Read the book: «Германская модель военных реформ»

Font:

Ф. О. Трунов
Германская модель военных реформ

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ

Отдел Европы и Америки

Рецензенты:

Золотарев В. А. – доктор исторических наук, профессор, генерал-майор, Действительный государственный советник Российской Федерации 1-го класса, президент Ассоциации историков Второй мировой войны

Мирзеханов В. С. – доктор исторических наук, профессор, заместитель директора Института всеобщей истории РАН, заведующий Отделом Азии и Африки ИНИОН РАН

* * *

Посвящается моей матери Труновой Наталье Ивановне

Сведения об авторе: Трунов Филипп Олегович – кандидат политических наук, старший научный сотрудник Отдела Европы и Америки ИНИОН РАН. Автор трех монографий и свыше 90 статей по внешней политике ФРГ и вопросам международной безопасности.

About the author: Trunov Philipp – Senior research fellow at the Institute of Scientific Information for Social Sciences of the Russian Academy of Sciences (INION RAS). The author of 3 monographs and more than 90 articles devoted to the foreign policy of Germany and the problems of international security.

Введение

Современный этап развития мирополитической сферы характеризуется заметным возрастанием скорости и масштаба её эволюции – прежде всего, в вопросах изменения соотношения потенциалов между различными акторами, конфигурации образуемых ими партнёрств (в том числе стратегического характера) и союзов. Иллюстрация тому – сложность как минимум с начала XXI в. поиска термина для ёмкой характеристики того миропорядка, который, быстро трансформируясь, сложился после распада биполярной системы. Так, понятие «постбиполярный» является слишком расплывчатым; термины «многополярный»¹, «полицентричный» и «многополюсный»², равно как и «новая биполярность»³, – каждый сам по себе ещё не обрели консенсусной поддержки в среде исследователей-международников, в том числе в России.

В данной связи неизбежен поиск ответов на следующий комплекс научных проблем: насколько прогнозируема настоящая и особенно перспективная трансформация международного политического ландшафта в его «объёмном» выражении? Можно ли найти чёткую детерминированность хотя бы части идущих и намечающихся процессов? С точки зрения автора, задача «просчитать» в деталях все возможные сценарии развития, с учётом массы случайных и в целом субъективных факторов (в частности, связанных с особенностями поведения высших должностных лиц, прежде всего людей-политиков не из числа технократов-профессионалов), представляется для современной науки о мировой политике и международных отношениях грандиозной, едва ли решаемой. Однако «нащупать» и раскрыть ряд закономерностей, задающих контуры развития мирополитического ландшафта, является вполне посильным. Один из примеров тому – выявление круга «восходящих» или «поднимающихся» держав, которые самим фактом своего появления и активностью существенно меняют ситуацию на международной арене в целом и отдельных сферах, в том числе в области безопасности и обороны.

Подавляющее большинство данных акторов, вновь пробивающихся в категорию наиболее влиятельных государств, находится в бывшем «третьем мире», либо это страны, достаточно короткое время принадлежавшие или лишь условно относимые к «первому» и «второму» мирам. В данной связи Евро-Атлантическое сообщество и близкое к нему понятие «коллективный» Запад⁴ традиционно воспринимались в качестве международно-политической общности, основы которой сложились длительное время тому назад (первое десятилетие предшествующей «холодной войны»). Это объединение демонстрировало способность и заинтересованность в расширении (иллюстрацией чему явилось масштабное увеличение состава стран – участниц НАТО и ЕС с конца 1990-х годов, а также распространение формы соглашения об ассоциации с Европейским союзом среди стран в близлежащих регионах). Притом качественные изменения внутри Евро-Атлантического сообщества прежде всего рассматривались в контексте развития ЕС, результатов и пределов углубления интеграции внутри него, трансформации лидерства (приобретавшего черты гегемонии) США как на уровне региональной подсистемы, так и в мире в целом. Феномены Брекзита (де-юре стартовал в марте 2016 г., осуществлен 1 февраля 2021 г.), трампизма – политики 45-го президента США (2017–2021), шедшей вразрез по большинству пунктов с традиционными принципами функционирования Евро-Атлантического сообщества⁵, образование военно-политического союза Австралии, Великобритании и Соединённых Штатов (сентябрь 2021 г.) наглядно продемонстрировали, что и «коллективный» Запад подвержен глубоким и достаточно внезапным по своему старту и масштабам изменениям. Значимым фактором, явно и латентно определяющим среди прочих данную тенденцию, выступает наличие внутри «ядра» Евро-Атлантического сообщества «восходящей» державы – Германии.

