Read the book: «Исповедь на подоконнике», page 5

– Я закажу такси. Не бойся. Приедешь домой – выпей чай и постарайся не мерзнуть.

Алина подняла на заботливого юношу зеленые глаза. Вся предыдущая жизнь в его руках казалась дымкой, чем-то неважным, она понимала всю слепоту своего сердца, которое могло смотреть на кого-то другого – не на Адама. Все солнце словно горело в ее глазах лишь для них двоих, замерзших, дрожащих, но таких милых. Она уткнулась щекой в крепкую руку Коровьева и начала кутаться в его рубашку. Адам внимательно следил за ее бережными действиями, часто переводил взгляд в небо, казавшимся рядом с девушкой необыкновенным. Эмоции к ней не могли держаться в тишине, парень был готов кричать о них каждому – настолько сильно разносились в сердце звуки ее тихого голоса. Алина необычайно нежно прижалась к его груди, из головы вылетел и Базаров, и все, что окружало. Переменился каждый сантиметр и снаружи, и внутри девушки. Эта любовь напала нежданно, как туберкулез посреди солнечного города где-то на юге. Алина обняла Коровьева своими тонкими руками танцовщицы и поняла, что рядом с ним ей абсолютно не холодно. Было очаровательно стоять под закатом прекрасного города в полной тишине, перебиваемой лишь рокотом падающих со штанов и платья капель.

Машина подъехала, и парень, объяснив, почему они с девчонкой мокрые насквозь, заручился пониманием таксиста и открыл девушке дверь. Та, нежно кивая, поджала ноги на заднем сиденье. Чувствовала она разное, но в большинстве своем то, что у нее не мог вызвать зажатый, хоть и самоуверенный Базаров. С ним она хотела смеяться, хохотать, исчезать из жизни, а потом снова резко появляться, а с Адамом… Неожиданно для самой себя Алина стала видеть свою судьбу именно в музыканте. Такой беспрекословной доброты, абсолютной положительности девушка не встречала нигде. Но все же – страшно, стыд разъедал изнутри, как кислота, надо делать выбор, черт возьми! Или не стоило вообще соглашаться на отношения с Витей? Но ведь она была уверена, что любит! А может, с Коровьевым что-то не то, не любовь? Чувства резали сердце крепче любой катаны. Чувства, о которых нужно лишь молчать.

Девушка вышагнула из автомобиля, обняв Адама при выходе, так нежно, тепло и скованно.

– Пока, Адам. Спасибо тебе за этот день. Ты очень хороший. – взволнованно краснея, прошептала Алина.

– Пока, самая необыкновенная девочка на свете. – нежно произнес Коровьев, влюбленно гладя ее по аккуратной щеке. Он долго не собирался отъезжать, а лишь молча смотрел на девушку, дрожащую у окна, Адам чертовски хотел ее согреть, но таксист шикнул, говоря, что заказов много и их мелодраму разбирать времени нет. Коровьев улыбнулся, еще раз попрощался, автомобиль начал удаляться. В мыслях музыкант сказал то, что не смог бы произнести вслух: «Я люблю тебя».

Глядя на то, как машина с любимым покидала двор, Алина ощутила пронзительную боль, но девушка не подвала виду: она скромно махала ручкой и перешагивала с ноги на ногу. На ее плечах была рубашка Коровьева, которую она сжимала каждую секунду, чтобы точно убедиться, что такой невероятный мужчина существует действительно! Адам уехал, а в сердце Алины словно рухнула вся жизнь, не осталось в ней света, дышать было сложно, словно лишь с присутствием Коровьева жизнь оживала в очах девушки. Мокрые волосы липли к ее спине, влажное платье заставляло девушку дрожать от холода, комкалось и шипело под пальцами, но даже несмотря на это, красавица еще долго глядела на дорогу, уходящую прочь со двора.

Глава 7. Игра.

Очень шумно проведя дверью по ковру, четверо парней быстрым шагом зашли в кофейню, не переставая разговаривать. У Коровьева выходной, Есенину до учебы дела нет, Булгаков решил прогулять пары, а Чехов вообще не учится, вот друзья и решили заскочить за чашкой чая или капучино. Базаров с самого утра и до вечера был занят: сперва муторные пары, потом встреча с любимой Алиной. В общем, не до товарищей ему. Ваня сбросил пальто на вешалку и, улыбаясь, подошел к стойке.

