Read the book: «Жизнь после. Истории из работы медсестры хосписа», page 3

Футбольный сезон закончился, началась холодная зима. Одним морозным утром среды выдался редкий момент, когда я могла сидеть за своим столом с кружкой горячего кофе и болтать с коллегой. Пока мы сплетничали, ворвался Трэвис, прервав наш смех.

– Хэдли, что-то с Карлом. Ты очень нужна Мэри, – моя коллега посмотрела на меня с сочувствием. Она знала, как сильно я обожала Карла. Я кивнула и, накинув теплое пальто, поспешно вышла из офиса.

К тому, что произошло дальше, я бы никогда не смогла себя подготовить.

Войдя в уже ставший мне знакомым дом Карла и Мэри, я сняла пальто и услышала звуки, доносящиеся из задней части дома. Решив, что это Мэри, я прошла в комнату Карла. Когда увидела пустую больничную койку, мое тело наполнилось яростью. Мистер Карл был мертв, и похоронное бюро уже приехало и увезло его! Почему Трэвис ничего мне не сказал?

Моя ярость сменилась замешательством, когда кто-то толкнул меня сзади.

– Привет, Хэдли, – Я резко обернулась на звук голоса мистера Карла.

На секунду меня ослепил яркий свет. Это не было то самое свечение, о котором все говорят, а всего лишь тяжелый черный фонарик, который мистер Карл держал в руке. Он прошел мимо меня, словно выполнял какую-то миссию. В недоумении я посмотрела на мисс Мэри, которая шла сразу за ним, вытянув вперед руки, чтобы подхватить его, если он упадет назад. Она выглядела такой же растерянной, как и я.

– Что происходит? – спросила шепотом. – Я никогда не видела его вне постели. Я думала, он не может ходить!

– Я тоже, – в панике прошептала она в ответ.

– Как долго это продолжается?

– По меньшей мере час. Он не желает со мной разговаривать. Он просто ходит по дому с этим фонариком, заглядывая за занавески и в углы. Я надеялась, что вы сможете рассказать мне, что происходит.

Широко раскрыв глаза, я отрицательно покачала головой.

Я повернулась к мистеру Карлу, который теперь стоял на четвереньках и заглядывал под свою койку.

– Что вы делаете? – спросила я, стараясь звучать как можно непринужденнее, хоть и слышала, как дрожит мой голос.

– Я играю в прятки с Анной, – ответил он так, будто это была самая очевидная вещь на свете.

Я ни разу не слышала об Анне, поэтому повернулась к мисс Мэри и увидела, что ее глаза наполнены слезами, а руки прижаты к сердцу. Немного помолчав, чтобы успокоиться, она объяснила:

– Анна – наша малышка. Она утонула, когда ей было два года. Карл винил себя. В этом не было ничьей вины, но он так и не простил себя за то, что не оказался рядом, чтобы спасти ее.

У меня по спине забегали мурашки, пока я пыталась переварить эту информацию. Я понятия не имела, что мне нужно сказать или сделать. Внезапно в моей голове зазвучал голос одного из моих любимых инструкторов из школы медсестер: «Будь с ними там, где они находятся».

Но где был Карл? Вот в чем вопрос. Казалось, он находился в двух местах одновременно: физически он был здесь, в этой комнате, со мной и Мэри, а эмоционально и ментально он, казалось, был где-то еще, вместе с Анной.

За то время, что прошло с момента кончины мисс Гленды, я наблюдала такие «визиты» накануне смерти и у других пациентов. Это явление казалось все менее неожиданным и все более естественным, но я никогда не видела, чтобы пациента посещал ребенок. Все усугублялось тем, что после нескольких месяцев, проведенных вместе с Мэри и Карлом, я даже не подозревала, что у них когда-то был ребенок, и никогда не видела, чтобы Карл вставал с кровати. И все же, он был здесь, такой бодрый, каким только мог быть.

«Ладно, – подумалось мне, – я могу с этим справиться». И медленно повернулась к мистеру Карлу, который уже рылся в бельевом шкафу в ванной комнате.

– Я могу как-то помочь вам найти ее? – спросила я.