Будучи ведущим агрессором в годы Второй мировой войны и Великой Отечественной войны как её важнейшей составляющей, Германия капитулировала и временно потеряла национальную государственность. Её восстановление (1949), особенно в случае Западной Германии, стало отправной точкой долгого пути продвижения к роли региональной державы с перспективой утверждения в положении полновесного глобального игрока. Этот процесс представлял собой достаточно органичное сочетание латентных и открытых форм, притом с неоднократным преобладанием скрытых (особенно в первые десятилетия, а также периоды кризиса отношений со «старыми» западными державами в лице США, Великобритании и Франции), что подкреплялось динамичным разноплановым развитием ресурсной базы внешней политики ФРГ. Так, постепенно и плавно отходя от роли «политического карлика» уже в годы предшествующей «холодной войны», ФРГ достаточно быстро заняла одно из ведущих положений не только экономически (как в смысле развития промышленности, так и объёмов внешней торговли), но также идеологически и в военном отношении, в двух последних случаях к своей выгоде используя опасное географическое расположение на «передовой» конфронтации Запад – Восток. Заметный рост политико-дипломатического влияния ФРГ проявился уже в период «разрядки», резко ускорившись в условиях свёртывания противостояния «классической» «холодной войны». К концу 1990-х годов объединенная (1990) Германия утвердилась в роли региональной державы, а символами тому стали прецедентное после окончания Второй мировой войны силовое применение вооружённых сил страны на Балканах (прежде всего, против Югославии из-за ситуации в Косове в 1999 г.) и фактический перенос столицы из Бонна в Берлин (1998), ассоциировавшийся с имперским периодом истории.

Соответственно, с начала XXI в. стартовал процесс приближения ФРГ к положению полновесного глобального игрока. Если экономически (прежде всего, в смысле развития внешнеторговых связей и предоставления нуждающимся официальной помощи развития) это государство накопило огромный опыт проникновения в различные части мира уже в биполярную эпоху, то в политико-дипломатическом и особенно военном отношениях данный процесс проходил намного медленнее. Немаловажной причиной тому стал фактор исторической памяти: роль нацистской Германии как ведущего поработителя мира посредством применения силы в самых различных формах в годы Второй мировой войны и перед ней. Это существенно затрудняло задачу распространения военного присутствия ФРГ на мировой арене, заставляя искать формы максимально «мягкого» восприятия оного, но отнюдь не деактуализировало данную острейшую проблему. Её решение являлось неотъемлемой и необходимой составляющей достижения уровня глобального лидерства ФРГ. Она стремилась придерживаться формулы «стратегической сдержанности», т. е. демонстрации предельно взвешенного подхода к использованию своего военного потенциала, тем самым стараясь уменьшить негативное внешнее (прежде всего, со стороны стран, наиболее пострадавших от агрессии Третьего рейха) и внутреннее впечатление от наращивания военной мощи. Уже с начала 1990-х годов официальный Бонн, даже ещё до завершения всех процедур, связанных с вхождением ГДР в состав ФРГ, начал делать первые шаги по использованию контингентов войск вне зоны ответственности НАТО. Данные шаги были резко интенсифицированы, увеличены по своему объёму и географически диверсифицированы в 2000-е – конце 2010-х годов, охватив пространство от Западного Сахеля до Афганистана.

Безусловно, подход Германии к масштабу и, главное, характеру – переход от почти исключительно боевых (силовых) форм к преимущественно небоевым (несиловым) – использования своей военной мощи резко изменился по сравнению с XVIII – первой половиной XX в. ФРГ разносторонне последовательно стремится подчеркнуть отдаление от традиций Пруссии и прусского (германо-прусского) милитаризма в своей деятельности в Европе и мире⁶. Однако при всей разнице социокультурных кодов и формул поведения элит нельзя отрицать исторической взаимосвязанности современного германского государства и старопрусского, расположенных между ними хронологически Первого и Второго рейхов. Помимо таких факторов, как единое историческое наследие, общность языка и географического положения, все данные формы государственности на немецкой земле стремились утвердиться в роли державы (региональной, мировой, сверх-). Это стремление неизменно сопровождалось осуществлением эффективных военных реформ как неотъемлемой (но, разумеется, отнюдь недостаточной самой по себе) части будущего «стратегического рывка» во внешней политике в целом. Иными словами, данное положение было актуально как для Пруссии «раннего» Фридриха II (когда страна впервые стратегически задумалась о своей роли в Европе и мире), так и современной Германии, столкнувшейся с риском деградации позиций на международной арене, особенно на рубеже 2010-х – 2020-х годов. До безоговорочной капитуляции во Второй мировой войне наличие большой военной мощи и способность её эффективно проецировать как минимум в Европе являлись не просто символами, но своеобразным «барометром» дееспособности прусского, а затем германо-прусского и германского государства.

