Эйзен

Ладно, когда тетя Гузель писала о кроваво-демоническом Сталине - может, здесь она просто настолько обработана и начитана разной лже-литературой, что у нее никак Иосиф Виссарионыч не может быть даже не 1% нормальным человеком.

Но что сделал ей Сергей Эйзенштейн? Он снимал конечно советские фильмы, о советской правде, о войне и Иване Грозном тоже - правду и практически ничего кроме нее, это даже Сталин его за это хвалил.

Но вот наверное и потому товарищ Яхина и написала свой роман-буфф (надо ж, даже сама жанр себе выдумала, только не подумала что остальные ее книжки - тоже роман-буфф, потому что там вообще никакой правды) - что надо было сделать таким полусумасшедшим и склонным к разным завихрениям человека Сергея Эйзенштейна.

Ведь он не Бузова - не крикнет счас через свои блоги, странички ей что она сама такая и все что с этим связано.

А читать будут ее поклонники - и радоваться: о, гузелечка, умничка, понимает каким был этот злосчастный советский режиссер! и пишет красиво.

Ну что ж, пусть пишет дальше красиво свои романы-буфф о своих выдуманных историях и персонажах, которые выдает за почти реальные. А я поставлю спокойно ей очередной заслуженный "кол" и не порекомендую к прочтению.

Есть гении и безумцы, их обычно очень любит история, их любит публика, как питательный источник, как заряд электричества для увядающего эмоционального павербанка.

Эйзен в книги Гузели Яхиной именно такой, терпкий и горький, жестокий и невротичный — пособие для психолога — ходячая травма. Настолько притягательный, настолько же и отталкивающий, но, без сомнения, великий. Смысл жизни по Эйзену — создать новое, невиданное миром.

Он ищет истину творчества — попадаясь в капканы — то он пропагандист, то —почти опальный. В этих поисках, в монтаже аттракционов, в чувственном взрыве, он, аристократичный интеллектуал в мире, где нужны базовые истины. Слишком глубокий, чтобы быть понятым современниками. И невероятно везучий, чтобы, делая всё по-своему, не копируя и не подстраиваясь, остаться в истории.

Эйзену оно подсказало путь к его вершине. Дошёл он туда так стремительно, что, кажется, забыл про саму жизнь, как и его молодая страна. Забыл подышать, чтобы не было горной болезни. И мир вокруг него в то время тоже забыл про такую штуку, как человеческое счастье.

Камеры, свет, музыка, лозунги, цели, пятилетки, стройки, награды, новые ценнности, борьба — механизм был запущен, винтики вертелись, вершилась история, подминая под себя любую индивидуальность. Эйзен был её частью, транслятором идей. Он мог выйти из игры и остаться в небытии — но сердце приказало остаться в вечности.

Набор либерастических штампов: одно «правильное советское лицо» - сразу понятно, что у хорошего русского «правильного советского лица» быть никак не может

Если первую книгу автора про Зулейху читал с большим интересом, то этот "Эйзен" совершенно разочаровал.

Такое впечатление, что у автора не осталось своих тем для оригинального сюжета и на безрыбье была предпринята попытка пересказать Википедию своими словами, разбавив справочный материал художественными пассажами для объема.

В результате получилось нечто настолько неудобоваримое, что даже пришлось указывать, что это не просто роман, а некий "буфф" - но это вызывает лишь недоумение и скуку, несмотря на безуспешные усилия автора оживить повествование.

Ну и окончательно добила неряшливая работа с историческими фактами – как можно заявлять, что Тухачевский и другие советские командующие стали военными только при большевиках, уж такую-то элементарщину претендующая на писание исторических романов должна проверять в первую очередь.

Нехорошо все это, неприятный осадок.

