Read the book: «Невосполнимый ресурс»
Время пришло.
Я это понял. Ощутил ливером, подкоркой.
Как старик, подслеповато щурящийся вдаль на курящий дымы вулкан. Он знает, что лава будет здесь. Что город сгорит дотла и будет погребен под слоем кипящей породы. А горожане не верят. Суетятся, покупают недвижимость, даже празднуют, подбадривая друг друга напускной уверенностью, отчего-то заключив, что этим смогут отогнать беду.
Всю свою жизнь я прожил не так. Занимаясь не тем делом, не с теми людьми. Горько это осознавать и больно. Самое плохое, что ты ничего не можешь поделать. Изо дня в день начинаешь с этим чувством и с ним заканчиваешь, отчетливо понимая, что все неправильно, но колея, глубокая накатанная колея со скользкими краями заставляет тебя уныло тащиться навстречу собственной могиле.
Где-то на ветру шумят сосны. Меж камней струится вода, чистая настолько, что ее загрязнит самый современный фильтр. Там моросит дождь, срываясь тяжелыми каплями с веток, а после солнце вспарывает мечом свинцовую облачную кашу и горит желтыми бликами на мокрых стволах. Там костер голодным волчонком хрустит смолистыми сучьями, облизывает твои озябшие пальцы… И я представляю себя там, засыпая. Но просыпаюсь неизменно на ненавистном продавленном диване, таком удобном и привычном. Тащусь на престижную работу, которой очень дорожу и всем сердцем ненавижу. А вечером, разглядывая с балкона микрорайон повышенной комфортности, населенный тысячами подобных мне, отрешенно раздумываю, успею ли я почувствовать что-то, долетев до земли…
Из раздумий выдернул сотрудник ДПС, как ретривер, сделав стойку на автомобиль, указал на мое место у обочины. Небрежно козырнув, изобразил хватательное движение пальцами:
– Документы ваши!
Позади, возложив локти на автомат, маячил упитанный боец Росгвардии в шлеме с забралом, бронежилете и другом прочем обвесе, приданный, вероятно, для усиления. Вот, никогда не понимал, для усиления чего. Впечатления? Если у меня, ни с того ни с сего, возникнет желание пойти против вооруженного полицейского при исполнении, меня должен остановить еще более вооруженный гвардеец? Поодаль, за бетонными блоками, задрав зачехленный пулемет в небо, стоял припаркованный БТР. Видимо, усиливая уже Росгвардию. Какой следующий этап? На пост пригонят танки? Потом подводную лодку?
– Куда направляетесь? – гаишник окинул оценивающим взглядом мой груженый под завязку джип и такой же прицеп.
В правилах дорожного движения ввели новый пункт? Обоснование цели поездки? Декларацию, объясняющую характер происхождение топлива в баке, с собой не надо возить?
– В деревню, тут рядом, – машу рукой, всем своим видом изображая глуповатую лояльность, – к родственникам.
Совершенно не хочется мне сейчас ни качать права, ни даже иронизировать вслух. В машине – двустволка, патроны. Все с документами, как положено. Но закрутиться может надолго. И неизвестно, чем закончится. Время сейчас такое, странное. А пилить мне, надо признаться, еще далеко. Докопаются с обыском, а потом, чтобы загрузить все обратно, потребуется световой день: вещи впихивались с мылом.
– Пассажир ваш, – гаишник благодушно кивнул на переднее сидение, – почему не пристегнут?
Надо же. Пошутить решил даже. Изображаю вежливую улыбку.
