Read the book: «Неотразимая графиня», page 3

Глава 4

Приезжай ко мне. Себастьян уехал на бал, а я сказалась больной. Мэри откроет для тебя окно кабинета.

Лия встала на колени и собрала письма, разбросанные на полу. Она завидовала способности Райтсли уйти, не прочитав ни строчки. Если бы она тоже так могла! Как только она обнаружила письма, спрятанные вместе с карманными часами Йена и булавками для галстука, они манили, искушали, хотя она понимала, что содержание может снова разбить ее сердце.

Лия присела на край постели, сжимая письма в руке. Всего их было одиннадцать. Лия пересчитывала их снова и снова, убеждая себя, почему не стоит их читать.

Йен и Анджела умерли, роман закончился. И больше не будет тех страшных ночей, когда она, лежа в постели, прислушивалась, не поднимается ли он по лестнице. Не нужно будет пытаться выкинуть из головы все мучительные мысли, когда он будет заниматься с ней любовью, не будет больше и тех недель напряженного молчания, когда они ждали, придет ли ее очередное недомогание. Какая польза от чтения этих писем? Скорее всего они еще раз напомнят ей о разбитом сердце и крахе иллюзий.

Подняв голову, Лия посмотрела на противоположную стену с ее синим цветочным рисунком и желтым бордюром, на ковер савонери в бежево-золотистых тонах, на стулья палисандрового дерева с обивкой из дамаста. Как же она ненавидела эту комнату и все, чем занималась в ней! Даже при том, что в камине, несмотря на середину лета, горел огонь, здесь всегда было холодно. Воображение преследовало ее, возвращая к первым четырем месяцам их брака.

Здесь, на этом стуле, она сидела, когда Йен спустил пеньюар с ее плеч.

Около этой стены он овладел ею – обхватив обеими руками ягодицы, заставил ее обнять ногами его талию…

Потом, уже на полу, наклонился над ней как животное. О, какой же греховной и распутной она должна была быть!

Лия закрыла глаза.

И потом это продолжалось здесь, на этой постели, уже после того как она узнала об измене. Несколько месяцев она лежала под ним, стараясь игнорировать ощущения от его рук и губ. До крови закусив губу, сдерживала стон, готовый вырваться из ее груди. И она позволяла ему взять ее… снова и снова.

Без души.

Это то, во что она позволила себе превратиться. Бледное зеркальное отражение без воли и стержня. Когда она застала Йена и Анджелу, то поклялась, что никогда больше не даст ему ни кусочка своего сердца… но в конце, даже не сознавая этого, отдала ему все.

И вот теперь лорд Райтсли не понимает ее поведения. Он ожидал, что она будет соблюдать траур, вести себя как прежде, то есть будет послушной и покорной. Но нет, она не могла. Она старалась быть хорошей женой и дочерью и… потеряла себя. И сейчас, после смерти Йена, она уже не знала, сможет ли жить, отказавшись от независимости, которую наконец обрела.

Лия опустила глаза на свои руки. Она отложила медальон, ленту, одиннадцать любовных писем. Лорд Райтсли был прав: следует сжечь их, это хорошая идея.

…Входя в их городской дом, дом семейства Джордж, Лия кивнула слуге, который вежливо придержал открытую дверь. Слабая улыбка тронула ее губы. Сказывалась усталость после вчерашнего обеда, когда она, как и положено хозяйке, принимала гостей. Да еще завтрак сегодня утром с ее матерью. Лия почти физически ощущала темные круги под глазами.

При мысли о матери ее плечи невольно напряглись, и Лия попыталась расслабиться, поворачивая голову то вправо, то влево, чтобы размять шею. Не важно, сколько раз за сегодняшнее утро Аделаида делала ей замечания в присутствии других дам или то и дело перебивала ее, пока Лия говорила. Теперь она была дома, и постель звала ее.

Но сначала Йен.

Слабая улыбка ушла, и на лице появилось счастливое выражение.

Йен.

Он сказал, что останется сегодня дома, чтобы заняться делами Линли-Парка. Произнес это с капризной гримасой, будто он был школьником, оставившим игры ради занятий в скучной и тоскливой классной комнате. Заглянув внутрь, она поняла, что кабинет пуст, его стул остался стоять отодвинутым от стола, словно кто-то позвал его и он торопливо вышел.

