Read the book: «Год Свиньи»

Эта книга не получилась бы без вас. Огромное спасибо: Ксении Викторовой, Соне Волковой, Протоиерею Алексию Сорокину, настоятелю храма святого праведного Лазаря г. Вологды. Семье и родителям. Всем тем, кто в меня не верил

Книга посвящается светлой памяти череповецкого писателя, журналиста, учителя русского языка, автора книг «Чужой», «Невольник чести», «Наши дети» Сидоренко Александра Михайловича, побудившего меня полюбить литературу. И стать автором моей первой серьезной книги!

Утро, конечно, не впечатляло с самого начала. Я сидел в индустриальном – невдалеке от «Закромов» – прямо на грязном сером бордюре. Передо мной лежал побитый, но не сдавшийся взвод открытого баночного пива. Другого на районе не было. Зайди в любую разливуху, особенно в ночное время и бармен позаботится о том, чтобы открыть каждую купленную тобой бутылку. По какой ****? Абсолютно непонятно.

Рядом тусили незнакомые мне типы и терли за жизнь. Местная красотка Маша в обтягивающих лосинах и кислотной футболке давала призрачные намеки на какое-то интересное продолжение вечера. Банальная история. Ее домой не пускал муж. Но малыхе было плевать: вокруг столпилось несколько кавалеров, поэтому она то и дело демонстрировала свои сбитые о железную дверь кулачки и жаловалась, что одинока. Золотое обручальное кольцо и цветная татуировка с пирамидами Гизы на худеньком запястье дополняли ее и без того ущербный образ. Пацаны ее звали Машка Египетская.

Парни были тоже явно не первой свежести. Короткостриженые, в практически одинаковых серых костюмах Adidas. Они пили пиво и рьяно общались на какие-то далекие мне темы, периодически недовольно косясь в мою сторону. На чьем-то телефоне громко играла популярная музыка. На заднике города громоздился завод. Серый въедливый дым неторопливо врывался в атмосферу и смешивался со свежим воздухом. Драконы прожигали время рядом с круглосуточной биржей в надежде разбогатеть и превратиться в волков с Уолл-Стрит. Всё только начиналось.

Я только и делал, что запрокидывал голову назад, чтобы сделать глоток. В какой-то момент – после изрядно всаженного количества алкоголя – становится плевать на вкус и качество. Я положил руку на талию моей новой знакомой. Она улыбнулась и дала понять, что не против продолжения нашей импровизированной вечеринки. Я стал аккуратно водить рукой по ее телу, опускаясь ниже, и был уже практически у цели, но в какой-то момент она меня остановила. Под предлогом немного пройтись я завел Машку за павильон «Шаурма». И спустил штаны. Она послушно встала на колени, зная свое дело. Это явно не был ее первый раз. Я закурил сигарету и стал делать непроизвольные движения вперед. Пепел падал на ее фиолетовые волосы. Мутным взглядом я провожал глазами пролетающие мимо громкие отечественные машины. Унылый район, пропитанный ненавистью и алкоголизмом, дешевым одноразовым хавчиком и точно такими же дешевыми и беспонтовыми чувствами. В какой-то момент мне стало скучно. Я отодвинул ее голову. И направился в сторону круглосуточного магазина. Она крикнула вслед: «Пошел ты!» Я поднял руку вверх и показал чемпионский жест.

Хотите честно? Было чертовски одиноко. Руки сковывало от утренней прохлады. Изо рта валил пар. Казалось, сердце разбито на части, как недавно подаренная кем-то кружка с моим именем.

А дальше, видимо, организм устроил забастовку. Когда открыл глаза, то дом, расположенный напротив, напоминал мне накренившийся после столкновения с айсбергом «Титаник». Мир жил немного наискосок. Я уверенно и целенаправленно шел ко дну. Как тот огромный корабль. Мне стоило с большим усилием подняться. Голова была перегружена как никогда. Пиджак валялся в луже из-под пива, бычков и остатков еды, вырвавшейся наружу. Я поднял его и небрежно отряхнул.

