Эпизоды сексуального характера

– А о чем ваша книга?

– Это имеет значение? Ладно, в двух словах. Это роман. Главные героини – сестры-близнецы Аня и Лиза. В школе дети их задирают, дразнят, обзывают анализами. То есть, вы понимаете, для детей существуют только те анализы, которые они в поликлинике сдают, в баночке майонезной или коробке спичечном приносят. У Ани волосы светлые, жиденькие – поэтому она среди одноклассников зовется Сакой. Лиза – Кака, потому что у нее густые каштановые волосы. А вместе Аня и Лиза – анализы. Так вот, страдающие от детской жестокости анализы изобретают антигравитационный майонез. Понимаете, это такой майонез, что если им салат сверху залить, то ничего хорошего из этого не выйдет – он вниз даже при перемешивании не протекает. Наоборот, вверх все время поднимается. Если хотите сделать салат с антигравитационным майонезом, то нужно в плошку сначала майонез лить, а потом уже все остальное закидывать. Понимаете? Но самое главное, это то чувство полета, которое люди ощущают, съев антигравитационный майонез, изобретенный Аней и Лизой, простыми школьницами. Развязка у романа такая – Аня и Лиза получают Нобелевскую премию, весь мир подсаживается на их майонез, как на наркотик. Тут Аня немного меняет состав майонеза, и всякий, кто его ест, улетает в открытый космос. Без ракеты и скафандра, разумеется. Так на Земле остаются одни только Лиза и Аня. Они радуются, что теперь их никто не дразнит анализами. Вот. Потом им становится безумно скучно, они начинают звать друг друга Сакой и Какой, вступают в лесбийский брак и, снова изменив формулу майонеза, рожают… Стоп. Это уже сюжет второй книги.

– Очень интересно, – сказал дядечка.

– Так вы издатель?

– Да, конечно, – дядечка замялся, – не совсем, но у меня есть знакомые… Обсудим это за ужином?

– По телефону, – отрезал я. – Сначала книга, потом моя жопа, ужин и все что пожелаете.

Мы обменялись телефонными номерами, после чего дядечка поспешно покинул пляж.

Я пробовал ему позвонить, да какое там – в действительности такого номера не существовало. Жалкий педерастический ублюдок! Как же я понимаю женщин – все их хотят, но на поверку оказываются халявщиками или педрилами. Женщины честно предлагают себя, а не какой-то там талант или красивые глазки, то есть сами на халяву не рассчитывают. И что получают взамен? Сраный разговор про погоду, приглашение на дерьмовый ужин и фальшивый номер телефона.

Комментарий №6

Путешественник Ерофей Павлович Хабаров, из мемуаров «Тысяча женщин со всего света, с которыми у меня был секс, хоть и не все из них были женщинами»:

«Иногда случается такое, что природа допускает «ошибку» – помещает сознание мужчины в женское тело и наоборот. Казалось бы, сейчас мужчины и женщины наделены равными правами и возможностями, и в современном мире нет особой разницы в теле какого пола оказалось твое сознание. Но так лишь кажется на первый взгляд. В действительности же мужчины в женской оболочке, как и женщины в мужской, испытывают многочисленные нравственные страдания. И наибольшее число страданий сконцентрировано вокруг сексуальной проблематики. Так, мужчины с женским сознанием имеют врожденную способность к испытанию множественных, так называемых «каскадных» оргазмов, что часто вызывает у них чувство неловкости (подчас, даже вины) и зависть у их сексуальных партнеров. Женщинам с мужским сознанием не проще – испытав оргазм, они склонны тут же повернуться лицом к стенке и немедленно уснуть, что также заставляет их чувствовать себя некомфортно и провоцирует у любовников негативную реакцию. Как правило, чтобы познать самого себя, принять свою особенность и научиться управлять ею, гендерным перевертышам приходится пройти курс гормональной терапии, перенести серию хирургических операций и, в конце концов, прибегнуть к процедуре трансплантации разума в донорское тело».

