Степной волк. Сиддхартха. Путешествие к земле Востока

Из творчества автора наиболее интересными для себя считаю "аллегорический роман-притча"

"Сиддхартха" и "Игра в бисер". На мой взгляд Гессе абсолютно заслужено занимает своё место в почётном ряду классической прозы. Это те книги, которые стоит не только читать, но и обдумывать, неоднократно возвращаясь к запоминающимся моментам. Сам автор ярко, ёмко и красиво высказался о том, что может найти читатель в его книгах: "Мудрость нельзя передать. Мудрость, которую мудрец пытается кому-то сообщить, всегда звучит как глупость. Знание можно передать, мудрость - нельзя. Её можно найти, можно её нажить, можно от неё жить, можно творить с ней чудеса, но высказать её и научить ей - нельзя".

Прекрасная, очень глубокая вещь. Действительно, из тех книг, которые способны сформировать личность, если читать их вовремя. Погружение в мир мыслей и, одновременно, чувств, размышлений и описаний. Эту книгу стоит перечитывать даже не ради того, чтобы каждый раз находить какие-то новые мысли, а ради наслаждение самим процессом чтения, настолько талантливо написана эта книга.

Очень тяжёлая книга. Подойдёт подготовленной аудитории для самокопательства и депрессии. Слишком растянуто и всё одно и то же.

Мне очень понравился «Степной волк» Гессе! И чтение Владимира Самойлова, я эту книгу слушала. Но мне часто хотелось прочитать куски, так что возможно я ее еще перечитаю))

Люблю, когда книги пересекаются с твоими собственными раздумьями, а с хорошими книгами это закономерно! :) Понравилось многое. И чем больше пытаешь вспомнить — тем больше всплывает, дойдет до того, что захочется пересказывать 90% книги) Цитировать кусищами — свинство, а сохранить хочется. Не буду вас закидывать, приведу парочку, остальное напишу себе в тетрадке по-тихому и буду затирать таинственными выделениями, как хиппи в цитате чуть ниже :)

От книги создается впечатление, что она не слишком тщательно замаскированная оболочка под размышления Гессе. То есть сюжет как таковой там как-то на десятом месте, по-моему, сам сюжет — одно большое рассуждение)

Забавная цитатка про книгу:

Даже после того, как Герману Гессе в 1946 году вручили Нобелевскую Премию, его почти никто не читал. Он стал известен всему миру, и большинству в Германии, только благодаря американским битникам 60-х. "Степной Волк" стал Библией целого поколения. Удивительно, но мысли и чувства пятидесятилетнего человека в кризисной ситуации, стали созвучны двадцатилетним. Может замечания Профессор Гардварского университета Тимоти Леари (Timothy Leary), что для настоящего психоделического переживания перед приёмом ЛСД, необходимо почитать "Степного Волка" или "Сиддхартху", и что "Магический театр" просто должен стать учебником любого свободного человека, были тому причиной - во всяком случае, Герман Гессе стал самым читаем и почитаемым среди детей цветов. (Один мой довольно преуспевающий приятель, проведший года два, кажется на Майорке, в колонии хиппи, показывал мне реликвию юности - затёртый, со следами слёз или может быть других выделений, томик).

*

Понравились мысли о мещанстве и гении — как можно выйти за эти пределы и как можно остаться мещанином. Понравились рассуждения о бессмертии Любовная вся линия страшно понравилась. Было забавно чувствовать себя одновременно и Степным Волком, и Марией

Научиться, наверное, стоит любить вот так, как Мария, а то я, как дебил, по-Германовски требовательна:

От женщин, которых я прежде любил, я всегда требовал ума и образованности, не вполне отдавая себе отчет в том, что даже очень умная и относительно очень образованная женщина никогда не отвечала запросам моего разума, а всегда противостояла им; я приходил к женщинам со своими проблемами и мыслями, и мне казалось совершенно невозможным любить дольше какого-нибудь часа девушку, которая не прочитала почти ни одной книжки, почти не знает, что такое чтение, и не смогла бы отличить Чайковского от Бетховена.

