Гаврила Романович Державин – великий поэт, один из основоположников русской литературной классики – как никто другой из гениев нашей словесности, умел «вьючить бремя должностей». И должностей высоких, ключевых в империи! Взлёт административной карьеры Державина, конечно, связан с его поэтическим творчеством… После «Фелицы» императрица Екатерина возвысила его на губернаторский уровень. Правда, служба во главе Олонецкой и Тамбовской губернии принесла нашему герою целую череду мытарств… Позже, в Петербурге, Державин последовательно занимал важные должности кабинет-секретаря императрицы, сенатора, президента коммерц-коллегии, правителем канцелярии Верховного совета, государственным казначеем, наконец – при императоре Александре I – стал генерал-прокурором и первым в истории России министром юстиции. Державин славился честностью и въедливым подходом к службе – и ему часто поручали расследовать щекотливые дела, которые мы назвали бы антикоррупционными. Он был одним из наиболее влиятельных политиков России, ведал финансами, законодательной политикой. Регулярно конфликтовал с другими чиновниками, отстаивая свою правду. Будучи президентом коммерц-коллегии, чуть не угодил в опалу, был вынужден писать фавориту императрицы Платону Зубову: «Зная мое вспыльчивое сложение, хотят, я думаю, вывесть меня совсем из пристойности… я не запустил нигде рук ни в частный карман, ни в казенный. Не зальют мне глотки ни вином, не закормят фруктами, не задарят драгоценностями и никакими алтынами не купят моей верности монархине… Что делать? Ежели я выдался урод такой, дурак, который, ни на что не смотря, жертвовал жизнью, временем, здоровьем, имуществом службе и… государыне… Пусть меня уволят в уединении оплакивать мою глупость и ту суетную мечту, что будто какого-либо государя слово твердо…», – так писал президент Коммерц-коллегии. Почти крамольные мысли! В постскриптуме Державин извинялся, что посылает черновик письма, «ибо я никому не могу поверить сего письма переписывать, а сам перебеливать за расстройкою не могу, сколько ни принимался». Он отдавал себе отчёт, что это бунт! И всё-таки в нём нуждались.

Император Павел I направил Державину рескрипт: «Господин тайный советник Державин! По дошедшему до нас сведению, что в Белорусской губернии недостаток в хлебе и некоторые помещики из безмерного корыстолюбия оставляют крестьян своих без помощи к прокормлению, поручаем вам изыскать о таковых помещиках, где нуждающиеся в пропитании крестьяне остаются без помощи от них, и оных, имения отобрав, отдать под опеку и распоряжением оной снабжать крестьян из господского хлеба, а в случае недостатка заимствовать оный для них на счет помещиков из сельских магазейнов». Борьба со злонравием помещиков была для Павла делом принципа: он видел себя Прометеем, который дарует права крестьянам, спасает их от голода… Предприимчивые соратники государя во главе с Кутайсовым в голоде увидели повод к конфискации земель у нерадивых владельцев. После огосударствления эти земли можно будет приобрести по бросовой цене или получить в награду от императора. Державин получил на дорогу две тысячи рублей – и направился к Шклову.

Он увидел, как во многих деревнях вместо хлеба едят лебеду и коренья. Увидел истощённых, больных крестьян. Тем временем, повозки с хлебом шли в Витебск, откуда рекой их должны были направить в Минск и Ригу и далее за границу, на экспорт. Державин тут же остановил это безобразие, приказал пустить хлеб в голодающие районы, причём продавать по минимальной цене. О каждом шаге Державин сообщал генерал-прокурору и государю. Павел счёл необходимым приободрить своего посланца благосклонным письмом.

Державин вспоминал, как поручиком он боролся с крамолой в окрестностях Малыковки – и принялся наводить ужас на нерадивых белорусских помещиков и коварных торговцев. В Лёзне Державин выявил преступное гнездо: виноторговцы попойками выманивали у крестьян зерно, гнали из него пойло и торговали им, превращая в босяков всех местных крестьян. Под суд отправили и винокуров, и чиновников, которые им потворствовали, не забывая о собственном кармане.

