Read the book: «Подмена-2. Оригинал»

Часть первая
Камуфляж

Глава 1

Алево бесшумно вошел в погруженные в полный мрак, несмотря на разгар дня, личные покои деспота. Осмотревшись, он заметил Грегордиана, лежавшего на огромном ложе рядом с женщиной, которая уже стала источником стольких проблем и несуразиц. Как же все-таки поглумилась над ними Богиня, озадачив архонта болезненной страстью, практически одержимостью к той, кого и человеком-то в полной мере считать не стоит. А его, Алево, их капризное божество, очевидно, временно ослепило, сделав недальновидным и не способным предсказать назревающие проблемы, связанные с появлением Анны-Эдны. Хотя раньше ему всегда удавалось предвидеть последствия большинства событий в жизни архонта, подкорректировать его крутой и несдержанный нрав и сгладить острые углы.

Как же так вышло, что появление этой женщины он не счел чем-то действительно достойным внимания? Ведь скреблось же внутри. Были предчувствия, краткие странности в поведении Грегордиана, которые должны были подсказать ему, его ближайшему другу и помощнику, что встреча с этой женщиной судьбоносна. И дело даже не в том, что она оказалась тем самым големом – это лишь еще один дополнительный булыжник на паршивую сторону божественных весов. Главное в том, что суть характера и натуры Грегордиана – это вечное сражение, борьба. И в этом он был превосходен, как никто. А вот политика, интриги, заговоры, а еще и эмоции – это не то, в чем он был силен. Но не дай Богиня сказать это упрямому архонту в лоб! И если первые можно было решить рано или поздно с позиции силы, то борьба с собственными чувствами у Грегордиана обернулась сплошным фиаско. И чем дальше, тем больше он наращивал счет не в свою пользу и качество промахов. И Алево считал это такой же своей виной, как и архонта. Не выбрав верную тактику сразу, слишком поздно оценив, что с первой встречи деспот увяз в этой женщине, не поняв, что прямое давление и попытки сломать с ней не сработают, он показал себя отвратительной правой рукой правителя. И последствия вокруг этого только множатся. То ли еще будет, учитывая, что он, похоже, утратил прежнее влияние на дини-ши, совершенно потерявшегося в собственных противоречиях.

Деспот в этот раз боролся там, где следовало заключить мир на любых условиях с самого начала, ибо каким бы властным, сильным, упрямым ни был мужчина, вести сражение с собственной душой бесполезно и разрушительно. Эта победа, если, не приведи Богиня, будет одержана, окажется горше самого разгромного поражения. Уж он-то знал это. А вот как исправить то, что уже было наворочено, не ведал. И будто внутренних терзаний деспота было мало, к ним добавилась еще и внешняя угроза. Да, видимо, Богиня в самом деле желает проучить их за что-то.

– Что тебе нужно? – Грегордиан был обнажен по пояс и лежал так же неподвижно, как и Эдна рядом с ним. Только блестящие в темноте глаза выдавали, что он не пребывает в той же странной летаргии, что и она.

– Мой архонт, сотни фейри готовы покинуть Тахейн Глифф, если ты не выйдешь и не пообещаешь им безопасность, – говоря это, Алево сам скривился от брезгливости.

Конечно, выживание и удобство превыше всего. И он мог еще понять, что десятки кадани спешно покидали разгромленный драконами Фир Болг. От торгашей, спасающих свое барахло, Алево тоже ничего другого и не ожидал. Но вот то, что часть асраи и хийсов, наемных воинов, повели себя как сопливые юнцы и готовы были потянуться вслед за бегущими девками…

– Умно с их стороны, друг мой. Пусть убираются, пока я не вышел размяться и сам не скинул их со скал на корм радужным змеям, – ответил деспот, перебирая пряди темных длинных волос Эдны и глядя в потолок своих покоев. – Скажи мне лучше, не появился ли кто-то из гоетов, готовых сделать для меня, что я хочу?