«Родина ждёт героев…»

«Искусство подлинно, когда народ говорит устами художника»

Я убеждён в двух вещах. С одной стороны, искусство поступательно прогрессирует: классицизм, романтизм, сентиментализм…, а с другой - оно циклично и всё всегда одно и то же, просто на разных витках спирали. Ушло время Чапаева и Корчагина, за ними наступила и прошла пора геологов-энтузиастов в свитерах с гитарами, вместо которых пришли аморфные Самохваловы и Жени Лукашины, которые скрылись в зыбкой хмари осеннего марафона и наступило время амбивалентных тенётных рыночников, вроде Вавилена Татарского или капитана Глухарёва, которые, кажется, ещё с нами, но… Вот это как в начале марта ты ходил по сугробам-гололёдам в суровых зимних ботинках, но чуть выглянуло солнышко и – всё. Ботинки с мехом на тракторной подошве уже не необходимый атрибут, но громоздкий и неуклюжий рудимент в прихожей. Эти самые ботинки теперь надо хорошенько вымыть, смазать и оставить до следующего сезона. Который когда-то наступит и для Чапаева, и для Самохвалова, и для Татарского, раз уж история циклична. Но теперь – забытиё, теперь – чулан и антресоли. Теперь на их место приходят другие герои, которых до этого не было (в книгах), но на самом деле – были (в жизни).

Герои перелома.

Герои завёрнутые, растоптанные, разрушенные, но при этом неколебимо цельные. Такие, как как герой романа «Эйзен» Гузели Яхиной. Как Сергей Эйзенштейн, который: «Мы, русские, либо ломаем себе шею, либо одерживаем победу. И чаще мы побеждаем». Сын действительного статского советника, ставший громогласным рупором молодого пролетарского государства. Слава советского кино, режиссёр, снявший лучший фильм в истории мирового кинематографа, но отрекавшийся от своих работ, бестрепетно кромсавший плёнку в угоду изменчивой линии партии. Кавалер ордена Ленина и лауреат двух Сталинских премий, который в безбожном бесклассовом обществе создал святого князя Невского и (почти) канонизировал царя Грозного, но боялся Сталина с чекистами. Кузнец советского нарратива, пылающего в каждом гордом сердце родившихся на когда-то одной шестой части суши. Идеологема Эйзенштейна, как огонь Прометея, принесла и великое счастье, и страшное горе.

«…Цвет возрождения души и мудрости, он одновременно означал моральное падение и безумие. Шведский теософ Сведенборг описывает глаза безумцев, томящихся в аду, зелеными. Один из витражей Шартрского собора представляет искушение Христа; на нем сатана имеет зеленую кожу и громадные зеленые глаза… Глаз в символике означает интеллект. Человек может направить его на добро или на зло. И сатана, и Минерва ― и безумие и мудрость ― оба изображались с зелеными глазами…»

Роман – художественный на грани документалистики. Современное мифотворчество. Мягкая сила. Бархатная и ни к чему не обязывающая пропаганда доброго, разумного и вечного. Так всегда было, испокон. Как истинный Илья Муромец не похож на былинного, так ведь и Гагарин не только улыбался доброй улыбкой? Вот и Эйзенштейн… Нет, Эйзен. Скабрёзный, мрачный и разнузданный животными страстями, но мыслящий иконописными образами. Угодливый и раболепный заискивающий льстец, непреклонный в своей титанической железной поступи. Такой персонаж очень нужен в русском пантеоне, где каждую четверть века – перелом, который, как у Бродского, удобрят солдаты и одобрят поэты. Или не одобрят.

Ещё «Эйзен» - конструктивная альтернатива карамазовскому надрыву.

Это очень правильная, трогательная и настоящая история про противостояние человека и творца. Я и грустил, и радовался, и переживал. Очень многое отозвалось и отразилось. Эй-богу, для меня книга оказалась зеркалом, подзорной трубой, микроскопом, через призму которого я думал, что смотрю, потому что рассчитываешь увидеть Сергея Эйзенштейна, а видишь себя. История наполнила душу радостью, утешением и благодарностью в религиозном, православном смысле. Потому что «сценарий – это шифр. Шифр, передаваемый одним темпераментом - другому»

Спасибо, Гузель Шамилевна!