Read the book: «Маршрут случайных пассажиров»

Font:

* * *

Глава 1

Их привезли всех одновременно. Кого закатили на носилках, кто-то мог передвигаться сам. Но выглядели они ужасно! В пыли одежда, волосы, лица. Стонущие, орущие то ли от боли, то ли от страха люди. Но, что характерно, крови было мало.

Бедные, бедные, бедные…

Утро понедельника, пару часов назад начавшееся с солнечных лучей, прокравшихся к нему на подушку и пощекотавших лицо, пообещавших хорошее настроение, мгновенно сделалось серым.

Ну что за начало недели! Что за работа такая! Зачем он только нашел эту вакансию? Надо было что-то потише выбрать, почище. Мог бы пойти работать в детское отделение, к примеру. Или в терапию. Угораздило выбрать приемный покой. Идиот трижды! Хорошо не додумался пойти спасателем. Тогда пришлось бы все то, что сейчас стонало и орало, извлекать из-под обломков, вырезать из металла, тянуть из ям. Туда умники несчастные тоже ухитрялись проваливаться, да.

– Что столбом стоим, Василий? Работаем!

Между лопатками сделалось больно. Туда легла широкая ладонь старшей медсестры приемного покоя – Аглаи Степановны. Это не ладонь была, на его взгляд, а лопата! А сама рука – черенок от нее.

Вот уродил господь чудовище! Здоровенная баба с ногами сорок второго размера, руками-лопатами, плечами в две сажени. Он, конечно, плохо представлял, сколько это – две сажени, знал из литературы про какую-то косую сажень в плечах. И помнил, что это много. Так вот, у Аглаи плечи были в два раза шире этой самой косой сажени. Ни один больничный халат или куртка не сходились на ее могучей груди. И она что-то такое выдумывала и перешивала из того, что было. Надевала через голову длинные белые балахоны с широкой вставкой спереди.

Сейчас она стояла позади Василия именно в таком, уже выпачканном чужой кровью балахоне.

– Работаем, Вася, чего замер? – выкатила Аглая на него страшно черные глаза. – Давай, раздевай тех вон девчонок. Вытри лишнее, и к доктору. Кабинет слева. Я возьму тех, кто пострадал сильнее. А то тебя еще стошнит, белокурый ты мой мальчик.

Аглая затопала к носилкам. На одних лежал пожилой мужчина, лицо в крови, грудь со свистом вздымалась. На вторых – худенькая женщина. Возраст разобрать было невозможно. Прядь спутанных окровавленных волос закрывала ей лицо.

– Ну что, любители экстрима, – проворчала Аглая, хватаясь за носилки с женщиной. – Покатаемся?

Василий еле сдержался, чтобы не фыркнуть. Черный юмор Аглаи иногда доводил его до истеричного хохота. Порой ему делалось откровенно жутко, каким словами она сопровождала каждое свое действие, ворочая покалеченных обездвиженных людей.

– Чего смотришь? – заметила она однажды, как он втягивает голову в плечи, отреагировав на ее бессердечную шуточку. – Думаешь, совсем Аглая с катушек слетела? Вещи такие говорить себе позволяет. Да?

Вася тогда осторожно кивнул.

– Нет, Василек, ошибаешься. Хамство мое вполне себе оправданно.

– Чем? – глянул он заинтересованно.

– Это чтобы душа моя не выгорела раньше времени. Не выгорела от сострадания к этим несчастным людям. Ибо сострадание – вещь, может, и не бесполезная, только мешает она нам в нашей работе. Делает слабыми. И убивает в нас профессионалов. И ты, Василек, смотри и учись.

И он смотрел и учился. И сейчас, подойдя к двум подружкам, даже нашел в себе силы снисходительно улыбнуться.

