Read the book: «Зов из глубины веков», page 5
Через десять минут в маленькую комнату по очереди начали заходить люди, которым было необходимо поговорить с батюшкой наедине. И опять одним из самых первых я увидел, как в комнату завели того частично парализованного мужчину, перенесшего инсульт.
Я дождался того момента, когда этот мужчина начал выходить из комнаты. Мужчину вела под руку та же женщина. Расчувствовавшись, он всхлипывал и утирал здоровой рукой слезы на своем лице. Когда мужчина оказался напротив меня я почувствовал, что от него исходит очень неприятный запах испарений урины. Тем не менее, его беспрепятственно пустили в комнату к старцу без всяких вопросов. Я понял, что здесь никто не смотрит на положение человека и то, как от него пахнет. Перед Богом все были равны.
Выходя из настоятельского дома, этот мужчина громко выкрикивал, что теперь он быстро пойдет на поправку, что старец воочию предвидит это. Напоследок мужчина вскрикнул, что батюшке Тимофею нужно верить во всем, так как его слово от самого Бога. Глядя на мужчину, у меня возникло глубокое чувство сопереживания его несчастному положению.
Когда я выходил сам, то у дверей мне встретилась одна миловидная бабушка, которая держала в руках икону и корзину с яблоками. Она с умилением рассматривала эту икону с изображением Пресвятой Богородицы, которую, по всей видимости, в этот день освятили здесь. Казалось, бабушка находилась в полной безмятежности и не замечала ничего вокруг.
Она поцеловала икону. Взглянув на меня и подивившись тому, что я без яблока она вручила мне красное наливное из своей корзины. Искренне поблагодарив ее, я пошел дальше.
К моему удивлению миряне в монастыре производили уже впечатление галдящей толпы. Они громко переговаривались друг с другом и с весельем делились между собой яблоками. Несколько детей недалеко от меня шумно смеялись и играли в салки, бегая и резвясь вокруг своих мам. Глядя на все вокруг, в этот момент меня накрыла волна мрачных предчувствий. Во мне проснулась прежняя хандра, но теперь раздражение от всего переросло в жуткое состояние одержимости негативными мыслями, когда мой критический ум снова показался на поверхности.
Передо мной развернулось большое праздничное действие, где самым важным делом было разобраться с освящением урожая, яблоками и виноградом. Я уверился в том, что все это празднование устраивается большей частью для этих самых гуляний, следованию церкви народным поверьям, но не для раскрытия и подтверждения настоящей духовной жизни отдельного человека.
Я стоял у собора и с тоской смотрел на радостных людей. Оказывалось так, что Богу нужны эти приношения из яблок или меда, а не духовная борьба человека с самим собой. Теперь я твердо решил, что мне не хочется оставаться в монастыре. Во мне в еще большей степени проявилась развязность, когда свысока я начал считать всех мирян утопающими в праздности. С этой напыщенностью, с обидой на всех я захотел уйти, так как оказался белой вороной на этом празднике жизни.
Как раз в это время я услышал за спиной голос мальчика. Обернувшись, я понял, что это тот самый озорной мальчишка, подбегавший к старцу Тимофею. Вдруг я увидел, как мальчик с задором запустил в мою сторону яблоко и в тот же момент крикнул, чтобы я его поймал.
Я не успел опомниться, как запущенный плод прилетел прямо мне в глаз. Из-за погружения в хаос своих мыслей я не успел сориентироваться и сконцентрироваться на летящем в меня яблоке, а только растерянно взмахнул рукой и нерасторопно ступил вперед, когда яблоко уже было перед моим лицом. После разразившегося детского хохота я с жалким выражением лица взглянул на мальчугана, который махнул рукой и убежал, как будто ничего и не случилось.
Взглянув в зеркало в своей комнате, я увидел образовавшийся небольшой синяк под глазом. Без сил я упал в кровать.