Балабан флегматично вывалил язык, остроты в свой адрес он воспринимает равнодушно. Внешне – Балабан собака редкой породы. Редкой оттого, что непонятной. Я склонен считать, что в нем преобладает восточно-европейская овчарка и просматривается какая-то примесь немецкой. Дело, по всей видимости, также не обошлось и без лайки, о чем свидетельствует роскошный, полным кольцом хвост. Да и романа с водолазом, выражаясь языком классика, его бабушка не избежала, чего греха таить. Внутренне же Балабан – человек. Посудите сами, поспать любит больше, чем жизнь. Не дурак пожрать. Понимает гораздо больше, чем показывает. По мне, так типичный человек. И фамилия еще эта…
Я его когда в щенячестве увидел, понял сразу – Балабан. Лохматый, с большими лапами, одно ухо торчком, второе машет «до свидания». Он каким-то образом совмещал в себе крайности, умудряясь одновременно быть бестолковым и умным, ленивым и неугомонным, хитрым и искренним, флегматичным и чутким. Я ничего не придумываю и не усложняю. Если посадить пса на цепь и назвать Алдан, он алданом и будет. Весь его жизненный путь уложится в формулу: сипло тявкать, охраняя ворота. А если видеть в собаке друга, члена семьи, личность, то там такая и разовьется. Будьте покойны. И фамилии некоторым подходят куда больше, чем имена. А тем более, клички. Кот Матроскин тот же…
– Счастливого пути! – гаишник протянул документы, уже не глядя в мою сторону.
Вдали показался свет фар, к посту подъезжал следующий клиент.
Нынче машин немного. В смысле, на дорогах. Так-то ими забиты все дворы, все парковки, гаражи и прилегающие территории. Но автомобиль теперь не средство передвижения, а самая что ни на есть роскошь.
Не знаю, был ли писатель Пелевин под воздействием, когда сказал, что во вселенной пахнет нефтью. Насчет вселенной не скажу, но в отношении отдельно взятой планеты, он оказался прав абсолютно. За последнее время мы привыкли к биржевым скачкам, я лично, финансовые новости уже просто не воспринимаю. Договорились там страны ОПЕК или не договорились, бензин у нас все одно только дорожает. А тут раз – баррель сто долларов. Ну, круто. Бюджет наполняется профицитом, лидеры наши лучатся с экранов сдержанным оптимизмом и с уверенностью смотрят в завтрашний день. А завтрашний день – вещь такая, туда сейчас мало кто может сделать, как точно выразился один бывший боксер, подтверждая мысль, что боксеров бывших не бывает.
Баррель – сто пятьдесят. В зале смешки и непроизвольные аплодисменты. Баррель двести. Двести пятьдесят. Следом взлетают цены вообще на все. Потому что нефть, это не только топливо. Это грузоперевозки, промышленность, электроэнергия. По телевизору мычат что-то про заморозку внутри страны, прямое регулирование и сертификаты для граждан. Баррель – триста. Четыреста. И возмутительным образом рвет все сдерживающие меры, как ежик презерватив. Литр «девяносто восьмого» перевалил за пятьсот рублей, и в воздухе явственно запахло уже не нефтью. Керосином. Когда из всех динамиков зазвучали песни про сплочение нации, отсутствии причин для паники и большой стабфонд, я совершенно отчетливо понял, что в этот раз не обойдется ни масочным режимом, ни повышенным спросом на гречку и сахар. Что-то назревало серьезное.
И вот, казалось бы, сошлись все обстоятельства. Сама жизнь подталкивала в спину: поменяй меня. Еще есть время. В обоих смыслах.
Да, я прос… прожил большую ее часть. Но не всю, это во-первых.
Во-вторых, сложившаяся ситуация требовала незамедлительных действий. Пока есть возможность, пока события не приняли неконтролируемый оборот и меня не смыло по направлению к сливному отвертстию вместе со всеми.
Но я еще раздумывал. Это только на словах просто: брось все и уедь. Ага. А на деле – который год грибок на балконе вывести не удается, потому что вещи надо выносить, ремонтом заниматься и вообще. Куда уедь? Жить где? Кушать что?
В общем, я зацепился за это «уедь». Редкая форма, даже ворд подчеркивал слово, как чужеродное. А словарь… Словарь сказал, что «уедь» – это невозвратный глагол совершенного вида.