У Марии не было никакого образования, она не нуждалась в этих окольных дорогах и мирах-заменителях, все ее проблемы вырастали непосредственно из чувств. Добиться как можно большего чувственного и любовного счастья отпущенными ей чувствами, своей особенной фигурой, своими красками, своими волосами, своим голосом, своей кожей, своим темпераментом, найти, выколдовать у любящего отзыв, понимание, несущую счастье ответную игру для каждой своей прелести, для каждого изгиба своих линий, для каждой извилинки своего тела — вот в чем состояли ее искусство, ее задача. Уже во время того первого робкого танца с ней я ощутил это, уже тогда почуял я этот аромат гениальной, восхитительно изощренной чувственности и был околдован им.

И не случайно, конечно, всеведущая Гермина подвела ко мне эту Марию. В ее аромате, во всем ее облике было что-то от лета, что-то от роз.

Больше всего понравилась мысль о том, что в каждом миллионы душ и проживание их; И одной из вариантов жизни «все женщины твои». :) (Макс Фрай так нагло слизал в «Жалобной книге» это, слегка изменив! ;)) Всего-то нужно переступить через своё «я», навязанное самому себе, чтобы открыть в себе кучу новых возможностей и характеров

Понравились мысли о музыке и об искусстве — от Пабло, Марии, и про радио, сквозь «пошлость» которого нужно почувствовать бессмертное искусство и про жизнь.

И тронуло то, что можно искренне переживать такие опошлевшие, невысокие, вульгарные, казалось бы, вещи — ответ снобам и псевдоинтеллектуалам вроде меня тоже:

Мир танцевальных и увеселительных заведений, кинематографов, баров и чайных залов при отелях, который для меня, затворника и эстета, все еще оставался каким-то неполноценным, каким-то запретным и унизительным, был для Марии, для Гермины и их подруг миром вообще, он не был ни добрым, ни злым, ни ненавистным, в этом мире цвела их короткая, полная страстного ожидания жизнь, в нем они чувствовали себя как рыба в воде.

Они любили бокал шампанского или какое-нибудь фирменное жаркое, как мы любим какого-нибудь композитора или поэта, и какой-нибудь модной танцевальной мелодии или сентиментально-слащавой песенке они отдавали такую же дань восторга, волненья и растроганности, какую мы — Ницше или Гамсуну.

Рассказывая мне о моем знакомом красавце саксофонисте Пабло, Мария заговорила об одном американском сонге, который тот им иногда пел, и говорила она об этом с таким увлеченьем, с таким восхищеньем, с такой любовью, что они тронули и взволновали меня куда сильней, чем экстазы какого-нибудь эрудита по поводу какого-нибудь изысканно благородного искусства. ...

Оставалось, конечно, прекрасное, то немногое непревзойденно прекрасное, что не подлежало, по-моему, итожим сомненьям и спорам, прежде всего Моцарт, но где тут была граница?

Разве все мы, знатоки и критики, не обожали в юности произведения искусства и художников, которые сегодня кажутся нам сомнительными и неприятными? Разве не так обстояло у нас дело с Листом, с Вагнером, а у многих даже с Бетховеном?

Разве ребячески пылкая растроганность Марии американским сонгом не была таким же чистым, прекрасным, не подлежащим никаким сомнениям сопереживанием искусства, как взволнованность какого-нибудь доцента «Тристаном» или восторг дирижера при исполнении Девятой симфонии?

Двумя словами, страшно любопытно! Хотя, возможно, нужен соответствующий настрой. А так — рекомендую :)

Глубины самоанализа, как зеркало, отражающее и меня самого, человека другой эпохи и национальности. Очень полезно и познавательно. Такое путешествие и в глубь себя!