Державин взял в опеку имения Огинского и недавно умершего Зорича – и на свой счёт закупил для тамошних крестьян вдоволь хлеба – в долг. Причём следил за качеством хлеба! А попутно уничтожил несколько винокурен. Он пресекал самоуправство помещиков, которые выжимали масло из нищих белорусов. Ему удалось даже устроить кое-где лечебницы – разумеется, лечили там с горем пополам, но всё-таки выхаживали оголодавших. Державин строго проверял контракты на отдачу в аренду казённых земель и вскрыл немало злоупотреблений. Повешенных не оказалось – всё же белорусская миссия отличалась от борьбы с Пугачёвым, но въедливый ревизор многих ушиб своим гневом.

Решительные меры оказались спасительными: голод удалось пресечь. Местная же шляхта Державина возненавидела, его обвиняли в «потворстве простому народу».

Возглавил это движение председатель могилевского магистрата, статский советник Иосиф Заранек, которого Державин упрямо называл Зарянкой. Он и его единомышленники направили в Петербург несколько доносов на Державина, составленных не без искусства. Но император в те дни восхищался энергией и честностью старика Державина: на Гаврилу Романовича посыпались награды. Чин действительного статского советника, командорский крест Святого Иоанна Иерусалимского… Павел ненавидел волокиту – а Державин действовал быстро и результативно, это было видно даже из Петербурга. Доносчиков схватили и привезли на берега Невы для расправы. Заранека сослали в Тобольск, в ссылку, откуда его вызволят только при Александре I – кстати говоря, по ходатайству Державина. Павел в те дни готов был потворствовать «черни», лишь бы взять в кулак разболтавшуюся шляхту…

В первые годы правления Александра Державин работал напряженно, сутками напролёт – и, кроме прочего, создал документ, который окрестили «Конституцией Державина». Ему виделся Сенат, состоящий из двух частей. В каждой части – по несколько департаментов. Каждый департамент возглавлял министр, в спорных случаях вопрос рассматривался на общих собраниях. Подумал Державин и о «четвёртой власти»: он считал необходимым регулярную публикацию сенатских материалов в прессе. Свои проекты «конституций» извлекли из рукавов Платон Зубов и большой поклонник британских порядков Никита Панин. В итоге был принят «царский» вариант с незначительными поправками из державинского проекта…

В этой книге мы собрали литературное наследие Державина – государственного деятеля. Документы, без которых невозможно представить себе историю России. В них проявился и правдолюбивый характер Державина, его художественная натура. В них мы найдём немало полезного – в том числе и для будущих преобразований России. Опыт, связанный с лучшими годами империи, не должен пропадать даром.

