. Из чего следовало: личность фигуранта предварительно изучена и, на взгляд начальства, легкой прогулки не будет.

Взяв под козырек, разведка поручила задание полковнику Селиванову, крепкому профессионалу, ветерану сыска. Но тот, узнав, кто кукловод, и, какова смета, угрюмо заключил: кейс – типичное сальто-мортале хотя бы потому, что аналогов не имеет. Ко всему прочему, русская ментальность объекта – проклятье; пресловутая русская душа, полная загадок и алогизмов…

Бюджет, однако, на загляденье. Если не спасательный круг, то отсрочка от служебного несоответствия. До пенсии же рукой подать, меньше года…

Так была ангажирована международная сеть «Global Liaisons Limited», Гугл сыскного дела и лучший громоотвод для карьеры из всех возможных.

Сводки от «Global Liaisons Limited» о ходе дела поначалу обнадеживали, но на выходе все обернулось пшиком. Сроки же на разработку фигуранта, установленные кремлевским куратором, практически вышли, и в последнем звонке директора уже чувствовалось не разочарование, а решимость выставить Селиванова из службы вон. Ведь за полмиллиона евро, вылетевших в трубу, отвечать не только полковнику…

Отчаявшись, Селиванов вспомнил о дальнем родственнике жены, журналисте по профессии, который по выходе на пенсию иногда останавливался у них, наезжая по каким-то книжным делам в Москву из Саратова. Человек он был благоразумный и необременительный, иногда, правда, ворчал на коммерческие перекосы отрасли книгоиздания, печатающего его романы через раз. Но в суть тех сетований Селиванов не углублялся, ведь какую сферу общественной активности и предпринимательства в России не возьми, получаем синтез террариума и психлечебницы.

Что-то Селиванову подсказывало: творческие личности, к которым принадлежал Алекс Куршин, устроены по-особому, их система координат не согласуется с общепринятой. Тем самым напрашивалась коренная реорганизация разработки, ее переворот с ног на голову. Но кроме как привлечь для этой цели фигуру изнутри литературного процесса, полковник прочих версий не видел. И без раскрытия приглашенному смысла операции, пусть в общих чертах, было не обойтись. Так что родственник – лучшая кандидатура в заведомо проблемном, сомнительном с позиций информационной безопасности мероприятии.

Василий Просвирин, двоюродный дядя жены, вник не сразу, кто собеседник, хоть и голос абонента ему показался знакомым. По большей мере потому, что был убежден: своего телефона семье Селивановых он не оставлял. Звонил всегда сам, неизменно удивляясь их готовности его, провинциала, у себя принимать. Но, убедившись, что на линии Селиванов, зачисленный в спецслужбу еще при Горбачеве, удивления не выказал. На то она и разведка!

Разговор такого рода попирал все нормы и правила ведомства, зацикленного на шпиономании, но Селиванов все-таки решился рискнуть, включив магнитофонную запись и внеся процедуру в реестр оперативных мероприятий как продиктованную цейтнотом и особыми обстоятельствами.

Между тем беседа длилась не больше трех минут, ибо, когда Селиванов назвал имя объекта, Просвирин ошеломил: «Можешь не распространяться. Его я знаю – и как публициста, и как писателя». Полковник взял паузу, в которой чудно переплетались: триумф от попадания в яблочко, недоверие к детективному повороту и страх разоблачения – родственник, оказывается, активный читатель запрещенного издания.

Тем не менее, замешательство длилось недолго, и полковник развязал этот узел столь же деловито, как и вел с ним беседу родственник: «Перешли мне фото своего паспорта, и отправляйся в аэропорт. Билет мы оплатим, заберешь его кассе. Вылетишь ближайшим рейсом, в аэропорту тебя встретят и отвезут ко мне домой».

При встрече Селиванов взял у Просвирина обязательство о неразглашении и в самых общих чертах ввел в курс дела, формулируя задачу: «Предложение, от которого экономически независимый сочинитель, перебравший западных свобод и тамошней вседозволенности, не сможет отказаться». Родственник затребовал компьютер и доступ к интернету, добавив: «Дай мне покопаться».