Формируясь уже в первой половине XVIII в., это положение стало аксиоматичным с правления Фридриха II (1740–1786), проведшего успешную военную реформу. Выиграв Силезские войны, он утвердил Пруссию в качестве нового, второго и во многом альтернативного официальной Вене центра притяжения на уровне германских земель, находившихся в состоянии раздробленности. Если блестящие победы прусского оружия на южном (против австрийских Габсбургов) и западном (против Франции) фронтах в первые годы (1757–1758) Семилетней войны утвердили Пруссию в положении одной из европейских держав, то последующие поражения – особенно от российской армии при Кунерсдорфе 1759 г. – поставили официальный Берлин перед угрозой полного политического краха⁷. Лишь «чудо Бранденбургского дома»⁸ позволило Пруссии удержать большинство позиций, перед тем уже утраченных в ходе Семилетней войны, притом будучи на «последнем издыхании» в военном отношении. Не этим ли фактором объяснялась последующая осторожность Фридриха II во внешней политике, особенно в вопросах боевого использования королевских войск?

Полный разгром прусской армии в сражениях при Йене и Ауэрштедте в октябре 1806 г. привел к обрушению не только военной мощи Пруссии, но и её «государственной машины»: символом этого стала стремительная (в течение 1–2 месяцев) капитуляция массы сильных крепостей в западной и центральной частях страны, означая установление над страной контроля наполеоновской Франции⁹. Прусское королевство оказалось на грани исчезновения с политической карты мира. И хотя усилиями российской дипломатии Пруссия была сохранена, она оказалась в тяжелейшей разноплановой зависимости от Французской империи. Одним из символов этого стало прецедентное в истории страны (точнее, первое, но отнюдь не последнее) установление жёсткого «потолка» численности прусской армии, т. е. лимитирования развития мощи вооружённых сил страны. Военная реформа Г. Шарнхорста – А. Гнейзенау стала органичной составляющей широкого комплекса преобразований Пруссии на рубеже 1800-х – 1810-х годов. Эти трансформации на практике открыли возможность быстрого количественного и качественного роста военного потенциала страны, во многом благодаря его использованию в коалиционных войнах с Францией в 1813–1814 и 1815 гг., позволив официальному Берлину вернуть роль европейской державы.

Объединению Германии «железом и кровью» под эгидой Пруссии при О. фон Бисмарке, достигнутому в результате австро-прусско-датской (1864), австро-прусской (1866) и прусско-французской (точнее, германо-французской, 1870–1871 гг.) войн, способствовала продуктивная военная реформа, осуществленная при ведущем участии Х. Мольтке-старшего. Она обеспечила официальному Берлину сильные военно-стратегические позиции, позволив ему не только создать Второй рейх, но и впервые поставить в практической плоскости вопрос о превращении в мировую державу. Итогами попыток выстраивания германоцентричного миропорядка, важнейшей составляющей которого была концепция германоцентричной «Mitteleuropa»¹⁰, стали поражение и капитуляция Второго рейха по итогам Первой мировой войны 1914–1918 гг.

Однако тот факт, что германские войска не были до конца разгромлены (более того, армии на Западном фронте капитулировали на оккупированной, а не немецкой территории¹¹), стал одной из важнейших предпосылок для зарождения военного реваншизма в Веймарской республике. Среди прочего его появление стимулировалось новым (вторым после 1807 г.) введением жёсткого «потолка» для развития вооружённых сил в количественном и качественном (запрет на разработку, оснащение войск и использование тяжелых вооружений различных типов) отношениях согласно Версальскому договору (1919). Формально внешняя политика Веймарской республики (1919–1933) стала аномалией для традиций германо-прусского государства, будучи предельно демилитаризирована. Однако де-факто искались, преимущественно в латентных формах, пути воссоздания военной мощи – точечно, на образцовых участках, с тем чтобы в дальнейшем, при возникновении возможности реализовать наработанные техники строительства вооружённых сил в большом масштабе. Примечательно, что эти попытки ограниченной, но с большим перспективным потенциалом ремилитаризации Германии, тесно сочетались со стремлением руководства Веймарской республики (особенно в период пребывания Г. Штреземана на посту министра иностранных дел в 1923–1929 гг.) войти в лагерь «западных демократий», используя это для движения в сторону от роли побежденного в Первой мировой войне. И хотя данные усилия оказались в целом неудачными (особенно с учетом ставшего в начале 1930-х годов перманентным внутриполитического, социального и экономического кризиса в Веймарской республике), именно они, с точки зрения автора, во многим обусловили успех согласия франко-британского тандема на стремительное восстановление военной мощи уже нацистской Германии при «раннем» А. Гитлере.