Арсений Замостьянов

Часть первая. Проекты и доклады

Письмо к калмыкам

Собственно вам самим довольно известно, что вы с нами одной веры, одного с нами почитаете Бога; собственно вы также знаете, сколько вы имели милостей всемилостивейшей нашей государыни, быв от ея награждены как жалованьем, так землёю и всеми угодьями, и находились под ея щедрым покровом без утеснения: то и удивительно всем, что вы, быв до сего люди добрые, сделались ныне милосердой своей государыне изменниками. Для того послано сие письмо к вам, чтоб вы, ежели от какого неразумия сделали сие, очувствовались и пришли бы в раскаяние. Кто вам сказал, что государь Пётр Третий жив? После одиннадцати лет смерти его откуда он взялся? Но ежели б он был и жив, то пришёл ли б он к казакам требовать себе помощи? Нет разве на свете государей, друзей его и сродников, кто б за него вступился, кроме беглых людей и казаков? У него есть отечество, Голштиния, и свойственник, великий государь Прусский, котораго вы ужас и силу, бывши против его на войне, довольно знаете. Стыдно вам, калмыкам, слушаться мужика, беглаго с Дона казака Емельяна Пугачёва и почитать его за царя, который сам хуже вас всех, для того что он разбойник, а вы всегда были люди честные. Стыдно вам повиноваться тому, который может быть от неприятелей наших, турок, подкуплен лить кровь нашу, стараться помрачить славу российскую и после самих вас погубить своим злодейством. Не хотите вы терпеть господ: то не стыдно ли вам в то ж самое время почитать крестьянина Арапова за своего господина атамана и во всём его слушаться, а особливо княгине вашей не стыдно ли иметь с ним дружбу? Для того, ежели вы разсудите, раскаетеся и принесёте повинность своей всемилостивейшей государыне, то она вас своим матерним милосердием в манифесте уже и прощает. Ускорите пасть к ногам ея, доколь не постигнет вас всех праведный гнев ея и строгая казнь. Многочисленные полки ея, приближаясь, всех вас перебьют. Жалейте жизни своей, жён своих, детей своих и всего своего имения, которое всё погибнет без остатку. Видели вы при Алексеевском [2], как неустрашимо ея войско: то чтó вы будете делать, когда оно на вас всё нападёт? Где вы будете и куда спрячетесь? Вас земля не будет носить от стреляния ея пушек. След ваш пропадёт и прах ваш развеется по ветрам. Отнюдь не надейтеся на самозванца вашего: он вас не защитит, он ваш не царь, он вас обманывает; а вы разве дураки все, что ему верите? Я вас уверяю своею головою, что он тотчас побит будет, как только соберутся и придут к нему полки. Вы же, как скоро принесёте свою повинность, то и простятся вам все ваши грабежи и преступления, и вы будете жить по-старому. Жалеючи вас, написано сие вам увещание: подумайте и отвечайте, чтó вы ещё хотите делать.

1774

Комментарий

Во время Пугачёвского восстания Державин не только сражался с пугачёвцами и усмирял бунтовщиков, но и энергично занимался контрпропагандой. В том числе среди калмыков. Это письмо, распространявшееся в устной форме среди тысяч крестьян, яркий образец такого творчества.

Излияние благодарного сердца императрице Екатерине II

Государыня! Не могу уже более в молчании сносить величия твоего. Царствование твоё лучезарное осиявает, восхищает и устремляет на славословие твоё. Сколько раз, в безмолвном благоговении, удивлённый светлыми явлениями души твоей, воспламенялся я, дабы начертать мои чувствования в разсуждении тебя, столько раз терялся в моём намерении. Ревность о тебе снедала моё сердце; но величество твоё подавляло его гласы. Я желал возгласить, и в безсилии моём молчал б. Наконец правосудие твоё и щедрота, до меня коснувшияся, разверзают уста мои, обращают язык мой; жар мой меня предупреждает, перо пишет и изображает огненныя струи души моей, которая тебя благодарит. Монархиня! Ежели кто не имеет великаго духа, соответствующаго красноречием в делам твоим, чтобы обнять всё пространство отечества моего, тобою благоденствующаго, достойно восхвалить тебя за всех едиными устами своими; то однако никто уже из твоих подданных с столь же благородною душою не существует, чтобы по мере сил своих быть тебе не благодарну. Льстецы суть твари тиранов; но мы, признавая божественное назидание власти твоея над нами, из любви тебе служим, служа ублажаем, и сие есть: твоё от твоих тебе приносим.