На самом деле Алево тоже не испытывал сожаления по поводу бегства слабых и трусливых. Жизнь такова, что на их место всегда придут новые и, возможно, много лучшие, как только они снова сделают Тахейн Глифф таким же цветущим и безопасным как раньше. Его расположение было настолько исключительно удобным и выгодным, что барыги, шлюхи и контрабандисты никуда от них не денутся. Но это же и было прямо сейчас проблемой. Если эти бегущие паникеры распространят слухи о том, что по какой-то причине архонт Грегордиан стал слаб, то немедленно явятся желающие оспорить его права.

– После того как двое последних поплатились жизнью за попытку? – поморщился блондин, вспоминая последние минуты несчастных колдунов. Ну ладно, они были очень жадными колдунами, лишенными чувства самосохранения, так что ему их не жаль.

– За неудачные попытки в силу своего невежества, – огрызнулся деспот.

– Есть некие проблемы, не поддающиеся решениям просто путем магических манипуляций, – даже в темноте Алево увидел, как напряглись мускулы Грегордиана. Деспот всегда плохо переносил отрицательные ответы. А в том, что касалось Эдны, не принимал их вообще.

– Они просто недостаточно старались! – рыкнул Грегордиан с кровати.

– Или просто им не под силу сделать то, что должно быть исправлено лишь тем, кто и создает проблему раз за разом. Магия есть лишь орудие, а не панацея от всего, – сказав это, Алево вздохнул, отдавая себе отчет, что откровенно нарывается, и изготовился принять очередную вспышку гнева своего архонта.

– Мне кажется, или я слышу в твоих словах нотки осуждения, друг мой? – однако почти спокойно спросил тот после паузы.

– Осуждения? Как давно мы вместе, деспот? – покачал Алево головой, ощущая за этим внешним спокойствием неприятности. – Случалось ли хоть раз, чтобы я осуждал тебя?

– Никогда, до тех пор, пока тебя чересчур не стала заботить судьба женщины, с которой я делю постель, – Грегордиан оказался на ногах и встал перед ним, являя собой угрозу в чистом виде.

– Обвинение, мой архонт? – посмотрел ему прямо в глаза блондин.

– Ты ее хочешь! – Да, теперь точно обвинение.

– Как и любую женскую особь в зоне моей досягаемости, – как можно безразличнее пожал плечами Алево, стараясь игнорировать энергию продирающего до печенок гнева архонта. – Я не особенно разборчив. Тебе ли не знать.

– Не дури мне голову! Она особенная! – Ну наконец-то этот упрямец сказал это вслух. Хоть что-то!

– Не отрицаю. Для тебя. Вот поэтому тебе, мой архонт, и стоит сделать выбор. И я предлагаю перенести наш дальнейший разговор в гостиную.

– Я тебе свой выбор озвучил еще в деревне тару-ушти! – Грегордиан стремительно пошел впереди. – Я хочу сохранить Эдну и получить нужное от Илвы!

– Я имел в виду выбор не между твоими женщинами, мой архонт. Вопрос в том, какое место каждой из них ты готов отвести. – Мужчина пристально наблюдал, как деспот, хромая, мерил шагами большую гостиную, и хмурился. Когда такое было, чтобы неуязвимый дини-ши не восстановился от каких угодно ран спустя почти неделю после сражения?

– Роли тут давно понятны. Не понимаю твоего желания возвращаться к этому снова!

– По поводу Илвы я ничего не могу сказать. Но вот Эдна точно со своим положением не согласна, как я погляжу. – На каком же тонком льду он сейчас выплясывал! Ребра и позвоночник Алево заныли, намекая на возможное развитие разговора и его последствия.

– Какое значение имеет ее согласие! У нее что, есть варианты? – дернул головой деспот.

– Очевидно, есть. Прямо сейчас. Не возвращаться.

И это несмотря на то, что ты изнуряешь себя раз за разом, самостоятельно пытаясь навязать ей искру своей силы, помимо провальных усилий гоетов. Но знать такие секреты вроде как никому не положено, поэтому Алево не произнес этого вслух.

– Не морочь мне голову, Алево! Просто найди мне чертова волшебника, что вернет Эдну к жизни!

– А она и не мертва!

– Но, во имя Богини, и живой ее не назовешь! А я хочу ее прежней! – В гневе Грегордиан ударил в стену, и древние камни застонали.