– Даша, привет! Как ты? Как дочь? – он оперся локтем о стол и очаровательно улыбнулся.

– Ваня, боже, как ты давно не заглядывал! Я думала, жив ли ты вообще.

– Милая, куда я денусь? Так что у тебя нового?

– Все по-старому, спокойно и приятно. – она убрала волосы за ухо, кокетничая, и подошла к кофемашине. – Тебе как всегда?

– Ну, главное, что все хорошо, не так ли? – он отвел взгляд в сторону и быстро закивал. – Да, как обычно.

– Господи, его что, весь город знает? – пробормотал Коровьев Булгакову и направился покупать свой легкий латте.

Есенин взял свою чашку, пригласил всех в дальний зал и сел за большой овальный стол в углу. За спиной Вани стояло какое-то среднерусское подобие пальмы и постоянно попадало ему в щеку, стоило парню повернуть голову. Чехов вернулся первым со своим американо с кусочками льда и опустился по диагонали от друга, задев головой лампу, переплетенную черными железными прутьями. Свет от нее падал теплый, бережный, но, как заметил и так плохо видящий Женя, не очень сильный. Адам сел рядом с Ваней, а Саша забился в уголочек, подминая пальцами рукава белой толстовки. Есенин целенаправленно пошел к шкафу и стал перебирать стоящие там коробки под задумчивые взгляды друзей.

– Давайте сыграем в данетки?

– Я бы с удовольствием сыграл. Я люблю думать. – Чехов оживился и заговорщицки потер руки.

– По тебе и не скажешь. – усмехнулся писатель. – Саш, Адам, вы?

– Я не против. Только напомни, как. – пересекшись одобряющими взглядами с Булгаковым, ответил Адам.

– Смотри: выбирается ведущий, он тянет карточку, на одной ее стороне загадка, а на другой ответ на нее. Ведущий читает загадку, а участники должны задавать вопросы, на которые можно отвечать «да», «нет» и «не имеет значения», понял?

Коровьев кивнул и пропустил Ваню обратно к стене. Есенин вызвался вести первым.

– Итак, история называется «Половина спички». Посреди поля лежит мертвый человек с половиной спички в руке. Что произошло?

– Он умер. – непонимающе напряг брови Саша.

– Это понятно, а умер-то как?

– Он точно мертвый?

– Да, Сашенька, он точно мертвый.

– Имеет значение пол человека? – задумчиво отпил свой кофе Чехов.

– Нет.

В тот день на Чехове была прекрасная кожанка, да в принципе кожу носил парень более чем часто, но в этот раз Женя выглядел просто великолепно и даже брутально.

– Там были какие-то животные?

– Адам всегда про животных. Нет.

– Может, какой-нибудь самолет?

– Нет, но ты достаточно близок.

– Я понял! – легко ударил по столу Женя. – Он стоял в поле, на него поехал самолет, сломал спичку, убил чувака. Да?

Есенин и все остальные вопросительно удивленно смотрели на Чехова, как бы спрашивая у него, все ли нормально.

– Часто с тобой такое случается? Нет, Чехов.

– Он упал с самолета. – тихо и мило пробормотал Саша.

– Близко, но нет.

– С вертолета?

–Нет.

– С дирижабля?

– Очень близко. – протянул Есенин.

Коровьев, размешивая пенку в своем латте, переводил взгляд то на кофе, то на Сашу. Он поднял бровь, откинулся назад и спокойно спросил:

– Он упал с чего-то летающего?

– Со стрекозы! – обрадовался Булгаков.

– Саш, ты дурачок? Да, Адам, упал с летающего.

Булгаков уткнулся лбом в еще холодную батарею и начал задумчиво жевать воротник толстовки, проводя, вероятно, такие умственные процессы, которые не проводил никогда. Коровьев продолжал мешать ложкой пенку, и тут активировался Чехов, молчащий до этого.

– Спичка была сожжена? Имеет ли значение, что произошло в поле? Поле вспахано? Вспахано недавно? В смысле это не имеет значения, Вань! Это была зима? Лето? Осень? – наконец, закончив поток своих определенно очень важных вопросов, он сложил руки на груди и поджал губы. – Нечестно. Ты все отрицаешь.