– Привет, – поздоровался он тихо. – Если документы с собой, приготовьте, пожалуйста, надо заполнить медкарты. Если нет с собой документов, запишем с ваших слов. Постараемся найти вас в базе. На что жалуетесь? Что, где и как болит? Отвечайте по очереди, пожалуйста. Пока будете говорить, я постараюсь найти это место у вас под одеждой.

– Зачем еще? – вскинула растрепанную голову блондинка.

Левая щека у нее была сильно вспухшей и уже наливалась той самой синевой, что обещала шикарный синяк вполлица через пару дней.

– Чтобы не отнимать у доктора время на ваше раздевание.

Он подавил смешок, достал из кармана пару латексных перчаток. Надел, эффектно щелкнув верхними резиночками. И дотронулся до голых загорелых коленок блондинки. Девушка тут же напрягла ноги. И с подозрением уставилась на него.

– Ты чего, парень? – прошипела она злобно. – Ноги мне раздвинуть собрался?

Она не ошиблась. Ему действительно очень хотелось сделать именно это: раздвинуть ей колени пошире и добраться до ее нижнего белья. Он видел его – белоснежное, кружевное, мизерных размеров. Ее белье скорее отсутствовало, чем было.

– Не мелите вздор, уважаемая, – нахмурил он грозно белесые брови, принявшись осторожно осматривать рваную рану на ее левом бедре. – Я просто смотрю, не задет ли у вас кровеносный сосуд.

– С какой стати? Это просто царапина. Пластыря будет достаточно. Зачем нас вообще сюда привезли? Я запросто могла ехать домой. – Она шлепнула его по рукам и отодвинулась. – Не лезь ко мне, а то пожалуюсь.

– Воля ваша. – Подавив острый укол гнева, он вяло пожал плечами и подошел ко второй девушке.

Маленькая, худенькая, темноволосая, в коротких джинсовых шортах, что ему тут же не понравилось. Он не увидит ее белья. Она сидела, сгорбившись, на каталке. Держалась одной рукой за живот. Во второй руке у нее был зажат мобильник. Она все время пыталась кому-то дозвониться. Но безрезультатно. Лица ее видно не было. Длинные темные волосы, свесившись, полностью его закрывали.

– Добрый день, расскажите мне, пожалуйста… – начал он говорить.

И в этот момент, тряхнув волосами, она подняла голову.

И он запнулся! Замолчал, остолбенел! Слава богу, что не покраснел, как прежде. Потому что это была Она – девушка его мечты, его кошмаров, девушка из его постыдного прошлого. Она не узнала его и не могла узнать. В прошлом он был для нее всего лишь объектом издевательств. Одним из многих, о которых она походя вытирала ноги. Над ним она еще и поглумилась. Очень жестоко высмеяла его, и…

– Насмотрелся? – в той же самой высокомерной манере, что и прежде, поинтересовалась Она. – Мне срочно нужен врач.

– К сожалению, сейчас все врачи заняты. Я могу…

– Ни черта ты не можешь, извращенец, – прошипела она негромко. – Я видела, как ты блондинку лапал.

– Я мог бы помочь вам добраться до смотровой, если вы не в состоянии идти самостоятельно, – перебил ее Василий, стараясь не слушать, как оглушительно бухает в груди сердце. – Там вы прилегли бы на кушетку и дождались врача.

Она глубоко вздохнула, тут же поморщилась, видимо, что-то у нее все же болело, выдохнула.

– Хорошо, – нехотя кинула она. – Помоги мне дойти до этой, как ее…

– Смотровой, – подсказал он, беря ее за локоть и помогая встать.

– Да. Только аккуратнее. Что-то у меня все болит внутри.

Она позволила взять себя под руку. И даже не роптала, когда он переместил руку и обнял ее за талию.

– Куда идти? – поинтересовалась она, буквально повисая на нем.

– Третья дверь слева. – Он осторожно повел ее туда.

Аглая на мгновение оторвалась от осмотра пожилого мужчины, посмотрела в их сторону, сместила взгляд на ноги девушки его мечты. И черные глаза ее страшно округлились.