Весь вечер и ночь я спал как убитый. Собрав вещи ранним утром, я тут же направился к отцу Димитрию за тем, чтобы он дал мне разрешение уйти из монастыря. С хладнокровием я коротко объяснил ему причину своей просьбы. Я не хотел вступать с ним ни в какую полемику, но сказал о своем впечатлении от празднования, что все это не отзывалось у меня внутри, что народные гуляния это не то, чего я искал здесь.
Отец Димитрий пришел в замешательство. Я заметил его печальный взор, который он пытался скрыть от меня. Я не ожидал увидеть его таким расстроенным, не ожидал, что он так отреагирует на мой уход. И тем более я не ожидал, что он станет упрашивать меня остаться еще, объясняя это тем, что я должен себя испытать, несмотря ни на что.
И я не смог отказать ему. Я согласился. Я видел, что он шел на какие-то уступки, но не мог понять почему. Еще долго я не мог осмыслить, почему я не воспротивился отцу Димитрию и не настоял на уходе. Возможно, его авторитет очень сильно влиял на меня.
Глава седьмая
Я брел по сосновому лесу с небольшой плетеной корзиной. Мне приходилось обходить стороной овраги и бурелом, так как у меня была повседневная обувь не слишком пригодная для прогулок по лесу. Это было мое новое послушание, на которое я согласился по наставлению отца Димитрия. Я собирал первые августовские грибы для монастырской кухни.
Келарь отец Григорий повелел, чтобы я насобирал полную корзину грибов. За час моих шатаний и поисков я нашел только два белых гриба. По большей части в задумчивости я вспоминал о том, что произошло незадолго до того в монастыре.
Я проходил по лесу еще около часа и за все это время нашел еще три белых гриба. Возможно, мое плохое зрение давало о себе знать, или же в этом было виновно, то самое яблоко, которое прилетело мне в глаз. Я мог смотреть на гриб в упор и не видеть его. Тем не менее, я собрал всю волю в кулак и продолжил поиски.
Пройдя путь от монастыря в расстояние около четырех километров, я начал спускаться по отлогому участку земли в низины, где ровным строем росла серая осина. Здесь, к своей большой радости, я случайно заметил семейство красноголовых подосиновиков, которые тут же с нетерпением срезал и положил в корзину.
Уйдя чуть дальше, я обнаружил в лесу прогалину, которая плотно заросла осокой. Я помнил о том, как келарь монастыря говорил об озере, на которое я должен был выйти, идя в этом направлении. От озера я должен был развернуться и идти назад в монастырь. Но сначала я хотел взглянуть на этот водоем, и поэтому пошел вдоль поросли осоки дальше.
Переламывая сухие упавшие ветки под ногами, не опуская глаз вниз, я увидел через листву деревьев просвет. Когда я вышел на опушку леса и прошел еще несколько метров, то передо мной открылось завораживающее зрелище. Точно в потаенном уголке Вселенной, посреди безграничных лесов, как оазис для плутающего путника расположилось здесь это таинственное озеро.
Озеро было не слишком большим, но и не маленьким. Местами оно расширялось, местами сужалось в берегах, протяженно уходя вдаль, как небольшая река. На всем видимом мною участке озера его берега равномерно окаймляли плотные заросли всевозможных деревьев и кустарников. Противоположный берег, напротив которого я оказался был достаточно сужен и весь облюбован пышно растущей черемухой, а на его прибрежно-водной части пространно раскинулся рогоз.
Любуясь видами озера, я подумал о том, что здесь можно искупнуться. Я осторожно подошел к самому краю берега, наклонился и омыл лицо. Вода была очень теплой и не слишком мутной, несмотря на ее зеленоватый оттенок. В этот момент над гладью воды мимо меня стремительно пролетел ярко-пестрый зимородок со свойственным только ему отрывистым писком. Повернув голову влево, куда пролетела птица я заметил небольшую заводь на том же берегу, где я был. Я поднялся с земли и направился взглянуть, что там находилось.