– Роберт, – обратилась она к слуге у двери. – Мистер Джордж ушел? Вы не знаете, когда он вернется?

– Нет, мадам. Он поднялся наверх. Приехала леди Райтсли, чтобы забрать шаль, которую она оставила вчера на обеде, и он поднялся, чтобы встретить ее. – Глаза Роберта смотрели куда-то выше ее головы, избегая ее взгляда, и Лие хотелось топнуть ногой, чтобы привлечь его внимание.

Но разумеется, она просто сказала «мерси» и пошла наверх в гостиную, где прошлым вечером нашла бургундскую шаль Анджелы. Когда она расправляла шаль, мягкая шерсть касалась кожи между перчатками и рукавами ее платья, и на какой-то момент Лие вдруг захотелось, чтобы она тоже была любима, как Анджела. И больше никогда не слышала комментарии матери по поводу ее фигуры, волос или характера; могла без боязни носить фиолетовое, не опасаясь, что ее кожа приобретет тусклый оттенок, и обладать уверенностью женщины, для которой весь мир прекрасен.

Но она отбросила эту мысль, устыдившись своей зависти. Если и есть чему завидовать, то искренней и безыскусной натуре Анджелы, которая влекла к себе людей, как цветок, распускающийся на солнце. Лия тоже хотела бы казаться такой, но реального желания всегда быть милой или искренней у нее не было. В отличие от Анджелы она не могла слушать мисс Йорк, когда та снова и снова бубнила что-то нравоучительное о судьбе старых дев, или терпеливо сидеть рядом с лордом Даубри, пока он хлюпает и сморкается, бросая взгляды на ее зад. Не говоря уже о том, что Лия не обладала какими-то выдающимися формами, но, на ее несчастье, лорд Даубри, казалось, был готов поглядывать как на маленькую кобылку, так и на большую.

Сомнений не было: Анджела была ангелом, и в награду за ее красоту, доброту и прочие добродетели ей в мужья достался преданный и верный лорд Райтсли. Лия, напротив, не отличалась особой красотой и скорее была саркастичной, нежели доброй. Тем не менее ей повезло заполучить в мужья мистера Йена Джорджа. И он любил ее.

Улыбка Лии стала шире, когда она подошла к дверям гостиной. Честно говоря, у нее не было причин завидовать Анджеле.

Чуть приоткрыв дверь, она услышала голос Анджелы, радостно проговорила:

– Добрый день! – и вошла в гостиную.

Нет, она только думала сказать это, но слова застряли в горле. Слова, которые она не могла произнести, которые вмещали слишком много: ее невинность и веру в любовь, в дружбу, в справедливость мира.

Золотистая голова ее мужа склонилась к обнаженной груди Анджелы, он ласкал ее губами и языком. Лиф платья был спущен до талии, Анджела прогнулась, ее руки утонули в его волосах, глаза были прикрыты в экстазе. У любой другой женщины это выглядело бы безобразной гримасой, но Анджела превратилась из невинного ангела в настоящую соблазнительницу.

Странно, но первое, что пришло в голову Лии, – что бы сделала ее мать? Она, наверное, повернулась бы, не издав ни звука, и вышла, притворившись, что ничего не случилось.

Но Лия не могла. Она стояла, пораженная тем, что открылось ее глазам. Ее руки поднялись и зажали рот по своей собственной воле. Она была потрясена. И сейчас она могла бы сформулировать слова и вместо «добрый день» сказала бы: «Будь ты проклят!» или «Я ненавижу тебя!»

Она могла бы разбить вазу с тюльпанами или бронзовые часы на камине, метаться по комнате, швыряя тяжелые предметы в их головы и крича, как разгневанная фурия.

Все это пронеслось вихрем в ее сознании, когда она увидела, как Йен переключился на другую грудь Анджелы, затем стал осыпать поцелуями ее шею, и все это время слезы текли по щекам Лии. И слова, которые наконец-то вырвались из ее уст, были не проклятия, не злое осуждение, а тихий шепот. Настолько тихий, что она удивилась, когда они обратили на нее внимание и застыли. Лия никогда не забудет лицо Йена в этот момент: довольное выражение мгновенно исчезло, досада в его глазах смешивалась с чувством вины.