Что же, похоже, придется идти до конца. Намеков деспот не понимает, а очевидное отказывается видеть.

– Какой? Спорящей с тобой во всем? Противостоящей во всем так, что у тебя кровь вскипает? Не согласной принимать тебя таким, как видят все, и все выискивающей в тебе незнакомые даже самому стороны?

– Это не имеет значения! Меня все устраивало, и я хочу это обратно!

– Этой женщине не нравилось тебе подчиняться! Ее не устраивало место, отведенное тобой. Зачем тебе все это? У тебя сколько угодно возможностей получать секс и тепло тела без всех этих сложностей!

– А я тебе повторю, что это мелочи! И мне нужно то, что я хочу, а не то, что могу получить без проблем!

– Что есть мелочи для тебя, выходит, не столь незначимо для нее, если она отторгает необычайно щедрый дар, так настойчиво ей предлагаемый!

Грегордиан замер, уставившись на Алево, и тот слегка кивнул. Да, он в курсе, что его архонт делился даром Богини с Эдной. Хуже то, что после того сражения с ногглами об этом стали догадываться и другие.

– Считаешь, сейчас самое время испытывать мое терпение в словесных перепалках и в построениях абсурдных гипотез? Просто отыщи того, кто сделает ее такой, как раньше! Не желаю больше слушать всякую чушь о том, что она сама не хочет возвращаться!

Что же, в этом суть характера его друга и архонта. Любая проблема должна быть решена. Все, что нужно, – это надавить или ударить посильнее. И чаще всего это работало. Но сейчас не та ситуация.

– Могу я рискнуть головой и говорить с тобой прямо, Грегордиан? – Алево расположился в кресле, и это несмотря на то, что деспот оставался на ногах.

– Очевидно, если ты называешь меня по имени, то дело плохо, не так ли, друг мой Алево? – Деспот, поколебавшись, все же сел напротив.

– Ложь и изворотливость – вторая натура асраи, но сейчас я готов быть как никогда откровенным и прямолинейным, невзирая на перспективу повторить участь несчастных гоетов, – усмехнулся блондин. – И очень прошу хотя бы выслушать меня, прежде чем швырнуть в стену или, скажем, в окно.

– Да, ладно, не будь неженкой и переходи уже к той части, где я все делаю неверно.

– Ты проигрываешь. И это тебя бесит и толкает на необдуманные поступки, – на лице Алево сохранял нейтральную улыбку, но говорил отрывисто, будто резал по живому.

– Что, прости? Я проигрываю? – Грегордиан насмешливо поднял бровь на травмированной половине лица, и его шрам углубился, придавая более устрашающий вид. – И кто же тот преисполненный силы воин, одерживающий надо мной победу?

– О, лучший из возможных! Ты сам. Точнее, твоя вторая ипостась, имеющая в качестве союзников твои же чувства к Эдне, которые ты упорно отрицаешь.

Деспот вальяжно откинулся в кресле, сложив руки на груди и продолжая ухмыляться.

– То есть то, что я хочу иметь ее в своей постели в прежнем виде, ты уже окрестил чувствами? Забавно.

– Да неужели? Что-то ты не выглядишь веселым сейчас, когда она лежит там, словно лишенная жизни чурка. Даже не представляю, зачем хранить нечто неподвижное в постели? Вполне мог бы приказать брауни отправить ее в чулан для хозяйственной утвари, ей там самое…

Грегордиан в мгновение ока оказался над ним. Угрожающе нависающий, словно неминуемая смерть, со взглядом, готовым испепелить Алево на месте.

– Не. Переходи. Границы! – очень медленно произнес он, оскалившись по-звериному, и каждому слову вторил грохот из глубины его мощной груди.

– Ладно, как скажешь, – тут же примирительно поднял руки блондин, довольный вызванной реакцией. – Но давай вернемся к делу. У тебя есть женщина, которая предпочитает пребывание в бессознательном нигде постоянному противостоянию с тобой.

Деспот отстранился так же резко, как приблизился, и Алево едва смог скрыть облегченный выдох, когда его тело расслабилось, ощутив, что немедленной расплаты за дерзость не будет.