Эпизод №6. Блюз Цветика

Если бы мне еще неделю назад такое кто сказал, на месте бы в щепки ему харю разнес. Хотя, погодите секундочку. Неделю назад, друзья мои, думается, уже бы не стал разносить. Но вот за пару недель до того – точняк, ко всем херам бы расхерачил, бля, в кровавые сопли! Но, судя по всему, в нынешнем моем положении не следует винить никого, кроме госпожи Судьбы и ее верного посыльного Случая. Гребаный ебучий случай! Сука, как же у меня чесались руки раскроить это кукольное личико! Но, порядок таков, что если ты ему не следуешь, он все равно поглотит и упорядочит тебя по собственному разумению и классификатору. Не так ли, друзья мои? Все мы живем в тесной взаимосвязи с окружением, по праву или нет, но часто проникающим сквозь все слои нашей защитной оболочки, которую нам свойственно мнить девственно целой и непреступной. Совсем недавно я тоже думал, что быстрота реакции, сила, разумная осторожность в словах и поведении обеспечивают полный контроль ситуации, а, стало быть, хранят непорочность моего существа от всего того, что я полагал за отвратительную грязь и мерзость, несовместимую с жизнью. Как же, ебать меня сраным дуршлагом, я ошибался! Блядь! Блядь!! Блядь!!! Простите. Я постараюсь рассказать все по порядку. И, смею надеяться, вы не сочтете горькую иронию приключившегося со мной за пошлость. Впрочем, даже если и сочтете – ваше право. Это сейчас я склоняюсь в пользу ярлыка «горькая ирония». А если честно, это было самой нахуй блядь настоящей ебаной опизденевшей трагедией! Но, обо всем по порядку.

Натаха всегда была своим парнем. Чего уж там, из нас, пацанов, при ней никто ни матюгнуться не стеснялся, ни пернуть, ни поссать. Вместе мы «Гражданку» и «Секторуху» под гитару орали, вместе чертей уебищных в переходах крошили, одной машинкой черепа себе подводили. Бухали, конечно, говно всякое – тоже вместе. Но к Натахе не лез никто, потому что, как я уже упомянул, была она в нашей компании свойским пацаном. Когда Витька в офис-хуефис устроился, мы поняли, что пропал человек, скурвился. Отпиздить его хотели так, чтобы в родном офисе не узнали, так Натаха отговорила. Он, говорит, говно, а вы, если его тронете, еще большее говно – пидорское. Потом ничего так с Витькой, наладилось, приходить к нам стал по пятницам с бухлом говенным, но не совсем говном. Я как-то дремал в подвале нашем, услыхал – Витька Натахе что-то про бонусы свои годовые, про турции и египты толкает, зовет в светлый капитализм – с ним, значится, со шлюхой продавшейся. Я как с полки приподнялся, сразу Витьку за кадык и на улицу. Охуел совсем, говорю, падаль. Мы с голой жопой честно и без стыда, а ты к Натахе с манагерством своим? Думаешь, нужно ей все это дерьмо твое да втихаря? Убью, сука, нахуй! Виктор побледнел, но в глаза мне смотрел, не отворачивался, я его тогда чуть обратно не зауважал. «Это ты и компания твоя дерьмо», – твердо сказал Виктор. – «А Наташу я…» Чего он там дальше бредить собирался не суть, я его уже убивать гриндерами по харе начал. Натаха меня остановила, говном пидорским обозвала. Ну, получила в морду, разумеется. Раньше я никогда не видел ее плачущей. Она отвернулась и ушла, не убежала. А я стоял и пялился ей вслед, напрочь забыв про Витьку. Сейчас я могу сказать, что за секунду до моего подлого и предательского по своей сути удара, она смотрела на меня таким родным и знакомым взглядом, будто бы она Вивьен Ли, а я Кларк Гейбл. Блядь Хуейбл.

Витька исчез, как испарился – ни слуху, ни духу. Натаху я тоже долго не видел, хотя специально ее в подъезде караулил. Уж начал думать, что она и вправду с этим слизнем в Турцию умотала, когда случайно ее на улице встретил. Натаха все больше молчала, на расспросы мои как-то через отъебись отвечала. Возле ее подъезда предложил закурить. Стоим, дымим. Тут она вдруг прямо на сигарету мою во рту еблищем бросилась – поцеловала. Щеку обожгла, я блядь охуел, и убежала, ничего не сказав. Вряд ли меня кто-нибудь когда либо мог заподозрить в проницательности, но, кажется, тогда я все понял. То есть, идиотом при любых трактовках обстоятельств остаюсь я, даже если Виктор не князь Иволгин, а Наталья вовсе не Настасья Филипповна.