– Он упал с воздушного шара? – тихо промямлил Булгаков.

– Да. Вам дать подсказку? – после всеобщего кивка Ваня продолжил. – На воздушном шаре был не он один.

– Это связано с балластом?

– О боже, событие века! Чехов сказал что-то умное!

– В мешках с балластом были поломанные спички, чувак пытался спастись, схватившись за мешки и упал. – уверенно поднял голову довольный Женя.

Ваня рассмеялся.

– Ладно, мне показалось. Нет.

Булгаков, стучавший ладошками по столу, проронил невзначай:

– Он сам спрыгнул.

– Ну! Да! Вы близки!

– Черт, Есенин, это очень сложная загадка. – растрепал себе волосы напряженный Коровьев. – Нет ничего полегче?

Саша, так и не включившийся в игру, снова спокойно, словно шутя, промурлыкал:

– Это была жеребьевка.

– Ну!

– И вот у него короткая палочка, значит, он прыгнул сам. Воздушный шар падал.

Есенин громко кинул карту на стол, стороной с ответом вверх, улыбнулся и протянул теплую руку Саше, чтобы пожать его ладонь. Он уверенно закивал и обвел всех, кроме Булгакова, взглядом, как бы говоря: «вот как играть надо!»

– Гений. Красавчик. – произнес он Булгакову, протягивая сперва рукопожатие, а потом давая пять.

В кофейне в тот день было по-настоящему уютно. На стеллаже вдалеке аккуратно горели две теплые лампочки, создававшие тут антураж, там же стояли старые сломанные фотоаппараты, книги Стивена Хоккинга, несколько коробок с играми и горшки с небольшими растениями, упирающимися вдно следующей полки. Хоть в комнате и было достаточно темно, ведь свет белого пасмурного неба не сильно разогревал мрак, но это словно совсем не мешало ни читать задания, ни просто смеяться и общаться всей компанией. Никогда ребята так не собирались, обычно на улице или дома, изредка в каких-то барах, а зайти в милую кофейню – нет, такого не случалось. Возможно, именно это и вызывало в сердцах парней такой трепет, все в первый раз, необычно. Спокойным казался только Есенин, ведь в этом месте сам достаточно часто сидел, поэтому ощущения чего-то неизведанного не испытывал.

– А можно я? – сказал Чехов и, получив одобрение от Адама, начал читать. – Парню понравилась девушка, он решил познакомиться. Она зевнула – желание отпало.

Есенин на секунду задумался, отпивая из большой глиняной чашки кофе. Лицо его за это время успело смениться до выражения полного триумфа. Он улыбнулся очаровательно и выпалил:

– У нее не было зубов. Все понятно.

– Чего? – недовольно усмехнулся Адам. – Бред. Зубы были, Чехов?

– Были.

– Тогда они были грязные и черные.

– Нет, Ваня, с зубами все было хорошо.

– У нее не было языка, а была щупальца, не знаю. – пожал плечами Булгаков, тыкая трубочкой лед в пустом стакане Чехова, но только по одному взгляду Жени, Саша понял, что ошибся.

– Я понял! – радостно воскликнул Есенин. – Она запрокинула голову, а у нее перерезано горло!! – оценивая реакцию товарища, Ваня нахмурился. – Нет?

– У нее во рту сидел кто-то. – засмеялся следом Булгаков.

– Матерь божья! Вы двое хоть одну адекватную версию можете предложить? – вспылил Чехов, отбирая у Саши стакан. – Адам, радость моя, у тебя есть мысли?

Коровьев улыбнулся приятным словам в свою сторону и начал говорить:

– Скажи, то, как она зевнула, не имеет значения?

– Нет.

Есенин ни с тогони с сего начал гладить Адама по голове. Тот тепло ухмыльнулся и продолжил:

– Она прикрыла рот рукой?

– Да.

– Она зевнула затылком! – выставил вперед указательный палец Ваня, Саша громко засмеялся.

– Есенин, у нас, кажется, вообще идиотские версии. Кто-то во рту сидит, девушка зевает затылком…

– Обычный вторник в Литинституте. – пожал плечами Ваня и продолжил наблюдать за молчаливым мозговым штурмом Адама. В один момент тот засмеялся и закивал.