Он взглянул на меня со слезами на глазах и сказал:

– Я знаю, где она.

– Вы знаете?

– Да, но я пока не могу до нее добраться. Впрочем, думаю, скоро мне это удастся. Так сказала моя мама.

– Вы и со своей мамой встречались? – спросила я.

– Да, – ответил он как ни в чем не бывало.

– Что теперь будем делать?

– Я, пожалуй, прилягу, – он пожал плечами.

Я кивнула и осторожно отвела Карла к его постели.

Когда Карл улегся, мы с мисс Мэри обнялись, и я проинструктировала ее, сказав, чтобы она звонила, если мы понадобимся ночью. Я вышла через парадную дверь на холодный воздух как раз в тот момент, когда солнце садилось за горизонт, окрашивая мир в захватывающие дух оттенки красного, оранжевого и пурпурного. Я дала себе минутку, чтобы полюбоваться небом, и на мгновение отвлеклась на синюю птицу, неподвижно сидевшую на ветке ближайшего дерева и наблюдавшую за мной. На долю секунды я задумалась, не Анна ли это, но быстро выбросила эту мысль из головы. Я вела себя глупо. Все это было лишь совпадением. Или галлюцинацией. Или чем-то в этом духе.

Я села в свою машину, включила обогрев и набрала номер врача из хосписа, доктора Кумара. Мне всегда нравилось разговаривать с ним: он был чрезвычайно умным, но при этом умел говорить доступным языком, к тому же всегда был готов поболтать. Он был непохож на любого другого врача, с которыми мне доводилось встречаться, – спокойный, непринужденный и доверяющий медсестрам, которые работают с ним.

– Привет, что случилось? – ответил он.

– Вы сейчас заняты? Это не срочно.

Я продолжала наблюдать за синей птицей через лобовое стекло. Она все еще сидела неподвижно и смотрела прямо на меня. Очень странно.

– Нет, что там у тебя?

– Я хотела сообщить последние новости о мистере Карле. Сегодня он ходил. Я никогда не видела, чтобы он передвигался на ногах.

– Ох, понял. Это прилив, – ответил доктор Кумар. В его голосе не было ни малейшего намека на удивление, он звучал предельно спокойно.

– Э-э-э, что?

– Прилив энергии, который почти каждый испытывает перед смертью, – сказал он так, будто это был хорошо известный медицинский факт.

Теперь-то я знаю, что такой прилив сил – обычное явление. Часто близкие, которые становятся свидетелями этого, думают, что пациенты каким-то чудесным образом начали выздоравливать. Но для тех, кто в курсе происходящего, это признак того, что смерть неизбежна и, вероятнее всего, она наступит уже в ближайшие дни.

– Возможно, – ответила я, все еще не до конца осознавая услышанное. – Я все еще новичок в этом деле. А еще он видел свою умершую мать и ребенка.

– Он был огорчен этим?

– Нет, он был спокоен.

– Скорее всего, он скоро умрет, – сказал доктор Кумар в тот момент, когда синяя птица слетела с ветки.

– Вы что, не слышали меня? – воскликнула я. – Он ходил! Ему становится лучше. Все его жизненные показатели были в норме. Он не умирает.

– Ты увидишь, Хэдли, – тихо сказал доктор Кумар, и разговор закончился.

Мне было не по себе после событий этого дня. Наконец заставила себя уснуть, и всю ночь мне снилась маленькая белокурая девочка с косичками, которая бегала среди полевых цветов, а рядом с ней счастливо летали синие птички. Я проснулась с чувством, словно не спала ни минуты.

На следующий день я приехала к мистеру Карлу, как делала это каждое утро вторника, не уверенная в том, что найду его там в живых. Мистер Карл вернулся в свою постель, мисс Мэри была рядом с ним.

– Он бодрствует всего по несколько минут, – сказала она мне.

В это время мистер Карл открыл глаза и улыбнулся мне:

– Привет. А вот и моя любимая медсестра.

Он был слаб, едва мог держать глаза открытыми или говорить в своем обычном темпе.

– А вот и мой любимый пациент, – ответила я.