Невозвратный. Вот так.
И все сразу как-то встало на свои места.
Мне было хорошо только в одном месте – в лесу, у воды. Там, где нет людей. Если позволяла работа, я забирался в глушь и пропадал неделями. Последнее время все дольше и дальше, явственно признаваясь себе в том, что остался бы в лесу насовсем. Наверное, это звучит довольно странно. Походная романтика довольно быстро приедается, и туристов начинает тянуть обратно, к удобствам. Меня не тянуло.
Мы все живем ради счастья, это плата нам за жизнь. Если размер платы недостаточен, существование становится в тягость. И мы начинаем подумывать… об увольнении. Счастье – единственное, что держит нас на этом свете, и каждый находит его в чем-то своем.
Для меня это колючий спил, липнущие к ладоням сосновые чешуйки. Гулкий звон, с которым бревно падает на камни. Знаете, если щекой прикоснуться к сухой смолистой сердцевине, она покажется теплой… Счастье – сидеть под барабанящими по тенту каплями, сунув намокшие колени к костру, и прихлебывать из кружки. Дышать паром в серую завесу дождя, что волнами метет по разливу реки. Пристраивать над огнем котелок с налипшей веткой мха. И обжигая пальцы, перемешивать шипящую картошку на сковородке в алых углях.
Мое счастье было неправильным, нелогичным. Во все времена человек, наоборот, стремился отмежеваться от бытовых проблем и перестать думать, как согреться и чем набить живот. Рассчитывая получить возможность совершать что-то большее, великое, вечное… Ведь он же так сложен и неповторим.
У меня вместо великого и вечного зияла пустота. Как у других – не знаю. Я прислушался. Снизу играла музыка, басами выдавая хорошую аппаратуру, сверху взрыкивал перфоратор, за стенкой слышались застольные возгласы и громкое перемещение табуреток по полу. Уверен, там нет проблем со свершениями.
Если бы речь шла только о выживании, разумнее было бы купить крепкий дом с куском пахотной земли, завести пчел, скотину. В деревне электричество, магазин, связь с внешним миром, в крайнем случае, можно надеяться на помощь соседей. Там выжить проще, чем в лесу.
Но меня необъяснимым образом влекло в архаику, к простейшим процессам. Словно когда-то в доисторическом прошлом я зацепился за сучок резинкой от трусов и теперь, через поколения она тащила обратно.
Короче. Оставалось уладить мелочи и подсобраться.
Я достал чистый лист бумаги и записал в начало списка первое, что пришло в голову: соль. Сколько? Соль – невосполнимый ресурс. Солончаков в местности, на которую я прицелился, не предполагалось. Я впал в ступор. Можно прикинуть среднемесячное потребление с поправкой на засолки и заготовки. А на какой период? В горле встал комок. На самом деле вопрос звучал так: сколько нужно соли до конца жизни? И что-то совсем грустно мне сделалось от такой формулировки. Это что же? Я буду подъедать соль и видеть, сколько мне осталось? А если закончится, значит, пора? Оно же так и сработать может на подсознании.
Когда-то давно сатирик Задорнов написал рассказ про иностранного резидента, попавшего в Советский Союз, и, как следствие, в непростую жизненную ситуацию. Автор читал свой монолог с виниловой пластинки. Еще школьником я цитировал его без запинки с любого места. Там были такие слова: «выпив, я рассудил трезво». Проводя прямые параллели, я жахнул полстакана вискаря. А потом еще примерно столько же.
Скомканный лист полетел на пол, место его занял другой, с переосмысленным условием задачи. Сколько мне потребуется соли на… НЕОПРЕДЕЛЕННЫЙ СРОК? Пожевав кончик ручки, я написал ответ: «с запасом».
Чем больше деталей я продумывал, тем больше нюансов возникало.