– У нее было обручальное кольцо.

–В точку! Красавец. – Чехов пожал руку Коровьеву. – Сашка, будешь?

Даже несмотря на всплески гнева Жени, ощущение от этих посиделок стояло прекрасное. Вкусный кофе, тихая музыка из соседнего зала, смех, бледный свет лампы над головами – словно в сериале девяностых. Сериале, лишенном жестокости, глупости и неуважения, а наполненном лишь совершенной дружбой, такой доброй и вечной, как сама жизнь. Булгаков пообещал, что проведет одну игру, но сперва купит еще кофе, и, ухватившись за свободную минутку, Есенин с Коровьевым решили сходить покурить. Они вышли на освещенную белым небом улицу, Ваня запрокинул голову вверх, словно ожидая, что он вышел, значит следом пойдет и солнце. Но такого не случилось, поэтому писатель лишь спокойно закурил и передал пачку другу. Адам улыбнулся и поджег сигарету.

– Хорошо, что мы так собрались, да, Вань?

– Ага. Приятное место. Надо еще сюда ходить.

– Я не про место. Понимаешь, Есенин… Нашей компании так много удалось пережить вместе. И хорошего, и плохого. А теперь вот сидим, общаемся, смеемся. Все вместе. И никаких проблем. – он задумчиво устремил взгляд вдоль по улице. – Витьки правда нет.

– Ему сегодня тоже, я уверен, грустно не будет. С девчонкой все же. – Ваня усмехнулся. – Вот он женится, съедет и забудет о нас!

– Тьфу, не уверен, что он женится. Они же друзья и не больше. – незаметно от Есенина Коровьев сжал руку в кулак и напряженно прикусил губу.

– Ну, Адам, тут уже я не уверен. Сейчас друзья, а потом под венец. Они прекрасная пара. – пожал плечами писатель. – Идем. – он кинул сигарету в мусорку и кивнул на дверь.

Булгаков, который уже пил свой кофе, как только заметил товарищей начал читать свою карточку.

– Мужчина приехал в отель. Ему сказали, что все номера заняты, а один свободен, но в нем за последнее время десять человек повесилось на изголовье кровати. Вскоре он стал одиннадцатым. Что случилось?

– Очевидно, он повесился. – сказал Коровьев, садясь.

– Как вообще можно повеситься на изголовье кровати? – засмеялся Ваня, глядя почему-то на Чехова, словно тот знал ответ.

– Этот мужчина кого-то увидел?

– Да. – пока все дружно углубились в размышление, Булгаков взвизгнул и резко выпалил. – Нет! Он не видел! Извините, я запутался. – он уткнулся лицом в ладони.

Все переменили выражения лиц на более расслабленные и в какой-то степени полные умиления. Адам усмехнулся:

– Вид из окна плохой был?

Сашка, понявший, что его не винят, засмеялся и покачал темной головой.

– Он умер из-за своих проблем?

– Нет. Тут достаточно смешной ответ! Не воспринимайте всерьез!

Чехов выразил на лице переигранное удивление:

– Наш милый Сашенька смеется над повешенным? Куда я попал.

Булгаков испуганно захлопал глазами и стыдливо потер нос. Есенин принялся гладить и его, но поняв, что лишние манипуляции со столом заставляют кофе выливаться из чашек, прекратил это делать.

– Он умер по той же причине, что и прошлые? – задумчиво пробормотал Коровьев, глядя в одну точку.

– Да.

– Его заставили повеситься? – выпалил Женя.

– Он умер из-за интереса? – перебил его Ваня.

– Женя нет, Ваня да.

Чехов широко раскрыл глаза и посмотрел на улыбающегося как кот Есенина.

– Как все-таки можно повеситься на изголовье кровати… – пожал плечами писатель, не отводя глаз от товарища по диагонали от него.

– Слушай, Саш, а может, он как раз проверить решил? – потер руки Коровьев, упорно сжимающий брови.

– Да! Я же говорю, несерьезная загадка.

– Поздравляю, Ваня. С твоим любопытством ты стал бы двенадцатым. – развел руки Чехов, смеясь. Есенин стыдливо засмеялся в ответ. – Кстати, а вы про альбатроса знаете? – все кроме Вани покачали головой. – Супер, тогда мы вдвоем ведущими будем. Коровьев, давай местами поменяемся.

