Read the book: «Мадонны Красного Креста», page 2

Юлия Друнина

Худенькой нескладной недотрогой

Ты пришла в окопные края,

И была застенчивой и строгой

Боевая молодость твоя.

***

Когда проходят батальоны,

Ревнивым взглядом провожая строй –

И ты шагала так во время оно

Военной медицинскою сестрой.

Эх, юность, юность! Сколько отмахала

Ты с санитарной сумкой на боку!..

Ей-богу, повидала ты немало

Не на таком уж маленьком веку.

Но ничего прекрасней нет, поверьте,

(А было всяко в жизни у меня!),

Чем защитить товарища от смерти

И вынести его из-под огня.

Благословенна доброта

госпиталей и медсанбатов!

Мадонны Красного Креста,

доныне

мы вас

помним свято!

В. Подкопаев

5 сентября 1942 года 25 девушек из запасного полка повезли в госпиталь. Отобрали 13 человек медсестер и санитарок, в числе которых была и я. Так я стала санитаркой Хирургического полевого подвижного госпиталя № 623 56-й армии. Приняли меня хорошо. Учили, как ухаживать за ранеными, быть чуткой к их страданиям и переживаниям. Не обижаться на их грубые слова, быть милосердной. Все старались облегчить мое стрессовое состояние и помогали войти в ритм армейской жизни.

Из воспоминаний старшей медсестры Кати Паниной-Котиковой:

«Хирургический полевой подвижной госпиталь № 623 начал формироваться в июле 1941 года в г. Ростове-на-Дону. В октябре 1941 года он вошел в состав действующей 56 армии. Первых раненых принимали в боях под г. Таганрогом. В ноябре отступали вместе с армией от города Ростова и в первых числах декабря возвратились в г. Ростов. Наша армия стремительно отбросила немецкие войска. Раненых в Ростове было много. Мы своим малочисленным персоналом (медсестер было 10 человек, в т. ч. операционных и перевязочных) не могли обслужить большое количество раненых. Очень большую помощь по уходу за ранеными нам оказывали жители г. Ростова, за 7 дней пережившие много ужасов немецкой оккупации. Госпиталь простоял в Ростове до мая 1942 года. Это столько наши войска сдерживали фашистов, рвавшихся к Кавказу.

Затем была дислокация в г. Шахты, а оттуда наше горькое незабываемое отступление через г. Ростов-Дон в Кулешевку, Екатерининскую, Белую Глину, Белореченскую, Хадыженскую, х. Шаумян. Под хутором Шаумян, во время налета, госпиталь попал под бомбежку немецкой авиации. Погибли 8 человек, 12 человек получили ранения и были убиты все лошади. Госпиталь был на конной тяге. Это было один раз, когда госпиталь ненадолго вышел из строя. В конце августа госпиталь был доформирован. Осенью 1942 г. до января 1943 года наша армия стояла в обороне. Госпиталь располагался в селе Дефановка, принимал раненых, обрабатывали их раны, делали операции, выхаживали и эвакуировали в п. Джубга и город Туапсе».

Попав в госпиталь, я, не медик, очень трудно привыкала к виду и запаху крови, медикаментов, к виду больших открытых ран, к стону и страданиям раненых бойцов. Еще труднее было переносить смерть раненых. Первый раз, ступив на порог операционной, я потеряла сознание. Но потом понемногу привыкла. Взяла себя в руки, мысленно убеждая: «Другие ведь спасают раненых, а что я – хуже?» Не могла привыкнуть к смерти наших бойцов, их страданиям.

Нашим хирургам приходилось очень трудно. Оперировать приходилось под бомбежкой и обстрелом немецкой авиации. Но хирурги сутками не выходили из операционной. Без отдыха и горячей пищи, стоя попеременно на одной ноге (другая отдыхает на деревянной чурке), они спасали жизни нашим бойцам.

Задача хирурга не только спасти жизнь раненому, но и сохранить ему руки, ноги, сделать так, чтобы после выздоровления он снова мог идти на передний край громить врага. Медиками на всех фронтах было возвращено в строй более 72 % раненых воинов. Многие солдаты и офицеры были ранены по 5–6 раз. Так что войну мы выиграли ранеными.