– Да во имя Богини, ничего она не предпочитает! Она просто ранена, и нужно найти способ ее вылечить! – Грегордиан принялся расхаживать по гостиной, будто ища выхода, чуть припадая на правую ногу, которую один из ногглов почти оторвал ему.

– А ранена она, потому что… – продолжил свое давление Алево, игнорируя вновь поднявшее голову беспокойство от столь небывало медленной регенерации архонта.

– Ты что, ожидаешь от меня слез раскаяния? – вернулся к циничному тону Грегордиан.

– Нет. Я пытаюсь лишь заставить тебя увидеть элементарные вещи. А для этого нужно, чтобы ты просто ответил на вопросы. Не мне. Самому себе. Ты убил тех хийсов в Фир Болге, застав в ее комнате, потому что…

– Это не важно! – огрызнулся деспот.

– Пусть так. Тогда по какой причине ты потащил Эдну за собой?

– Потому что захотел! – последовал еще более раздраженный ответ.

– А сидишь тут сейчас в темноте и бросаешься на всех беспокоящих тоже потому, что этого сам хочешь? – позволил себе едва заметную ироничность Алево.

Грегордиан остановился перед ним и пристально осмотрел, будто выискивал в старом друге и помощнике нечто совершенно новое.

– Чего ты пытаешься добиться, изображая тут психиатра из дешевых фильмов мира Младших, друг мой? – рот его насмешливо кривился, но глаза светились предупреждением.

– Признания наличия проблемы, Грегордиан! – не внял визуальной угрозе блондин. – У тебя есть чувства к этой женщине!

Помолчав с минуту, деспот не спеша уселся обратно в кресло и закинул длинные мускулистые ноги на столик из черного металла рядом.

– Хорошо, доктор, – желчно произнес он. – У меня есть чувства к этой женщине. Что будем с этим делать? Какие посоветуете методы лечения?

– От чувств, пациент, весьма помогает полное ими насыщение, – нисколько не смутившись, поддержал его игру Алево. – Но в нашем случае это представляется затруднительным, ибо объект вашего внимания на данный момент весьма… хм-м… безэмоциональна. Но раз ты уже признал сам факт проблемы, то и согласишься приложить усилия по ее решению.

– Да неужели? – уже откровенно ехидно скривился Грегордиан. – А сейчас я, выходит, их не прилагаю?

– Прилагаешь. Шарахаешь ее раз за разом искрой силы, пытаясь заставить насильно ее принять. А тут нужно не насилие и давление, а соблазнение.

– Соблазнение? – брови деспота взлетели в полнейшем изумлении. – Это уже просто смешно! Мне соблазнять женщину, тело которой принадлежит мне полностью и внутри, и снаружи? Или мне трахать ее бесчувственную до тех пор, пока она в себя не придет?

– Я имел в виду не тело и не секс. Пока не секс! – поправил себя Алево, подстегиваемый зарождением бури возмущения и отрицания в глазах Грегордиана. – Ты должен соблазнить ее разум.

– И как же это? Давай, порази меня! – ухмыльнулся деспот, заметно расслабляясь.

– Скажем, ты мог бы дать ей нежность вместо дикости. Внимание вместо требовательности. Свободу в разумных границах вместо тотального контроля.

– Ты в своем уме? Я и нежность? – тут же вскочил деспот и вернулся к метанию по гостиной.

– Притворись.

– Да с какой стати?! – рявкнул он, выходя из себя.

– С такой, что она должна нуждаться в тебе! – по-прежнему ровным тоном гнул свое Алево.

– А сейчас обстоит как-то по-другому? Я ей сказал, что она должна просить меня обо всем, что ей нужно. Только меня!

– Между «должна» и «хочет» существенная разница! Ты желаешь быть для нее Солнцем в новом мире? – поднявшись, Алево присоединился к Грегордиану, игнорируя подозрительный его взгляд, и теперь они вместе кружили по огромной комнате.

– Богиня! А можно без этого высокопарного идиотизма? – небрежно отмахнулся деспот. – Я всего лишь хочу ее всегда готовую и думающую лишь о том, когда и как поимею ее снова.

– То есть зацикленной на одном тебе, прощающей все что угодно, сейчас и в будущем, удобной и готовой в любую минуту?