Это было правдой. Хотя к тому моменту я работала примерно с двенадцатью пациентами, я чувствовала особую связь с Карлом и Мэри. Уверена, отчасти это было связано с тем, что он находился на нашем попечении несколько месяцев, но дело было не только в этом. Я привязалась к ним и чувствовала себя комфортно в их компании.

– У вас вчера был трудный день, – мягко сказала я. – Как только закончу осмотр, я дам вам отдохнуть.

Я послушала сердце и легкие Карла, как делала это миллион раз.

– Спасибо, – сказал он.

– За что?

– За то, что подарила мне ожидание чего-то еще, кроме смерти.

Я почувствовала на своих щеках горячие слезы и покраснела от смущения.

– Я буду скучать по тебе, малышка, – произнес он, едва в состоянии держать глаза открытыми.

– Я тоже буду скучать по вам, мистер Карл, – ответила я, ничего не видя сквозь слезы.

Когда мисс Мэри провожала меня, она спросила, сколько, по моему мнению, ему осталось.

– По правде говоря, не знаю, – ответила я, пытаясь совладать с эмоциями.

В ту ночь я ложилась в постель с тяжелым сердцем. Я не была готова к тому, что мистер Карл умрет. Он стал мне как дедушка. Я попыталась полистать Instagram⁶, чтобы отвлечься, но это не сильно помогло. Около десяти вечера я наконец задремала. В четыре утра меня внезапно разбудил звонок мобильного телефона. Это была дежурная медсестра.

– Хэдли, прости. Я на другом конце города, помогаю пациенту с сильными болями. Только что позвонила жена мистера Карла, мне показалось, это срочно. Нужно, чтобы кто-то приехал к ним. Ты можешь сделать это, пожалуйста?

Несмотря на то что в ту ночь я была запасной медсестрой, после почти года работы в хосписе мне еще ни разу не звонили с просьбой навестить пациента в ночное время. У нас в хосписе было еще две медсестры, работающие в ночную смену. Подкрепление вызывалось только тогда, когда они обе были заняты, что маловероятно.

– Конечно, – ответила я и повесила трубку.

– Кто это? Я думал, ты не на дежурстве, – сонно сказал Крис.

– Я нужна мистеру Карлу, – сказала я, уже вставая с кровати. – Я в резерве, но мне никогда раньше не звонили.

Крис посмотрел на меня с сочувствием.

– Тогда тебе лучше поторопиться, – ответил он. – Я присмотрю за Броуди. Будь там столько времени, сколько необходимо.

Я поцеловала его на прощание и направилась к двери. Всю дорогу к Карлу и Мэри я чувствовала тяжесть в груди. Я вспомнила первую встречу с мистером Карлом, все спортивные факты, которыми он делился со мной на протяжении нескольких месяцев, и множество сладких чаев, которые я выпила, болтая с ним и Мэри. Я также думала о его последних словах, сказанных мне вчера утром.

Войдя к ним в дом, я почувствовала: что-то изменилось. Я робко направилась к его спальне, у двери которой меня встретила мисс Мэри.

– Он умер, – сказала она почти сочувственно, словно желая смягчить удар.

– Понятно, – тяжело вздохнула я и немедленно извинилась, смущенная, потому что это потеря Мэри и мне нужно быть сильной ради нее.

Вместе с Мэри мы вошли в спальню, где без света от телевизора было совершенно темно. Я включила лампу и посмотрела на безжизненное тело мистера Карла. Приложила к его груди стетоскоп, как делала это много раз до этого. Вот только сейчас в моих ушах не раздалось знакомого ритмичного «тук-тук-тук». Я не смотрела на его улыбающееся обветренное лицо. Не в этот раз. Повсюду была тишина. Пустота.

Я не могла сдержать подступающих слез и едва смогла прохрипеть:

– Время смерти: 4:47 утра.

Я подняла голову, и мои полные слез глаза встретились с глазами мисс Мэри. Она подошла и обняла меня. Я заплакала еще сильнее.

– Мне жаль, мне так жаль. Это ведь я должна утешать вас, – произнесла я сквозь рыдания.

Она отстранилась, чтобы посмотреть на меня, и твердо сказала:

– Мы утешаем друг друга. Тебе не за что извиняться. Мы оба тебя так сильно любим. Тебя нам послал Бог. Мы оба это знаем.

