Quotes from 'Братья и сестры. Книга 1. Братья и сестры. Книга 2. Две зимы и три лета'

При виде избушки я позабыл и об усталости, и о дневных огорчениях. Все тут было мне знакомо и дорого до слез

отправлялся в «Новый путь», был самый обыкновенный: вечером в тот же день собрать колхозников, рассказать о положении на фронте, а затем уже, после этой духовной зарядки, влезать в колхозные дела. Но головотяпское распоряжение Лихачева, о котором узнал он

Лицо самодовольное, в зубах папироска – все могу. И тут полетели к черту все зароки,

света белого не видим. Я ночью-то не один раз встану, выйду из избы, в домашнюю-то

с просмоленными косяками тянет свежей щепой, старыми березовыми вениками. И тут все надежно, домовито. По одним топорам видать хозяина. Не меньше дюжины их в деревянной натопорне. А сколько топоров, столько,ной натопорне. А сколько топоров, столько,

и сам мечтал о подвигах. Но жизнь рассудила иначе. В скорбном двадцать четвертом году двадцатилетнего Ванюшкулобастика, как прозвала его родная деревенская комсомолия, направили

задворках, садился на чурак – специально для удобства принес – и запускал

никак было послать… А что про немцев

многоречивым петлянием бригадира, видимо, почудилось какое-то важное предложение. – Это к чему ты клонишь, Федор Капитонович? Посевы сокращать? Так понимать надо? Взгляды всех обратились к черноглазой женщине в белом платке, сидевшей