– Как ты мог?

Анджела отвела взгляд, на ее шее и лице выступили красные пятна. И Йен… Лия рыдала. О Господи, как жалка она была. Йен, ее дорогой, любимый муж вышел вперед, загородив собой Анджелу от взгляда Лии. Защищая ее! Ее!

– Прости, – сказал он.

Она была слабой и маленькой и полной дурой, веря, что он любит ее. Безутешно рыдая, Лия повернулась и выбежала из гостиной.

– Могу я вам помочь?

Лия оторвалась от рисунка в модном журнале и подняла глаза на помощницу модистки.

– Я бы хотела присмотреть что-то для траура…

Девушка сделала книксен и опять исчезла в служебной части магазина. Взгляд Лии вернулся к образцам на страницах журнала, лежащего на прилавке: платья для чая, вечерние платья, амазонки для верховой езды – эскизы с боа и оборками, из муслина и бархата, шелка и тафты. Несмотря на ее внутренний протест, ее рука снова потянулась к желтому платью, отделанному белым кружевом, а сердце подпрыгнуло. Нет, до следующей весны она не сможет носить что-то подобное.

– Все, что у нас есть, здесь, – вернувшись, сказала девушка. Лия убрала руку и засунула ее в складки юбки, чувствуя себя как ребенок, который хотел стащить печенье.

– Спасибо. – Она почти улыбнулась, стараясь скрыть чувство вины.

Прошла неделя после визита лорда Райтсли, бесконечные семь дней одиночества. Она чувствовала это особенно остро после того, как доктор сказал ей, что она не беременна, но сумела перебороть себя, разбирая вещи Йена. А в последнюю неделю беспросветность одиночества снова охватила ее, она стала задыхаться, чувствуя, что больше не в состоянии ни секунды оставаться в городском доме.

Продавщица отошла в сторону, чтобы разложить рулон материала, пока Лия изучала предложения. Все одно и то же. Бомбазин. Креп. Бомбазин. И снова креп. Все черное. Все скучное, ни намека на фривольность. Восемь месяцев она провела затянутая и упакованная, вынужденная сдерживать свои действия и чувства, пока жила как жена Йена, абсолютно одна в своем отчаянии. Даже сейчас она не могла избавиться от обязательств по отношению к нему и ради него должна была превратиться в траурный мемориал.

Лия закрыла модный журнал и подняла глаза. Она улыбнулась, но быстро убрала улыбку, встретив удивленный взгляд продавщицы.

Улыбка. Всего лишь улыбка. Нет, это не положено настоящей вдове, мать прекрасно просветила ее на этот счет. А что касается женщины, которая хотела сохранить свои секреты, – здесь ей дал указания лорд Райтсли своим высокомерным аристократическим тоном. Со всеми этими запретами и правилами, обрушившимися на ее хрупкие плечи, удивительно, что она еще была в состоянии держаться прямо.

– Я не думаю, что хотела бы сделать заказ сегодня, – вздохнув, проговорила Лия.

Настороженность появилась на лице девушки, возможно, в ответ на слишком тихий шепот Лии.

– Нет, мадам?

– Предварительно я бы хотела посмотреть ткани, черные, разумеется. Но не могу ли я выбрать что-то иное, чем креп или бомбазин?

Девушка опустила глаза и задумчиво вытянула губы.

– Одну минуту, мадам.

Лия оглядывала комнату, пока ждала: розовая обивка стульев, между ними овальный стол, стопки модных журналов в углу прилавка. Сине-белые обои в восточном стиле, чистые, но вытертые на швах. Звук шагов эхом отдавался в голове, и она посмотрела вниз на свои пальцы, нервно барабанящие по прилавку. Вздохнув поглубже, заставила себя успокоиться и увидела, как из-за занавески, закрывающей дверь в служебное помещение, вышла продавщица.

Она держала в руках рулон черной органзы. Черная, но отливающая темно-синим в волнах света, воздушная ткань…

– Иногда берут на бальные платья, но не все дамы решаются выбрать эту ткань.