Я молча кивнула не в силах вымолвить ни слова, так как слезы продолжали литься из моих глаз. Сильнее прижимаясь к Мэри, я вспомнила, как поначалу она меня пугала. Сейчас, когда я не чувствовала от нее ничего, кроме любви и принятия, не говоря уж об ее полной уверенности в моих способностях, это казалось забавным. Через несколько минут мне удалось взять себя в руки.

– Что теперь? – спросила она.

– Мне нужно позвонить в похоронное бюро.

Вздохнув, Мэри кивнула.

После звонка мы с мисс Мэри переодели мистера Карла в темно-синий костюм, в котором он хотел быть похороненным. Вместе мы натянули на него пиджак, что оказалось непросто. Я схватила со стула, на котором столько раз сидела раньше, вишнево-красный галстук и протянула его Мэри:

– Я не умею завязывать галстук.

Она забрала его у меня и усмехнулась:

– Я тоже не понимаю, как это делается.

Внезапно ее смешки превратились в громкий раскатистый смех:

– Я просто уверена, что будь он здесь сейчас, то спросил бы, как нам могут доверять жизни пациентов, если мы даже галстук завязывать не умеем.

Я тоже рассмеялась. Мы не могли остановить хохот, пока не раздался звонок в дверь. Все еще улыбаясь, я открыла дверь. За моей спиной эхом раздавался смех мисс Мэри. Работники похоронного бюро, должно быть, подумали, что мы немного сумасшедшие.

Когда они уже положили мистера Карла на каталку и накрыли белой простыней, мисс Мэри внезапно остановила их, кое-что вспомнив.

– Носки! – сказала она. – Он непременно должен надеть носки.

Я посмотрела на нее.

– Анна. Он надел на нее носки перед тем, как ее увезли, когда она умерла. Он сказал, что не хочет, чтобы у нее замерзли ноги.

Я понимающе кивнула и протянула галстук с носками работникам похоронного бюро.

Прежде чем они ушли, им понадобилась моя подпись – стандартная процедура. Я поняла, что у меня нет с собой ручки и, не желая лишний раз обременять мисс Мэри, пошла к своей машине, чтобы взять ее там. Осматривая салон в поисках ручки, я почувствовала, как моя рука коснулась листа бумаги. Я растерянно вытащила его и поняла, что держу в руках первую записку, написанную мистером Карлом для меня много месяцев назад. Я тяжело вздохнула, касаясь пальцами его букв.

Я быстро вернулась внутрь дома, чтобы не заставлять работников бюро ждать слишком долго. Придержав для них входную дверь, прислонилась головой к дверному косяку и проследила, как они увозят мистера Карла.

Когда они катили его по подъездной дорожке к катафалку, послышалось чириканье неподалеку. Я посмотрела на стоящее рядом дерево и увидела синюю птицу. Она радостно чирикнула несколько раз, а затем захлопала крыльями. С трепетом я смотрела, как птица пролетела прямо рядом с катафалком. Я улыбнулась про себя и со слезами на глазах прошептала:

– Позаботься о своем папе как следует, Анна. Ради меня.

Глава третья
Сью

Осенью, после смерти Карла, меня приписали к мисс Сью – пациентке с хронической обструктивной болезнью легких (ХОБЛ). Эта болезнь на самом деле представляет собой целый ряд заболеваний, затрудняющих дыхание пациентов. Сделав всего несколько шагов по комнате, они чувствуют себя так, словно пробежали марафон, и им не хватает кислорода.

Я впервые встретилась с мисс Сью свежим осенним утром. В доме меня тепло встретил ее сын Фред, которому я не дала бы больше пятидесяти лет, хотя понимала, что он должен быть старше, учитывая, что его матери было девяносто восемь лет. Его жена Лиэнн стояла за его спиной и была такой же дружелюбной.

