Reviews of the book «Эйзен», 45 reviews
Ладно, когда тетя Гузель писала о кроваво-демоническом Сталине - может, здесь она просто настолько обработана и начитана разной лже-литературой, что у нее никак Иосиф Виссарионыч не может быть даже не 1% нормальным человеком.
Но что сделал ей Сергей Эйзенштейн? Он снимал конечно советские фильмы, о советской правде, о войне и Иване Грозном тоже - правду и практически ничего кроме нее, это даже Сталин его за это хвалил.
Но вот наверное и потому товарищ Яхина и написала свой роман-буфф (надо ж, даже сама жанр себе выдумала, только не подумала что остальные ее книжки - тоже роман-буфф, потому что там вообще никакой правды) - что надо было сделать таким полусумасшедшим и склонным к разным завихрениям человека Сергея Эйзенштейна.
Ведь он не Бузова - не крикнет счас через свои блоги, странички ей что она сама такая и все что с этим связано.
А читать будут ее поклонники - и радоваться: о, гузелечка, умничка, понимает каким был этот злосчастный советский режиссер! и пишет красиво.
Ну что ж, пусть пишет дальше красиво свои романы-буфф о своих выдуманных историях и персонажах, которые выдает за почти реальные. А я поставлю спокойно ей очередной заслуженный "кол" и не порекомендую к прочтению.
Есть гении и безумцы, их обычно очень любит история, их любит публика, как питательный источник, как заряд электричества для увядающего эмоционального павербанка.
Эйзен в книги Гузели Яхиной именно такой, терпкий и горький, жестокий и невротичный — пособие для психолога — ходячая травма. Настолько притягательный, настолько же и отталкивающий, но, без сомнения, великий. Смысл жизни по Эйзену — создать новое, невиданное миром.
Он ищет истину творчества — попадаясь в капканы — то он пропагандист, то —почти опальный. В этих поисках, в монтаже аттракционов, в чувственном взрыве, он, аристократичный интеллектуал в мире, где нужны базовые истины. Слишком глубокий, чтобы быть понятым современниками. И невероятно везучий, чтобы, делая всё по-своему, не копируя и не подстраиваясь, остаться в истории.
Эйзену оно подсказало путь к его вершине. Дошёл он туда так стремительно, что, кажется, забыл про саму жизнь, как и его молодая страна. Забыл подышать, чтобы не было горной болезни. И мир вокруг него в то время тоже забыл про такую штуку, как человеческое счастье.
Камеры, свет, музыка, лозунги, цели, пятилетки, стройки, награды, новые ценнности, борьба — механизм был запущен, винтики вертелись, вершилась история, подминая под себя любую индивидуальность. Эйзен был её частью, транслятором идей. Он мог выйти из игры и остаться в небытии — но сердце приказало остаться в вечности.
Набор либерастических штампов: одно «правильное советское лицо» - сразу понятно, что у хорошего русского «правильного советского лица» быть никак не может
Если первую книгу автора про Зулейху читал с большим интересом, то этот "Эйзен" совершенно разочаровал.
Такое впечатление, что у автора не осталось своих тем для оригинального сюжета и на безрыбье была предпринята попытка пересказать Википедию своими словами, разбавив справочный материал художественными пассажами для объема.
В результате получилось нечто настолько неудобоваримое, что даже пришлось указывать, что это не просто роман, а некий "буфф" - но это вызывает лишь недоумение и скуку, несмотря на безуспешные усилия автора оживить повествование.
Ну и окончательно добила неряшливая работа с историческими фактами – как можно заявлять, что Тухачевский и другие советские командующие стали военными только при большевиках, уж такую-то элементарщину претендующая на писание исторических романов должна проверять в первую очередь.
Нехорошо все это, неприятный осадок.