Наработки фрилансера шпионажа, случайно привлеченного, были озвучены утром, причем в течение нескольких часов. Просвирин обрисовал Селиванову этапы становления начинающего автора и признаки успешности в литературе. По его словам, Алекс Куршин – яркий и одаренный литератор/публицист, но его дарование фрагментарно. Захватывающий сюжет, неизбитая идея – это его, но литературный стиль хромает. Однако не в той степени, чтобы его тексты с места в карьер издательством отвергались. Им просто требуется редактура – несколько больше, чем принимаемым на ура прочим. Другое дело, издательства настолько охамели, что в издательском цикле склонны обходиться минимум ресурсов и временных затрат. Оттого у посредственного, но гладкого текста куда больше шансов увидеть свет, нежели у яркого, но шероховатого. Кроме того, конфликт Алекса с издательством «Эксмо» девятилетней давности вокруг истертой практики – плагиата – не только оборвал сотрудничество с флагманом российского книгоиздания, но и внес его в список нежелательных авторов. Да, в наши дни издать электронную книгу во второстепенном издательстве у более-менее адекватного текста шансов много, чем Алекс Куршин и воспользовался, но тот зачет несопоставим с известностью, которую сулит бумажная книга, опубликованная одним из лидеров книгоиздания. Но не это главное: такая публикация – пропуск в клуб пусть не избранных, так достойных, о чем, конечно же, Алексу Куршину известно. Таким образом, выход трех романов автора в престижном московском издательстве – и есть исполнение писательской мечты, программа максимум для литератора средней руки. Если же тем печатным органом станет «Эксмо», то уникум обретения прирастет моральной составляющей – торжеством справедливости.

Между тем одна перспектива оставить после себя зарубку в литературе может не сработать. Ведь Алекс Куршин достаточно известен как публицист, пусть в узких кругах профессионального сообщества. Может удовлетвориться тем, что есть, сопоставив новую паблисити, пока гипотетическую, и тот риск, на который вынужден будет пойти, перебравшись в Россию. Ведь в сухом остатке он антипутинист, хоть и центристского толка. Кроме того, его статьи при всей их интеллигентности не затушевывают высокомерие буржуа, то тут, то там прорастающее в виде смакования тамошних свобод. Порой возникает впечатление, что за четверть века он тем Биллем не может насытиться. Так что напрашивается нечто с потенциалом вывести его творческое наследие на качественно иной уровень. Это – экранизация хотя бы одного романа, учитывая, что вся его крупная проза – кинематографическая сокровищница. Даже по тому, что за ночь прочитано, вывод однозначен. Стало быть, ничего за уши притягивать не придется. Другое дело, таких сюжетов в отрасли – вагон и маленькая тележка. Как следствие, там правит бал кумовство и, в лучшем случае, его величество случай, но, представляется, Конторе продавить такой проект несложно…

Тут Селиванов попросил своего родственника-подрядчика остановиться, найдя его разъяснения исчерпывающими. Минуту-другую раздумывал, почесывая лоб, и, определившись, предложил Просвирину сочинить два письма, будто бы они пишутся в известных ему заведениях. Первое – от имени «Эксмо» о готовности издать три романа Алекса Куршина, второе – пока неясного авторства (на усмотрение Просвирина) о планах экранизации его произведений. Цель отсебятины – экономия времени. Ведь «Эксмо» и некто второй никуда не денутся – подпишут. А вмени им подобное, заболтают и утопят в бюрократическом болоте.