Каково же было мое удивление, когда в этой заводи у кромки берега в тени раскидистого древостоя я увидел великолепно обустроенный, современно обжитый дом с подворьем. Дом был обшит доской, покрытой светло-желтой матовой эмалью, и имел изогнутую мансардную крышу с двумя окнами. К коричневой черепичной кровле вплотную прижимались ветви черемухи, которая росла вокруг дома. К строению прилегали хозяйственные постройки, в которых, по всей видимости, могли содержать домашнюю птицу. На сторону озера к дому была пристроена широкая веранда с перегородками, настил которой, как я разглядел был обставлен плетеной мебелью. От веранды к воде под достаточно крутым склоном виляла тропинка, которая вела на небольшую пристань, выходящую за пределы берега на несколько метров. У причала же стояла пришвартованная бортом добротная деревянная лодка, где виднелись удилища и другие рыболовные снасти.
Не успев как следует все рассмотреть, я заметил фигуру мужчины подпоясанного полотенцем. Он вышел на веранду дома в шлепанцах. Этот мужчина выглядел достаточно зрелым, с проседью на голове, но он не казался слишком старым, так как был полноватым, широкоплечим и высокого роста. Он выглядел лет на шестьдесят.
Я испытал чувство неловкости и быстро присел в траву, чтобы мужчина меня не заметил. Я повернул голову в его сторону и увидел, что он живо спустился по лесенке веранды и посеменил по тропинке к пристани.
Наконец, он подошел к краю причала. К моему изумлению, он снял с себя полотенце, оказавшись абсолютно голым. С отвращением я резко отвернулся от него. Не в силах сдержать странного любопытства, колеблясь, я снова повернул голову. Мужчина повесил полотенце на столб у причала и неподвижно встал, глядя вниз, себе под ноги.
Неожиданно, не поднимая головы, он медленно поднес руки к лицу и приложил их ко рту. Через пятнадцать секунд он так же медленно поднял руки вверх и простоял так еще несколько секунд. Потом он опустил руки, немного наклоняясь вперед и делая поклон. Далее он снова поднял руки ладонями кверху. Продержав руки в таком положении пятнадцать секунд и подняв голову к небу, он снова вознес руки вверх.
Я был поражен происходящим. Солнце было уже в зените и мне пришло в голову, что мужчина взывает с мольбами к солнцу, выполняя это ритуальное действие. Значит, решил я, это и был тот самый сумасбродный язычник шаман, о котором мне рассказывали. Я усмехнулся и предположил, что можно было бы поговорить с ним, узнав, какие бывают еще причудливые языческие поверья, которыми он живет. Очередной шарлатан, который, по всей видимости, сделал себе хорошее состояние, имея такой дом.
Закончив все свои замысловатые телодвижения, мужчина помахал руками, описывая круги, и, как огромный медведь нырнул в воду, распространяя вокруг себя брызги на несколько метров.
Мужчина не выплывал из воды в течение полуминуты, поэтому я встревожился и встал на ноги. Наконец, я услышал всплески воды. Мужчина вынырнул прямо напротив меня на расстоянии двадцати метров. Я увидел, что он рассматривает меня, а значит, он обнаружил меня еще с пристани. Я захотел избежать напряженности ситуации.
– Я хотел с вами поговорить! – вскрикнул я, жестикулируя руками.
Мужчина внимательно продолжал смотреть на меня, балансируя в воде. Наконец, он махнул рукой на дом, говоря тем самым, чтобы я подошел туда. После чего он быстро поплыл кролем по периметру заводи, словно патрулируя свои владения.
Я дошел до веранды дома и увидел, как этот мужчина ловко взбирается на причал. Было противоестественно наблюдать за этим зрелищем, видя голый зад мужчины. Поэтому я дождался, когда он накинет на себя полотенце, и только тогда поднял смело голову, осматриваясь вокруг.