Стоило художнику сесть рядом с другом, тот сразу обхватил его за плечи. Женя перевел на него довольный взгляд и обнял следом.

– У меня всегда от этой задачки мурашки. – улыбаясь, признался Ваня. – Слушайте. Мужчина заказал в ресторане мясо альбатроса, попробовал, вышел и застрелился. Почему?

– Потому что он зевал затылком. – со спокойным выражением лица сказал Адам. – Он ел людей?

– Ты эту загадку знаешь, что ли? Да, было.

– Он привык к мясу человека, и ему стало плохо от мяса птицы.

– Нет.

– Он часто людей ел вообще? – брезгливо и напугано напрягся Сашка, поджимая под себя ноги.

– Нет. Булгаков, ну чего ты испугался? Не волнуйся, он не кусается. – Есенин перевел взгляд на Чехова, и они оба очень громко засмеялись над еще более боящимся другом.

– Он один раз съел человека, да? – заручившись кивками лучших друзей, Адам продолжил размышление. – Его вынудили обстоятельства, да? – снова убедившись, что ответ «да», Коровьев сказал, – Это был близкий человек? Мать?

– Адам, фу! Нет.

– Отец? Брат? Сестра? Тетя? Хорошо, это вообще был родственник?

– Да, но не кровный.

– Он был приемным?

– Адам! – Есенин стукнул по столу. – Ну какое это имеет значение?

– А какие, черт, существуют не кровные родственники?

– Ты подумай!

– Жена? – боязливо спросил Булгаков, снова выражая все как шутку, а не серьезный вариант.

Друзья кивнули, продолжая сидеть, обнявшись. Так ощущали себя гениями, которым доверено великое знание, а не просто ответ на какую-то загадку про альбатроса.

– Итак, резюмируем: мужик съел жену из-за обстоятельств. Потом съел альбатроса и застрелился. Класс. Мне это ничего не дает! – разозленно пробубнил Коровьев.

– Мы дадим подсказку. Людей в этой ситуации с женой было три. Муж, жена и совершенно посторонний мужчина.

Адам спросил, свели ли с этим человеком обстоятельства, получил ответ «да» и задумался еще сильнее. В это время Саша перестал жевать толстовку и сказал:

– Альбатросы водятся на море… Это было на острове? Необитаемом?

– Да! – восторженно произнес Ваня, указывая на друга открытой ладонью, жестами показывая гордость и подкалывая Коровьева, мол, ну вот может же!

– Жену убил этот третий чувак? – Адам смотрел в одну точку, фокусируясь, но подтверждение его гипотезы не прошло мимо его ушей. – Она была чем-то больна?

– Ранена была.

– Ее альбатрос клюнул? – предположил Булгаков.

Одновременно Чехов и Есенин умильно склонили головы и так же ласково закачали ими, решив не задевать такого надеющегося друга резким ответом «нет».

– Так, что мы имеем. Муж с женой и каким-то мужчиной оказались на острове. Они пережили кораблекрушение, а мужчина матрос?

– Да.

– Прелесть. Муж с женой и матросом оказались на необитаемом острове, жена была ранена, потом ее убил…

– Альбатрос. – хлопая глазами, перебил друга Булгаков, смеясь и глядя на товарищей.

– Убил ее этот матрос. И они вместе с мужем ее съели. Черт, а как муж согласился-то? Любимая женщина все же.

– Матрос убил ее в тайне. – хмыкнул с усмешкой Саша, который, видимо, летал в облаках, раз отвечал так отстраненно глядя в потолок.

– Сашка, да как у тебя получается! – всплеснул руками Чехов и улыбнулся. – Да!

– Так, я, кажется, догадываюсь! – ухмыльнулся Коровьев. – Скажите, а когда мужчина съел альбатроса он что-то вспомнил?

– Ага! – Есенин начал двигать сложенными пальцами, словно призывая Адама продолжить свои размышления.

– Я понял, понял! Матрос убил жену, скормил ее мужу, сказал, что это альбатрос. Когда мужчина попробовал настоящую птицу, он догадался обо всем. Да? – взволнованно закивал музыкант.

– В точку! – Ваня и Женя расцепили объятия и поочередно пожали руки сначала Коровьеву, а потом и Булгакову, без отстранённых ответов которого вообще ничего не получилось бы.