Как разводить огонь? Зажигалки – закончатся. Придут в негодность терки, отсыреют спички. И, да, они тоже закончатся. Простейший вопрос превращался в проблему. Я закупил полтора десятка приспособлений типа «огниво» разных производителей, с кремнем и кресалом, столько же устройств «вечная спичка», несколько фирменных зажигалок и литра четыре заправочного горючего ко всему этому многообразию. И еще увеличительное стекло на всякий случай. Узнал, как добывать огонь трением с помощью лучка, сердцевины камыша и стальной проволоки, скаткой ваты с золой. Как высекать искру из камней, изготавливать трут из гриба трутовика.
Где я буду жить? Первое время в палатке, ладно. А потом, в морозы? Землянку или избушку строить? Какие инструменты для этого нужны? Список множился. Туристический топор у меня был. Таким хорошо валить деревья и колоть дрова. Я приобрел еще один, тесовый, для плотницких работ, с тонким острым клювом. Стамеску, молоток, брусок для заточки. Две ножовки: с продольным и поперечным резом. С сожалением отложил в сторону небольшую походную бензопилу: рано или поздно сломается, да и бензина не напасешься. Невосполнимый ресурс…
Я узнал, что стены можно рубить: «в лапу», «в охряпку», «в шип» или «в угол», что пригодится чертилка для подгона бревен. Что без петель проблематично устроить дверь, что потребуются еще гвозди и скобы. Что крышу можно крыть дранью или мхом, но лучше припасти отрез рубероида или хотя бы пленки на худой конец.
Обогрев жилища даже в теории превращался в большой вопрос. Взять с собой легкую буржуйку – не вариант, быстро прогорит. Из толстой стали или чугунную – не утащить, очень тяжелая и громоздкая. Можно сложить очаг и отапливаться по старинке, по-черному, но уж больно не хотелось. Все будет в копоти, стены, вещи. Дождь – не дождь, зима – не зима, придется выгребаться из дому и ждать пока прогреются камни. Оставалось одно – каким-то образом сложить печь на месте, при чем, печь с дымоотводной трубой. Я читал про изготовление кирпича из глины, формовку, обжиг. В принципе, ничего хитрого, все выполнимо. Оставалось миновать одно узкое место, а именно – найти поблизости месторождение этой самой глины. Что не вызывало сомнения, так это будущее изобилие дикого камня. Из него в тех краях впору сооружать не то, что печь, а трехэтажный особняк, при силах и желании. Если найти, правда, чем скреплять булыжники между собой. Имея достаточно времени, можно изготовить природный цемент из древесной золы и песка. Объем золы ограничен только здравым смыслом, нажигай сколько угодно, это восполнимый ресурс. Но при таком варианте узким моментом становилось время, очень многое предстояло сделать именно в первый сезон. Поэтому здесь я решил подстраховаться и бухнул к растущей груде вещей на полу мешок портландцемента.
Помню, Балабан тогда шарахнулся в сторону и посмотрел на меня со смесью ужаса и недоверия. Чем угодно поклясться могу, он понял все тогда. Я его подозвал и сказал серьезно: знаешь что, милый друг? Выбирай. Желаешь, я тебя друзьям пристрою, собачий корм и коврик в прихожей обеспечен. До пенсии будешь писанину во дворе нюхать. А коли горазд на прыжок веры, не обессудь. Ничего обещать не могу, пожалуй, только что только сдохнем вместе. Он оскорбленно боднул меня в колени лобастой своей головой, и больше мы к этому вопросу не возвращались.
Предстояло определиться с доставкой на место. Общественный транспорт отпадал сразу же. Ни в один вагон, тем более, самолет, я со своим скарбом и собакой не влезу. Зависеть от частника не хотелось. Во-первых, не надежно это, тот мог отказать в последний момент. Во-вторых, поездка выливалась в какие-то совершенно заоблачные деньги. Оставалось добираться на своей. О том, что это будет путешествие в один конец, и машину придется бросить, я старался не думать.