После операции в палате раненых выхаживали медсестры и санитарки. В госпитале оставались только «тяжелые», нетранспортабельные. Многих поили и кормили с ложечки. Писали письма их родным и близким.

Раненые с ампутацией рук, ног, или руки и ноги часто отказывались от пищи, лекарств, перевязок. Они не хотели жить искалеченными. Вниманием, заботой, ласковым и нежным словом успокаивали бойцов, пытались облегчить их страдания. Мы старались вселить людям надежду, что не все потеряно, даже без рук, без ног эти молодые парни нужны матери, жене, детям, невесте, нужны Родине. Но не все поддавались на уговоры. Некоторые ругали и отталкивали нас, а медсестры и санитарки все равно не отступали и делали свое дело.

Многих мы спасли от смерти, но не всех. Смертельно раненых бойцов привозили с поля боя, хотя спасти их жизнь было невозможно. Они умирали на наших глазах, на наших руках. Некоторые были в полном сознании и знали, что скоро умрут. Просили написать письмо отцу, матери, жене, детям, что они выполнили свой священный долг перед Родиной, что воевали храбро и погибли за то, чтобы после войны все жили счастливо и помнили о них. Все они хотели жить. На наших руках умирали совсем мальчики, которые еще не знали любви, не целовали девушек. Один просил:

«Сестрица, поцелуй меня. Меня еще ни одна девушка не целовала. Приди на мою могилку, принеси цветы».

И я его поцеловала. Не могла удержать слез. Плакали и другие девчонки. Вскоре паренек умер.

Мы часто приходили на могилы бойцов, приносили полевые цветы, веточки хвои.

В ноябре-декабре 1942 года в Дефановке стало очень плохо с продуктами.

Персонал госпиталя в лесу, в горах под сухими листьями собирал сухие груши, кислицы. Варили их без сахара – это был компот. Если добавляли туда свеклу – это был борщ. Ели сами и кормили раненых. Заготавливали ветки деревьев для лошадей.

Небольшое село Дефановка и территория нашего госпиталя подвергались бомбежке и обстрелу немецкой авиацией. В укрытие уйти нельзя, раненых одних в палате оставить нельзя, надо быть с ними. Осколки падают рядом, земля засыпает голову, страшно, но показать вид, что ты боишься, стыдно. Необходимо их успокоить, чтобы не выползали из палатки. В период войны медперсонал не покидал раненых даже в том случае, если знал, что они попадут в плен или будут расстреляны немцами.

В этом селе в наш госпиталь попал мой земляк Труш с ампутацией ноги (имя его не помню), он узнал меня, в школе он учился вместе с моим братом Толей.

Вслед за наступающими войсками мы вышли из гор, брели через Шабановский перевал по страшной грязи, на себе несли медикаменты, инструментарий, перевязочный материал, простыни, одеяла, оружие. Шли голодные, воду пили из луж или следа лошадиного копыта. Дождь, мокрый снег, пронизывающий ветер, обсушиться негде. Ночью в мороз мокрая шинель становилась колом, гремела, как жесть, и примерзала к земле на привалах. Спали на корточках, прижавшись друг к другу.

Переходя горную речку, я упала в воду по грудь и меня понесло. Саша Носиков помог мне выбраться из воды. Отжала свое обмундирование, вылила воду из сапог и пошла дальше. После купанья в холодной февральской воде я заболела. Температура 38,5. Все ушли вперед. А меня Катя Панина и Маркос Маркосян с трудом довели до госпиталя, который располагался в бывшей исправительной трудовой колонии (ИТК). Кормили здесь похлебкой из брюквы, чуть сладким теплым чаем и парой солдатских сухарей.

Выписавшись из госпиталя, я пошла через лес в станицу Калужскую. Примерно в полдень на полянке увидела солдат у костра и лежащую рядом зарезанную лошадь. На костре в ведре варилось мясо (слышно было по запаху). Думаю, неужели не позовут? Если не позовут – подойду сама. Позвали. Запах щекочет в носу. Если не угостят – попрошу сама. Угостили вкуснейшим супом из конины. Поблагодарила и пошла дальше. Поздно вечером пришла в разбитую станицу. В разбитой хате горел костер, вокруг сидели солдаты. Спросила разрешения переночевать с ними. Лейтенант дал брикет концентрата, я натопила воды из снега, сварила кашу, наелась, и на душе стало теплее.