После предварительного обмена любезностями, Фред начал разговор:

– Мы должны вас предупредить: она у нас напористая и сильная духом. У нее уже много лет ХОБЛ, но прошлой ночью все стало настолько плохо, что мы позвонили в 911. Как только оказалась в отделении неотложной помощи и снова смогла нормально дышать, мама отказалась от любого лечения и дальнейшего обследования. Потому врач порекомендовал нам обратиться в хоспис.

– Врач все верно сказал. Мне не терпится с ней познакомиться. Я привыкла к напористым и волевым! – уверенно ответила я.

Хотя мне еще многому предстояло научиться, к этому моменту я успела самостоятельно поработать с несколькими пациентами, а ХОБЛ – довольно распространенное заболевание в мире паллиативной помощи, так что мне приходилось сталкиваться с ним раньше.

Мы прошли в соседнюю комнату, и я увидела мисс Сью, сидящую в большом удобном с виду кресле, которое практически целиком ее поглотило. Она весила не более девяноста фунтов⁷, я могла видеть ее кости – неприятный побочный эффект болезни.

Я поприветствовала мисс Сью своим обычным бодрым: «Здравствуйте! Я Хэдли! Очень приятно познакомиться с вами!»

– Не понимаю, какой от тебя толк, – раздраженно ответила она.

Я была застигнута врасплох. Действительно, а какой от меня толк? Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я смогла сформулировать мысль. В конце концов я ответила:

– Я здесь, чтобы обеспечить ваш комфорт.

– Я прекрасно себя чувствую, – сухо ответила она.

Я посмотрела на ее сына, в моих глазах читалось: «Помогите мне».

– Мама, она из хосписа, – вмешался Фред. – Помнишь, доктор Смит сказал, что она приедет, чтобы тебе больше не пришлось обращаться в отделение неотложной помощи?

– Я знаю, – резко ответила мисс Сью своему сыну, а затем добавила, – Я вообще не просила тебя быть здесь.

Я украдкой взглянула на Фреда, но его, кажется, вовсе не смущали комментарии матери. Существовала тонкая грань между тем, чтобы взять ситуацию под контроль и при этом не обидеть уязвимых пациентов и их близких. Я отчаянно пыталась сделать все правильно, но пока просто молчала, не зная, что ответить. Через несколько секунд мисс Сью наконец повернулась ко мне и сказала:

– Ты можешь делать все, что нужно, но не могу обещать, что оставлю тебя своей медсестрой.

Почувствовав облегчение, я начала заполнять необходимые документы, чтобы принять ее в хоспис. Закончив, предложила нанести дежурный визит завтра на следующее утро. Я также объяснила, что медсестры хосписа доступны круглосуточно, но это не означает, что я буду дежурить в любой момент времени.

– Ничего, если завтра к вам приеду я, или вы предпочтете другую медсестру? – спросила я. Сью вздохнула, а потом сказала:

– Все нормально. Приходи завтра и во все остальные дни.

Фред улыбнулся и закатил глаза. Провожая меня, он сказал:

– Я думаю, вы ей понравились.

Я старалась не показывать, что считаю его сумасшедшим.

На следующий день я навестила мисс Сью, проверила ее кровяное давление, пульс, дыхание и температуру. Осмотрела ее кожу на предмет пролежней и синяков. Спросила ее о дефекации, были ли у нее какие-либо побочные эффекты от лекарств, а также как она спала и ела. Она коротко отвечала на каждый мой вопрос и, пока я делала отметки в ее карте, смотрела гольф по телевизору, почти не разговаривая.

Все наши встречи выглядели именно таким образом. Два раза в неделю в течение месяца. Пока однажды мисс Сью не убавила громкость телевизора и, взглянув на меня, не спросила:

– Почему ты так долго тут находишься после того, как заканчиваешь осмотр? Ты, вероятно, могла бы уложиться в пятнадцать минут и уйти отсюда.

– Компания, в которой я работаю, требует, чтобы я оставалась по крайней мере на тридцать минут, но предпочтительнее сорок пять.

Сью была права: иногда в этот промежуток времени мне нечего было делать и не о чем заботиться, а это означало, что я могу просто сидеть и слушать истории пациентов, которые мне нравились.

– Знаешь, ты могла бы просто посидеть эти пятнадцать минут в своей машине, никто бы не заметил разницы. Все равно нас, старых бабок, никто не слушает. Они все думают, что я не в своем уме только потому, что я старее мамонта.