Вот, странно устроен человек. Ладно, пусть. За всех не поручусь. Лично я странно устроен. Почему у нас дорогое, в смысле денег, как-то превращается незаметно в дорогое сердцу? Поцарапал дверцу – ей, богу, лучше бы руку поцарапал. Забрякало что-то – сразу на сервис. С дуплом в зубе еще можно походить, пока не разболелось, а ездить на автомобиле, с которым где-то немного не так, дискомфортно? Почему мы копим, недоедаем, терпим лишения, живем, в конце концов, ради этих блестящих металлических штучек, единственное предназначение которых возить нашу задницу? Мы превращаем годы в рубли, доллары и квадратные метры. В то что ветшает, обесценивается и ржавеет. А годы… Годы – это же невосполнимый ресурс…
С топливом становилось все труднее, очереди на заправках росли. По офисам ходили какие-то мутные люди, связанные с военными, предлагали солярку оптом. Я купил двести литров. Это обошлось в какие-то жалкие сто тысяч рублей.
Точки, куда можно добраться на автотранспорте, мне совершенно не подходили в качестве конечных. Более того, скрупулезно изучая спутниковые снимки местности, я старался выбирать места, максимально удаленные от дорог и поселков. Машина должна была меня доставить только в район предполагаемого базирования, а именно – к берегу. Дальнейший мой путь лежал по воде. Мне требовалась лодка, как для начальной заброски, так и для дальнейшего промысла. Я нервно скреб переносицу, одним глазом изучая предложения интернет-магазинов, другим кося на собранное имущество. Диапазон судов, теоретически способных принять его на борт, начинался с пятиместной баржи с транцем под мотор и грузоподъемностью немногим менее тонны. Были, конечно, и куда более внушительные экземпляры, но я сомневался, что выверну на веслах хотя бы такую.
Еды на первое время я брал, как и соли, «с запасом». Сотню банок тушенки, мешок риса, две пятилитровки подсолнечного масла. Рис я выбрал в качестве основного гарнира не случайно. В новых условиях воспроизводить его не получится никак. К моменту, когда появится что-то другое, рис должен изрядно набить оскомину. Так будет проще его забыть.
Основную сельскохозяйственную ставку я делал на сорта пшеницы, кукурузы, гречки и проса, адаптированные для выращивания при низких температурах, и неприхотливые к составу почв. Средней продолжительности лета на предполагаемой широте должно хватать для их вызревания. Я долго колебался насчет картошки. Больно привередливая культура для выращивания и, особенно, для хранения. В тепле становится вялой, прорастает и норовит сгнить. А при минусе замерзнет. Персонально для картошки придется сооружать погреб. Но уж очень я ее уважал. Поэтому решив, что двадцать килограммов мне лодку не потопят, а там, как сложится, так сложится, волевым решением включил ее предполагаемый семенной фонд. Морковка, лук, чеснок, редька, свекла – место в ковчеге зарезервировано. Кинза, петрушка, базилик, укроп?.. Да будь я проклят, если не разобью грядку зеленушки где-нибудь на солнечном склоне! А капуста? Грустно без квашенной капусты. Меня должна выручить теплица, по крайней мере, снять вопросы с рассадой. И к куче вещей на полу прибавилась бухта парниковой пленки. Жгучий перец, уху с чем варить? Записываю. Редиска? Как я мог забыть? Также очевидно, что черенки смородины, крыжовника, и черноплодной рябины много места не займут.