– Жесть, конечно… Страшная загадка. – поморщился Адам, Саша гукнул и поежился.

– Мы предупреждали. Парни, кто курить? После такой задачки просто необходимо!

Все четверо переглянулись между собой, соглашаясь, и вышли на освещенную только выглянувшим из-за туч солнцем. Не описать было красоты, что видели перед собой друзья. Дорога была словно поглощена этим невероятным сиянием, таким бледным, совсем детским… Оно охватывало парней за ноги, брало за руки и тянуло вверх, к самому светилу, для которого эта компания была определенными любимчиками. Друзья аккуратно переглядывались, словно скрывая это, но каждый пытался насладиться таким новорожденным моментом полностью. Моменты, они создают эту жизнь – бесконечную гирлянду, в каждом фонарике которой блестит один из светлячков судьбы. Они и розовые – это жучки любви, и голубые – эти огоньки показывают грусть, и, конечно, желтые, как маленькие звезды – это свет счастья, радости и беззаботного очарования. И все друзья могли сказать точно – сегодняшний день выльется в сияющий беспредел их жизни исключительно желтым цветом. Одним оттенком на всех.

Глава 8. Небо помутнело.

Адам Коровьев сидел за своим лакированным фортепьяно. Он внимательно передвигал крепкие пальцы по клавишам, воодушевленно откидывал голову назад. Желтая рубашка восхитительно подчеркивала его в некотором родевозвышенный нрав, чистоту и солнечность. Он улыбался и предавал себя мелодии целиком и полностью, так что казалось, что весь мир застыли лишь Адам играл. Мелодия вылетала из его движений великолепная, изысканная, была в ней какая-то такая страсть. Не пошлая, а, наоборот, самая детская из всех, существующих на планете.

– Молодцы, – сказал дирижёр. – Миша, немного больше энергии в начале. Адам, в принципе, без вопросов, но не уходи так сильно в себя. Ника, все хорошо. Стас, выучи наконец ноты! Всем спасибо за репетицию, увидимся в среду. Пока, ребята!

Адам кивнул, мысленно поблагодарил руководителя и слез со стула. Он потер руки и оглядел зал. А там, в глубине, куда даже не попадали огни ламп, сидела она – красивая, элегантная, прямо как эта мелодия. Алина заправляла светлые волосы за аккуратные ушки, а ее глаза словно были видны даже в темноте. Коровьев уж было направился к ней, но его остановил голос Вероники – она играла на скрипке.

– Ты молодец, Адам. Не понимаю, почему к тебе придираются.

– Мне кажется, Володя все объективно сказал. Я, когда играю, очень сильно погружаюсь в свой внутренний мир и теряю связь со зрителем. Вот ты действительно молодец! – с привычной вежливостью ответил ей юноша, кивнул и направился в глубину зала.

Он подошел к предпоследнему ряду, усмехнулся, потрепал волосы и сел к сложившей ноги в синих джинсах по-турецки Алине. Та улыбнулась, обняла его, будто не видела годами и тихо произнесла.

– Ты не устал? – из-за темноты не было видно румянца на ее щечках. – Вот вода, попей.

Музыкант наклонил голову, умиляясь заботе. Его глаза блестели, а сердце вертелось с воплем о любви. Весь его мир дрожал при взгляде на эту красавицу, ему казалось, что все так просто, что перед ним его действительная судьба. В любимом всей компанией солнце он видел, как блестят ее глаза, Садовое кольцо бежало в ритм ее звучного голоска, вся эта любовь, как в добром старом советском фильме, идеальном до боли в глазах. Адам не представлял, как вообще можно измерить его чувства, ведь даже сотни тонн не выдержали бы под тяжестью его дрожащего от любви сердца. Алина так улыбалась, смеялась, и каждое движение отражалось на душе Коровьева новой бабочкой.

– Спасибо… Тебе нравится, как мы играем?

– Да, Адам! Невероятно! Вы талантливы насколько это вообще возможно. Особенно ты. – она нервно поправила волосы и улыбнулась, наклонив лицо.

– Спасибо, моя хорошая. Идем?

– Да, да… – она поднялась, подождала, когда выползет из-за кресел ее любимый и вышла следом.