Я наблюдал за тем, как мужчина шел по тропинке до веранды. Он двигался вразвалку, не спеша, его волосы были взъерошенными после купания. По мере его приближения я заметил, что, несмотря на могучий стан у него была обвисшая кожа с жирком на груди и животе. Солидный возраст его так же выдавала обильная седина на голове. Тем не менее сам он выглядел бодрым и свежим.
Когда мужчина оказался уже в нескольких шагах, я поймал на себе его пронзительный взгляд исподлобья. Все его строгое лицо и морщинистый лоб говорили о том, что он прошел долгий жизненный путь. У него был выдающийся вперед подбородок и нетипично большие уши. Лицо его было гладко выбрито, у него не было ни усов, ни бороды.
– Добрый день, – произнес я с робостью.
– Вы грибник? – спросил мужчина спокойным голосом, глядя на мою корзину.
– Можно сказать и так, – ответил я. – А вы, наверное, тот самый шаман, о котором все говорят?
Мужчина поперхнулся и тут же сильно засмеялся звонким заливным смехом. Его выражение лица сменилось на мягкий дружественный взгляд.
– Что в этом смешного? – в недоумении спросил я.
– С чего вы это взяли? – спросил мужчина, продолжая улыбаться.
– Я слышал, что вас называют шаманом. В монастыре неподалеку ходит такая молва.
Мужчина снова усмехнулся и уже с серьезностью посмотрел на меня.
– Это все вздор. Полная чепуха. Все, что вам про меня наговорили все это ложь, – сказал он, подбоченившись.
– Вздор? – переспросил я, сделав глупое выражение лица.
– Вот именно, – начал говорить он с явным негодованием. – Люди разносят обо мне нелепые слухи. И все готовы верить в это, развесив уши.
– А как же эти ваши ритуальные действия там на пристани? Перед тем, как вы нагишом прыгнули в воду. Это не поклонение солнцу?
– Это же гимнастика! – произнес мужчина и снова засмеялся. – Дыхательная гимнастика.
Я пришел в замешательство, так как мои предположения на счет мужчины оказались неверными.
– Тогда, почему вас считают шаманом? Говорят, что вы даже немного сумасшедший, – сказал я, пытаясь пошутить и немного разрядить обстановку.
– Мне нет никакого дела до этих небылиц. Вы были в монастыре, не так ли?
– Да. Я недавно там начал гостить. Извините, если я вас обидел, – проговорил я с неловкостью.
Мужчина с задумчивостью покивал головой.
– Значит, очередной любопытный пилигрим, – с толикой иронии заметил он.
– Да, если хотите.
– Как вас зовут?
– Альберт. А вас?
– Герман. Называйте меня просто Герман.
– Хорошо. Понятно.
– Давайте присядем, – продолжил мужчина, указывая рукой на веранду. – Отдохните после вашего похода.
– Спасибо. Вы очень доброжелательны, – ответил я, переминаясь нервно с ноги на ногу.
Молча мы поднялись по лестнице на веранду дома. Здесь находилась качественная плетеная мебель, которая, по всей видимости, часто использовалась жильцами дома. Широкое плетеное кресло и два стула, посреди которых располагался небольшой круглый столик, в самом деле, служили отличным местом для отдыха.
Герман указал мне рукой на плетеный стул, а сам уселся в кресло, расставив широко свои громоздкие ноги.
Удобно устроившись на стуле, я поставил корзину с грибами на пол рядом с собой.
– Значит, вы ищите в монастыре Бога? – спросил Герман, вглядываясь в меня испытующим взглядом.
– Смысл. Скорее всего смысл жизни, – ответил я, немного подумав.
– Вот как. А для чего вам был нужен шаман? – шутливо спросил Герман.