– У вас кровотечение! – крикнула она девушке. – Каталок нет свободных, Василий, на руки ее, и в смотровую быстро! Я вызову Валерия Ивановича.

Валерий Иванович был тем самым женским доктором, в честь которого многие роженицы потом называли своих малышей. Он был женским доктором от бога. Сосредоточенным вошел в смотровую, быстро ощупал, проверил, поговорил. Отдал распоряжение готовить операционную. И так же быстро вышел.

– Операционную?! – Она уставилась на Васю остановившимися глазами. – Почему сразу операционную?! Они что, планируют избавить меня от беременности?! Ну нет! Нет же!

Она снова вцепилась в мобильник, пытаясь дозвониться до кого-то. И снова ей не ответили.

– Твою же мать! – простонала она, схватилась за шорты на животе, потянула. – Как же так! Я же не так хотела!

Василий стоял в углу смотровой, боясь шевельнуться. Эта девушка – девушка его мечты и кошмаров – сейчас в точности повторила его слова многолетней давности. Он так же уверял ее, что не так хотел. И не виноват, что все случилось так быстро. Закончилось у него, то есть до того, как у них все произошло. Ему было тогда пятнадцать лет. И это был его первый сексуальный опыт. Она этот опыт превратила в пытку. Смеялась над ним в полный голос, а потом…

Из другой комнаты квартиры то ли ее тетки, то ли бабки выскочили ее подружки. Принялись прыгать, и бегать вокруг него, и орать во все горло, и ржать, и обзывать его скорострелом.

Он месяц потом не выходил из дома, притворяясь больным. А когда отец, заподозрив неладное, пристал к нему с аккуратными вопросами, Вася ему все рассказал. Или почти все. Родители заперлись от него в своей спальне и проговорили почти всю ночь. Вася слышал их тревожный шепот, но не вслушивался. А наутро они сообщили ему, что переезжают в другой город. И им оказалась Москва.

– Пап, это из-за меня, что ли? – не понял он тогда: радоваться ему или нет.

– В том числе, – не стал отец вдаваться в подробности. Посмотрел на него строго и сказал: – Все будет хорошо, Васька! Веришь?

Он поверил.

И сложилось! В Москве Вася пошел учиться в хорошую школу, быстро обзавелся приятелями. Нашел девушку. Благополучно с ней переспал. Бросил. Потом еще одну, и еще. Поверил в свои силы, почти забыв свой первый ужасный опыт. Окончил успешно школу. Поступил в медицинский. Правда, поработать не пришлось, призвали в армию. Он выбрал альтернативную службу в больнице, и вот…

И вот теперь он здесь. И сейчас смотрит на истекающую кровью его мучительницу. И не знает, радоваться ему или печалиться.

Через пару минут решил, что ему не все равно. Он радуется, что не все у нее сложилось удачно в этой жизни. Хотела ребенка – видимо, потеряет. Мужчина ее не берет трубку, значит, не особо нуждается в отношениях. И с деньгами, кажется, не очень у нее хорошо. Джинсовые шорты дешевые, футболка тоже, кроссовки потрепанные.

– Чего пялишься, блондинчик? Нравлюсь? – Ее рот скривился, но улыбки не вышло, получилась болезненная гримаса. – Ты все же извращенец, как я посмотрю.

– Вам не следует разговаривать. Надо экономить силы.

На стене у входа звякнул телефон внутренней связи. Он снял трубку. Выслушал распоряжение доставить пациентку в операционную.

– Медкарту заполнил? – запоздало поинтересовалась операционная медсестра.

– Нет еще. Когда? – тихим шепотом возмутился Василий. – Она поступила пять минут назад.

– Целых пять минут назад, Вася! Ладно. – И она миролюбиво пробормотала: – Забери у нее паспорт. Права или что там у нее есть, заполни, принеси потом. Группу крови и все такое установим сами. Не телись, Василий. Валерий Иванович сказал, что случай тяжелый.