– Угадал!

– В таком случае сделай вид, что она для тебя центр вселенной и нуждаешься в ней больше, чем во всем остальном мире, – быстро проговорил Алево и отступил на шаг, увидев, что Грегордиан остановился так резко, будто налетел на стену.

– Ты уверен, что это я нуждаюсь в псевдопсихологической помощи? – обернувшись, обманчиво спокойно спросил деспот.

– Абсолютно!

– Я, по-твоему, клоун, чтобы лицедействовать? – от прорезавшегося глухого рычания задребезжали оконные стекла.

– Вовсе нет, – постарался сохранить невозмутимость Алево, несмотря на вновь вспыхнувшую фантомную боль в костях. – Ты привык побеждать любой ценой. Но эта битва идет на непривычном для тебя поле. Попробуй и увидишь, что очень скоро Эдна не будет себя мыслить без тебя. И тогда, как бы ни пошли дальше дела, ей будет не освободиться из этого капкана. Оковы на сердцах женщин куются быстрее, чем на мужских, и держат их потом надежнее любых замков и подземелий. Влюбленная женщина сама себе тюремщик и палач. Тебе не нужно будет больше ее удерживать, обольщать и ломать голову, как приковать внимание и заставить нуждаться в себе. Она сделает за тебя всю работу.

– Ну, и как ты себе представляешь меня, заискивающего и сюсюкающего перед ней? – хоть тон Грегордиана и выдавал прежнее раздражение, но теперь оно было направленно в совершенно иное русло.

– Нет, заискивания не сработают! Ты должен быть достоверен.

– В Тахейн Глиффе все решат, что я не в своем уме, – говоря это, деспот и сам ухмыльнулся, демонстрируя, насколько его это мало волнует.

– Во-первых, архонт здесь ты, и то, как ты обращаешься со своей фавориткой, никого не касается. А то, что она голем, чего нет ни у кого другого, лишь добавит пикантности и развяжет тебе руки. Кто знает, как верно обращаться с любовницей – взрослым големом? Никто, кроме тебя! Твоя игрушка – твои правила! А во-вторых, для тебя и так не секрет, что тебя считают непредсказуемым. Есть ли разница, каким путем идти и какие средства выбирать, когда в итоге получаешь то, что хочешь?

– Слова настоящего асраи, – хмыкнул Грегордиан.

– Это верно, мой архонт, – довольно кивнул Алево, надеясь, что в решении хоть одного вопроса появился просвет.

– Но это никак не решает главную сейчас проблему, – хорошее настроение деспота, однако, мгновенно рассеялось. – Как мне вернуть эту женщину к жизни?

– Почему бы тебе не доверить это своему зверю? – тут же нашелся блондин. – Мне так показалось, что у них с Эдной полный контакт и взаимопонимание с первого же знакомства. Она вполне может принять от него то, что отвергает от тебя.

– Прекрасно! – проворчал Грегордиан, вздохнув и, видимо, смиряясь с неизбежным ходом вещей. – Чтобы получить свою любовницу обратно, я должен уступить место своему зверю, так как он справится лучше. А ради того, чтобы она наконец стала покорной и обожающей меня, придется лицедействовать, изображая влюбленного идиота! Нет ли в твоем списке унижений сегодня еще чего-то, пока я в настроении сносить это и соглашаться?

– Нет, больше ничего такого. Но мне нужен мой архонт в блеске всей его устрашающей силы, чтобы привести в чувство всех в Тахейн Глиффе. – В конце концов, Алево ведь не ради благополучия лежащей в спальне упрямой женщины весь этот разговор затевал.

– Ну что же, друг мой, – ответил Грегордиан, направляясь в купальню, хищно и предвкушающе скалясь. – Если нужен архонт, то ты его получишь. Как и остальные. Сполна.

Глава 2

– Эдна-а-а! Иди сюда, я хочу расчесать твои волосы! – в который раз заканючила Эбха.