Основание пищевой пирамиды ширилось, от сердца отлегло. Получалось, все не так уж и страшно. Главное не догадаться взять для посева фасованную прожаренную гречку из магазина. Чем еще разнообразить рацион? Я хрустнул пальцами. Горох – незаслуженно забытая белковая культура. Это суп, каша и музыка. Тогда и фасоль, я ее не очень люблю, но пусть будет. Подсолнечник? В конце концов он не тяжелый. Горчица? Да, она прекрасно вырастет. Хрен. Его вообще хрен выведешь! Топинамбур. От чего-то потянуло на экзотику. Ни разу не пробовал, но цветет красиво желтым, если придется не по душе, можно разбивать клумбы. Борщевик. Обязательно!.. Чтобы потом бороться…
Волна эйфории налетела на скалу скорби и осыпалась мелкими брызгами. Придется забыть про огурцы и помидоры. Про мандарины, апельсины и яблоки. Лишь в воспоминаниях останется сыр, творог и мороженое. Таможня не пропустит в тот мир виноград, коньяк, вино и кофе. Текилу, шоколад, оливки, крепкий сладкий чай с лимоном… Я рвал ниточки одну за другой. Они лопались с упругим звоном, рождая на прощание тот самый вкус…
К предстоящему туристическому сезону у меня была припасена канистра чистейшего этилового спирта, приобретенного в обход акцизов через знакомого медработника. Вот, как хотите. Я не мог ее оставить. Не хочу тут развивать всяких этнических диалогов, но скажу по правде, как истинно русский человек, я мог со смирением признать невосполнимым любой ресурс. Любой. Кроме этилового. Мой пытливый разум блуждал по просторам мировой паутины в поисках способов возгонки в природных условиях. Что я вам хочу сказать? Не я первый. Оказывается, вопрос подобный стоял давно. И по мнению ряда ученых, несомненно прогрессивных, человека от обезьяны отделило именно желание выпить. В итоге, мой жизненный опыт пополнился четыреста одним способом затворения браги из всего, вплоть до ношенных портянок, а куча вещей на полу – большой вываркой с крышкой на резиновом уплотнителе и медным змеевиком.
Я приходил к выводу, что мне нужно оружие. Для охоты и защиты от темных сил. Бродя по форумам, выбрал неплохой нарезной карабин с оптикой… И слегка огорчился, узнав, что официальное разрешение на такой нужно получать пять лет. В специализированной фирме, куда я обратился за помощью, меня заверили, что процесс ускорить можно. Срок будет зависеть от тарифа. То есть от суммы взяток, которые надо рассовать по цепочке. Но, в любом случае, это не прям, вот, чтобы сразу…
Если с рыбалкой у меня за плечами имелся кое-какой опыт, то относительно охоты я был профаном полным. Пробел взялся восполнить коллега по работе, заядлый любитель со стажем. Мы разлили чай по рюмкам, и я с удивлением узнал, что карабин мне не нужен совершенно. «Начерта», – вопрошал собеседник, – «тебе дальность четыреста метров, когда в лесу видимость – пятьдесят? А в оптику ты собрался разглядывать что? Ветки? Гладкоствол – твой вариант. Во-первых, можно птицу бить дробью. А во-вторых», – заядлый любитель закатывал глаза, проглатывая мой вопрос про возможного медведя, – «останавливающая способность у ружья выше. Пуля там тяжелая, мягкая. При попадании плющится в царский пятак и рвет на своем пути все, ткани, кости»… В общем, когда к концу подходила вторая бутылка чая, я уже знал, куда зацеливаться лосю «на махах», что такое охота «в овсах», и как брать зайца по первому снегу.
В специализированной фирме смену приоритетов восприняли позитивно. И вскоре я стал счастливым обладателем двустволки и изрядного боезапаса к ней, благо, законодательство позволяло. Основной акцент я сместил в сторону пуль и крупной картечи, которые рассчитывал менять на зверя с большим содержанием мяса в организме. На пернатую же дичь, поразмыслив, решил взять лук. Конечно, о стрельбе влет речь не шла. Свои возможности Робин Гуда я оценивал трезво. А вот поцелить зазевавшуюся тушку из засидки считал вполне реальным. Ну, рано или поздно. Миновав череду неудач и длительных тренировок. Да, полсотни заводских углепластиковых стрел разлетятся быстро. Но, в отличие от патронов, их можно возместить стрелами самодельными, из березы или сосны. Вкупе с настойчивостью и терпением это – восполнимый ресурс.