Я стал звонить Натахе каждый день, мы долго болтали по телефону о всякой хуйне. Иногда встречались, катались на тролле по Садовому, круг за кругом, шлялись по Арбату и Тверику. Натаха перстала быть своим пацаном в нашей компании, потому что стала моей чувихой. Я сам пришел и рассказал об этом пацанам. Даже не пикнул, когда они меня на снегу ногами месили – по-честному Натаха того стоила. Получая пизды от друзей, я, кажется, впервые испытал чувство гордости и причастности к великому круговороту жизни. Первый раз меня били за что-то действительно прекрасное, настоящее и ненапрасное.

Натаха устроилась официанткой в забегаловке возле метро. Я тоже подкалымливал на Курском вокзале, разгружал ночами неведомую хуйню, за неведомость которой приплачивали. Витька, дай я ему по яйцам в тот день, когда он начал клеить Натаху, вполне мог стать Абеляром, но его идеи, как оказалось, вдохновили девку. Натаха мечтала вслух о турциях и египтах, но я был не против, так как мне в ее мечтах отводилось далеко не последнее место. Когда она говорила о странах – совсем-совсем других странах, настолько других, что и представить себе невозможно – ее глаза загорались, будто бы она уже там, видит искрящиеся моря, пальмы, пляжи и всю прочую хуйню. Каждый месяц мы стали откладывать по половине нашего невеликого заработка, чтобы хоть на недельку съебаться к этим ее землям обетованным. Стремление Наташи было таким заразительным, что я боялся дать волю собственным фантазиям – что, если мы очутимся там вдвоем. Смогу ли я соответствовать ее представлению о заслуженном и выстраданном, но все же конечном, рае? Удастся ли мне самому выдержать это счастье? Пьянящее и одновременно пугающее предвкушение познания чего-то большего, чем все то, на что я мог надеяться. Разочароваться в себе или во всем, кроме себя, – не одно ли это и то же?

За год мы наскребли бабла на недельку жизни вблизи моря. Натаха затыкалась, давая капельку отдохнуть от ее восторгов, лишь чтобы присосаться ко мне очередным поцелуем. Ебите меня ментавром, если когда-нибудь я был более счастливым мудаком! Пока тролль тащил нас до Шаболовки, где мы собирались купить путевки, я заметил, что какой-то хуй, сидящий с краю, постоянно на нас с Натахой пялится, но стоит взглянуть на него прямо – глаза отводит. Я, счастливый и благодушный, как папаша Дюма, пропивающий гонорар за «Двадцать лет спустя», наклонился к любопытствующему и сказал: «Чувак, да, мы трахаемся. И это супер. Тебе, судя по твоему рабочему ротику и пидорской стрижечке, жоподавалка, должно быть это не в кайф, но, блядь, извини. И если еще раз, голубососик, чмоту свою в нашу сторону вскинешь – не обижайся, уебу на месте». Чувак на меня вытаращился так, что чуть зенки не потерял. Дернулся, чихнул, кашлянул и выскочил из тролля на первой же остановке. После я жалел, что дал ему так просто уйти. Сейчас же я думаю, что он и сам подхватил заразу так же, как я. Слишком уж он напрягся на оскорбления «жоподавалка» и «голубососик» – словно, впервые такое в свой адрес услышал.