В исследуемой области его режим воспользовался «наследием» Веймарской республики не только во внешнеполитическом, но и военном отношениях. В середине – второй половине 1930-х годов была проведена глубокая реформа «военной машины» Германии, которая частично использовала задел, созданный в период Веймарской республики (в частности, в теории развёртывания и применения крупных танковых и моторизированных соединений). С точки зрения качества войск военные успехи нацистской Германии, чьи вооружённые силы до ноября 1942 г. являлись сильнейшими в мире, оказались обусловлены высокой эффективностью военной реформы 1935 – первой половины 1941 г. Третий рейх, как никакая другая форма национальной немецкой государственности, вплотную подошел к утверждению в статусе сверхдержавы – вне советско-германского фронта ни одна другая страна (включая лагерь «западных демократий») не могла в военном отношении одерживать крупномасштабные успехи над вермахтом, что во многом явилось результатом правильных ответов командования последнего на вопросы перспективной военной организации и использования войск в ходе предвоенной реформы вооружённых сил. По сути, единственным, но оказавшимся фатальным, препятствием на пути первоначальных блестящих успехов вермахта оказалось сопротивление РККА и советского народа в целом.

Примечательно, что как и в период Первой мировой, в ходе Второй мировой войны наблюдался не только огромный количественный «скачок» в численности войск (по сравнению с довоенным временем), но и оснащение их массой тяжёлых вооружений качественно нового уровня, о которых в принципе не шла речь в ходе самой военной реформы. Однако, несмотря на это, её результаты постепенно растрачивались в том отношении, что уровень слаженности и продуктивности действий «военной машины», воинского искусства на всех уровнях стал все более стремительно отставать от противников. Прежде всего, это проявилось в перехвате стратегической инициативы и обратном дисбалансе (т. е. уже в пользу Красной Армии) на советско-германском фронте между ноябрем 1942-го и маем 1945 г. Во многом утраченный потенциал реформы второй половины 1930-х годов стал причиной полного военного разгрома и безоговорочной капитуляции Третьего рейха в мае 1945 г.

Данный весьма печальный и одновременно поучительный исторический опыт не мог не отразиться на характере подходов к использованию «военной машины» ФРГ – тем более что на протяжении всей своей политической истории она стремилась последовательно подчеркнуть глубокие отличия от Третьего рейха во внутренней и внешней политике. Историческая ответственность за агрессию определила, во-первых, отказ от развёртывания бундесвера за пределами государственных границ ФРГ – де-факто он сохранялся до 1991, де-юре – до 1994 г.¹² Этот рубеж – время, когда уже объединённая ФРГ стала использовать свои войска как вне зоны ответственности НАТО (в основном для борьбы с угрозами нестабильности, особенно исходящими из зон вооружённых конфликтов), так и внутри неё (в военно-тренировочной деятельности и демонстрации присутствия). Во-вторых, это стремление истеблишмента ФРГ минимизировать число случаев боевого (силового) применения бундесвера. В годы предшествующей «холодной войны» такая возможность де-юре допускалась только в случае перерастания конфронтации в «горячую». В условиях крушения постбиполярного миропорядка германские вооружённые силы стали использоваться в силовых операциях несколько шире: дважды (1995; 1999) силы люфтваффе были задействованы в военно-воздушных операциях НАТО на постюгославском пространстве, что стало важным фактором утверждения ФРГ в положении региональной державы. В XXI в. несколько раз наличествовало точечное боевое применение сил специальных операций (ССО), притом не декларируемое официально, в зонах боевых действий на Среднем и Ближнем Востоке (Афганистан в начале 2010-х годов, Сирия и Ирак в середине 2010-х годов¹³). Эти факты уместно рассматривать в качестве «пробных шагов» на протяженном пути утверждения ФРГ в положении полновесного глобального игрока. Однако доминирующими оставались небоевые формы использования войск – для решения задач по миротворчеству и поддержанию мира; военно-тренировочной и консультационной деятельности; охране коммуникаций, особенно морских. Наконец, в-третьих, с момента создания бундесвера существовали ограничения его развития: «потолки» количественного (прежде всего, численности военнослужащих) и качественного (добровольный отказ от производства, владения и распоряжения ядерным, биологическим / бактериологическим и химическим оружием) характера. Притом если Западная Германия принимала данные обязательства только перед «западными державами» (в Парижском соглашении от 23 октября 1954 г.¹⁴), то уже объединившаяся ФРГ – в отношении не только них, но и СССР (в Московском договоре от 12 сентября 1990 г.)¹⁵.

Однако наличие данных ограничений (де-юре и в значительной степени де-факто носивших форму добровольных) отнюдь не означало отказа ФРГ от создания и развития своего военного потенциала в принципе. Он был важен как значимое, хотя и не особенно подчёркиваемое (что тоже являлось своеобразным ограничением), подтверждение державных амбиций Боннской (1949–1999), а затем и Берлинской (с 1999 г.) республик¹⁶. Иллюстрация этого – проведение между 1949 г. и серединой 2010-х годов трёх военных реформ, направленных на воссоздание и совершенствование одной из передовых «военных машин» в мире. Притом важно подчеркнуть важнейшее внешнеполитическое отличие преобразований войск в ФРГ от осуществления этих шагов в германо-прусском и прусском государстве. Наличие отмеченных выше ограничений (которые неизбежно учитывались при планировании и проведении реформы) сочеталось с органичным интегрированием Федеративной Республики Германии в состав Евро-Атлантического сообщества в целом и круг «западных держав» (США, Великобритания, Франция) в особенности.