Владычица народов, составляющих Европу, Азию и Америку, зерцало и утверждение благочестия, образ мудрости! Ты, которая даёшь законы, творишь победы, прощаешь, исправляешь, просвещаешь и торжествуешь с высоты окружённаго добродетелями твоего престола! Из приосенения безсмертной славы твоея, в толиках миллионах подвластнаго тебе народа, тебя благословящаго, к тебе воздевающаго свои руки, воззри, Матерь отечества, на едину из них жертву, на одно непорочное приношение чувствительности моей, тобою к тебе воспламенённой. И Бог зрит на сердца. Душа светозарная, уподобляющаяся уму своему, ты, которая похвалами своими наскучила, но не наскучила своими добродетелями, приемли сие ничтожное приношение моея искренности, миро сердца моего, с таким же осклаблением взора твоего, каковою ты являешься в тот час, когда оскорбление величества твоего забываешь. Но, в самом деле, во всякое время в чём ты упражняешься? Либо правду наблюдаешь, либо вины отпущаешь, либо слабостям снисходишь, либо делаешь неблагодарных. По множеству щедрот твоих мы не можем тебе быть равно благодарными. Так точно приими сие приношение с таким же благоволением, как ты милуешь всё человечество, как ты непрестанно в великих делах успеваешь. Кто может, тот пусть исчисляет чудеса твои и тебя прославляет; а я, ведая мою немощь, тебя только благодарю.

Благодарность! совершенное добра чувствование, луч душевный, отражающийся и возвращающийся к своёму светилу, о ангел-провозвестник удовольств блага: ты, которую почитали негде за первую добродетель, которую вливали с млеком в младенцев и наказывали, точно так как за преступление, за незнание тебя, одушевляй меня, сладкое ощущение, непостыдное и среди позора [2] целаго мира. Ежели там, где для тебя созидали училища, ты не находилась, то я тебе посвящаю храм: он внутрь сердца моего. Пребывай в нём и внушай мне вдохновениями своими, как лучше изобразить и пристойнее изъяснить тебя божеству, щедротой меня озарившему. Кто тебя не имеет, тот изверг. Кто меня за тебя похулит, тот тебя не имеет. Я лучше хочу показаться неискусным в слове, нежели твои умолчать вперения.

Общественная польза никакой склонности государю не дозволяет. Владетель просвещённый, правосудный и мудрый всё устроевает на благополучие народа. Правота души не исключается ни для кого. Нет у него столько хитраго, кто бы утеснил добродетель. Нет у него столь любимаго, кто бы порок осчастливил. Исполнение должностей есть у него единое средство получать награждения или раскаяваться, не заслужив оных. Далеко его провидение предваряет его решения. Суд и милость венчают дела его.

Великая императрица! Сим точно удивлена великость твоя и на мне. Ни время, ни стечение сомнительных случаев и никакая препона не могли угасить луча твоего правосудия и луча для меня щедроты твоея. Я прославляю твоё определение. Я лобызаю твою руку, и оправдание моё и благополучие подписавшую.

Сокровищи целаго света, вы менее для меня тех награждений, которыя получил я от моей императрицы: они делают мне честь, они славу жизни моей составляют, они следствие правосудия Великой Екатерины. А сего уже много! В радостном изступлении души моей я сам себе не верю, сколько я счастлив. Слёзы умиления текут по ланитам моим и омочают строки сии; желал бы я, чтобы они были знаками и предвестниками усердия того, которое созиждет тебе обелиск, до небес возвышающийся. О радость, как чувствие твоё светозарно! О благодарность, как лучи твои пронзительны! Каждое вдохновение ваше есть восторг. А каждый восторг есть светлая бездна борющихся помыслов, которыми я объемлюсь, в которых я возношуся; и ни одного из них изъяснить не в силах. Я хочу молчать, но и того не могу.

Но ежели б я мысли мои и нарочито изобразить мог, то моё едино благодарение удовлетворяет ли хотя несколько всем твоим милостям? Нет, государыня! кажется мне, должны за меня и все мои сограждане благословить тебя. Моё счастие – счастие их. Ежели одному показываешь ты щедроту, то и всем пути разверзты к оной. Общее благо состоит из частных. Ежели к одному ты милосерда, то и к прочим такова. Всех очи на тебя уповают. Адское бы мучение чувствовал я в душе моей, а не благодарность, ежели б отечество моё угнетено было, а я бы один был тобою счастлив. Потому я думаю не несправедливо, что целыя области колена преклоняют пред тобою за меня. Так, ежели б сие было в обыкновении, чтоб все, получившие различныя твои благодеяния, младые и старые, убогие и богатые, герои и самые цари, изображали так свои чувствования, как я здесь своё изображаю; то бы открылась целая вселенная, от зари до зари тебя благодарящая. Но ты зри теперь её всю в моём сердце, простёртую при стопах твоих.