Идея, вызревавшая давно, прорастала в мозг все глубже, обретала новые детали. Я вскакивал среди ночи: а если затупятся полотна пил? Нужен напильник для заточки зубьев. А еще плоскогубцы, ручная дрель, сверла, и хорошо бы – набор резцов по дереву. Лодку пробью, чинить чем? Взять тезу на заплатки, кусок сыромятной резины, клей. У тюбиков срок годности, они усохнут. Нужен клей двухкомпонентный, ацетон. Мясорубку не забыть, крутить котлеты. И к ней еще насадку можно пристроить, чтобы лущить кукурузные початки. Пригодятся целлофановые пакеты и скотч. Проволока, шнур. Не в смысле, лидер группы «Ленинград», а в смысле мотки веревки. Уличный термометр – не подскажете, сколько сейчас градусов ниже нуля? Иглы, шила, нитки – чинить одежду и обувь. Стопка тетрадей и карандаши – для заметок, ну там, в какой фазе луны заколосилась редька. Зубило – если приспичит расколоть камень. Наручные часы должны быть обязательно с ручным заводом, потому что батарейка когда-то сядет. Так космонавтов не собирают на орбиту, как собирался я. Оно же и понятно, там, если чего забыли, на «Прогрессе» довезти можно. Ко мне «Прогрессы» не полетят. Да и вернутся же космонавты когда-то…
Не то чтобы я совсем исключал в мыслях такую возможность. Кто мне запретит, в конце концов? Может, все уляжется со временем, нормализуется. Или я на новом месте… не приживусь. Как человеку сентиментальному, мне было невыносимо примерять страшное «навсегда» на повседневный контекст. Вот, наступит последняя ночь в мягкой кровати. Вот, последний раз в жизни я схожу в теплый туалет. Щелкну выключателем и запру дверь. Последний раз. Перед смертью. С моста выброшу ключи… Я малодушно оставлял себе лазейку теоретического камбэка. Как обезболивающее.
Да, мне тяжело. Я – живой. Не попаданец из романа, не герой мультфильма. Не изгой. Не асоциальный тип. У меня есть дети, взрослые уже, разъехались по другим городам. С матерью их – не сложилось, порознь уже давно. Ту самую, единственную, не встретил, и уже, видно, не встречу. Сын обзавелся семьей собственной. Дочка на третьем курсе. Мы созваниваемся дважды в месяц, видимся три раза в год. Да, я хочу слышать их голоса, хоть изредка, хоть о погоде. Хочу увидеть внуков. Но нас ничего не связывает, кроме общих воспоминаний об их детстве. Я заберу эти воспоминания с собой. Какой прок мусолить их здесь?
Я сглатывал сопли и продолжал список. Теплые вещи, белье. Несколько неубиваемых штанов из комплектов спецодежды. Штаны, они умирают первыми. Прочные ботинки на шнуровке с высокими голенищами, меховые унты, резиновые сапоги, обычные и утепленные, валенки с калошами, легкие кроссовки – по две-три пары всего, обувь, она тоже склонна к суициду. Сапоги-болотники, забродные вейдерсы. На моем диване можно было открывать магазин. Зимний костюм для очень северных широт, пуховик, теплая куртка – пар костей не ломит. Несколько ветровок, прорезиненный комбинезон для промысловиков, кондовый брезентовый дождевик с капюшоном, пара плащей полегче – ассортимент пополнялся. Шапка с ушами и без ушей, кепка, шляпа с полями и антимоскитной сеткой. Мои накопления таяли, но я не скупился. Крепло во мне предположение, что я делал самые выгодные инвестиции за всю жизнь. Да и не на что было больше копить.
Курган из вещей рос. Балабан давно переместился к его подоножию, покинув излюбленное свое место под столом на кухне, и перестал считать центром квартиры холодильник.