Как уже отмечалось, впервые попытка усилить военную мощь (проводя прообраз самой военной реформы) была предпринята Веймарской республикой в широком контексте сближения с лагерем «западных демократий». Однако, в отличие от Г. Штреземана, К. Аденауэр сумел успешно завершить оба данных процесса, тесно их переплетя между собой. Так, в период Веймарской республики её вооружённые силы в принципе не мыслились как часть некоего многонационального военного союза, хотя британский экспедиционный корпус и бельгийская армия были связаны тесными узами с французской «военной машиной» в Первую мировую, межвоенный период и первые месяцы Второй мировой – до капитуляции Третьей республики¹⁷. Качественно иная ситуация сложилась в начале 1950-х годов: старт воссоздания «военной машины» Западной Германии предваряли длительные переговоры К. Аденауэра, последовательно позиционировавшего планировавшийся к созданию бундесвер в качестве органичной части общеевропейских (особенно когда речь о возможности реализации «Плана Плевена»), а затем общесоюзных с партнерами по НАТО вооружённых сил¹⁸. Результатом этого стала исключительно высокая степень интегрированности бундесвера в Североатлантический альянс. Этот показатель оставался значительным (хотя и несколько уменьшаясь) в 1990-е – 2010-е годы¹⁹. Истеблишмент ФРГ стремился продемонстрировать приверженность западным демократическим ценностям и правилам поведения, устанавливая многоуровневый независимый контроль над развитием «военной машины». Внутри страны его осуществлял Бундестаг (соответственно, обретший де-юре необходимые инструменты контроля над использованием войск и вне зоны ответственности НАТО с 1994 г.²⁰), вовне – партнёры по Североатлантическому блоку, а в последующем также по Европейскому союзу.

Обеспечив данные рамочные политические условия, ФРГ в конце 1950-х – начале 1960-х годов провела первую послевоенную реформу вооружённых сил, притом, по сути, создав их заново. Будучи строго лимитированы по своим количественным параметрам – в частности, имея втрое меньше (36²¹ и 12 соответственно²²) дивизий наземных войск, чем нацистская Германии уже на первых фазах собственной военной реформы, Боннская республика создала первоклассный для своего времени военный потенциал. Он воспринимался таковым как на уровне НАТО, так и на международной арене – подкреплявшим постепенно обозначаемые державные амбиции ФРГ. Эта военная реформа уникальна в нескольких отношениях: тем, что, в отличие от германо-прусского государства, бундесвер впервые возникал как составная часть многонациональной военной организации, и тем, что в последний раз в ходе неё создавались односоставные «классические» вооруженные силы, предназначенные для ведения широкомасштабной войны, притом именно в Европе.

Военная реформа 1956–1962 гг. обеспечила ФРГ²³ роль одного из ведущих «вкладчиков» в решение вопросов обороны и безопасности НАТО вплоть до конца 1980-х годов. Распад биполярного миропорядка, приведя к масштабному расширению и изменению остроты угроз и вызовов международной безопасности, потребовал поиска адекватных ответов и от «военной машины» ФРГ. Сколь сложен и протяжен был путь чёткого определения данных проблем, столь же непростым оказался и «поиск себя нового» для бундесвера: процесс преобразований растянулся с 1990-х до начала 2010-х годов, притом его наиболее активная фаза пришлась на начало – середину 2000-х годов. Бундесвер перестраивался в качестве двусоставных вооружённых сил, должных обладать способностью решать коллективные задачи по обеспечению территориальной обороны (т. е. борьбе с традиционным вызовами), также и противодействовать нетрадиоционным вызовам, особенно в зонах локальных вооружённых конфликтов²⁴. Несмотря на неоднократные срывы планов как с точки зрения сроков, так и особенно масштабов, к началу 2010-х годов ФРГ благодаря преобразованиям своей «военной машины» сумела существенно продвинуться в области наращивания стратегического присутствия на международной арене – прежде всего, на Среднем Востоке и в северной части Африки.

Однако новая «холодная война» между Евро-Атлантическим сообществом и РФ (с 2014)²⁵, а также растущая поддержка США со стороны государств-партнёров в вопросе «сдерживания» КНР (с конца 2010-х годов)²⁶, обусловливая необходимость участия ФРГ в выстраивании новых разграничительных периметров в военном отношении, создали тем самым серьёзное препятствие не только для наращивания, но даже для сохранения имевшихся объемов использования германских войск вне Европы, т. е. на глобальном уровне. Трудности усугублялись масштабным падением количественных параметров мощи бундесвера за четверть века, прошедшей со времени окончания прошлой «холодной войны»²⁷, вкупе с незавершенностью и наличием фактических ошибок в проведении реорганизации бундесвера в 1990-е – 2010-е годы, которые дали «отложенный», т. е. незаметный сразу, негативный эффект²⁸.

