– Коего чорта?
– Стой! Пойдем. Иван, поди, угощай!
– Ну вас к богу!
– Дубина!
– А Галкин здесь? – еще раз спросил Салищев.
– Давно, всё тебя поджидали… Галкин давно. Вся его команда тоже тут… Ты ему, Костя, скулу-то разожги.
– Как бы он нам не разжег! – начиная робеть, проговорил Салищев…
– Аво-сь! У нас в строю такие кутейники-дергачи, парочка припасена, ах! заводские…
– Ну, не очень-то! Это дело, брат, в руках божиих.
– Само собой… Все же ты его «тилисн_и_» в полном смысле.
– Не загадывай! Сделай милость, не загадывай! – судорожно скорчивая лицо, говорил Салищев. – Ты меня этими загадками совсем обессилишь. Сказано, как бог!.. Да опять, коли Иван Абрамыч подойдет, а то так и пальцем не шевельну.
Зайкин разъяснил мне, что Салищев всякий раз чего-то робел и страшился перед битвой, несмотря на то, что всегда мог рассчитывать на победу.
Видимо, расстроенные нервы его, в ожидании роковой минуты боя, пришли в сильное напряжение; он перестал улыбаться, замолк, присел у кабацкого забора и, упорно вдумываясь во что-то, грыз ногти. Глаза его тревожно бегали из стороны в сторону и горели.
В ожидании Ивана Абрамовича, без которого, по уверению всех, дело никак сладиться не могло, мы с Зайкиным принуждены были довольствоваться сценами, происходившими в кабаке. Внимание наше обратила группа каких-то окровавленных людей, пьяных и еле вращающих языками. Все они столпились около какого-то господина в люстриновом пиджаке с засаленными бортами и лацканами, с опьяневшей сорокалетней физиономией, кричали и чего-то требовали. Господин в пиджаке оказался стариком-учителем, считавшимся за человека необыкновенно умного и достойного всяческого уважения. Страсть к водке столкнула его с компаниею таких же недужных из простонародья и сделала их оракулом.
– Нет, ты разбери! – кричало несколько голосов.
– Капитон Петрович! он меня!.. Капитон Петрович, он меня занапрасно…
– Нет, врешь! Я говорю: кто первый?
– Стойте! стойте! – подымая руку кверху и возвышая голос до елико возможной степени, произнес господин в пиджаке, и шум понемногу затих… – Рассказывай ты!
– Капитон Петрович…
– Рассказывай т-ты! Дайте ему рассказать!..
– Изволишь видеть: сидим мы с портным вот здесь, вот… Портной-то из Орла, орловский… Только сидим мы, вдруг дверь отворяется и входит вот этот фитьфебель с собачкой… Вот он!
– Кто с собачкой?
– Мы-с! – кротко произносит фельдфебель, отирая кровавое лицо.
– Продолжай!..
– Пришел он этта и садится. Я портного угощаю; сидим смирно; только фитьфебель-то, вот он, во!.. только он и говорит: «Какую вы, говорит, имеете праву орловских портных угощать?..» – «Как, говорю, какую праву?» – «А так, говорит, что он орловской породы, так ему с вами, мошенниками, не якшаться»…
– Продол-лжай…
– «По какому же это, говорю, случаю нам не знаться?» – «А по такому, что вы известные мошенники… Такая ваша порода, ибо и кличка у нас – «орловцы проломанные головы» – тоже не очень-то подходящая статья». – «А вот лучше, говорю, извольте-ко ответить, на каком праве вы пса вонючего в горницу завели?» – «А это, говорит, мое дело!» Тогда я схватил этого пса-то, да, следовательно, псом-то этим по роже я его свиснул-с… В отместку он меня в глаз… И началось… Капитон Петрович, разбери нас!
– Капитон Петрович, – заговорило кругом множество голосов, – он меня ударил! Я ничуть ничего… Капитон Петрович!
– Стойте! молчать!..
– Они, Орловцы, народ пустой.
– Молчать, говорю!
Толпа снова затихла и с большим терпением дожидалась слов своего учителя.
– Чья собака?
– Моя-с!
– Станови полштоф…
– Да помилуйте, – начал было фельдфебель.
– Станови!
Фельдфебель покорился; толпа зашумела от удовольствия. Оракул еще раз остановил ее.
– Я говорю – молчать! Кто первый дрался?.
– Ударил первый точно что я-с…
– Станови и ты… Угощайте всех!
Толпа пришла в восторг; началась попойка. Через несколько времени оракул в люстриновом пиджаке сидел в углу, опустив голову на стол; против него почтительно помещался орловский портной.
– Пой же, чорт тебя побери! – путая языком и с сердцем топая ногой, кричал оракул.
Портной откашлянулся и начал фистулой:
М-мы спокойствие имеем,
Всё гуляем по горрамм…
– Глупо! очень-очень глупо! – бормотал оракул, пошевеливая головой. – Пра-адалжай!
В воскресенье мы говеем,
Не едим лишь по будням…
– Стой! Довольно! Поди, поцалуй меня!..