Я же снова ее проигнорировала и не шевельнулась, лежа прямо на полу и глядя в потолок своей квартиры. То есть я, конечно, понимала, что в принципе не могу там находиться. Может, мозги у меня слегка и съехали в чокнутом мире фейри, но не настолько, чтобы не понимать столь очевидного. И последние события – перед тем как очутиться здесь – помнила абсолютно отчетливо. Ощущение громадных, как мясницкие ножи, клыков, рвущих мою плоть и ломающих кости, сложно забыть. Значит, я пребываю, скорее всего, без сознания. А может, и вовсе умерла окончательно. Странно тогда, что оказалась я в собственной квартире в мире Младших или ее иллюзии. Очень достоверной иллюзии, за исключением одной шоколадной мелочи.

– Эдна, ты не можешь оставаться там бесконечно! – снова подала голос упрямая мамура.

– Может, и нет, но могу попытаться. – Я скосила глаза в ее сторону и прищурилась от невыносимой яркости за спиной Эбхи.

А почему бы и нет? Здесь у меня ничего не болело. Мое тело не было искалеченным после нападения жуткого монстра. А еще тут была только я. Делающая именно то, что хотелось мне и больше никому. Ну ладно, ничего я не делала, причем понятия не имею, сколько уже времени подряд, но не в том ведь суть! Никто не помыкал мной, не глумился над моими чувствами, не лишал меня права говорить, что вздумается. Не мог запретить мне считать себя человеком и не продолжал убеждать, что я никто, вещь. Мои эмоции полностью поддавались контролю разума, тело не предавало позорно, никакой этой чувственной чуши, взбесившихся гормонов и неодолимой тяги к существу, для которого я меньше, чем никто.

Лежала я на спине посреди собственной гостиной, на светло-бежевом ковре с графическим рисунком, на котором помнила каждую ворсинку, а Эбха сидела по-турецки в дверном проеме. И все бы ничего, вот только прямо за ее спиной вместо моего коридора начинался мир Старших. Потому как вряд ли за время моего не слишком долгого отсутствия кухню и остальные помещения могли захватить буйно цветущие джунгли. К тому же ни одни земные джунгли не могли похвастаться такой невыносимой интенсивностью красок. Эту предельную насыщенность и многогранность цвета ни с чем нельзя было перепутать. По сравнению с ней все вокруг меня казалось однотонно-серым, словно присыпанным толстым слоем пепла. Но сейчас именно эти приглушенность и бесцветность были мне как бальзам на душу и символ некой свободы и безопасности. Чувства умиротворения и принадлежности только себе самой, почти совсем забытые последнее время, ощущались практически на грани настоящего наслаждения и постепенно становились все сильнее. И да, я прекрасно понимала, что все это какой-то мираж или черт еще знает что, но мне нравилось лежать без единого движения именно там, где я и пребывала. Еще бы добиться тишины. Но, похоже, не судьба.

– Как ты можешь там оставаться? – ныла Эбха. – Там же все такое блеклое-е-е!

– А мне нравится! – отвернулась я от брауни, принимаясь снова изучать потолок. Даже все мельчайшие трещины на месте. Полная достоверность. Интересно, это ведь наверняка мой мозг и создал такое идеальное убежище, воспроизведя единственный известный мне родной дом с такой тщательностью.

– Ну, Эдна, я хочу с тобой поговорить! Иди сюда-а-а! – не унималась малявка.

– Анна. Меня зовут Анна, – даже произнесенное вслух собственное имя приносило удовольствие. – И мне тебя прекрасно и отсюда слышно! И вообще это вроде как мое бессознательное пространство или что там еще, как ты можешь тут быть, если я хочу остаться одна?

– Я могу все что угодно! – хвастливо фыркнула Эбха и опять завела свое: – Иди сюда, и я все тебе объясню.

– Если ты можешь все, то сама и иди! – безразлично отозвалась я, ощущая себя в полной безопасности.

– Нет, – тут же обиженно насупилась она, – дурацкий барьер меня не пускает.

– Какая досада! – съязвила я. – Так почему бы тебе не уйти вовсе и не оставить меня в покое?

– Да нельзя! – неожиданно рявкнула Эбха, и голос странно срезонировал, создавая многоголосое пугающее эхо, от которого у меня подпрыгнуло сердце. – Останешься там надолго – и умрешь!