Одно апчхи, две недели, и вуаля. Практически, пост мортем. Не знаю, страдал ли я раньше депрессией. Скорее всего, нет, так как не знал, что это такое. Что ни меняется – к лучшему. Так, кажется, шутили первые оседлые поселенцы Восточно-европейской равнины. В отчаянии я думал о самоубийстве, горько усмехаясь каламбуру: «Что НЕ меняется – то к лучшему». Я изменился – я чувствую это каждой клеточкой тела, вижу это в зеркале, хоть никто ничего не замечает, разве что Наташа. Я никогда не думал, что в жизни бывает всякое, потому что практически никогда не думал вообще ни о чем. Теперь же изменилось все. Наташа говорит, что ей нравится то, каким я стал в процессе развития наших с ней отношений. Бедная дурочка! Я обращался к врачам – они признали свое полное бессилие. Гомосексуализм, переданный воздушно-капельным путем, говорят они, не лечится. И добавляют: «По-хорошему, нам бы следовало вас изолировать, но Международная Ассоциация по защите прав Сексуальных Меньшинств сильна, как никогда. Они докажут, что с рождения вы были голубее, чем вертолет волшебника». Так-то вот!

Лично я думаю, что это новое биологическое оружие – опылил им континент-другой, и через пятьдесят лет или раньше, если ему помочь, враг вымрет. Ах, говорит Наташа, я обожаю тебя, когда ты такой. Да я, черт меня побери, сам уже обожаю себя, когда я такой! Но Наташа! Завтра мы улетаем в проклятый отпуск. Боже мой, как мне быть и что делать? Какая горькая ирония, в результате я не могу заставить (заставить? О, нет, я даже ПРЕДСТАВИТЬ себе этого не могу) хотеть того, что было моим главным желанием и смыслом жизни. Что я ей скажу? «Знаешь, Наташа, я гей, прости, я тебя очень люблю, больше жизни, больше себя самого и всего, что только есть, но…» – я не знаю, что дальше. И это правда. Что будет за вскрытием этой правды? Стыдливое признание в том, что мне приглянулся смуглый юноша на ресепшне нашего отеля?

Комментарий №7

Артист театра юного зрителя Павел Евгеньевич Дофилюк, из публикации в социальной сети «Однокашники»:

«Своевременное и правильное сексуальное воспитание мальчиков крайне важно не только для мальчиков, но также для девочек, родителей мальчиков и родителей девочек. Когда мальчик начинает испытывать сексуальное влечение, необходимо подробно и внятно объяснить ему, что с ним происходит и почему это происходит. Жизненно важно донести до подростка, что он проходит вполне естественный процесс взросления, что это нормально и ни в коем случае не постыдно. Разъяснительные беседы должны быть ежедневными и максимально продолжительными, чтобы у мальчика, осознавшего свою сексуальность и почувствовавшего «зов» естества, не оставалось времени и сил на рискованные и зачастую дурно оканчивающиеся попытки получить реальный сексуальный опыт».

Эпизод №7. Подвал

Когда я был совсем еще мелким, мы с пацанами просто тащились от подвалов. То есть наоборот, это нас в подвалы тащило мега-ядреной силой – больше, чем куда-нибудь еще. У каждой уважающей себя компании имелся собственный облюбованный подвал, с которого они сбили замок дворника и повесили свой. Ну, понятное дело, подвал захватывали, чтобы устроить в нем все по-своему – обклеить стены плакатами с обнаженкой, безбоязненно пить водку, курить, плевать на пол и все такое – типа ты на СВОЕЙ территории. Ведь за пределами подвала ничего своего у нас просто не было. По слухам, некоторые особенно крутые парни устраивали в подвалах дискотеки со светомузыкой и зеркальными шарами, спортзалы с самодельными тренажерами и даже кое-что покруче. Что такое «кое-что покруче»? Понятия не имею. Если ты не был в команде, то путь в подвал тебе был заказан. Лишь до ушей долетало, что в прошлую пятницу в пещере у тех-то и тех-то «было кое-что покруче дискотеки».