Так, если в начале 2010-х годов для борьбы с экзистенциональными угрозами безопасности (а не сугубо гипотетическими как «российская») вне зоны ответственности НАТО ФРГ была способна задействовать не менее 7 тыс. своих военных²⁹, то в середине 2010-х – порядка 3,5 тыс.³⁰, а в начале 2020-х годов – менее 2,0 тыс.³¹ (притом с учетом возвращения части контингентов, временно выведенных на родину в пиковые периоды пандемии COVID-19). В этой ситуации успешные преобразования «военной машины» становятся для ФРГ сверхактуальной задачей – разумеется, в том случае, если германский истеблишмент эпохи пост-Меркель будет заинтересован в недопущении дальнейшей деградации стратегических позиций на глобальном уровне.

* * *

В рамках монографии автор поставил цель – исследовать направленность, содержание и результаты (на момент фактического завершения) военных реформ в прусском, германо-прусском и германском государстве в середине XVIII – начале XXI в., выявив их общие закономерности и на основе этого выстроив обобщенную формализованную модель проведения.

Логика осуществления научных изысканий определяется хронологическим принципом: автор планировал последовательно изучить семь военных реформ в различные исторические эпохи. Здесь следует подчеркнуть, что он в принципе не ставил перед собой задачу дать обзор богатейшей канвы германской (прусской) военной истории (вплоть до современного этапа). Создание научной картины великого множества событий оной, прежде всего сражений, знаменовавшихся как крупными победами, так и катастрофическими поражениями, является едва ли подъёмной, сложнейшей задачей для любого исследователя, тем более в рамках одной книги. В представленной монографии внимание будет сосредоточено лишь на достаточно узких (обычно несколько лет) временных отрезках, когда проводились военные реформы, т. е. глубокие качественные преобразования «военной машины» германского (германо-прусского, прусского) государства, обычно сопровождаемые серьёзными количественными изменениями (как вниз, так и вверх) основных параметров «военной машины», в том числе личного состава. Иными словами, не запланировано в принципе проведение детального изучения использования потенциала войск Германии (Пруссии) в многочисленных военных и вооружённых конфликтах. Хронологически в случае подавляющего большинства из них очередная реформа либо была осуществлена, либо еще не была начата.

Здесь возникает значимый вопрос: как определить, что конкретный промежуток развития вооружённых сил является именно реформой, а не временем рядовых эволюционных изменений «военной машины» государства? Для этого следует обратиться к методологической основе работы – теории строительства вооружённых сил. Согласно ей, «военная машина» рассматривается в качестве постоянно меняющего свой внешний облик и внутреннее строение организма.

Безусловно, рассмотрение «военной машины» государства в статике удобно для самого исследования, позволяя прежде всего четко зафиксировать возможности оборонного / военного потенциала. Так, для специализированной отечественной историографии характерно детальнейшее изучение состояния вооружённых сил страны по состоянию на весну – начало июня 1812 г. (т. е. в преддверии Отечественной войны)³² и особенно к 22 июня 1941 г., т. е. момент, предшествующий началу Великой Отечественной войны³³. Соответствующие реперные точки для описания и анализа статичной структуры определялись и уже в ходе Великой Отечественной войны: традиционно ими выступали даты, предшествующие началу крупных контрнаступательных / наступательных операций – 4 декабря 1941 г.³⁴ (накануне битвы под Москвой), 18 ноября 1942 г.³⁵ (перед началом операции «Уран» под Сталинградом), 1 или 23 июня 1944 г. (вблизи комплекса крупномасштабных наступательных операций в летнюю кампанию 1944 г.)³⁶. Вместе с тем, сколь ни удобно рассмотрение «военной машины» в статике, оно в большинстве случаев совершенно недостаточно для среднесрочной, не говоря уже о долгосрочной, оценки её развития – для этого исследование должно проводиться именно в динамике, что и заложено в концепции строительства вооружённых сил.

Данная теория в полной мере лежит в основе исследований прикладного и теоретического характера советской (в частности, мемуарах выдающихся полководцев Великой Отечественной войны³⁷), а в последующем и российской военной науки³⁸.