В заднем кармане черных джоггеров лежали скомканные листки бумаги. Распечатанные стихи Лехи Никонова, на концерте которого я был накануне. Это было невообразимое зрелище. Он пил белое вино из горла и, заканчивая читать стих, бросал скомканные листы прямо в стоящих у сцены людей.

Впервые я услышал его в далеком 2008. В задрипанном клубе на окраине города Леха читал «Технику быстрого письма». Высокомерным бешеным взглядом он пронизывал каждого человека, как будто выжигая изнутри. А мы все чего-то ждали, ждали какого-то напутствия.

Я курил одну сигарету за другой. Сердце бешено колотилось в груди. Все должно быть не так! Все должно быть иначе! Я давно отступил от нравственных норм и забрел в тупик. В один момент все побелело. Повисла тишина. Вдруг она резко оборвалась. Ее сменил длинный занудный гудок. Стало жарко. Я сбросил с себя одежду и вышел на проезжую часть. Врубив трек любимых мною в тот момент Anacondaz «Смотри на меня», я встал прямо посреди дороги. Слёзы катились по щекам. Водилы уныло сигналили в мою сторону. Меня пробирало с ног до головы. Казалось, что мой лютый образ жизни пришел к своему логическому концу. Больше не хотелось жить. Я поднял левую руку вверх и, показывая fuck румяному рассвету, стоял в потоке надвигающихся на меня машин.

***

Жил человек в палестинских монастырях, имя старцу было Зосима.

Зосима по уставу монастыря перешел через Иордан, взяв с собой на дорогу немного пищи на телесную потребу и рубища, которые были на нем. И совершал правило, проходя через пустыню. Спал он ночью, опускаясь на землю и вкушая краткий сон, где заставал его вечерний час. Утром же снова отправлялся в путь, горя неослабевающим желанием идти все дальше и дальше.

И когда он пел, не отвращая глаз от неба, видит он справа от холма, на котором стоял, словно тень человеческого тела. Сперва он смутился, думая, что видит бесовское привидение, и даже вздрогнул. Ни разу еще не видал он за все эти дни человеческого лица, ни птицы, ни зверя земного, ни даже тени. Искал он узнать, кто этот явившийся ему и откуда, надеясь, что откроются ему некие великие тайны. Но, когда призрак увидел издали приближающегося Зосиму, он начал быстро убегать вглубь пустыни. А Зосима, позабыв о своей старости, не помышляя уже и о трудах пути, усиливался настигнуть бегущее. Он догонял, оно убегало. Но быстрее был бег Зосимы, и вскоре он приблизился к бегущему.

Когда же Зосима подбежал настолько, что можно было расслышать голос, начал он кричать, поднимая вопль со слезами: «Что ты убегаешь от старца грешника? Раб Бога истинного, подожди меня, кто бы ты ни был, заклинаю тебя Богом, ради Которого живешь в этой пустыне. Подожди меня немощного и недостойного, заклинаю надеждой твоей на воздаяние за труд твой. Остановись и подари мне старцу молитву и благословение ради Господа, не презирающего никого».

Когда достигли они этого места, бежавшее существо спустилось вниз и поднялось на другой берег оврага, а Зосима, утомленный и уже не в силах бежать, остановился на этой стороне, усилив свои слезы и рыдания, которые могли быть уже слышны вблизи.

Тогда бегущее подало голос: «Авва Зосима, прости мне, ради Бога, не могу я обернуться и показаться тебе лицом. Женщина я, и нагая, как видишь, с непокровенным стыдом своего тела. Но, если желаешь исполнить одну мольбу грешной жены, брось мне одежду твою, чтобы я могла прикрыть ей женскую немощь и, повернувшись к тебе, получить твое благословение»¹.

***

Дурка

People think I'm insane

Because I am frowning all the time

(Black Sabbath «Paranoid»)

За первые 12 дней пребывания в остром психиатрическом отделении я привык ко многим вещам.