Разумеется, я в команде не был – со своими-то проклятьями музыкальной школы и мамочки, целиком отдающейся ужасу, если в телеке «Спокойной ночи, малыши», а меня нет дома. Точнее, я был в команде таких же домашних мальчиков-зайчиков, чье имя легион. Как один из них, могу сказать – бойтесь таких мальчиков. Резервуары их терпения и благости кажутся безграничными, но это не так. Время последней капли неизменно наступает, и тогда… Да что о грустном. Сами, небось, знаете. Соседи говорят «такой вежливый был, здоровался всегда, в подъезде пропускал вперед себя», а в квартире горы трупов, на балконе тушенка из человечины, в гараже жертвенный сатанинский алтарь, а на даче мама – огурцы с помидорами поливает. И звонит каждый день, как по телеку «Спокойной ночи» начинается. Стоп! Не будем о грустном. Своя команда у меня все-таки была. Воха – школьный отличник, больной на всю голову, гениальный кларнетист, склонный к пиромании и всяческому уродованию своей и без того блевотной внешности прической и одежным тряпьем. Даня – обычно осторожный, как сапер на прицеле у снайпера, извращенец, но способный одинаково быстро загрузить невиновного человека и сыграть «Полет шмеля» на домре. Юрик – классический хоббит, пухлый и обожающий кексы, а также играющий во все, попадающие в короткопалые лапы, игрушки, включая аккордеон, до победного уничтожения кольца всевластия. А я… да что я? С такой компанией и так все ясно. Скажи мне, кто твои друзья, и я скажу «сильвупля». Не имея шанса подмазаться ни к одной команде, владеющей подвалом, мы решили обзавестись своим – если уж не для «чего-нибудь покруче», то чтобы было где отсиживаться во время уроков физкультуры, которые нами прогуливались с неизменными усердием и регулярностью.

Идея, конечно, принадлежала извращенцу Дане. Это он приметил разрушенную пятиэтажку, но с уцелевшим подвалом и поблескивающим массивной дужкой амбарным замком на его двери. Силенок, чтобы сбить замок, не было ни у кого из нас, зато металлическая дужка живо напомнила Юрику пресловутое кольцо. Безо всяких сожалений Даня выдрал басовую струну из жалобно скрипнувшей домры и вручил ее Юрику. Ковырнув концом струны в личинке замка до щелчка, хоббит вытащил дужку из петель, и дверь распахнулась. Первым в сырую мглу, которая должна была стать нашим персональным клубом, ринулся Воха, освещая свой путь зажигалкой, коих при нем всегда было в достатке.

– У всех парней в подвалах электричество есть, – заметил Юрик, не спеша идти за Вохой.

– Потому что сверху их подвалов дома с электричеством стоят, – предположил я. – А тут руины. В подвалах Карфагена, наверное, тоже с электроснабжением плохо.

– Да ну! В темноте прикольнее! – с придыханием и сглатыванием слюны отозвался Даня, заставив меня задуматься над острой проблематикой вопроса «какого черта я здесь вообще делаю».

– Вау! – послышался приглушенный голос Вохи. – Парни, идите сюда! Тут такое!

– Дебил, – вздохнул Юрик, и крикнул вглубь подвала: – Как мы в темноте спустимся-то?!

– Ща! – через пару секунд сияющий лоснящимися волосами и сочными прыщами Воха возник на пороге, сжимая в побелевших пальцах горящую зажигалку. Недолго думая, Даня поднес домру к язычку пламени. Лакированное дерево загорелось быстро и охотно, отчего Даня и Воха одновременно выдали по омерзительно-сладострастному стону.

– Ну-ка, дай сюда, – Юрик вырвал импровизированный факел из рук продолжавшего закатывать глаза Дани и двинулся вниз по лестнице. Даня пошел следом за домрой, Воха – за огнем, а я за ними всеми.

– Правда, круто? – спросил Воха, когда свет факела выхватил из темноты стол с лежащей на нем неподвижной гигантской фигурой. Ему никто не ответил, даже Даня. Мы разглядывали лицо, которое, казалось, гримасничало в отблесках пламени, дрожащих вместе с рукой Юрика.

– Это к-к-к… – заговорил Даня – заикаясь, чего раньше за ним не наблюдалось.

– Спрашиваешь, кто это? – подсказал я.

– Не, – отмахнулся Даня. – Это к-к-круто!

– Да, кто это? – хоббиту фигура явно ничего не напоминала.

– Женщина, голая. Наверное, мертвая, – ничего, кроме того, что и так было очевидным, я не сказал. Темноволосая, с белоснежной кожей и красивыми чертами лица. Пропорции тела казались нормальными, но сами размеры явно превосходили норму.

– Мертвая ца-царевна! – выдохнул Даня.

– Сожжем ее, раз все равно мертвая? – с надеждой спросил Воха.