– Ну да, конечно! Уговоры кончились, и в ход пошли угрозы? – нахмурившись, уставилась на нее.

– Это правда, а не угрозы! – Эбха заломила руки, вполне реалистично изображая отчаяние. Ну да, так прямо я и повелась на эту драму!

– Да я уже забыла, когда себя лучше чувствовала! – возразила, все же усаживаясь так же, как брауни. – Мне здесь комфортно.

– Люди, замерзающие в снегу, тоже в последний момент ощущают тепло и комфорт, – парировала Эбха.

– Тебе-то откуда знать, что люди чувствуют? – Да, кстати, если уж зашел разговор: – Кто ты вообще такая?

– Я та, кто хочет помочь! Иди сюда! – тут же взялась за старое маленькая женщина.

Да неужели?

– Знаешь, возможно, в вашем мире помочь и поиметь в своих целях – равнозначные понятия, но я-то привыкла к другим жизненным принципам, – ответила, теряя весь интерес к разговору ни о чем.

– Я не вру! Клянусь чем хочешь, что хочу только блага и тебе, и тем, для кого твоя жизнь столь необходима! – затараторила Эбха. – Я здесь, чтобы помочь!

– Тогда помоги. По-настоящему. Я хочу вернуться домой насовсем.

– Ну так я тебя и зову домой! – досадливо тряхнула сверкающим ирокезом брауни, и в этот момент из зарослей за ее спиной вылетел уже знакомый мне здоровенный ослепительно-светящийся голубоватый шар и врезался в стену моего убежища.

Он был уже Бог знает, какой по счету за то время, что я оставалась здесь. Вся моя квартира вздрогнула и затряслась. Стены ходили ходуном и стонали, но вскоре все утихло.

– Да что же он не успокоится-то! – прошипела себе под нос Эбха.

– Вот, а ты еще просишь меня выйти. Как же! Я что, не в своем уме? – Поднявшись на ноги, я решила, что убраться в спальню будет самым умным решением.

Раз Эбха не может войти, то я накроюсь там с головой подушкой и не буду ее слышать. Когда-то же ей надоест сидеть тут и горланить?

– Куда это ты? – тут же вскочила и брауни, или кто она там на самом деле.

– Ухожу. Ты ведь не хочешь оставить меня в покое, – почти легкомысленно ответила, даже не оборачиваясь. – Приятно было пообщаться, Эбха, но заходить больше не стоит.

– Плохо-плохо-плохо, – забормотала она, и голос ее стал трансформироваться, становясь глубже и ниже. – Нужно было, чтобы сама… плохо-о-о!

Последнее прозвучало совсем жутко, и я все же обернулась из чистого любопытства. Только для того, чтобы увидеть на месте крошечной Эбхи огромный, сверкающий, словно живой прозрачный кристалл, силуэт. Это нечто выбросило вперед руку, вторгаясь на мою территорию безопасности, и там, где она соприкоснулась с «моим» воздухом, ее поверхность охватило синеватое лютое пламя. Сверкающая миллионами крошечных граней фигура завопила так, что у меня все внутри свернулось ледяным комком, и горящая конечность обратилась в щупальце или даже хлыст, который с мерзким свистом мгновенно обвил меня вокруг талии. Я тоже истошно заорала, колотя и вырываясь что есть мочи, но силы были несоизмеримы. Мощный рывок в сторону ненавистных сияющих джунглей, и в момент прохода в дверной проем показалось, что меня с огромной высоты швырнули на асфальт, превращая в кучу осколков каждую кость в теле.

– Тише, Эдна. Скоро станет легче! – голос Эбхи звучал виновато и утешающе.

А я все кричу от боли и разочарования, глядя в черный потолок личной опочивальни архонта Грегордиана.

Мягкая теплая тяжесть внизу живота – первое ощущение после того как начала отступать рвущая на части боль, но не безысходность.

– Я не хочу быть здесь! – просипела в черный потолок. – Не-хочу-не-хочу-не-хочу-не-хочу!