– Слушаюсь, – ответил он и обратился к Ней: – У вас есть какие-то документы с собой? Надо для заполнения.

– Есть. Паспорт. – Она сунула руку в задний карман потрепанных джинсовых шорт, не нашла ничего, потом полезла в маленькую сумочку, вытащила паспорт. – Возьми.

– Хорошо. Спасибо. – Он спрятал ее паспорт в карман. – Сейчас вам надо будет перелечь на каталку, и поедем в операционную. Поможете мне?

Она послушно сползла на каталку, которую он подтолкнул к кушетке. Под ней уже натекла лужа крови. Случай, видимо, и в самом деле тяжелый. Ребенка она точно не подарит не отвечающему ей абоненту.

Они поднялись в лифте на третий этаж, он передал ее с рук на руки персоналу и поехал обратно заполнять медкарту.

В ординаторской никого, кроме Аглаи, не было. Чудом уместившись на крохотном сиденье деревянного стула, она сидела за столом и уже заполняла бумаги пациентов, которые поступили несколько минут назад.

– Что там с этой девчонкой? – не поднимая головы, спросила она, листая страницы чьего-то паспорта.

– Видимо, угроза прерывания беременности.

– Жаль… – совершенно без эмоций произнесла Аглая. – Девчонка красивая. Могла бы дитя родить такое же – красивое. Теперь не родит. И вообще потом может не родить.

– Почему?

Вася сел на свое обычное место за стол у окна, вытащил с подставки бланки, из кармана Ее паспорт.

– Мало ли какие осложнения возникнут во время операции.

– Все будет хорошо, – проговорил Василий, с чего-то решив вступиться за Нее.

– Может, так, а может, и не так, – настырничала рассеянно Аглая. – Кстати, блондинка умотала. Рану я ей обработала, заклеила и отпустила. Отказ от госпитализации она подписала.

– Хорошо.

– Ну да, мороки меньше.

Он раскрыл паспорт, всмотрелся в лицо, которое прежде обожал. Сместил взгляд на фамилию и имя и в который раз за утро остолбенел.

«Вострикова Вера Васильевна» – значилось в паспорте под фотографией знакомого до боли лица. Но…

Но это же неправда! Она была Листовой Анной Васильевной! Он допускал, что она поменяла фамилию после замужества, но имя! Как так?!

Вася принялся судорожно листать страницы. Не было штампа в паспорте о ее замужестве. Хорошо. Он допускал, что она развелась, поменяла паспорт, оставила фамилию мужа. Но имя! Она не Вера, она Анна! И дата рождения совпадает. Он помнил все. Тот срамной случай с ним произошел как раз в ее день рождения. У Востриковой точь-в-точь совпадали даты с Листовой. Что делать с именем?

– Ты заполнил или нет? – полоснула по нему черными глазищами Агата. – Чего таращишься в паспорт, как в афишу козел? Что-то не нравится?

– Все в порядке, – промямлил он невнятно.

Склонился над столом и начал заполнять медицинскую карточку.

Завтра…

Нет, уже сегодня он позвонит в город, в котором родился, и узнает, не было ли у Анны сестры-близнеца. Мало ли, может, была, а о ней никто не знал. Может, ее в роддоме оставили при рождении? Или вообще выкрали?

На этих мыслях Василий едва не рассмеялся. Он скатывается до сюжетов любимых маминых мелодрам. Так редко бывает в жизни. Один случай на двадцать миллионов или даже тридцать. И нечасто такое случается – раз в тридцать лет! На его памяти это было лишь однажды – слушал по новостям. И все!

Мысль о том, что Аня – беглая преступница, завладевшая чужим паспортом, его и вовсе едва не рассмешила. Он ее отогнал, не дав ей укорениться в голове.

Нет, наверняка есть какое-то другое, более трезвое и разумное объяснение, почему Вера стала Аней. И как только закончится операция, ее переведут в палату и она очнется, Василий у нее об этом обязательно спросит.