– Нет! – неожиданно пронзительно взвизгнул Даня.

– Да она сутки гореть будет, даже если ее в жерло вулкана сбросить, – поежился Юрик. – Я рядом с ней себя коротышкой чувствую. Гномом каким-то.

– И вообще, может она и не мертвая вовсе, а спит, – подытожил я. В затхлом воздухе повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием догорающей домры.

– У тебя борода загорелась! – внезапный восторженный крик Вохи вывел нас из ступора. Но на свой счет информацию не принял никто, потому что бороды ни у кого из нас не было и быть не могло.

– А-а-а!!! – завопил Юрик, раньше, чем мы успели переспросить Воху, что он имеет в виду. Выронив обуглившийся инструмент, хоббит бросился к выходу, но промахнулся и со всего размаху налетел на бетонную стену. Взяв Юрика под руки, мы с Даней потащили его выходу – дорогу нам освещали тлеющие и чадящие волоски невесть откуда взявшейся у хоббита бороды.

Оказавшись снаружи и посмотрев друг на друга, прежде чем заорать самим, мы ощупали собственные лица. А уж потом заорали во все глотки. Сомнений не осталось – мои руки вместо щек наткнулись на жесткую кучерявую поросль, а глаза – на такую же растительность на лицах Вохи, Юрика и Дани.

– Мой отец до пятнадцати лет не брился, – задумчиво сказал Даня, прекратив орать.

– Юрику теперь вот тоже долго бриться не придется, – кивнул Воха. – У него борода до макушки сгорела.

– Да о чем вы?! – не выдержал я. – Нам по тринадцать лет, а у нас за минуту бороды, как у Льва Толстого отросли. Что вообще происходит?!

– Стареем? – опаленный хоббит подал слабый голос. Я с ужасом вспомнил сказку о потерянном времени, в которой злые волшебники превратили малолетних оболтусов в стариков, а сами омолодились. Но, вглядевшись в лицо Юрика и тщательно осмотрев собственные руки, успокоился – никаких старческих признаков не было.

– Нет, – сказал я. – Время внутри подвала, судя по всему, идет с той же скоростью, как и снаружи.

– А кроме бород вы ничего не заметили? – хитро спросил Воха.

– Ты про это? – Даня опустил глаза к своему паху. – Такое и раньше случалось.

– Я, кажется, тоже возбудился, – пробормотал Юрик.

– Ну и что? – злясь на свой колом вставший член, огрызнулся я. – У висельников, говорят, так встает, что пуговицы от ширинки как автоматные очереди летят.

– Бороды, стояк, – Воха сделал многозначительную паузу. – Парни, мы стали настоящими мужиками!

– Пошли отсюда, мужики. Завтра в школу, – сказал я. Никто не возражал. Юрик повесил замок обратно, хоть и не стал его защелкивать, и мы молча пошли домой к Дане. Его родители возвращались поздно, поэтому у нас был шанс сбрить бороды в комфортных условиях и без лишних вопросов.

Следующим утром мы выглядели как обычно, разве что у меня, Вохи и Дани щеки, подбородок и шея горели десятком порезов первого экстренного бритья, а лицо Юрика блестело мазью против ожогов. Конечно, никто из одноклассников не обратил на это ни малейшего внимания, как не обращали его на нас в целом. О подвальных приключениях мы не говорили. Только Даня радостно сообщил, что отец наказал его за «потерянную» домру.

В детстве ход времени воспринимается по-другому. Одна неделя школьных забот и переживаний все равно, что месяц или целый год взрослой жизни. Поэтому через неделю я почти забыл о подвале и найденном в нем теле. Вспомнить меня об этом заставил Даня, однажды явившийся на репетицию ансамбля со свежими, еще кровоточащими порезами на щеках, и странным блеском в глазах.

– Ты снова ходил туда? – еле дождавшись конца репетиции, коршуном налетел я на Даню. – Зачем?

– Я подумал, что если натаскать в подвал побольше свечей и плакатов, принести магнитофон с батарейками, пару каких-нибудь матрасов и стулья, так будет очень уютно, – благостно улыбаясь, ответил Даня. – Хотел сделать сюрприз для тебя и парней.