– Так вышло, – замешкавшись, ответил я. – Я вас встретил случайно. В монастыре мне дали указание собирать грибы. Но мне интересно и то, как шаманы помогают людям, и как они понимают свою языческую веру.
– О. Это замечательно Альберт, – с восторгом произнес Герман. – Любознательность благородное свойство личности.
– Спасибо.
– И как ваши поиски смысла жизни? Ваш синяк под глазом, надеюсь, не результат безуспешных попыток найти искомое?
– Нет. Синяк это тоже чистая случайность, – выдавил сухо я. – Пока я окончательно еще не определился с тем нашел ли то, что искал в монастыре. Но у меня уже есть некоторые выводы после пребывания в этом месте. У меня очень непростые отношения с игуменом. Но при этом я его очень уважаю и прислушиваюсь к нему, к его советам.
Герман внимательно посмотрел на меня, изучая и анализируя мою внешность. Подобный взгляд я встречал и у отца Димитрия.
– На вид вы кажетесь серьезным молодым человеком. Не думал, что вам может быть интересно, как живут монахи в монастыре. Сейчас обычно молодые люди не увлечены вопросами религии и духовности, называя себя с гордостью атеистами.
– Это же обычная потребность человека, верить, искать Бога, – продолжил я с уверенностью в своих словах. – А для атеистов это просто еще не назревшая проблема.
– Да. Вы правы. Скажу больше. Я даже написал несколько научных статей на подобную тему, – ответил Герман, кивая головой.
– Статей?
– До пенсии я был научным работником в исследовательском институте. Я изучал религиоведение. Я был и маститым педагогом. Извините, если это покажется вам хвастовством. Это было моей ролью в обществе.
– Вот это да. Это очень неожиданно. Я даже и не предполагал, что вы ученый.
– А кто вы по профессии?
– Я учился на художника.
– Вот как. Очень любопытно. Значит, вы художник?
– Я был художником. Теперь оставил эту деятельность.
– О. Ясно. Видимо, вы не любите об этом говорить.
– Да. Не люблю.
Герман молча отвел взгляд к озеру и всмотрелся вдаль. Водная гладь была совершенно спокойной. Солнце пекло сильно, но здесь под навесом крыши веранды в тени мне было очень хорошо.
Герман казался деликатным и учтивым человеком, что мне очень импонировало. Я был действительно удивлен и заинтригован тем, что передо мной сидит настоящий ученый, а не тот неведомый шаман, которого все презирают.
– Я долгое время изучал историю мировой культуры и философии, историю религий, – продолжил говорить Герман непринужденно. – Шаманизм так же является одной из излюбленных тем ученых.
– Очень интересно. Я тоже всегда интересовался философией.
– Ну вот видите. Вы очень любознательный молодой человек. Изучать философию хотят только такие разносторонние люди.
– В монастыре думают иначе… Там философия непримиримый противник религии.
– Да. Я вас понимаю.
– А почему же вас называют шаманом? Ведь вы на самом деле не…
– Осуждение по невежеству очень навязчивый порок в человеке, – перебив меня, заговорил Герман. – Мы можем осуждать, даже не осознавая этого. Так мы падаем в пропасть гнева, озлобленности друг на друга. Для обретения внутренней свободы необходимо подняться над этим злом. Сколько бы вы не встречали в обществе людей, то обязательно натолкнетесь хоть раз на тех, перед кем должны чувствовать себя виноватым, кто будет намереваться осудить вас в чем-либо. Так и я чувствовал всегда, что меня вынуждают быть виноватым. Это всегда служит для меня переломной точкой в общении с людьми.
– Я не знаю можно ли это назвать осуждением. Скорее всего люди просто не знают, кто вы на самом деле, а делают только скоропалительные предположения.