К обеду тексты были готовы, как и определено авторство второго из них – литературное и кинематографическое агентство «Пегас». Ознакомившись с наработками, Селиванов уточнил у Просвирина ряд технических деталей, после чего подвел итог: «Если все получится, помимо гонорара, возможно, будет и премия. Но не обещаю, сам понимаешь, родственник… Зато, пока я при погонах, загвоздок с публикациями у тебя не будет. Ты только не халтурь…»

Проект охмурения «довел до ума» отдел документации СВР, эвфемизм подразделения, специализирующегося на подделке документов и всякого рода фальсификациях. Там к текстам Просвирина присовокупили «доверенности» «Эксмо» и «Пегас» и сварганили почти идентичные настоящим электронные адреса, по которым сплавили Алексу Куршину шпионскую ловушку, как оказалось, сработавшую.

С тех пор минула неделя, выведшая разработку Алекса Куршина из цугцванга на управляемую траекторию. Фигурант в эти минуты проходил паспортный контроль в берлинском «Тегеле» и нечто Селиванову подсказывало, что инициатива им перехвачена и, скорее всего, Алекс в ближайшее время окажется в Москве. В некой прослойке, которая олицетворяет корону власти. Именно на это директор сориентировал Селиванова, но, кто за той околичностью укрывался, полковник не представлял. Впрочем, одушевления заказчика не требовалось: Кремль и этим все сказано.

Между тем, узнав о коренной подвижке по досье, кремлевский куратор не только не расщедрился на похвалу, но и затерроризировал своей активностью. В поле аврала угодили и смежники – ФСБ и ФСО. Тем самым, телега ставилась впереди лошади, притом что лошади еще не было. Впрочем, за атмосферу невроза Селиванов куратора не осуждал, понимая, что на то есть основания. Ведь неким безумным капризом в Кремль или в то, что его олицетворяло, подсаживался инопланетянин, настроенный к российской власти недружелюбно. При этом экстренность разработки, ее несовместимость с шаблонами шпионажа не позволяла установить, не засветилась ли операция у западных спецслужб, рвущих и метущих крота в святая святых России внедрить. Более того, хоть и психологический портрет Алекса Куршина был капитально протестирован (единственное, в чем запредельный гонорар «Global Liaisons Limited» окупился), гарантировать, что на первом же кремлевском ужине фигурант, грубо говоря, не набросится с вилкой на хозяев, никто не мог. Хотя бы в подпитии, что с Алексом нередко случалось. Иными словами, к российскому топу подпускался чужестранец, Россию, мягко говоря, недолюбливавший; по убеждениям, то ли либертанианец, то ли чистый анархист. И в каком вольере его держать, уму непостижимо. Но, случись чего, даже не теракт, а серьезный конфуз, костей было не собрать.

Это, однако, не все. Опекая Алекса Куршина, нельзя было переусердствовать, перегнуть палку. Ведь его сотрудничество с Кремлем могло быть только добровольным. К тому же, если творческие амбиции фигуранта, по-западному цепкого, не удовлетворить, реакция домино начинанию гарантировалась. Да, издание трех романов решалось одним щелчком, а точнее, звонком владельцу «Эксмо», но экранизация оставалась пока в прежнем диапазоне – фантазий вербовщика.

При этом в дыры предприятия Селиванов коллег из ФСО и ФСБ посвящать не стал хотя бы потому, что добро фигуранта – влиться в проект – пока относилось к области гипотез. Сомнению не подлежало только одно – пройдя регистрацию, Алекс Куршин поднялся на борт рейса Тель-Авив-Берлин, приземлившегося минуты назад. Но что у него на уме – осознанная готовность к сотрудничеству или экскурсия по Берлину на халяву – говорить было рано. Более того, Селиванов не посчитал нужным делиться со смежниками чем-то большим, чем агент А в стране Б близок к решению В, дабы вынырнуть в России (наконец-то без шифра). Ведь формы допуска, герметизировавшей досье по высшему разряду, у коллег не было. Им лишь предстояло ее обрести. В общем, классическое «поболтали для галочки – разошлись», по нескольким намекам полковника коллегами прочитанное. Стало быть, вопросы излишни.