«Родина ждёт героев…»
«Искусство подлинно, когда народ говорит устами художника»
Я убеждён в двух вещах. С одной стороны, искусство поступательно прогрессирует: классицизм, романтизм, сентиментализм…, а с другой - оно циклично и всё всегда одно и то же, просто на разных витках спирали. Ушло время Чапаева и Корчагина, за ними наступила и прошла пора геологов-энтузиастов в свитерах с гитарами, вместо которых пришли аморфные Самохваловы и Жени Лукашины, которые скрылись в зыбкой хмари осеннего марафона и наступило время амбивалентных тенётных рыночников, вроде Вавилена Татарского или капитана Глухарёва, которые, кажется, ещё с нами, но… Вот это как в начале марта ты ходил по сугробам-гололёдам в суровых зимних ботинках, но чуть выглянуло солнышко и – всё. Ботинки с мехом на тракторной подошве уже не необходимый атрибут, но громоздкий и неуклюжий рудимент в прихожей. Эти самые ботинки теперь надо хорошенько вымыть, смазать и оставить до следующего сезона. Который когда-то наступит и для Чапаева, и для Самохвалова, и для Татарского, раз уж история циклична. Но теперь – забытиё, теперь – чулан и антресоли. Теперь на их место приходят другие герои, которых до этого не было (в книгах), но на самом деле – были (в жизни).
Герои перелома.
Герои завёрнутые, растоптанные, разрушенные, но при этом неколебимо цельные. Такие, как как герой романа «Эйзен» Гузели Яхиной. Как Сергей Эйзенштейн, который: «Мы, русские, либо ломаем себе шею, либо одерживаем победу. И чаще мы побеждаем». Сын действительного статского советника, ставший громогласным рупором молодого пролетарского государства. Слава советского кино, режиссёр, снявший лучший фильм в истории мирового кинематографа, но отрекавшийся от своих работ, бестрепетно кромсавший плёнку в угоду изменчивой линии партии. Кавалер ордена Ленина и лауреат двух Сталинских премий, который в безбожном бесклассовом обществе создал святого князя Невского и (почти) канонизировал царя Грозного, но боялся Сталина с чекистами. Кузнец советского нарратива, пылающего в каждом гордом сердце родившихся на когда-то одной шестой части суши. Идеологема Эйзенштейна, как огонь Прометея, принесла и великое счастье, и страшное горе.
«…Цвет возрождения души и мудрости, он одновременно означал моральное падение и безумие. Шведский теософ Сведенборг описывает глаза безумцев, томящихся в аду, зелеными. Один из витражей Шартрского собора представляет искушение Христа; на нем сатана имеет зеленую кожу и громадные зеленые глаза… Глаз в символике означает интеллект. Человек может направить его на добро или на зло. И сатана, и Минерва ― и безумие и мудрость ― оба изображались с зелеными глазами…»
Роман – художественный на грани документалистики. Современное мифотворчество. Мягкая сила. Бархатная и ни к чему не обязывающая пропаганда доброго, разумного и вечного. Так всегда было, испокон. Как истинный Илья Муромец не похож на былинного, так ведь и Гагарин не только улыбался доброй улыбкой? Вот и Эйзенштейн… Нет, Эйзен. Скабрёзный, мрачный и разнузданный животными страстями, но мыслящий иконописными образами. Угодливый и раболепный заискивающий льстец, непреклонный в своей титанической железной поступи. Такой персонаж очень нужен в русском пантеоне, где каждую четверть века – перелом, который, как у Бродского, удобрят солдаты и одобрят поэты. Или не одобрят.
Ещё «Эйзен» - конструктивная альтернатива карамазовскому надрыву.
Это очень правильная, трогательная и настоящая история про противостояние человека и творца. Я и грустил, и радовался, и переживал. Очень многое отозвалось и отразилось. Эй-богу, для меня книга оказалась зеркалом, подзорной трубой, микроскопом, через призму которого я думал, что смотрю, потому что рассчитываешь увидеть Сергея Эйзенштейна, а видишь себя. История наполнила душу радостью, утешением и благодарностью в религиозном, православном смысле. Потому что «сценарий – это шифр. Шифр, передаваемый одним темпераментом - другому»
Спасибо, Гузель Шамилевна!
Супер! Очень понравился роман ! Прочитала на одном дыхании! Прекрасная подача материала , юмор, немного , но всегда вовремя! Рекомендую всем, но уверена»потянут» не многие .
Моё первое знакомство с Гузель Яхиной прошло более чем успешно. Я, конечно, не без труда осилила её многослойно-многогранную биографию Эйзенштейна, но оно того стоило, поверьте.