Глава 2

Чтобы выглядеть так скверно в ее неполные сорок лет, имея отличные гены и здоровье, надо было постараться. Очень сильно постараться!

Маша стояла перед зеркалом в ванной и хмуро рассматривала свое заспанное лицо.

Светлые волосы средней длины торчали во все стороны, как стебли соломы. Голубые глаза были мутными, как у алкоголички со стажем. Смотрели зло. Толстогубый рот, который она ненавидела с детства, был вялым и изображал в данный момент коромысло. Кожа щек, лба, подбородка белая-белая. Словно она всю ночь голову держала в мешке с мукой. Вот шея – да. Шея пока не подводила. Красивая, без морщин. Маша любила при случае навесить на нее украшений в три ряда.

Ниже шеи острые ключицы. Грудь – так себе, давно утратила форму и упругость. После неудачной беременности. Живот, бедра, зад – все поджарое, мускулистое.

– Шлепнуть не по чему, – ворчал ее бывший муж, с которым они тихо, без скандала разбежались. – Не баба ты, Машка, а тренажер. Потому и ребенка не смогла родить.

Может, он был и прав. Она себя не берегла. Носилась по задержаниям. Не бросала спортзал и пробежки по утрам.

– Уровень ваших гормонов, – принимался ныть ее лечащий врач, – оставляет желать лучшего… Вы либо меняйтесь, либо смиритесь, что никогда не станете матерью. Вы вообще хотите ребенка, Мария Валентиновна? Или его хочет только ваш муж?

У нее никогда не находилось ответов. Она не знала, хочет ребенка или нет. У нее не было времени, чтобы сесть и подумать об этом. Муж хотел – да. Но при этом он не собирался лишать себя охоты, рыбалки, бани по выходным. И сверхурочных по будням.

С его сверхурочными Маша как-то попыталась разобраться. И за спиной супруга обратилась напрямую к его начальнику, чтобы того вразумить. Мол, совесть надо иметь и все такое. Уловила недоумение.

Он, конечно, не сдал своего подчиненного, но Маша поняла, что что-то не так. Проследила за благоверным, а он-то, оказывается, уже коляску на соседней улице катает. С собственным, между прочим, ребенком.

Вот ну ни капли не было сожалений, когда она ему все выложила и выкатила в прихожую чемоданы. Удивительное облегчение снизошло на Машу в тот момент, когда он швырнул на полочку ключи от квартиры и вышел вон.

– Все настолько прозаично и скучно, что даже не требует обсуждения, мам, – пояснила она родительнице, обеспокоившейся отсутствием зятя на ее юбилее.

Мать – умнейшая женщина – мгновенно все поняла, легонько кивнула и… пошла к гостям. На этом обсуждение неудавшегося замужества дочери закончилось. И они к нему более никогда не возвращались. На службе о ее личной жизни не знал никто ничего. Только в отдел кадров она принесла свидетельство о разводе и попросила внести изменения. Все!

Маша продолжила жить как жила. Что до развода, что после развода – вообще ничего у нее не поменялось. Только стирки стало меньше. Утром на службу, вечером, а иногда и ночью, со службы. В выходные за город к матери. Там отсыпалась. Ела вкусную и полезную еду. Висела в гамаке между старыми липами. И находила жизнь свою прекрасной. И продолжала ее таковой находить вот уже десять лет.

Десять лет она уже была одна.

– Что за рожа у тебя, Машка? – обратилась она к своему отражению с откровенной неприязнью. – Тебе сорок почти, а выглядишь как древняя старуха. У тебя мать в свои шестьдесят пять лучше выглядит. Ухаживает за собой. А ты что? Ты какого хрена себя запустила? Хоть бы в парикмахерскую сходила, что ли…

Парикмахерская с ее волосами мало что могла сделать. Романтические прически не приживались. Короткие стрижки ей не шли вовсе. То, что сейчас по недоразумению отросло, прекрасно сцеплялось резинками и не мешало.