***

Алекс брел в общем потоке нескольких рейсов на выход, уточняя в смартфоне координаты своей гостиницы и раздумывая, какой из видов транспорта наиболее удобен. Тут его посетило: почему бы Синдикату столь непростого гостя не встретить и к месту назначения за руку сопроводить? Оттого в секторе прибытия он принялся рассматривать встречающих и объявления у некоторых из них.

Вскоре его взгляд зацепился за нечто из ряда вон: «Слет выпускников 1971 г. Вижницкой средней школы №2». Таков был один из постеров, единственный на русском языке.

Алекс уставился на старика семитских черт, возрастом восемьдесят с гаком, державшего постер. Старик – ноль внимания, да и, казалось, не в своей тарелке, словно отбывает некую повинность.

Сервус, поприветствовал Алекс старика на гуцульском диалекте украинского. Так здоровались обитатели Карпат, откуда Алекс родом, по крайней мере, в конце шестидесятых. Ведь название и год окончания им средней школы совпадали… Поскольку трехтысячная Вижница (Черновицкая обл.) была настоящим захолустьем (некогда восточноевропейским, а позже – советским), то в «Тегеле» могла всплыть лишь вследствие изощренных упражнений диверсанта-провокатора, психологического, разумеется.

Старик смешался, выказывая, что слова «сервус» он не знает, хотя и контакт сюрпризом для него не стал. Нервически поправил очки и как бы собрался с силами.

– Ой, Люся обрадуется! – сослался на некое лицо старик.

Алекс похлопал некогда соотечественника по плечу, снисходительно улыбаясь. Казалось, так расшифровывал «сервус», а может, подбадривал почтенный возраст. Старик смотрелся то ли жертвой деменции, то ли недотепой.

– Люся – твоя сиделка? – поинтересовался Алекс.

– Скажете, сиделка… Люся – главная в нашем землячестве. Житомирском…

– Мы с тобой, дед, не в Житомире. Кстати, ты свою вывеску читал?

– Люся говорила: земляка нужно встретить, – откликнулся старик, будто не расслышав вопроса. Затем, посмотрев по сторонам, озадачился: – А где она?

Люся, дама средних лет и тех же что и у старика кровей, обнаружилась поблизости – то ли сознательно дистанцировалась от старика, то ли занимала свою позицию для обзора. При этом, объявившись в поле зрения, вела себя странно: оттопырив карман плаща, норовила взглянуть вовнутрь, чтобы, наверное, свериться с фотографией (собственно, по этому признаку Алекс ее вычислил). Но, встретившись с Алексом взглядом, бросила это занятие. Робко подошла и, даже не поздоровавшись, пристроилась плечом к плечу к земляку. Тот, должно быть, обретя руководящее начало, преданно посматривал на нее.

Театр непознавательного диалога и странных маневров Алексу по вкусу не пришелся, и с кислой миной он стал разворачиваться на выход. Но тут Люся протараторила: «Стоянка 213, второй этаж. Подъем на лифте. Вас там ждут».

Алекс застыл, будто оценивая услышанное. Должно быть, вникнув в суть, с налетом сарказма спросил: «Иден! (евреи, идиш) Немцы вас хоть не притесняют и в юденполицаи не зовут?» На ответ он, похоже, не рассчитывал, ибо почти сразу устремился к паркингу. Отклика и впрямь не последовало – землячество лишь переглянулось в недоумении.

Между тем, едва он выбрался из скопления люду, как почувствовал на себе точечное внимание – вначале от двоих вполголоса переговаривающихся молодых мужчин, якобы кого-то выглядывающих, а чуть позже и крепыша под пятьдесят с тяжелым подбородком и взглядом; вся троица – пусть не очевидной, но все же близкой к славянской наружности и с потенцией ненавязчиво держать картинку.

Этот раздвинутый дозор в комплекте с клоунами подпольных дел из землячества, как Алекс их окрестил про себя, подсказывал: маскировка Синдикатом кукловода и просвечивание возможного эскорта, то есть двойной игры, весьма продуманы и не лишены изящества.