На рассвете двинулась дальше. Кругом лес, еле видна тропинка. Одна забота – не заблудиться. В лесу я никогда не была, выросла в степи. Впереди увидела развилку, куда идти? Пошла на грохот орудий и поняла, что я заблудилась. Впереди горящая землянка, на которой тлеет немецкий мундир, валяется немецкий котелок. Заволновалась, неужели тут немцы? Успокаиваю себя: «Не волнуйся, Женя, все будет хорошо». Встретился наш капитан, рассказал, что идти надо прямо по тропинке. Вернулась в село, переночевала в группе солдат и утром пошла дальше. Иду голодная, кушать очень хочется. Уже стало темно в лесу, но продолжаю идти.

И вдруг услышала далекий собачий лай. Прислушалась, снова собака лает. От радости слезы покатились из глаз. Тропинка вывела на заснеженную дорогу. Встретила дедушку на санях, он подвез меня до станицы, рассказал, где расположен госпиталь. Увидела белый флаг с красным крестом и успокоилась. Все обошлось благополучно. Было уже 12 часов ночи. Шла я три дня.

В станице Калужской было очень много раненых. Лежали они почти в каждой хате на соломе, грязные и вшивые. У нас не хватало продуктов питания и медикаментов. Девять дней ели рисовый суп и рисовую кашу без соли и сахара. Обильные дожди расквасили кубанский чернозем так, что даже боевая техника не могла двигаться. Подвоза продуктов и медикаментов не было, эвакуации раненых не было.

С самолета стали сбрасывать нам медикаменты,

продукты. Стало легче. Медперсонал и раненые воспряли духом. Большую помощь оказывали местные жители: мужчины-инвалиды, 15-летние девочки. Женщины и подростки помогали кормить, поить, обмывать раненых. Местные жители из-за перевала приносили в госпиталь продукты питания, медикаменты или собирали в лесу, куда их сбрасывал самолет. Эти мужественные женщины и девочки на своих хрупких плечах через перевал, по раскисшей дороге, приносили боеприпасы и продовольствие для солдат, которые воевали в окопах.

Местные ребята читали раненым книги, да и я читала рассказы и стихи, фельетоны, стараясь отвлечь их от тяжелых мыслей.

За период пребывания в станице Калужской особенно запомнились станичные женщины: пожилые и молодые, крепкие и слабенькие. Как только прилетал самолет, они бежали в лес. А потом вереницей брели по камням и грязи, еле передвигая ноги, согнувшись под тяжестью тюков с грузом, который сбрасывали для полевого госпиталя.

Холявко-Стрелина Антонина Федоровна, Речкина Серафима Никитична, Корсун Пелагея Ильинична, Иващенко Ольга Игнатьевна и другие награждены Почетными грамотами за активную помощь фронту по уходу за ранеными советскими бойцами 56-й армии при освобождении станицы Калужской.

Иваненко Никита Федорович и Мирошниченко-Юхно Лидия Борисовна награждены Почетными грамотами за активную помощь фронту 56-й армии по доставке боеприпасов от ст. Пятигорской на передний край ст. Дмитриевской и большую помощь по уходу за ранеными. Я видела этих женщин и в поле. О таких, как они, написала Надежда Медведева в стихотворении «Бабы»:

Они своих не помнили заслуг,

По семеро впрягались бабы в плуг,

Чтоб хлеб родили минные поля,

Чтоб ровной стала рваная земля.

Когда увидишь, что идут они,

Встань. Перед ними голову склони!

Вскормила эти хлебные поля

Залатанная бабами земля!

Когда установилась летная погода и позволила дорога, раненых эвакуировали самолетами и машинами.

Помню молоденьких, худеньких, изможденных, закопченных солдат, которые по горным склонам, в непроходимой чаще лесов прокладывали путь и доставляли боеприпасы на передовую. Проходя мимо станицы, увидев белый флаг с красным крестом, они заходили к нам. Сбросив в сарай груз, приходили в приемную – сортировочную палату и со словами «Сестра-джан, доктор-джан, сем раз болной, курсак пустой» опускались на солому. Два, три дня отлеживались, подлечивались, брали свои боеприпасы и двигались на передовую. Кормить особенно было нечем: рисовая каша и рисовый суп. И то помощь нашим солдатикам.