– Игумен знаком со мной. Он думает, что я никогда не приближусь к настоящему христианскому мировоззрению. Я приходил однажды в монастырь и встречался с ним. Помимо всего прочего мы немного обсуждали религию шаманизма, но он ничего не воспринял из того, о чем я говорил. А другие монахи, которые были с нами вовсе открыто выразили свое недовольство. С тех пор меня и считают неким шаманом, так как сразу после этого начали распространяться слухи, которые на руку монастырю. Сюда теперь все время кто-нибудь наведывается из народа, чтобы изгонять из меня бесов. Небылицы расползаются быстро и с каждым разом они все устрашающей. Самое глупое, что в самом монастыре хватает своих фантазеров.
– Значит, вас просто не любят в монастыре? – спросил я, почесав затылок.
– Я не знаю. Если честно, то мне все равно. Буду я для кого-то козлом отпущения или нет. Я считаю себя выше всего этого. Люди не любят тех, кто много говорит о непонятных сложных вещах, – ответил Герман с некоторым самодовольством.
– Ясно. Для меня самым странным является то, во что верят там, казалось бы очень глубокомысленные люди. Я никак не могу понять, почему монахи говорят о Боге, как Творце и верят в сотворение Вселенной. Для них как будто не существует научных знаний.
– Большинство ортодоксально настроенных верующих считают, что только им доступно подлинное понимание Бога. Как правило они воспринимают всю религиозную метафизику натуралистически, связывая природу и духовную сферу воедино. Творцы библейской мифологии воспринимали мир так же, их мышление было насквозь мифологическим. И средневековье еще было полностью охвачено пантеистическим созерцанием Бога, и даже мыслители той поры были охвачены мифом, не осознавая того, что они переносят свои же представления на мир вокруг. Для богословского мировоззрения трудно принять то, что это люди сотворили миф о Боге Творце, а не Бог Творец сотворил все вокруг.
– Люди сотворили миф о Боге Творце? Это очень необычный взгляд.
– Человеку всегда были доступны духовные откровения. Но не всякий человек способен приблизиться к таким высшим переживаниям. К этому способны люди, которые пробудили в себе живую силу мифа. Живя верой, мы живем мифом, то есть символическими содержаниями представлений в нашей психике. Как иначе объяснить логично веру в Творца? Мы живем в современном мире, где все может быть истолковано рационально.
– Значит, на ваш взгляд вера основана на мифе?
– Конечно. Бесспорно и то, что многие святые пробудили в себе эту силу, исходящую из глубин нашего разума. Пророки, которые писали вдохновением Бога, инспирацией, жили мифом, вслушиваясь в свои глубины. Эти глубины и есть символические представления в разуме человека, и при их влиянии создавались все эти чудесные сказания и легенды, на которых основываются религии мира. Эти представления укоренены в нас самих, они управляют всем мировоззрением человека, действуя на нас как фатум. Если они пробуждаются, то для нас становятся духовно значимыми и близкими универсальные религиозные фигуры, которые обожествляет человечество. Если мы возьмем христианство, то в его основе лежит миф о непорочном зачатии, героический миф искупления греха и о воскресении распятого богочеловека Христа.
– Поразительно, – задумчиво ответил я. – В монастыре мне об этом так не говорили.
– Я знаю, – ответил Герман, вздыхая.
– Почему же такие взгляды там не в ходу?
– Я вижу вы разочаровались?
– Я разочаровался в людях.
– Понятно. Вы очень тонкая и чувствительная личность Альберт. Вы должны понимать, что миром правят коллективные предубеждения и навязанные догмы.
– Да. Я понимаю. Может быть. Знаете, что больше всего меня оттолкнуло?
– Что же?
– То, почему церковные праздники, так легко превращаются в народные гуляния. Для меня это стало не слишком приятным открытием.
– Конечно, не нужно быть слишком критичным в этом плане. Традиция православия напрямую связана с народными поверьями. Это часть нашей культуры. А в религиозных вопросах нужно быть очень разборчивым. Как думаете, я размышляю о Боге, живя здесь и плавая вот в этом озере? Или это значит, что я сумасшедший шаман, потому что у меня нет мантии и клобука на голове?