Моя гипотеза о личности Эйзена — эта книга. Именно герой определяет её структуру, язык и стиль. Постоянная смена регистра — словно качели: от психологической драмы — к документальности и обратно; от трагических нот — к юмору, сатире и гротеску; от динамичных киносцен — к размышлению; от частной истории художника — к большой истории страны.
Думаю, слова автора максимально близко описывают то, что она вложила в книгу. Нас ждёт увлекательное приключение во внутренний мир великого киногения Эйзенштейна, который как человек вам врятли понравится, но запомнится надолго. Наверное это и есть основная проблема. Гузель Яхина настолько реалистично подошла к созданию своего героя, что отличить правду от вымысла довольно трудно. Сама она говорит, что перелопатила кучу исторических документов и выдавила из них самый сок. А затем некоторые моменты немного раскрутила так, как ей кажется они выглядели в реальности. Короче говоря, многое просто дофантазировала.
Я с Эйзенштейном до книги знакома не была, но автор так вкусно подала его жизнь и рабочие будни, что я не удержалась и познакомилась с его творчеством. И это главный плюс истории - вы просто не сможете устоять и будете пытаться окружить себя Эйзенштейном, чтобы лучше вникнуть в суть личности гения.
Что ещё мне показалось очень любопытным - это смена исторических эпох России, которые Гузель вплела в повествование. Тут все по факту. Ну не мог кинодеятель такого масштаба оставаться в стороне от колебаний в стране. Тут было все: и гонения, и госзаказы, и пропаганда, и не свобода. Какая жизнь в стране, такая и у её "художника". Даже если автор и тут приукрасила действительность, то сделала это максимально правдоподобно.
Я считаю, что "Эйзена" надо читать. Что он того стоит. Начав, вы врятли сможете остановиться и скорее всего вам понравится. По крайней мере, я осталась в полном восторге.
Гузель спасибо вам огромное, что вы именно в такое "штормовое" время, напомнили нам как нелегко творить гению в абсолютно тоталитарной и преступной власти,.когда по мановению руки решались судьбы миллионов, о горечи бессилия главного героя и о его яростных попытках, хоть разнообразными масками украсить эту атмосферу тотального доносительства страха и истерии,.что вы великолепно показали в романе. Если честно я вообще удивляюсь, как эта книга дошла до российского читателя, как ее не запретили, как романы Акунина и не сделали вас инагентом. Я рада что вы переехали в Алматы. Получила огромное удовольствие от этой содержательной с грустью и юмором словесной ленты о жизни гениального режиссера! Я думаю только международные престиж спас его от расстрела. А у картины "Грозный".был ожидаемый финал, "главный зритель".увидел на картине самого себя во всей неприглядности абсолютной власти и ее логическое завершение. Сталин увидел свое людоедство при полном и абсолютном подчинении и его страшное одиночество, как удел всех тиранов. Эйзен все равно как зеркало ему поднес: "Мол смотри и любуйся!"Поэтому Сталин и не захотел с ним встречаться. Спасибо ещё раз за вашу талантливую прозу, особенно актуальную.в наши непростые дни.
Искренне не понимаю, почему такая низкая оценка у книги. Она просто супер! На грани фикшн и нон-фикшн. Природа Гения, его взаимоотношения с Властью и людьми (не дай Бог быть с таким рядом и любить его). Ты постоянно на эмоциональных качелях: то тебя просто трясет от эгоизма главного героя, то ты страдаешь от непонятости и сомнения в себе уже вместе с ним. А еще книга о том, что жить можно в любое время и даже быть счастливым. Фигура Тиссэ была не менее интересна, чем главный герой. И однозначно более приятна.
Беллетризованная биография по своим возможностям нисколько не уступает авантюрным романам. Ставь в центр харизматичную, известную личность – и гуляй по бульвару читательских ожиданий. Гузель Яхина ловким жестом прикрыла своего «Эйзена» определением «роман-буфф».
Мол, это не книга из серии ЖЗЛ, а инспирация жизнью, искусством и эпохой Сергея Эйзенштейна, сдобренная изрядной долей куража, эксцентричности и «монтажа аттракционов». Невозможно не примерить заявленный жанр к «Мистерии-буфф» Владимира Маяковского, минуя, собственно, безобидные итальянские театрально-музыкальные истоки. И правда, эпического, героического, сатирического, тщательно визуального в романе очень много. По существу же, в композиционной архитектонике романа Гузель Яхина всё же ухватила несколько другие, не театральные, приемы.