– Правильно, Машка, нечего тебе там делать. – Она зачесала волосы наверх и перехватила резинкой. – И так сойдет…

Нет, она, конечно, лукавила. Зачесанные наверх волосы ее не портили, даже наоборот. У нее практически не было морщин на лбу и под глазами. Брылей не намечалось. Профиль просматривался четкий. Опять же шея выручала – красивая, без морщин.

Убрав волосы, Маша почистила зубы и пошла на кухню завтракать. Там уже все было готово. Всегда на утро варила кашу, яйца, делала блины или сырники. Вот невзирая на все холостяцкие упущения, завтракала она всегда отменно. Потому что почти не обедала и редко ужинала. Не получалось. Некогда.

Сегодня на завтрак у нее была пшенная каша с тыквой – готовила с вечера. Гренки с маслом и медом, облепиховый чай. Все в красивой посуде – ее принципиальная позиция. Скатерти не имелось, да. Но посуда была красивая. Приборы дорогие.

Запахнувшись в длинный бархатный халат мышиного цвета поглубже, Маша села к столу. Успела позавтракать, и позвонил ее начальник – подполковник Юрий Викторович Галкин.

– Трапезничаете, майор?

– Так точно, товарищ подполковник.

Маша на всякий случай глянула на часы. Вдруг опаздывает. Но нет. Было всего десять минут восьмого. Даже с учетом утренних пробок она успевала.

– Приятного аппетита, – недобрым голосом пожелал Галкин.

– Спасибо, – отозвалась она.

Хотя прекрасно понимала, что этот звонок не означал ничего хорошего. В очередной раз произошел какой-нибудь дерьмовый случай. С утра!

– В общем, в отдел не езди, отправляйся сразу в больничку на Цветочном бульваре.

– Опять?

Больница на Цветочном бульваре с некоторых пор «радовала» бесконечными происшествиями с пациентами, некоторые случаи заканчивалась летально. Но, что характерно, при расследованиях, которые затевались по жалобам, ничего выявлено не было. Никакого криминала. Даже врачебная халатность исключалась. Либо это бывали очень запущенные случаи, когда пациент долго тянул с обращением к докторам. Либо неоперабельная ситуация при острой фазе заболевания. Либо несоблюдение пациентом режима и лечения, приписанных врачами.

Маша буквально под микроскопом изучала все случаи – ничего, все в рамках закона.

– Они достали уже! – проворчала она раздраженно и с хрустом откусила от тоста. – Что подразумевается? Халатность? Смерть по неосторожности? Или кто-то поскользнулся и упал в коридоре на мокром полу?

И такое бывало с этой больницей.

– Нет, никто не поскальзывался, Борина. Чего ты начинаешь? – отозвался Галкин нервно.

Его эта больница тоже достала уже. Приходилось срывать сотрудников с серьезных мероприятий. Тратить время на жалобщиков.

– Извините, товарищ подполковник.

– Ситуация такая: ночью там умерла молодая женщина. Поступила по «Скорой». Сразу оговорюсь: подробностей не знаю. Но сигнал был на самый верх. Кто звонил и во сколько – не знаю. Но меня дернули сверху и просили разобраться.

– В очередной раз?

– В очередной раз, – подтвердил Галкин. – И да, если задумаешь выяснить, кто это так обеспокоен состоянием дел в клинике, что без конца сигнализирует наверх, хочу предупредить – не смей.

Все понятно. Значит, кто-то из влиятельных там либо лечится и боится за последствия для своего здоровья, либо рвется на должность главного врача и теперешнего активно подсиживает.

Других вариантов быть не может.

– В общем, поезжай туда и разберись на месте.

– Есть!

– И да, особо не торопись. Главврач у них с девяти приступает к работе.

Будто она не знала!