– Нет. Вы абсолютно нормальный человек. Для вас, я думаю, религия очень важна в жизни.
– Да, конечно. Для меня это всегда было очень важным.
– Я бы сказал, что вы даже очень неординарный человек, – промолвил я с восхищением. – Можете рассказать более подробно об этом мифологическом мышлении? Я раньше никогда не думал об этом в таком ключе. К примеру, история о чудесном Преображении Христа. Этот праздник вчера отмечали в монастыре. Что вы можете сказать об этом? Я считаю, что написанное в Евангелии не нужно понимать буквально. Это какая-то аллегория.
– Вы правы. Преображение на горе Фавор. Разумеется, этот отрывок из Евангелия не нужно понимать буквально, как реальное чудо. Как и то, к примеру, что Иисус реально ходил по воде. Нужно понимать это как иносказание и в символическом контексте. Мифологическое мышление наслаивалось на реальные события из жизни исторического Иисуса, который удивил всех своей мудростью, поэтому на него перенесли все мифологические представления о богочеловеке. Эти представления о богочеловеке были и до Христа. Ведь празднование рождества, к примеру, отмечали и ранее как рождество персидского Бога Митры. Языческая религия заменилась религией новой формации с богочеловеком Христом, которого все ожидали. Христос это мифологическая фигура. Иисус это историческое лицо. Человек всегда нуждался в подобном мифе, и психика людей всегда трансформировала в себе представления о божественном.
– Это довольно сложно понять. Мне кажется, что люди не задумываются о том, что такое миф. Обычно мифом считают то, что нереально.
– Это обычные предрассудки. Миф отражает реальный психический опыт, это и есть самая подлинная духовная реальность, которая перенесена в плоскость сказания и легенды. То есть реально смысловое содержание мифа, так как его создатели исходили из психических универсальных представлений, которые у каждого человека одинаковы. Разумеется, миф не касается никоим образом материального мира, так как всецело является продуктом фантазии. Устойчивая форма представления об иррациональном компоненте в нас через фантазию человека создавала эти мифы по всему миру. Таким образом, все религиозные течения обуславливаются психическими представлениями. С этим, между прочим, сходятся многие исследователи культурологи. Это выдумал не я. Проблема в том, что многим это просто неизвестно. У людей обычно нет знаний о таких вещах.
– В целом я понимаю, о чем вы говорите, – осмысляя сказанное, ответил я.
– Я знаю, что мыслю довольно специфично, – ответил Герман, качая головой. – Не каждый сразу меня может понять.
– Но с вами очень интересно. Это правда.
– Благодарю. Что же вас еще волнует в вопросах веры?
– Наверное, то, почему мы живем как бы на разных полюсах одновременно. На одном полюсе мы существуем со своими простыми животными потребностями, и в то же время нас нечто перебрасывает на другой полюс, где мы уже нуждаемся в духовных потребностях.
– Да. Это неразрешимый дуализм нашей жизни. Природа человеческого существа такова, что он привязан всем нутром к телесной оболочке, к своему восприятию, чувствам и ощущениям. Удивительно то, что даже будучи глубоко духовной особой, в то же время человек может быть привязан к чисто инфантильной примитивной сексуальности, которая спонтанно проявляется в нашей психике. Эта инфантильность ставит под удар достижение человека в его духовном опыте. В человеке есть все, и бездна порочности и глубоко сакральные идеи, образы откровения. Все это удивительно может сочетаться между собой, даже, если мы не хотим этого признавать. Поэтому и цель христианского спасения, также состоит в постоянном признании и осознании своей греховной сущности. В этом подлинное христианское очищение, подразумевающее изживание своего инфантилизма, обусловленного естественным эгоистичным бытием человека.
– Вы рассуждаете в чем-то, как обычный проповедник.