Все вместе: русские, украинцы, азербайджанцы, грузины, армяне и другие национальности переносили все тяготы проклятой войны. Все защищали Родину от врага. Сила наша была в дружбе народов СССР. Калужанки говорили: «Немцы были такие холеные, упитанные, а их победили наши закопченные и худые солдатики».

Но были и хитренькие ходячие солдаты. Выпишут их из госпиталя, они целый день ходят по станице, просят еду. А вечером, ночью, когда мороз покрепче, мочат пальцы ног водой или уриной до тех пор, пока пальцы ног не обморозят, а утром снова идут в госпиталь, и мы их лечим.

После станицы Калужской госпиталь дислоцировался в станице Северской. Наши войска освобождали станицу Крымскую, поток раненых был большой. Раненые лежали в больнице, в клубе, у хозяев в доме и просто на носилках под деревьями. Я дежурила в клубе-палате. Бойцы лежали по периметру вдоль стены, посередине клуба и даже на сцене. Их было человек 200. Дежурили две сестры и две санитарки. Нагрузка была очень большая, все лежачие. Всех надо накормить, напоить, дать лекарство, написать письмо, сказать доброе слово, успокоить. Рядом с нашими парнями лежали раненые военнопленные немцы, и за ними был хороший уход. Они удивлялись, что им уделяется такое же внимание, как и нашим солдатам. Такова миссия медиков – быть милосердными, лечить и друзей, и врагов, и преступников.

Раненые, попадая в госпиталь, продолжали жить жизнью своего подразделения, переживая за исход боя. Если успехи наши были хорошие, они очень радовались, а если нет, то очень огорчались. Интересовались, где идет бой, продвинулись или отступили, взяли в Крымской консервный завод или нет. Вот мы и бегали в сортировочную, узнавая у вновь поступивших раненых, как идут дела на том или ином участке боя. Но кроме этих парней, болевших за успехи на фронте и храбро сражавшихся за Родину, были и «СС» – эсэсовцы, то есть самострелы. Они ранили себя в руки, ноги, чтобы попасть в госпиталь, в тыл на излечение, и таким образом отсрочить свое возвращение на фронт. Что было, то было.

В станице Северской к нам пришли две девушки, жительницы станицы. Эти родные сестры – Люба и Рита Башпаковы – стали санитарками. На работу в аптеку взяли провизором Надю Кутакову. Они очень скоро привыкли к армейской дисциплине и добросовестно работали.

Когда госпиталь дислоцировался в станице Северской, ко мне приехала (пришла пешком – 160 км) моя мама. Какая была радость от этой встречи! Мы поехали в ст. Пашковскую. Первое впечатление – удручающее. Библиотека, где я работала, стоит в развалинах, дома не ухожены. Многие дома в городе, в т. ч. мой любимый, уютный драмтеатр, разрушены. С трудом нашли тетю Марусю, погоревали, поплакали, но были рады встрече и тому, что мы еще живы. Мама мне рассказала, как она пешком из станицы Крыловской шла в Краснодар в августе 1942 года, чтобы узнать, где я и что со мной. Моя дорогая, добрая, любимая мамочка рассказала, как она добиралась пешком в оккупированной Кубани до Краснодара. Сколько унижений, страха она пережила, пока прошла туда и обратно. Прости меня, мама, за все переживания и огорчения, которые я тебе принесла. В Краснодаре она ничего обо мне не узнала и была очень огорчена. Одни говорили, что на переправе погибла девушка с косами, другие разные версии рассказывали. Обо мне родители узнали, лишь когда освободили Краснодар и ст. Крыловскую. Из станицы Калужской я написала короткое письмо о себе, и оно «цыганской почтой» дошло до родителей. И за меня они уже не так волновались.

В хуторе Новошкольном нас поразили голые деревья. Лето, а на них ни листочка. Когда освобождали хутор, птицы улетели и гусеницы поели всю зелень.