Согласно теории строительства вооружённых сил данный процесс беспрерывен. В чем тогда проявляются реформы как его особая часть? Оные означают глубокие преобразования «военной машины» государства – как качественного (особенно), так и количественного характера. Исходя из наработок военных исследователей, прежде всего отечественных³⁹, уместно представить следующие положения данных изменений. В первом случае (качественные преобразования) речь идёт о кардинальной или как минимум существенной перестройке системы функционирования вооружённых сил (ВС), а именно:

1.Мизин В.И. Новые контуры стратегической стабильности в глобальной многополярной конкуренции // Международные процессы. 2020. № 2. – С. 141–168; Трояновский М.Г., Карпович О.Г. Многополярность формируется в реальном мире // Международная жизнь. 2020. № 8. – С. 1–13.

2.Симония Н.А., Торкунов А.В. Новый мировой порядок: от биполярности к многополюсности // Полис. Политические исследования. 2015. № 3. – С. 27–37.

3.Михеев В.В., Луконин С.А. Второе столетие Коммунистической партии Китая и новая биполярность // Мировая экономика и международные отношения. 2021. № 7. – С. 25–33.

4.Под термином «Евро-Атлантическое сообщество» автором понимается совокупность государств – членов ЕС и НАТО, а также созданных ими межгосударственных, в том числе наднациональных, институтов. Понятие «коллективный» Запад несколько шире, включая в себя также стратегических партнёров и союзников США вне НАТО. – Прим. авт.

5.См.: Феномен Трампа: монография / Под ред. А.В. Кузнецова. Институт научной информации по общественным наукам РАН. – Москва: ИНИОН, 2020. – 642 с.

6.Золов А.В. Изгнание прусского духа // Калининградские архивы. 2004. № 6. – С. 248–255.

7.Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Т. 4. Новое время. – СПб.: Наука, 2001. – С. 318–319.

8.Прежде всего, оно было обусловлено смертью российской императрицы Елизаветы Петровны и приходом к власти её племянника-прусофила, не понимавшего национальных интересов. – Прим. авт.

9.Меринг Ф. Очерки по истории войн и военного искусства. – М.: Военное издательство Народного комиссариата обороны СССР, 1941. – С. 218–232.

10.Уткин А.И. Первая мировая война. – М.: Алгоритм, 2001. – С. 22–25.

11.Атлас офицера. – М.: Военно-топографическое управление, 1974. – С. 233.

12.The Bundeswehr on Operations: Publication to Mark the 15 th Anniversary of the First Parliamentary Mandate for Armed Bundeswehr Missions Abroad. – Berlin: Federal Ministry of Defense, 2009. – P. 52–53, 38–40.

13.См.: Иванов П. Борьба за цитадели. 31.10.2016 // Военно-промышленный курьер. Режим доступа: https://www.vpk-news.ru/articles/33314 (дата обращения: 25.08.2021).

14.Pariser Verträge 1954 // Konrad Adenauer-Stiftung. Mode of access: https://www.konrad-adenauer.de/stichworte/aussenpolitik/pariser-vertraege-1955 (date of access: 25.08.2021).

15.Договор об окончательном урегулировании в отношении Германии от 12 сентября 1990 г. // Сборник международных договоров СССР и Российской Федерации. Выпуск XLVII. – М.: Международные отношения, 1994. – С. 34–37.

16.Название протяжённых периодов политического развития ФРГ по фактической столице, отражавшей уровень державных амбиций. – Прим. авт.

17.Атлас офицера. – М.: Военно-топографическое управление, 1974. – С. 248.

18.См., напр.: Архив посла А.И. Степанова / Отдел Европы и Америки ИНИОН РАН. Фонд 1. Опись 2. Дело 44. Лист 89-о.

19.Кокеев А.М. О соотношении атлантизма и европеизма во внешней политике ФРГ // Мировая экономика и международные отношения. 2009. № 7. – С. 21–27.

20.The Bundeswehr on Operations: Publication to Mark the 15 th Anniversary of the First Parliamentary Mandate for Armed Bundeswehr Missions Abroad. – Berlin: Federal Ministry of Defense, 2009. – P. 38–40.

21.Уткин А.И. Россия над бездной. 1918 г. – декабрь 1941 г. – Смоленск: Русич, 2000. – С. 46.

22.См.: Weissbuch 1985 zur Lage und Entwicklung der Bundeswehr. Im Auftrage der Bundesregierung herausgeben vom Bundesminister der Verteidigung. – Bonn: Bundesministerium der Verteidigung, Presse- und Informationsamt der Bundesregierung, 1985. – S. 195.

23.Применительно к периоду существования двух германских государств – ФРГ и ГДР (1949–1990) – автор обратил свое внимание исключительно на ФРГ, так как именно она позиционировала себя преемником германо-прусского государства. – Прим. авт.

24.Grundzüge der Konzeption der Bundeswehr, 2004. – Berlin: Bundesministerium der Verteidigung, 2004. – S. 15–35.