– Потому что это истины давно известные и неоспоримые. Их пониманию мешает обычное невежество. Люди далекие от религиозного чувства, часто видят в духовности некое следствие избегания сексуальных влечений. Но истинная духовность как раз направлена на выявление и нелицеприятное сближение лицом к лицу с ядовитой порочностью в нас самих с абсолютной осознанностью и честностью. Видя в себе все наше зло, не избегая его, мы смиряемся с ним и смотрим на него, как на наше бремя, которое взвалилось на нас. Так мы начинаем видеть со стороны наши чисто эгоистичные устремления и расширяем сферу познания самих себя. Так мы и входим уже в область метафизики и мифа. Первородный библейский грех как раз и указывает на тот психический опыт столкновения в человеке его сознающего разума с примитивной инфантильной природой.
– Да. В чем-то я с вами полностью солидарен. Искупление греха в христианстве является так же частью мифа?
– Христос как мифологический Спаситель становится кульминацией, венцом освобождения духа от психической незрелости и слабости. Христос разрешает эту великую проблему борьбы разума с недифференцированной психикой с ее многочисленными аффективными импульсами и состояниями. Отныне разум укрепился до такой степени, что смог противостоять этой дьявольской могущественной силе. Этот символический опыт и отражается в мифологическом образе самого дьявола и его опасных искушениях. Вся христианская метафизика основывается на конкретном психическом опыте. И только так, после встречи со злом мы своим внутренним прозревающим взглядом снова и снова обращаемся за помощью к оку Бога, в котором находим внутреннюю опору, как в метафизической трансцендентной реальности.
– Хм. Довольно сложно все это осмыслить. В этом случае, какое значение имеет аскетическая традиция православия?
– Конечно, эта конфессиональная традиция имеет свои установления и порядки. Без этого невозможно будет сберечь церковную историю. Я думаю, что к полному аскетизму и воздержанию приходят естественным путем, когда человека уже не связывают прочно оковы его влечений, и когда он уже смотрит на это со стороны, просто как на обычную игру природы. Так или иначе, удовлетворяя свои инстинкты, мы можем без труда перемещаться между этими полюсами, о которых вы говорили. Внутри человека должна быть гармония. Когда душевные энергии идут вровень с телесными желаниями, то мы становимся счастливее. Но, разумеется, высшая цель жизни не может ограничиваться только этим. Если вся жизнь суть следующие один за другим акты самоутверждения нас самих, то необходимо в сравнении с этим постигнуть и то, что должно быть нечто более основательное и значимое в этой кратковременной жизни. И поэтому необходимо стремиться к добродетельному благоразумию, к безграничному познанию себя и мира, тогда и можно выйти за рубежи в область трансцендентного символического опыта, прийти к озарению, что мы изначально покоимся в грехе, как в широко известном мифе об Адаме и Еве. Тогда мы можем, забывая о себе, возвышаться над своей низшей природой и созерцать безвременность духа в нас самих, что, к примеру, выражено в мифе о воскресающем богочеловеке.
Герман говорил все это намеренно назидательным тоном, как учитель. Но он говорил так, что эта речь не звучала неопровержимой непреложной истиной, а больше являлась его личным мнением.
На его лице в этот момент проступала неясная хитрая ухмылка, а правый глаз с прищуром вызывал подозрение, что он превосходит меня во всем и только испытывает мои способности. В то же время я заметил, с каким неподдельным интересом он увлекся беседой со мной.
– Да. В монастыре говорят о таких вещах совершенно иначе, – ответил я торопливо, отстранившись от своих мыслей. – Вообще, мне никогда не говорили о том, что веру можно рассматривать так через призму мифа. И как не странно это многое объясняет.
– Я вас хорошо понимаю Альберт. Подождите минутку. Я принесу сок, – произнес Герман, вставая с кресла.
Он встал и зашел в дом через заднюю дверь.
Я с любопытством снова осмотрел все вокруг.