В чем причина, по которой сердце Лии застучало с бешеной скоростью? Ведь это был всего лишь кусок материи, и, несмотря на синий оттенок, все равно черной. Лия не сможет украсить платье атласным бантом или бисером или выбрать модный фасон. Если она наденет платье из этой ткани, оно все равно будет выглядеть как платье вдовы, строгое и респектабельное, без намека на легкомысленность.

Она протянула руки и легонько провела по ткани, материал приятно шелестел под ее черной перчаткой. Нет, она была не в состоянии отказаться.

– Я передумала, – пробормотала она, любуясь сине-черным материалом. – Я бы хотела заказать платье из этой ткани.

– Какой фасон, мадам?

Лия снова открыла журнал и указала на первое попавшееся платье, которое выглядело точно так, как две дюжины ее других траурных нарядов:

– Вот это подойдет.

– Вы хотели бы, чтобы мерки сняли сегодня?

– Да. – Лия выпрямилась, неохотно убрав руку. – Когда оно будет готово?

Разумеется, она будет носить его только у себя дома. Так как она недавно овдовела, никому не приходит в голову прислать ей приглашение, никто не ждет ее на балах или на приемах. Лия не ждала, что ее мать или Беатрис приедут навестить ее в ближайшее время. И друзья, обожавшие Йена, когда-то звавшие ее на чай, теперь забыли о ее существовании. Лишь изредка Лия получала от них открытки с соболезнованиями. Она была им нужна только для того, чтобы они могли наслаждаться компанией Йена.

Наконец продавщица сказала:

– Неделя вас устроит?

И вдруг Лия сделала маленький пируэт. Совершенно спонтанно, не думая об этом, не анализируя уместность действия или его последствия и то, как бы восприняла это ее мать или отразилось на ее муже. Она просто покружилась. Всего один раз.

И когда она остановилась, то увидела, как удивленно продавщица смотрит на нее. Лия улыбнулась ей сквозь вуаль.

Улыбка. Пируэт. Черная органза. Все в один день. О, это была всего лишь маленькая попытка быть независимой. Но начиная с этого дня она хотела большего.

В тот вечер Лия бродила по дому, переходя из одной комнаты в другую. Она пробовала читать, но, увы, Теккерей не смог удержать ее внимание. Пробовала сесть за фортепьяно, но из этой затеи тоже ничего не вышло. После нескольких аккордов ее пальцы неподвижно лежали на клавишах. Она сама не заметила, как спустилась в холл. Казалось, ноги несут ее куда-то помимо ее воли. Не обращая внимания на удивленные взгляды слуг, она оказалась на первом этаже, потом поднялась на второй.

В течение всей своей жизни она была связана ограничениями, наложенными на нее ее матерью, и должна была соответствовать ожиданиям общества. И никогда не помышляла о том, чтобы нарушить все эти правила, она спокойно следовала предписаниям, веря, что ее награда – это прекрасный муж, который будет любить ее и их общих детей. Но, будучи послушной, Лия не получила ничего, кроме разочарования и печали.

Лия круто повернулась на каблуках, задев юбками стул. Казалось, комната сузилась, а тишина давила. Она долго хранила секрет Йена, боясь позволить себе сойтись с кем-то поближе, чтобы, не дай Бог, кто-то смог бы прочесть правду в ее глазах. Но теперь, когда он был мертв, почему она снова должна мириться с одиночеством? Она понимала, что никто не присылает ей приглашений, потому что все думали, что она погружена в свое горе, но это было не так.

Лия вошла в спальню, ее взгляд прошелся по стенам, по полу, разнообразным мелочам, которые она расставила в комнате. Не по своему желанию, а потому, что именно так должна выглядеть комната леди. Хрустальные флаконы с духами на трюмо, щетка для волос точно в центре, никакого беспорядка, ничего случайного, все на своих местах. Пейзажи на стенах: поля, усеянные фиалками и мирно пасущимися стадами. Нет, если бы она прислушалась к своим собственным желаниям, она выбрала бы что-то от Делакруа или Жерико, предпочитая вместо пассивной сцены видеть на холсте жизнь, дерзкую и яркую.