25.FP beim litauischen Tag der Streitkräfte. 23.11.2019. // BMVg. Mode of access: https://www.bundeswehr.de/de/einsaetze-bundeswehr/anerkannte-missionen/efp-enhanced-forward-presence/efp-beim-litauischen-tag-der-streitkraefte-156840 (date of access: 25.08.2021); Trident Juncture: Ein starkes Signal der NATO. Rena, Norwegen, 12.11.2018. // BMVg. Mode of access: https://www.bundeswehr.de/portal/a/bwde/start/aktuelles/aus_der_truppe/!ut/p/z1/hY_NCoMwEITfyE1SatKjIoIQtNT-mUsJJliLTSSk0kMfvpGCN-keBnZm91sWBFxBGDn1nfS9 NXIIfSPiW8r4kZMdIfzEECp4yaotQRixDZzh8m9EhBitVIKgVhqawKCrjCqGGgQIpaPWGu1n9dr4PmjnpLcuGq3zw5y8nAtJ1CtoEM5STJdT-JPGeZYQSmlWpIcZ-JCTfC-7sp2fhuYujRr03rbJzxifOSvLbfcFcVJpnA!!/dz/d5/L2 dBISEvZ0 FBIS9 nQSEh/#Z7_B8 LTL2922 LU800 ILN8 O52010 O6 (date of access: 25.08.2021).

26.Ministerin im Interview. 18.03.2021. // BMVg. Mode of access: https://www.bmvg.de/de/aktuelles/ministerin-im-interview-5041976 (date of access: 25.08.2021).

27.Personalbestand der Bundeswehr von 1959 bis 2019. 2021. // Statista.de. Mode of access: https://de.statista.com/statistik/daten/studie/495515/umfrage/ personalbestand-der-bundeswehr/ (date of access: 25.08.2021).

28.См.: Ministerin und GI starten Veränderungsprozess: Auf dem Weg zur Bundeswehr der Zukunft. 09.02.2021. // DBwV. Mode of access: https://www.dbwv.de/ aktuelle-themen/blickpunkt/beitrag/ministerin-und-gi-starten-veraenderungsprozess-auf-dem-weg-zur-bundeswehr-der-zukunft (date of access: 25.08.2021).

29.Glatz R., Hansen W., Kaim M., Vorrath J. Die Auslandseinsätze der Bundeswehr in Wandel. – Berlin: German Institute for International and Security Affairs, Stiftung Wissenschaft und Politik, 2018. – P. 11.

30.Ibid.

31.Anzahl der an internationalen Einsätzen beteiligten deutschen Soldaten der Bundeswehr. 05.07.2021. // Statista.de. Mode of access: https://de.statista.com/statistik/ daten/studie/72703/umfrage/anzahl-der-soldaten-der-bundeswehr-im-ausland/ (date of access: 25.08.2021).

32.См., напр.: Отечественная война 1812 г. Энциклопедия / Российская политическая энциклопедия. Государственный исторический музей. Федеральная архивная служба России. – М.: РОССПЭН, 2004. – 880 с.

33.См., например: Красная Армия в июне 1941 г. (Статистический сборник). 2003 / Составители: Калашников К.А., Феськов В.И., Чмыхало А.Ю., Голиков В.И. // Исторические материалы. Режим доступа: http://istmat.info/node/26014 (дата обращения: 25.08.2021).

34.Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. – М.: Изд-во АПН, 1969. – С. 426–427.; Самсонов А.В. Поражение вермахта под Москвой. – М.: Воениздат, 1981. – С. 181–182.

35.Советская военная энциклопедия. В 8-и т. / Гл. ред. комиссии Н.В. Огарков. – М.: Воениздат, 1979. – С. 517–521.

36.Рокоссовский К.К. Солдатский долг. – М.: Воениздат, 1969. – С. 312.

37.Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. – М.: Изд-во АПН, 1969. – 732 с.; Василевский А.М. Дело всей жизни. – М.: Политиздат, 1969. – 606 с.; Конев И.С. Записки командующего фронтом. – М.: Воениздат, 1980. – 560 с.; Рокоссовский К.К. Записки командующего фронтом. – М.: Воениздат, 1972. – 375 с.

38.Останков В.И. Успешное решение проблем строительства Вооруженных Сил – важнейшее условие обеспечения национальной безопасности // Военная безопасность Российской Федерации в XXI веке: сборник научных статей под ред. ген. – полк. Ю.Н. Балуевского. – М.: ЦВСИ, 2004. – С. 210–226.;

39.См.: История военной стратегии России / Под ред. ген. – майора В.А. Золотарева. Институт военной истории Министерства обороны РФ. – М.: Кучково поле, Полиграфресурсы, 2000. – 592 с.; Отечественные военные реформы XVI–XX веков / Под общ. ред. ген. – майора В.А. Золотарева. Институт военной истории Министерства обороны РФ. Институт проблем естествознания АЕН РФ. – М.: Воентехиниздат, 1995. – 199 с.