И они, эти приемы, пожалуй, оставляют самые сильные впечатления. Один из лейтмотивов книги – нерациональное использование Эйзенштейном и его соавтором-оператором Эдуардом Тиссэ километров пленки для съемок. Из акта в акт эпического повествования перетекает обильное описание отснятого двумя гениями материала, который подвергался безжалостному и героическому сокращению, монтажу, запретам и даже уничтожению.
Только вот полотно самой Яхиной никто не монтировал, не сокращал и не запрещал. И оно производит ощущение горы бабин с бесконечными дублями, повторами, пробами и поисками натуры. Достигается это обилием описаний, выраженных через перечисление. Невозможно поспорить, что по языку сделано это эффектно, маслено, красочно. Тропическое буйство фантазии писательницы сливается в упоении с цитированием общеизвестного материала.
Далее – композиция. Зашворканный прием использования в прологе финала с подвешенной интригой быстро забывается. Потому что затем на читателя надвигаются айсберги, каждый из которых – история создания фильмов Эйзенштейна. Они похожи между собой, как все айсберги на первый взгляд. Но несущееся вскачь повествование, искусная манипуляция чувствами и эмоциями, не дают сосредоточиться на отличиях.
И всё вместе оставляет парадоксальное ощущение несобранности, разрозненности, навязчиво, взахлеб вываленного горкой сырого материала, имеющего не столько эстетическую, сколько музейно-архивную ценность. Но мы же помним, что это даже не научно-популярный труд, а фантазия о болезненно гениальном человеке, который с восторгом дал проглотить себя создавшей его эпохе. Я бы сказал, что для литературного гурманства в таком приеме, коррелирующемуся с беспокойным и обильным наследием Эйзенштейна, есть неоспоримое преимущество.
Что же касается содержания, то тут Гузель Яхина остается верной поднятым ею темам в предыдущих романах. Ироничным камео можно даже назвать съемки в Казахстане во время Великой Отечественной войны. Писательница старательно разоблачает сталинскую эпоху с ее жестокостями, иррациональностью и сусальным великолепием. Желая подчеркнуть гротесковость возводимого ею на страницах книги мира, Яхина вставляет эпизоды ночных арестов, застеночных пыток, массовых расстрелов и неизвестных могил со всей серьезностью, хотя они не имеют прямого отношения к линии жизни героя.
Со своим героем Яхина на «ты». Она не может простить ему воспевание власти. Ни ему, ни Григорию Александрову, ни другим кумирам ранней советской эпохи. Эйзенштейна она видит как какого-то карикатурного нибелунга, только одержимого не золотом, а киноискусством. Болезненно ревнивого к успеху, психически искалеченного матерью, завистливого и самолюбивого, готового на любую идеологическую вампуку ради воплощения своих художественных идей.
Описывая размах, с которым создавались фильмы Эйзенштейна, его мировые признания и провалы, Яхина, тем не менее, язвительно и фамильярно проходится по тому, какие мысли и настроения транслировало это кино. Можно даже сказать – клеймит. С ее позиций управление народными массами, к которому стремился режиссер, было фальшивым в фальшивых социально-политических реалиях. И вот уже фигура Сергея Эйзенштейна становится похожей на шекспировского Ричарда III – гениального во зле. Красноречивого манипулятора, уничтожавшего своих друзей ради единоличной власти над киноискусством.
А если ближе к кино, то, конечно, роман напоминает ленты раннего немецкого киноэкспрессионизма, с мэтрами которого поначалу соперничал, если верить автору, Эйзенштейн. Гротеск, страх, сатирический морок. Не люди – изломанные фигуры фантастического культа, с бледной кожей и горящими глазами. Смешные и отвратительные, танцующие поверх неслышимых стонов и упадка и распада рассудка.
Гузель Яхина не разгадывает Эйзена, Тиса или Грига. Она пересобирает их в соответствии со своими желаниями, стремление писать от несогласия от пропагандистских установок, которые для нее неприятны. Да что там – неприемлемы. И буфф действительно удался даже со стилизаторскими попаданиями.