Она снова развернулась и подошла к маленькому письменному столу у противоположной стены. В одном из ящиков лежали письма Анджелы к Йену. Она столько раз пыталась их сжечь, но всякий раз вытаскивала из камина. Их секреты не отпускали ее.

Выдвинув ящик стола, Лия взяла пачку писем, перевязанную розовой лентой. Хотя запах ванили и лаванды стал слабее, но по-прежнему ощущался. Она тут же вспомнила Йена, то, как он ложился рядом с ней в постель, и этот аромат исходил от его кожи…

Ее рука слегка задрожала, стремясь отшвырнуть письма. Вместо этого она еще осторожнее сжала их и повернулась к креслу перед камином. Капельки пота выступили на висках, когда Лия села в кресло, но она никого не позвала, чтобы пламя притушили.

Она держала письма так крепко, что чувствовала, как пергамент впитывает влагу ее ладоней. Дыхание стало глубоким и прерывистым, будто она спешно поднялась по лестнице, вместо того чтобы преодолеть ступени размеренным шагом. Капелька пота катилась по щеке, по подбородку, вдоль шеи и по ее плечу, оставив след на впадине ключицы.

Дрожащими руками Лия развязала ленту и вытащила первое попавшееся письмо из пачки. Это могло быть первое письмо Анджелы, а может быть, последнее, это не имело значения. Лия не знала, что именно она ищет, как и не знала, почему решилась прочесть его.

Отложив все другие в сторону, она развернула письмо.

Пергамент стал похож на тонкую ткань, влажный и потертый в ее руках, глаза сфокусировались на написанном:

«Любовь моя!»

Лия ждала, что ее глаза обожгут слезы, а горло сдавят подступающие рыдания, но ничего подобного не случилось. Она не могла подавить ощущение предательства, видя, с какими словами другая женщина обращается к ее мужу, но это почему-то не убило ее. Ее сердце больше не было деликатным и хрупким, и она ощутила радость, что оно не будет разбито вновь от того, что она задумала.

«Спасибо за цветы! Они прекрасны. Я даже не помню, когда говорила тебе, что орхидеи – мои любимые. Сейчас они стоят в моей спальне, и когда бы я ни посмотрела на них, вспоминаю тебя и улыбаюсь.

Тем не менее я настаиваю, чтобы ты прекратил делать мне подарки. Я объяснила Себастьяну, что эти цветы от моей кузины Гертруды, которая якобы хотела сделать мне приятное… Я не хочу, чтобы у него возникли подозрения, и ненавижу лгать ему. Иногда я забываю, что говорю. Два дня назад я утверждала, что у меня болит голова, совсем забыв, что раньше сказала, будто бы болит живот. Я хотела бы, чтобы мне никогда не пришлось обманывать его, но что делать, я не могу больше выносить его прикосновения».

Лия сделала паузу и глубоко вздохнула. Лорд Райтсли был прав, когда отказался читать эти письма.

«Если бы я встретила тебя первым или ты был бы сыном графа, а не виконта… Каждый день я думаю… но, нет, я знаю, ни к чему не приведут эти мысли. Я люблю тебя, мой дорогой. Ты спрашивал меня раньше, и я не призналась, но да – я ревную к ней. Когда тебя нет рядом, я думаю о тебе и о ней. О том, что вы вместе. Как бы я хотела видеть тебя каждый день. Я представляю, как мы проводим тихие вечера, ты за книгой, я за вышиванием. Такая домашняя идиллия… Наши дети, сидя у твоих ног, слушают тебя. Они улыбаются и смеются, когда ты улыбаешься Генри. А потом ты подаешь мне руку и ведешь меня в нашу спальню.

Мой дорогой Йен! Я написала бы больше, но… я сохраню слова до нашей встречи.

Как утомительно тянутся без тебя дни.

Я люблю тебя.

Навсегда твоя, Анджела».

Лия глубоко вздохнула. Она тупо смотрела на письмо, буквы расплывались перед глазами. Плечи поникли, пальцы, сжимавшие письмо секунду назад, ослабели, и оно упало ей на колени…

Это была любовь. Они любили друг друга. Или по крайней мере Анджела любила его.