В раздевалке Коровьев по второму разу попрощался и с дирижером, и с ребятами. Когда он накидывал на плечи пальто, к нему аккуратно подошла Ника.

– Ты сейчас куда собираешься?

– Домой. А что?

– Ну, я думала… Раз ты свободен, мы можем погулять…

Она не договорила, ведь на половине слова ее прервал резкий голосок Алины. Красавица обхватила руками локоть Адама, сильно притянула его к себе и, покраснев, произнесла:

– Это мой парень. Ты никуда не пойдешь с ним.

Вероника стыдливо закивала и отошла в сторону, а Алина взглянула на Адама. Когда Коровьев говорил с другой, в ее сердце словно что-то рушилось. Душа сжималась в больной шарик, она ощущала себя такой преданной и ненужной, ревность бушевала штормом, стоит хоть одной представительнице женского пола улыбнуться очевидно привлекательному Адаму. Удивительно, что сама она ни на долю секунды не задумывалась, что у нее самой уже есть парень.

– Зачем ты это сделала?

– Вероника, она… понимаешь… не очень хорошая девушка… Меняет парней как перчатки. Я не хочу, чтоб она разбила тебе сердце! – воскликнула Алина. – Ну… ладно. Пойдем. Меня сейчас Базаров должен забрать.

Коровьев, ничего не понимая, кивнул и согласился со всеми словами возлюбленной. Он покорно поплелся следом и увидел стоящего с сигаретой Витю. Адам помахал ему и подошел к другу.

– Привет! Отдаю в твои руки. – сказал он, глядя на Алину.

– Привет, как репетиция? – после ответа товарищаБазаров продолжил. – Классно. Ребята, как здорово, что вы подружились. – улыбнулся парень. – Мы пойдем, увидимся вечером, Адам.

Витя и Алина вместе направились в сторону метро, а музыкант на автобусную остановку. Девушка заметно помрачнела, но заметно было лишь тому, кто видел, как она сияла рядом с тем, кого действительно любила. Когда пара скрылась из виду, Базаров остановил девушку и поцеловал в губы. Та сперва вздрогнула, а потом покорно ответила на такие действия ответным касанием губ. Она была сильно напряжена, но это не чувствовалось целующему ее влюбленному Вите.

– Я очень люблю тебя. – сказал он.

– И я люблю. Идем.

– Стой, я хотел кое-что подарить. Я попросил Чехова нарисовать тебя. Держи. – он сунул в руки свернутый листок акварельной бумаги с аккуратным портретом на нем.

На этой неидеальной, но живой картине Женя изобразил девушку такой, какой видели ее все парни – красивой, блестящей под октябрьским солнцем, изящной. Алина сухо улыбнулась и, как бы благодаря, поцеловала Базарова в щеку. Тот мгновенно покраснел, на лице засияла улыбка. Все мысли словно перемешались, и Вите даже показалось, что он падает от нахлынувших эмоций.

Пара спустилась в метро по эскалатору, села в заполненный людьми вагон – и это не было чем-то удивительным, ведь стоял час-пик. Базаров не сводил глаз от своей любимой девушки, а та пускала пространные взгляды на людей в поезде, на виды из окна, и пусть те были не красивы, да даже различимы, все было для нее лучше, чем смотреть на слепо влюбленного Витю. Она находилась в ужасной клетке, но сил расстаться с нынешним партнером не хватало, да и она размышляла, что он так много делает для нее, хочется иногда почувствовать себя любимой. В общем-то, Алине было все равно, что чувствует ее молодой человек, что он не может думать ни о чем другом, кроме ее волос, глаз, улыбки и голоса.

– Куда мы поедем, Витя?

– У меня есть два варианта: в какой-нибудь музей, ты говорила, что хочешь, ну или просто в Царицыно. Там сейчас осень золотая.

–Царицыно! – оживилась девушка.