Я усмехнулась, прежде чем сказать:

– Я мать-одиночка. И не могу рисковать своей работой.

Это был факт моей биографии, которым я не часто делилась со своими пациентами. В компании существовало общее правило: не распространяться о нашей личной жизни. Однажды один из родственников позвонил нашему менеджеру и сказал, что им кажется, будто медсестра перекладывает на них свои проблемы. Это правда, что у всех семей, с которыми мы работаем, много своих забот, и они, конечно, не нуждаются в дополнительном стрессе и нагрузке. Но также правда и в том, что иногда мы, медсестры, проводим значительное время с пациентами и их родными, наши отношения развиваются, и кажется странным не делиться чем-то из своей жизни. Я пыталась найти грань между соблюдением правил и желанием пообщаться с пациентом. И я определенно хотела поговорить с мисс Сью после нескольких недель молчания.

Однако это не сработало. Вместо того, чтобы продолжить разговор, она кивнула и снова прибавила громкость.

Я догадалась, что мы вернулись к молчанке.

Во время моего следующего визита мисс Сью была на своем обычном месте. Ее седые волосы, как всегда, были идеально завиты, а домашнее платье подходило по цвету к тапочкам. Но на этот раз она начала говорить еще до того, как я успела присесть.

– Проспала шесть часов. Покакала сегодня утром. Завтракать не хотела. Последним приемом пищи был ужин вчера вечером, я съела всю порцию. Я уже сняла свой свитер, так что можете измерять давление и осматривать кожу.

Я быстро достала свой планшет, чтобы все записать. После того как ввела данные, я достала стетоскоп. А затем отложила свой планшет, тем самым показав, что закончила.

– У тебя еще много времени в запасе, верно? – спросила она.

– Да, как минимум двадцать минут.

– Ты можешь полить мои растения?

Это не было типичной задачей медсестер, подобный вид помощи обычно возлагался на санитаров, но я не видела проблемы в том, чтобы помочь.

– Конечно! – с энтузиазмом ответила я.

Мисс Сью подсказала, где находится лейка. Наполняя ее водой, я рассматривала фотографии на стене. Там был свадебный портрет совсем молодой мисс Сью. Такая же миниатюрная – правда, поглощенная свадебным платьем, а не креслом, – она стояла рядом с мужчиной в военной форме. Оглядевшись, я заметила, что фотографии этого мужчины, очевидно ее мужа, развешаны по всем стенам. И почти на каждом фото он одет в униформу.

Мисс Сью указывала на растения, которые мне нужно полить, и говорила, когда начинать и прекращать лить воду. Некоторым растениям воды требовалось много, другим – всего несколько капель. Мне пришлось несколько раз наполнять лейку, прежде чем я закончила.

– Ты сможешь делать это раз в неделю?

– Конечно.

По крайней мере, она наконец заговорила со мной.

– Хорошо. Я разрешаю тебе быть моей медсестрой, если ты действительно можешь принести пользу. В следующий раз захвати с собой почту.

– Так точно, мэм, – сказала я, широко улыбаясь. Честно говоря, было даже приятно заниматься чем-то выходящим за рамки моих привычных обязанностей.

В следующий раз я положила почту мисс Сью перед ней на стол. Она кивнула в знак признательности, что было ее пределом выражения благодарности. Как и во время прошлого визита, она быстро ответила на мои обычные вопросы, дав понять, что она поспала, покакала и поела. Завершив осмотр, я положила планшет в сумку, чтобы показать, что готова к следующему заданию.

– На кровати белье. Готова показать, чего ты стоишь?

Я с минуту обдумывала свои навыки складывания белья, прежде чем медленно кивнуть:

– Мама научила меня этому. Думаю, я делаю все правильно.

Сью указала своим тонким пальчиком с красным маникюром в сторону спальни. Ее белоснежная кровать была идеально заправлена и украшена нежным кружевным покрывалом с волнистыми краями. Это выглядело очень красиво. Я заметила еще одну свадебную фотографию на ее прикроватном столике.