Отчаянно захотелось бездумно забиться в натуральной истерике, надсаживая в воплях горло и колотя все, до чего дотягиваешься. Но первое же резкое движение отрезвило, отозвавшись мукой в каждой мышце. Только и оставалось, что бормотать, сглатывая пересохшим горлом, изливая протест против ненавистной реальности в бессильных, быстро затихающих словах.

Вместо ответа же возникло только низкое глубокое урчание. Оно запустило какую-то уютную вибрацию сначала на поверхности кожи чуть выше моего лобка, единственного места, где у меня сейчас не болело, и дальше вглубь. Мельчайшая ласкающая дрожь вкрадчиво и осторожно стала просачиваться в мое тело, заполняя все пространство за брюшной стенкой, поднялось выше, к диафрагме, проскользнуло тончайшими нитями дальше к легким и сердцу, обволокло, одарило почти такой же умиротворенностью, что и пребывание в том моем личном комфортном нигде, откуда меня насильно выдрала Эбхо-монстр. Закрыла глаза и попыталась нащупать источник этой захватывающей тело безмятежности. Вскрикнула от того, что одна рука отозвалась резью и неподъемной тяжестью. Но зато вторая наткнулась на гладкую, жестковатую, плотно прилегающую шерсть, покрывающую изгибы и впадины здоровенной звериной морды, мягко, но настойчиво потирающейся об меня. Повела ладонью по крутому лбу, исследуя пальцами спинку широкого плосковатого носа, обводя раз за разом прижимающиеся от легкой щекотки острые уши. Урчание становилось громче, не скрываясь сообщая об удовольствии от моих прикосновений столь интенсивном, что исподволь это начало передаваться и мне. Не было никакого чувственного подтекста, никакой нужды, которую необходимо будет удовлетворить рано или поздно, никакого требования большего. От гигантского зверя, нежно и трепетно потирающегося об меня в непосредственной близости от самого, казалось бы, интимного места, не исходило сексуальных вибраций. Только безмятежность и радость от самого факта такого тесного контакта. И хотя я отдавала себе отчет, что где-то там, под этой плотной, гладкой, словно лак, шкурой скрывалась вторая ипостась существа, разрушившего мою жизнь, от самого ласкающегося, подобно огромному коту, монстра не исходило ни малейшей угрозы. Мое чувство самосохранения не вопило истошной сиреной, когда, опустив руку, я задела кончики выступающих из-под губы жутких клыков. Сердце не зашлось в панике или возбуждении, когда громадное, сплетенное из одних железных мышц тело скользнуло рядом со мною выше, тесно прижимаясь и согревая мой здоровый бок. Я гладила его мускулистую холку и спину, проводила по крутым ребрам, улавливая громкие равномерные удары биения его жизни. Этот гулкий ритм убаюкивал меня, завораживал, и, когда мягкое покалывание и зуд появились в районе всех моих травм, насторожилась лишь на мгновение, понимая, что это опять воздействие извне. Мощное дыхание зверя коснулось моей шеи, морда увещевающе зарылась в волосы, прося о доверии, а урчание стало еще мягче, снова захватывая мое сознание в умиротворяющие объятия, будто морские волны. Громче-тише, вверх-вниз, нежнее нежного, бережнее, чем с хрупкими крыльями бабочки. И я расслабилась, позволив ему эту заботу о себе, о которой безмолвно и поразительно смиренно умолял язык его тела. Того самого тела, что, кажется, было создано как идеальное воплощение угрозы и совершенная машина убийства. Но сейчас оно дарило мне бесконечное тепло, защищенность и облегчение. Уткнулась лицом в шею зверя, обхватив ее рукой, из которой стремительно, капля за каплей, стала уходить грызущая боль. Прижалась к его боку еще плотнее в поисках живого, истинного контакта и почувствовала, как медленно начала проваливаться в сон.

– Хочу, чтобы ты был тут, когда я проснусь, – пробормотала сонно. – Твое тепло по-настоящему греет. Если бы он тоже мог… мог дать мне хоть мизерную часть того, что даешь ты. Если бы только мог…

Урчание затихло на секунду, и зверь вздохнул протяжно и тоскливо, так что его грудная клетка расширилась до предела, создавая еще больше соприкосновения между нами. Но потом равномерный гипнотизирующий гул возвратился, окончательно усыпляя меня.