– Уютно?! – я не поверил своим ушам. – Там же труп валяется!

– Ну, другого подвала нам все равно не найти, – Даня посерьезнел. – Да и не труп там вовсе. Тело не гниет. Наоборот – оно дышит, еле-еле, но дышит – я проверял. Только…

– Что только? – в моей голове уют и посиделки в компании с тремя аутсайдерами и гигантской женщиной, впавшей в кому, никак не совмещались.

– Только мне кажется, что это не совсем женщина, – перейдя на шепот, сказал Даня.

– Как это?

– Понимаешь, у нее грудь не отстегивается, – Даня сглотнул слюну. – И члена нет.

– Ты что, рылся в ее промежности?!

– Да. Я сначала думал, что члена просто из-за волос не видно… а там его вообще нет.

– И что же тогда там? – ситуация стала слишком абсурдной. Даня всегда был с приветом, но сейчас мне показалось, что крышу ему снесло окончательно.

– Ничего! Полное отсутствие присутствия! Дырка! – истерично воскликнул Даня.

– Может быть, просто рана, – предположил я, чтобы немного успокоить друга. – Там рубцы есть, шрамы?

– Да, что-то похожее, – согласился Даня. – Но грудь все равно не снимается. Она как живая – продолжение тела, как руки и ноги. И там нет ни швов, ни рубцов, ни шрамов.

– Опухоль, – предположил я.

– А ее лицо? – продолжил Даня. – Она не мертвая, лежит в подвале не меньше недели, а на щетину и намека нет. Щеки гладкие, как будто их вообще никогда не брили.

– Ну, моя мама рассказывала, что она начала бриться только в восемнадцать, – неуверенно сказал я. На самом деле, если Даня ничего не путал, то крыть мне было нечем. Женщина (или то, что мы сначала приняли за женщину) было явно старше двадцати лет. В этом возрасте пара дней без бритвы – и щетина становится заметной на щеках даже светловолосых женщин. Подумав, что беру на себя слишком много, я решил ввести в курс дела остальных соучастников.

– Я слышал, что в Таиланде есть такие странные женщины, которые совсем не похожи на женщин, – сказал умненький Юрик. – Может быть, в подвале лежит тайка? Правда, тайки, вроде бы мельче обычных женщин.

– Тайка-переросток без члена и растительности на лице, но с опухшей грудью, спит летаргическим сном в подвале снесенной московской хрущевки? – Воха цокнул языком. – Звучит крайне правдоподобно.

– Не забывай, что еще рядом с ней у всех вырастают бороды и случается эрекция, – добавил Даня.

– Да, так гораздо лучше, – усмехнулся Воха. – Хорошо, что хоть рогов и хвоста у нее нет. Правда, на счет хвоста это еще проверить надо.

– Парни, что делать будем? – сомнений в том, что нужно что-то предпринять у меня не было. – Вдруг это инопланетянин?

– И что? Тогда любой бред можно свалить на проявление неизведанных глубин космоса? – Воха хищно оскалился. – Предлагаю сжечь – и сказочке конец.

– Кларнет свой сожги, – проворчал баянист Юрик, зная, как Воха злится из-за огнеупорности своего инструмента. – Лично я предлагаю еще раз сходить в подвал. Что-то мне подсказывает, что там могут оказаться самоцветы и золото.

– Слышь, хоббит, ты ж не гном, чтобы за блестяшками по подземельям бегать, – огрызнулся Воха, помня, как бесится Юрик, когда его в лицо называют хоббитом.

– А можно я ее домой возьму? Она мне нравится, – подал голос Даня. Всем понадобилось не меньше минуты, чтобы понять, что он говорит о теле неизвестного существа.

– Стоп! – крикнул я. – Если вы сейчас же не перестанете играть в лебедя, рака и щуку, я пойду к родителям и все им расскажу. Уж они-то придумают, что с этим делать.

– А ты, осел-козел-мартышка-косолапый-мишка, квартет с нами забацать хотел? – Воха нервно чиркнул зажигалкой. – Конечно, ты же у нас барабанщик – иди, настучи. А мы пока книжку «Судьба барабанщика» почитаем.