Вернувшись в гостиную с бельем в руках, я плюхнулась на пол, чтобы приняться за дело, и решила попытать счастья:

– Я видела ваши свадебные фотографии. Они прекрасны. Как долго вы были замужем?

– Недостаточно долго, – ответила она, не отрываясь от телевизора. – Он умер, когда ему было под тридцать. Война.

– Ваш сын сказал, что у него было трое братьев и сестер. Получается, вы снова вышли замуж? – спросила я, складывая одну из ее шелковых рубашек. Мисс Сью выключила телевизор и повернулась ко мне лицом:

– А ты любопытная.

Я забеспокоилась, что расстроила ее.

– Извините, просто хочу узнать о вас побольше, – сказала я, не отрывая взгляда от рубашки, лежащей у меня на коленях.

– Никто никогда не спрашивает обо мне. Это всегда просто «Прими это лекарство», «Сходи на прием к такому-то врачу», – сказала она, задумчиво глядя в окно.

Я промолчала и продолжила складывать белье. Примерно через минуту она посмотрела на меня и начала говорить:

– Я больше ни разу не была замужем. Мы поженились, когда мне было шестнадцать. Мои родители знали его с самого рождения. Он был главной любовью моей жизни. Я была беременна нашим четвертым ребенком, когда Фреда призвали в армию. Помню, как целовала его руку, которая лежала на моем большом животе, и знала, что больше никогда его не увижу.

Я оторвалась от белья, когда Сью произнесла последнюю фразу. Ее губы были поджаты, внимание обращено внутрь себя. Она выглядела так, словно просматривала какое-то воспоминание.

– Даже вообразить не могу… – начала было я, но замолкла, неуверенная, уместно ли вообще это говорить.

– О, милая, ты все делаешь не так. Дай-ка сюда. Смотри, – внезапно она выхватила из моих рук рубашку. Я смотрела, как мисс Сью безукоризненно ровно складывает рубашку, но не могла думать ни о чем другом, кроме слов Сью. Я хотела услышать больше.

Когда я пришла к Сью в следующий раз, у нее были трудности с дыханием. Я заметила это, как только увидела ее.

– Как долго вы так дышите? – спросила я.

– Со вчерашнего дня, но я в полном порядке.

Я вытащила свой стетоскоп, приложила его к груди и услышала хрипы, похожие на пронзительный свист. Достала пульсоксиметр⁸, чтобы измерить количество кислорода в крови, и надела его на холодный палец Сью. Прибор показал 87 %. Я вздохнула с облегчением: с кислородом у нее все в порядке. Но моя радость быстро сменилась паникой, когда я осознала, что у нее были симптомы, которые не знала, как лечить: сильная одышка, словно у рыбы, выброшенной на берег.

Я извинилась и отошла, чтобы позвонить врачу. Я пыталась сохранить спокойствие, но мисс Сью уже посинела, и я переживала, что она умрет, если быстро не приму меры.

– Что мне делать? – в отчаянии спросила я доктора Кумара.

– У нее что-нибудь болит? Ей совсем плохо?

– Нет, она сказала, что у нее ничего не болит. Она вообще говорит, что с ней все в порядке, но я не могу просто оставить ее с затрудненным дыханием и хрипами!

– Можешь, – спокойно ответил он. – Я понимаю, что в школе медсестер вас учили лечить, лечить и еще раз лечить. В данном случае это означало бы воткнуть в нее большую иглу, взять тонны крови, поместить в больницу, выписать ей миллион разных лекарств и бог знает что еще. Она этого не хочет. Все, чего она желает, – это быть в домашней обстановке. Я знаю, что это против правил, которым тебя учили, но ты делаешь то, что должна. Она дома, и ей комфортно.

Я кивнула, дав себе время на то, чтобы осмыслить слова доктора Кумара. Может быть, иногда людям не нужно больше, может, иногда им, наоборот, нужно… меньше? Может быть, все, в чем они нуждаются – это немного утешения?

Естественно, доктор Кумар не сказал мне ничего такого, чего бы я не знала о функциях хосписной медсестры. Но до этого момента я не осознавала, насколько глубоко во мне укоренилось стремление все и всегда лечить: больше анализов, больше лекарств, больше осмотров. Школа медсестер обучает тому, как лечить пациентов или по крайней мере пытаться это сделать, но мало говорит о том, как их утешать.