– Маш, прошу тебя, поделикатнее там. Все же у людей горе…

Горюющих по молодой девчонке, умершей в гинекологии, Маша не обнаружила ни в приемном покое, ни возле отделения, ни у кабинета главного врача. Она разгладила рукав белого халата, врученного ей в приемном покое, поправила сползающие с ее обуви бахилы и вошла в кабинет главврача.

– Вот ее документы.

Главврач положил на стол медкарту с пришпиленным к ней большой скрепкой паспортом.

– Личные вещи?

– Кроссовки, шорты, футболка, нижнее белье, сумка, телефон и заколка для волос – все в хранилище.

– Сумка все же была?

– Да, маленькая сумочка имелась при ней.

– Деньги?

– В кошельке немного наличности, кредитная банковская карта, безымянная, в упаковке. По рассылке, видимо, получила. Расческа. Массажная. Все, больше ничего.

Маша полистала историю болезни, взглянула на паспорт, на прописку. У девушки была временная регистрация, которая заканчивалась через неделю.

– Родственникам не звонили?

– Телефон заблокировался. Пароля не знаем. Ей никто не звонил. Ни до операции, ни после, ни ночью. Но она, что характерно, все время пыталась кому-то дозвониться. Но… – доктор скорбно глянул на нее, – безрезультатно.

– Кому?

– Не знаем. Никто в ее телефон не подглядывал. Она ни с кем не делилась. Но, возможно, она пыталась дозвониться отцу своего ребенка.

– Которого потеряла, правильно я понимаю?

– Да.

– Что предшествовало этому? – Маша ткнула пальцем в одну из строк медицинской карты. – Тут написано: тупая травма низа живота. Ее кто-то избил? Ее привезли по «Скорой»? Подобрали на улице? Из дома? Как она поступила к вам? Сама пришла?

– Нет же, нет! – с чего-то очень разволновался главврач. – Была авария неподалеку. Кто-то подрезал маршрутку. Или врезался в нее. Подробности можете выяснить у своих коллег. Они вчера уже работали здесь и опрашивали пациентов, которые попали к нам.

– Та-ак… И много пациентов?

– Насколько мне известно, вместе с этой девушкой поступили четверо. Одна девушка ушла сразу, когда ей обработали рану на бедре. Мужчина с переломом ребер в травматологии. Состояние удовлетворительное. Женщина в кардиологии.

– Даже так?

– Да, просто перепугалась. И сердце прихватило. Ну, вот и… – его ладони развернулись в сторону медкарты, – эта вот беременная – Вера Вострикова.

– Отчего она умерла? Осложнения после операции?

– Что вы! Наш доктор – светило в области гинекологии! – мгновенно побледнел главврач. – Операция прошла штатно. Да, девушка потеряла много крови. И случилось прерывание беременности, но операция прошла штатно! Без осложнений. И вечером, перед сном, она даже попросила поесть. Ночью была жива. А утром медсестра нашла ее мертвой.

– Так каково предварительное заключение?

И вот тут доктор глянул на нее так, что у Маши в желудке заныло. Что-то было не так в данном конкретном случае. Не так, как прежде. Что-то скверное таилось в перепуганном взгляде главврача, обещающем самую настоящую, а не надуманную проблему.

– И, доктор? – Она вытянула шею, вопросительно глянула.

– Механическая асфиксия, – выдохнул он и тут же вытер бумажной салфеткой пот над верхней губой.

– Что-о?! Хотите сказать, что ее…

– Задушили! – перебил он Машу. – Да! Ее задушили подушкой. Она валялась на полу рядом с кроватью.

Вот вам и здрасьте!

Маша откинулась на спинку стула, замерла на минуту, прокручивая в голове всю информацию, что ей сообщил этот перепуганный мужик. Потом, встряхнувшись, спросила:

– Как такое могло случиться? У вас что, нет дежурных на этаже? Там же есть сестринский пост.