Какое ж бы однако поле велеречия употребить, ежели б всё здесь описывать, за что тебя благодарить должно? Но я сие оставляю, для того, что я тебя не хвалю. Упомяну об одном человеколюбии. Ты всех им превзошла смертных. Были Тины, были Траяны, которые назывались увеселением человеческаго рода. Они наполняли на тот раз подсолнечную своим милосердием. Но ты образ божества. Для твоего милосердия тесна настоящая вселенная. Кроткия твои законов начертания, которых они не делали, будут так увеселять и поздное потомство, как мы тобою днесь благополучны. Судии земные разумеют теперь, что самый гнев твой есть милосердие. Самым врагам ты великодушна. Сия слава твоя будет начертана златыми письменами во храме вечности. Имя твоё останется названием всех добрых государей. Пред ним поклонятся народы. Какое восхитительное зрелище для подданных и научительное царям!

Но должно ли благодарности единственно в словах изливаться? Нося в сердце, надлежит её делом исполнять: Россия, дражайшее моё отечество, не будет, конечно, не признательною божественной своей Повелительнице. Она поставит ей памятник, самым временем не разрушаемый, для того что он будет проповедывать дела ея. Он будет столь высок, сколько она любит всех человеков. Но се долг общества: что же частный? Не то ли, чтоб повиноваться ея воле с усердием; исполнять должности ея с рачением; не употреблять во зло ея милостей; служить ей день и ночь и поощрять прочих любить её всею душою и всем сердцем, как божество, непрестанно нам благотворящее? Пусть же я начну первый сию должность. О вы! ежели где есть в целом полусвете, на краю Америки, в степях Азии или в дебрях Европы, как-нибудь несправедливо несчастные, услышите глас сердца моего вопиющий. Приклоните ухо ваше к извещениям правды моея. Нет ли кого утеснённаго? Она защитит. Нет ли кого алчущаго? Она даст пищу. Нет ли кого с заслугами? Она учинит возмездие. Вдовы и сироты, древность и младенчество, бедность и страдание, усердие и справедливость, вы имеете на престоле свою покровительницу. Надобно только, чтоб она услышала моления ваши. Не успеет ещё от ожидания вылететь вздох у вас, как уже вы будете удовольствованы, награждены, облагополучены. Милосердие ея как свет сияет, к которому лишь только прикоснётся тма, уже и освещается ж. Я свидетельствую вам это собою и отвечаю за то, когда лесть или рабство исторгли из меня сие ей славословие. Непорочная совесть, дело правое, настоящая нужда, требование неприхотливое, дерзайте утруждать императрицу вашу, дерзайте: вы не отойдёте от нея тщетными. Но между тем, как сие моё многоречивое начертание надобно окончить, благодарность моя конца не имеет: она обращается в устах моих. Изливается во взорах, цветёт на челе моём, показывается во всех моих движениях. Тако в юность лета обновляется природа; реки возвышаются в своих вершинах; благоухают древеса; эхо воспевает. В сие то время они более проповедуют благость Господа своего.

1777

Комментарий

Этот панегирик написал в ту пору, когда Державин ещё не был лично знаком с императрицей. После победы над Пугачёвым Державина наградили сравнительно скромно. Он перешёл на гражданскую службу, получил чин коллежского советника, получил 300 душ в Белоруссии. «Излияние…» было издано в 1777-м.

You have finished the free preview. Would you like to read more?