* * *

На втором курсе обучения четырех человек из моей группы отобрали для прохождения годичной стажировки в местной больнице. Мы были наблюдающими медсестрами, нам платили за полный рабочий день летом и за неполный в течение учебного года. Я была на седьмом небе от счастья, что меня выбрали для участия в стажировке.

Каждое утро мы с тремя другими стажерами приходили на работу и проверяли доску, где заранее были расписаны наши задания на день.

В начале стажировки меня определили в отделение хирургии. Я заныла. Это был мой самый нелюбимый этаж.

– Меня в реанимацию, – ответила моя подруга Саммер. – А у Хизер снова начались схватки и роды.

Мы обе хотели быть медсестрами на родах.

– Привет, ты со мной сегодня? – указывая на меня, спросила медсестра средних лет с собранными в низкий хвост волосами.

Ее звали Тереза, она работала в отделении неотложной помощи. На прошлой неделе я отработала с Терезой одну смену, и она мне очень понравилась.

– Я бы очень хотела. Хирургия, – ответила я, показав на доску перед нами.

– Нет-нет-нет, не ходи туда. Сегодня ты научишься гораздо большему со мной. Пойдем, – наблюдая, как Тереза быстро зашагала к отделению неотложной помощи, я повернулась к Саммер, которая пожала плечами. Я пожала плечами в ответ, помахала на прощание и побежала трусцой, чтобы догнать Терезу.

– Не думаю, что мой менеджер даст добро, – сказала я Терезе, изо всех сил стараясь не отставать от нее.

– Все сваливай на меня. Я работаю здесь дольше, чем ваш менеджер. Она мне ничего не сделает, – Тереза отсканировала свой бейдж, чтобы попасть в отделение. Я еще не успела положить свои вещи, как она уже бежала в восьмую палату.

– Тереза, мне срочно нужен эпинефрин, – бросил через плечо одетый в белый халат врач, который был там же в палате. Он пытался вернуть к жизни своего пациента. Я видела капельки пота у врача на лбу. Тереза уже рылась в ящике реанимационной тележки, где хранились все инструменты и лекарства, которые могут понадобиться, если жизнь пациента в опасности.

Тереза помахала мне и спокойно попросила:

– Найди эпинефрин.

Я вся вспотела, пока искала препарат, но так и не смогла найти его.

– Я просто посмотрю. Я не готова, – сказала я подавленно, отходя на несколько шагов назад.

Тереза схватила эпинефрин, который лежал на тележке именно там, где она и сказала, и передала его медсестре, стоящей около пациента.

– Ты выполняешь следующее задание, – скомандовала она.

Я чувствовала, что вот-вот потеряю сознание.

– Нам нужен доступ к другой руке, – сказал кто-то в комнате. Перед тем как собрать все принадлежности для установки капельницы в безжизненную руку пациента, Тереза сжала мое плечо. Она сунула все инструменты мне в руки – в знак протеста я покачала головой.

– Послушай, ты либо делаешь это сейчас, пока я еще рядом, чтобы помочь тебе, либо однажды тебе придется делать это самостоятельно.

Я кивнула и начала распаковывать инструменты трясущимися руками. Я боялась, что промахнусь мимо вены на глазах у всех этих людей. К счастью, Тереза направляла мою руку, и я справилась с первой же попытки.

Чувство гордости и выполненного долга длилось около минуты до тех пор, пока доктор не произнес:

– Он умер. Я подтверждаю. Время смерти 7:17.

Все сразу же остановили свою работу и начали по одному выходить из комнаты. Остались только Тереза, пациент и я. Она подошла к компьютеру у кровати и вошла в систему, пока я смотрела на мертвеца. Он выглядел жутко. Его кожа окрасилась в синий цвет, изо рта торчала трубка, а простыни были испачканы кровью. На полу вокруг него был разбросан мусор: пузырьки с лекарствами, марля, пустые упаковки. Я не знала, что с ним случилось, как его звали, сколько ему было лет.