Базаров кивнул и приготовился исполнить план поездки до нужной станции метро, чтобы прийти в парк. Когда пара вышла на улицу, Алина нехотя согласилась за то, чтоб Витя взял ее за руку, и попросила рассказать что-нибудь про учебу. На самом деле, она не слушала. Ее мысли были там, в мчащемся по улицам столицы автобусе, где, прислонив голову к стеклу, сидел он, ее любимый до невозможности Адам. Она не могла прекратить влюбляться в него, и когда стояла рядом, и когда была так далеко. Базаров говорил о лягушках, науке, медицине, он думал, что девушке действительно интересно. Но Алина слушала не его, а ветер, откуда будто звучали слова «я тебя люблю» низким, аккуратным, музыкальным голосом…

Пару постепенно стала окружать красота. Молодые деревья, только пожелтевшие по воле природы, склоняли свежие липкие яркие листочки к земле, а они самонадеянно срывались с веточек и плыли на попутном ветре, как яхты в теплом Азовском море. Все было усыпано этими корабликами, они шумели, шутили, говорили о чем-то своем. Утки увлеченно изучали осенних гостей, которых принес сюда великий народный король листопад. Влюбленные кидались в друг друга охапками этих посланников осени, те летели над их головами кометами и звездами, так что смотреть на это великолепие можно было часами, но счастье оказалось коротким: вволю нарадовавшись своим приключениям в воздухе, листья падали на землю, хохоча как маленькие дети. Вереницы юных биологов, как утята, гуляли по лесу, поднимая каждую травинку. Крошечные белки носились по этому ковру и сливались с ним, размахивая пушистыми хвостами. Весь парк вдали казался не деревьями, а огромной горой, системой, государством – чем-то таким очаровательно сложенным, словно каждая ветка передавала приказ царицы осени своей соседке. Все пело, радовалось и красиво укрывало сонную и вымотанную за лето великую Москву. Витя восторженно описывал девушке достаточно забавные события, он был убежден, что ей действительно есть до него дело. Он поднял с земли красивый оранжевый листочек, обрамленный со всех сторон аккуратными загибами высохшей травы. Базаров заулыбался и показал его девушке, задумчиво глядящей куда-то вдаль.

– Очень симпатично…Ага. Ой, уточки. – она увлеченно кинулась к заборчику, разглядывая птиц, но в глубине души Алина понимала, что делает это, лишь бы лишний раз не смотреть в эти коричневые темные глаза.

Она боялась, как никогда. В ее голову словно что-то вломилось, резало изнутри, пробиралось к каждому уголку ее бушующего подсознания. Алина была бледна, она тяжело дышала, а в ее груди словно стоял непроглядный дым, все тело наливалось страхом и покалываниями в руках и ногах. Она пошатнулась пока шла, голова закружилась. Хотелось бежать. Зачем они сейчас идут по этому уродливому в ее глазах парку? Почему потрепанная и обваливающаяся гримерка с Коровьевым казалась лучше, чем вся эта природа? В ее голове слышались шаги, звучавшие по ту сторону жизни, кровь пульсировала в висках, все казалось глухим и пустым. Алине был необходим Адам, здесь и сейчас. Но вместо него шагал этот умный, но совсем чужой Базаров. Она побледнела, повернулась в сторону Вити и тяжело вздохнула.

– Алина, любовь моя, все хорошо?

– Нет… Я себя не очень хорошо чувствую…

– Милая, зачем же мы сейчас приехали? Вот я дурак, не заметил. Любимая, извини. Поехали домой?

– Ага… Мне нужно поспать…

Она задумчиво направилась к метро, шатаясь. Базаров взволнованно приобнял ее за талию, то и дело касался ее лба, проверяя температуру. Ее не было – мучало Алину другое, то, что люди называют тревогой. То, что люди называют стыдом. Она тяжело опустилась на кресло, уткнулась лицом в ладони и постаралась успокоить дыхание. Не получалось. Витя обнимал ее за спину, гладил по голове, шептал какие-то бытовые врачебные советы, пытался вытащить хоть слово, винил себя. Он не уследил, что его девочка заболела. Нет же, Базаров, ты не уследил не это… Время тянулось долго для медика, но быстро для девушки, которая не заметила, как зашла в свою собственную квартиру, все было как в тени. Чувство, что она не с тем, разъедало Алину изнутри. Она обернулась, держась рукой за шкаф и прошептала сиплым, мерзким голоском:

– Уйди. Оставь меня.

Витя сопротивлялся, утверждал, что ему необходимо остаться, он должен быть рядом с любимой, но девушка собрала все силы и толкнула Базарова, так что тот чуть не упал с лестницы, он в последнюю секунду схватился за перила.