Здесь не работают правила улицы. Бить первого встречного бессмысленно. Один фиг он псих и совершенно ничего не поймет. За такие вещи тебя привяжут к кровати. Как буйного!

Человек на тебя не так посмотрел? Или выкинул грубую шутку в твой адрес? Даже обижаться бессмысленно. Просто пропускай мимо ушей.

Таблетки, которые тебе дают, всегда дели пополам. Эти доктора так и норовят втюхать тебе жесткую дозу. Я первое время принимал всё, как есть, но потом начал осознавать, что состояние ухудшается.

Напоминай себе, каким ты был. Иначе есть риск сойти с ума. Я говорил себе, как здорово было в квартале Красных Фонарей в Амстере, а в Калифорнии примерно часов до двух дня очень пасмурно. И, погружаясь назад, я жалел, что не взял с собой любимый черный худи Adidas Originals. Пиво в Hard Rock Cafe в Дубае самое о****. В стране, где за мелкую кражу отсекают руку, где алкоголь категорически запрещен и царит шариат, я пил лучшее в мире пиво. Часто вспоминал незабываемый blow job от симпатичной милфы² из Питера. Страсть возникла в одной из подворотен в центре города. Она делала это так профессионально, что я в моменте чуть не потерял сознание. Когда все закончилось, она просто встала с колен, неспешно вытерла губы красным платком и направилась куда-то в сторону Пушкинской. Я остался стоять прямо со спущенными штанами. Она шла уверенно, легкой красивой походкой, не оборачиваясь. А потом вовсе исчезла.

Как моя карьера. Увольнение стало ударом ниже пояса. Из-за психического расстройства было сложно выполнять работу, и меня, особо не задумываясь, тырнули. Теперь я был уже на грани остаться вовсе без штанов.

Кто-то называет кризис временем возможностей. Может быть, так оно и есть. Но в моем случае это был нервный срыв и как следствие – дурка. Первым делом у меня забрали телефон – единственную связь с окружающим миром. Им можно было пользоваться только в строго определенные часы. И с разрешения глав. врача. Но в моем случае на одностороннюю коммуникацию был наложен запрет.

Журналы и газеты здесь тоже особо не жаловали. Но в нашем отделении был телевизор. За какие-то двести рублей можно было договориться с толстым санитаром Лешей, и втихаря посмотреть тупой русский сериал по России-1 либо футбол.

Это в любой будний день, но только не в воскресенье. Потому что по воскресеньям он смотрел Спас. Поэтому и цены изрядно снижались. А иногда по божьей милости Леша и вообще денег не брал. Дело – то благое.

Ставочки этот толстяк тоже любил. Когда поднимал, то просто весь сиял от счастья, много шутил! И даже делал скидки на оказание своих услуг! Но большую часть времени всё равно был задумчивым и угрюмым.

Здесь самое главное – это хороший connect³ с санитарами. Тут они прямо в тренде. Через этих парней можно достать всё, что угодно. Цены, конечно, будут немного выше рыночных, но, уж поверьте, в таких случаях экономить бабки просто-напросто беспонтово.

В первую неделю нахождения в больнице вас сто процентов накачают нейролептиками. Мне постоянно хотелось спать. И это не был сон здорового человека. Вечно снилась какая-то херня.

На дверях в туалеты не было шпингалетов и это дико вымораживало. Если есть желание помыться, то это можно сделать только в строго отведенный банный день и санитарки помогают тебе в этом процессе.

Моя неухоженная борода свисала вниз, потому что пациентам разрешалось пользоваться только одноразовыми бритвами. Но станок становился тупым через тридцать секунд. И я напоминал сам себе героя Тома Хэнкса, прожившего три года на необитаемом острове в фильме «Изгой».