– Может быть, лучше еще раз спустимся туда, посмотрим, нет ли каких-нибудь зацепок? – робко предложил Даня. Чтобы не раздувать конфликт, все согласились.

На этот раз мы вооружились фонариками, так что нашим стремительно отросшим бородам поджег не грозил. Юрик сразу растворился в боковых ответвлениях, закутках и нишах, шурша и вынюхивая золото. Воха лизнул свисавшую с труб стекловату утеплителя огоньком зажигалки. Даня приблизился к телу существа, положил обе ладони на его грудь и застонал. Грудь, надо сказать, действительно казалась продолжением тела. На счет отсутствия пениса и мошонки сказать сложнее – так их видно не было, но зарываться в густые волосы, скрывающие лобок, я побрезговал. В своей жизни я видел не так уж много голых женщин, но твердо знал, что иметь пенис для них так же естественно, как мужчинам иметь два уха и два глаза. Красоту пристежных грудей я не понимал, но ребята постарше и взрослые мужики говорили, что просто тащатся от них. Впрочем, волна возбуждения накрыла меня и в этот раз, породив твердокаменную эрекцию. Пока Воха, Даня и Юрик развлекали собственных демонов, я решил заняться тем, зачем мы сюда пришли – поискать зацепки. Шаря лучом фонарика по полу, я постоянно натыкался на использованные презервативы, конфетные фантики, пустые бутылки, отжатые вазелиновые тюбики, окурки, пакетики из-под растворимого кофе и прочий мусор, какого полным полно в любой подворотне. Разочарованный, я бросил поиски и, крикнув ребятам «пока», отправился домой.

Я рассчитывал, что успею сбрить бороду до прихода родителей, и никто ни о чем не догадается. Но на пороге квартиры меня встретила мама. По злой иронии ее лицо наполовину скрывала пена для бритья, а в руке она держала бритву Жиллет, подаренную ей папой на восьмое марта.

– Так, – увидев мою бороду, мама грустно вздохнула. – Я знала, что этот день наступит, но не думала, что так скоро. Еще вчера ты был моим маленьким мальчиком, а теперь ты – мужчина. Заходи, скоро придет папа, ему надо будет с тобой поговорить о э… взрослой жизни.

– Сынок, ты только не переживай, – сказал мне папа, узнав от мамы о моей бороде, которую я к его приходу успел сбрить. Он сел рядом, ободряюще похлопал меня по плечу и начал речь, к которой, судя по всему, давно готовился: – То, что происходит с тобой – это нормально. Ты не должен испытывать никакого стыда, а, тем более, чувства вины. Все проходят через это – кто-то раньше, кто-то позже, но так уж устроена природа. Ее зову противостоять глупо и попросту невозможно. Возможно, даже лучше, что ты самостоятельно дошел до своего возмужания, без моих советов и наущений. В дальнейшем ты сам поймешь, что ничего ужасного в том, что ты сделал, нет. И тогда, я полагаю, тебе захочется повторить этот опыт. Запомни, в этом нет ничего предосудительного. Конечно, природа использует данный механизм для продолжения нашего рода – человеческого рода, но нет ничего преступного в том, чтобы получать от этого удовольствие. Разумеется, не следует всецело отдаваться этому занятию, иначе можно попасть в зависимость от него. Это как сесть на наркотики – тогда твоя личность разрушится, и ты не сможешь получить образование, сделать карьеру, завести семью. Так что опасность только в том, чтобы не вкладывать в это э… душу. Понимаешь? Например, моя душа, как и сердце, полностью принадлежит твоей маме. Но без ЭТОГО, повторюсь, у нас бы не было тебя. И да, изредка я позволяю себе это ради удовольствия – чтобы отпраздновать удачную сделку, например. В таких случаях, конечно же, нужно пользоваться презервативом. Кстати, ты пользовался презервативом?

– Нет, но… – начал я, но папа меня перебил.

– Боже, нет! – его лицо побледнело. – Я дурак, дебил, идиот! Как я мог не предупредить тебя! Ты же мог заразиться! Где это произошло? Может быть, я ее знаю?

– На Народного Ополчения, в подвале 14-го дома, – ответил я. – Но…