Ей ли не знать. Она эту больницу изучила от подвала до чердака, разбираясь с многочисленными жалобами.

– Дело в том, что… О господи! – Рука доктора потянулась ко второй салфетке, пот со лба тек по лицу ручьем. – Никто и предположить не мог! Это же криминал!

На последнем слове голос его сел, горло выпустило нечленораздельный хрип.

– Так. Давайте успокоимся. – Маша постучала кончиками пальцев обеих рук по краю стола. – Понятно, что это криминальный случай, раз ваша пациентка была задушена подушкой. Сейчас важно понять, как такое могло случиться. Кто это мог сделать: кто-то из ваших или лицо постороннее? В первом случае будет проще. Во втором придется поработать закатав рукава. Но важно понять, как лицо постороннее могло проникнуть в отделение. Если мне не изменяет память, на входе в каждое отделение у вас установлены видеокамеры. Так?

– Да. Точно. Мы установили их после участившихся несчастных случаев в нашей клинике. В палатах нет камер, а вот коридоры простреливаются от начала до конца, – похвалился он, гордо выпятив грудь.

– Отлично! И что на записях с камеры гинекологического отделения? – немного оживилась Маша. – Зафиксировано перемещение посторонних лиц по коридору в момент смерти пациентки?

Главврач опять сник. Помотал головой. В очередной раз приложился салфеткой к мокрому лбу, провел ею по шее и за ушами.

– Никого посторонних. За всю ночь никого. Посторонних, я имею в виду, – уточнил он, доверительно склонившись в ее сторону. – Дежурная медсестра на посту практически не покидала своего места. Несколько раз заходила в палаты пациенток, чтобы поставить уколы или капельницы. К Востриковой тоже заходила. Потом, ближе к полуночи, она вызвала медбрата – Василия Яшкина, – он проходит у нас…

– Я помню Яшкина, – перебила его Маша. – Общалась по прошлым делам. Вызвала зачем?

– Медсестре надо было перевернуть одну из пациенток. Она очень грузная. И… сами понимаете, сил не хватило у девушки ее ворочать, – объяснил с виноватой улыбкой главврач. – Яшкин пришел, помог и сразу ушел.

– И все? Больше никто не приходил в отделение минувшей ночью?

– Все. Посторонних не было. Из наших только эти двое.

– Понятно. – Она уставилась в его глаза, не моргая. – Это точно все, что вы хотели мне рассказать?

По прошлому опыту Маша знала, что этот интеллигентный холеный мужчина очень любит умалчивать некоторые подробности. На тот самый случай, который называется «вдруг пронесет».

– Понимаете… – привычно замялся он, словно его поймали с поличным, – палата погибшей девушки…

– Убитой девушки, – внесла она уточнение.

– Да, согласен. Убитой. Какой ужас! – В подставке почти не осталось салфеток, которыми доктор утирался. – Так вот, ее палата – крайняя по коридору. И дверь не просматривается, то есть не попадает в объектив. И поэтому, если кто-то хотел бы проникнуть с улицы в отделение…

И тут Маша вспомнила про пожарную лестницу.

– Окно в коридоре было открыто? То самое, которое выходит на пожарную лестницу? – недобро прищурилась она, глядя на главврача. – Не отвечайте. Оно у вас всегда открыто. Душно. Кондиционера в коридоре нет и не планируется. И медсестры всегда открывают окно. Настежь. Это я помню. Оно было открыто и минувшей ночью?

– Да, нет, не знаю, – закивал он часто.

– Понятно… – Маша взяла в руки телефон и прежде, чем вызвать экспертов в больницу, строго глянула на главврача. – Надеюсь, место преступления осталось незатоптанным? И орудие убийства на месте?

– Какое орудие убийства? – Он вдруг принялся икать часто, поверхностно.

– Подушка, уважаемый. – Маша тяжело вздохнула. – Девушку убили подушкой. А это и есть орудие убийства. Идемте на место преступления. И прекратите вы уже икать!