Раздражали две вещи: соседи по палате и излишняя доброта докторов. Если ты психически нездоров, то люди общаются с тобой с особым милосердием и вежливостью. Хотя лично мне это больше напоминало жалость. Я вообще не против жалости. Слышал такую вещь: если к тебе обратился бездомный или уличный алкаш, то отказывать нельзя. Потому что безразличие и равнодушие – это самые поганые чувства. Но и навязывать себя не нужно. Не просят о помощи – пройди мимо. Такая простая философия.

Я сотни раз сталкивался с нае***м, которое мне приносила случайная встреча на улице. Я сотни раз предлагал помощь людям, которые меня об этом не просили. И чем это заканчивалось? Крайне плохо для меня. Общение с девушкой, которая плакала на соседней скамейке, обернулось огромным счётом в баре. В конце она честно сказала, что не планировала меня разводить. Но я сам сделал первый жест. Заплатив по счету, я вышел на улицу и закурил. Со сделки телочке капнул 10% кэшбэк. Она выскочила за мной и сказала, что теперь ее очередь угощать. Но я, улыбнувшись, отказался. Она тащилась за мной два квартала. Я обернулся и спросил – зачем? Ответ был очевиден: это была ее территория. И вдруг получится так, что я захочу еще куда-то зайти?

В стенах дурки приходит понимание ценности вещей, которые происходят в обыденной жизни. Глядя в окно, меня передергивало от злости, когда какой-нибудь мудак, выходя из автобуса, с недовольным е***ом шел в сторону дома, сделав остановку на посещение магазина «Весёлый градус». Я был лишен даже этого. Простых, обыденных мелочей, с которыми люди сталкиваются каждый божий день.

О сигаретах приходилось только мечтать. В таких ситуациях курение даже идет на пользу. Голова отвлекается. И зацикленные звуки проходят.

Зацикленные звуки – это одна из бед. Идешь по улице и в голове с ни*** играет песня стражников из «Волшебника Изумрудного города»: «А вдруг волшебник- это я? А может я? Но не спеши тревогу бить! Всё может быть, всё может быть!»

И ты ее повторяешь бесконечное количество раз. Она не заканчивается. Играют только эти четыре строчки и все. Так может продолжаться не минуту, не две. Это длится часами. Хочется просто сесть на землю и закрыть голову руками. Хочется кричать, биться головой об стену. Но и это не поможет. Внутри играют эти строчки. Ты не можешь думать ни о чем.

***. Хочется просто идти, идти. Выйти из дома и бежать в любом направлении. Лишь останавливаясь каждые двадцать минут на перекур.

Я поступил сюда в психотическом состоянии. В жизни происходил полный Not Fun⁴. Длился он около двух месяцев. И вот, как итог, я оказываюсь здесь.

Лет в 18 у меня была черная hand made⁵ рубашка с надписью Not Fun. Ее мне нарисовала знакомая девчонка, она была лесбухой и звали ее Шаман. Кто тогда знал, что пророчество Sex Pistols сбудется и финальная песня в их единственном альбоме⁶ станет гимном черной полосы моей жизни.

В больнице все окна были закрыты металлическими решетками. По понятным причинам. Психи вообще любят исполнять всякую дичь. Правда, делают это бессознательно. Придя в столовую, вы не найдете привычных нам ножей и вилок, там будут исключительно ложки. Это как будто возвращение в детство. Ты своими маленькими ручками неуклюже и неловко пытаешься разделаться с пищей, но у тебя это не всегда выходит. Каждое движение дается с определенным усилием. Чувство какой-то безысходности врезается в твою голову, и ты начинаешь плакать. Но потом приходит мама и помогает тебе. Но здесь ты один. И мама не придет. И близких рядом не будет. И руки твои давно не маленькие и они трясутся, трясутся от беспомощности, которую ты испытываешь во всём.

Не хочется ни есть, ни пить. А просто лежать и залипать в потолок. Пустой белый потолок. Такой же, как твоя душа.

Выход за территорию строго ограничен, поэтому мысли о побеге я отбросил сразу. Да и куда бежать? Тут тебе ясно дают понять, что от себя никуда не деться.