Тут Алекс похолодел, вспомнив о попытке его перевербовать в родном аэропорту, которая, он не сомневался, далека от исчерпания. И соглядатай, скорее всего, по его следам отправлен.

Ему вдруг захотелось московский проект похерить, рванув в сектор убытия, подальше от заорганизованной шпионской возни, своих авантюрных тяготений и маниловских грез. Алекс остановился, высматривая указатель «Departures», но волнение мешало сконцентрироваться. Он точно лишился речевой функции: отовсюду в глаза лез немецкий, которого почти не знал, но все же не в той степени, чтобы походный словарь туриста из памяти выветрился.

Сумбур утихомирился, но первое, что зафиксировало его сознание, был указатель… «Паркинг», как Алексу подумалось, бывший то ли знаком свыше, то ли приговором. Впрочем, при любом изводе – принимай как данность, подчиняясь велению судьбы или чужой воле.

Стоянку 213 долго искать не пришлось – обнаружилась напротив лифта, стало быть, подбирали ее с умом и загодя. Да и такой ориентир – как водитель в машине – подтверждение оговоренной встречи.

Тем маркером оказалась женщина неопределенного возраста в диапазоне между тридцати пятью и пятьюдесятью, что свойственно штучным людям, до смертного одра неотразимым. Короткая модная стрижка от дорогого парикмахера, плащ из бутика, крупные брильянты в ушах и на руках. И намека на нетерпенье или скуку, но, похоже, о скором прибытии пассажира ее оповестили.

Легкий кивок в сторону соседнего кресла был воспринят гостем как приглашение забираться в автомобиль, тут же крышка багажного отделения раскрылась. Багаж пристроен и Алекс, приоткрыв дверцу, стеснительно по-английски поздоровался и попросил разрешения составить компанию. Женщина представилась Мариной, назвался и гость, хозяйка предложила перейти на русский. Тронулись.

Последовал расспрос не наигранной вежливости: о полете, самочувствии, настроении, пресловутой ближневосточной герилье. Чуть позже – неожиданный переход к теме литературы: философия Мишеля Уэльбека и… «Турецкая соната», первый роман Алекса, оказалось, Мариной в два присеста прочитанный. Понятное дело, по поручению, но обернувшийся, по ее словам, открытием сюжета, подвигающего то благоговеть, то возмущаться.

Спустя полчаса своей особостью Марина уже просилась в героини романа. Никаких дежурных улыбок, смешков, движений-паразитов, характерных для прозаических особ, прочих ерзаний тела и души, при этом образ по-аристократически благожелателен. Безгранично уверенная в себе, неотразимой внешности, мудрого взора женщина, свою исключительность не акцентирующая между тем. Русский – родной, социальный статус – гражданин мира, поскольку в обиходе немало иностранных слов, недурственно и к месту произносимых, немецких, английских, французских…

Потерять голову от такой спутницы и взыскательному ценителю женских чар было несложно, но, оказалось, необязательно. В какой-то момент Алекс пусть деликатно, но Марину перебил:

– Куда путь держим? Гостиница, якобы мне заказанная, в другой стороне. Наше направление – потсдамское.

– Туда и едем, в Потсдам. Ко мне в гости, – быстрый, но полный уверенности взгляд как бы подсмеивался: от моей компании можно отказаться?

– Что, Его Величество Конспирация? – невесело прокомментировал Алекс.

– Меня зовут по-другому, на «а» заканчивается, – впервые мелькнула нотка игривости вразрез ранее обозначившемуся образу – продукт скороспелых оценок, извечный изъян сочинителей.

– Подмывает задать вопрос, который за последний месяц я уже задавал, на французском, правда. – Алекс вздохнул.

– А вы без прелюдий, вопрос в зал, – невозмутимо предложила Марина, хоть и несколько напряглась. – Да, адресат, какого пола?

– То-то и оно. Если собеседник женщина, то вопрос двусмысленный, – струил сомнения Алекс, мол, лучше бы не начинал. Пояснил: – Послала меня, пусть и аккуратно.