Она предполагала страсть, может быть, влечение, но… не любовь. Не то чувство, которое она испытывала к Йену. Она предполагала, что в письме излита страсть. Тогда она бы представляла, как они занимались любовью, и тогда она испытывала бы гнев, горечь от предательства, это было бы уместно, ее чувства были бы понятны. Но теперь…

Они потеряли все, не так ли?

Лия встала со стула, письмо упало на пол. Она сделала несколько поспешных шагов, прежде чем понять и вернуться назад к связке писем.

Но быть может, Йен и Анджела не потеряли все? Они сделали все, чтобы быть вместе, не желая давать возможность обществу, которое опирается на мораль и устои, управлять их жизнью. Письмо Анджелы наполняло ее печалью и одиночеством, когда они с Йеном были в разлуке, но еще более одинокой она была, когда они находились вместе.

Лия открыла ящик письменного стола и бросила туда письма, сладкий запах ванили и лаванды больше не оскорблял ее чувства. Это было нечто большее. Напоминание, которое всегда будет с ней. Поддержка, которая была ей так необходима.

Отвага.

Глава 5

Не говори мне, будто бы знаешь, что я чувствую. Ты знаешь, какая радость в моем сердце, когда ты рядом, или грусть, когда ты далеко? Нет, я боюсь, что ты не знаешь, и я всегда одна наедине со своей болью.

Себастьян медленно вздохнул, оглядывая комнату. Казалось, она пропахла старыми титулами и новоиспеченным богатством, тяжелый сигарный дым наполнил его легкие, когда он вздохнул.

– Я уже пожалел об этом, – пробормотал он, обращаясь к Джеймсу. Он не посещал мужской клуб со дня смерти Анджелы. Не то чтобы он не хотел видеть других людей или избегал компаний, но Джеймс настолько обосновался в своем городском доме, что Себастьян был удивлен, как это горничные не отполировали его вместе с мебелью. Нет, это был обычный клуб, но по той же причине он избегал сейчас званых обедов и музыкальных вечеров. Здесь все было так, как до смерти Анджелы и Йена, как будто и не было этой смерти. И как будто бы его жизнь не столкнулась с жестокостью реальности четыре месяца назад.

– Ты можешь жалеть о чем хочешь, – ответил Джеймс и потащил его к столу в центре комнаты. Не где-то в углу – прости Господи, – а именно в центре. – Скажи спасибо, что я не привязал тебя к хвосту моей лошади и не приволок сюда насильно. Это соблазнительная мысль.

Вокруг них разговоры протекали в привычном русле: погода, война на континенте, политика, но особенный энтузиазм вызывала одна тема – женщины. Себастьян расположился на мягком стуле, слишком удобном для человека, стремящегося себя наказать и держать в строгости. Положив руки на колени, он наблюдал, как Джеймс жестом указал официанту, чтобы принесли напитки.

Усевшись напротив него, брат улыбнулся:

– Господи, ты выглядишь ужасно.

– Не понимаю, почему ты настаиваешь на смене декорации, но куда бы мы ни пришли, стараешься уязвить меня?

– Мне нравится задирать тебя. Это одно из величайших удовольствий в моей жизни.

Себастьян сжал губы, когда официант поставил перед ними бокалы. Он скользнул взглядом по бледному золоту виски и отвел глаза в сторону. Джеймс потягивал виски, глядя на него точно с тем же выражением, как смотрел в течение последних месяцев, – терпеливо, но лишь немного расстроенно.

Слева от Себастьяна мистер Альфред Данлоп беседовал с юным бароном Купер-Джайлсом.

– Я непременно должен поехать. Честно говоря, скандал, если таковой и будет, мало волнует меня. Уолтер сказал мне, что мисс Петтигру непременно должна быть там.

– Наследница банкира? – Себастьян услышал вопрос Купер-Джайлса.

– Да, – ответил мистер Данлоп. В его голосе послышалось недовольство. – Потеряв инвестиции, вложенные в кораблестроение, так как «Рейнард» затонул неделю назад, я надеюсь к концу недели получить согласие на брак.

Себастьян перевел взгляд через плечо Джеймса и слушал речь лорда Дерриоу о его новой породистой охотничьей лошади. Джеймс вздохнул, и Себастьян ответил на его взгляд полуулыбкой. Чем больше они общались, тем лучше понимали друг друга.

– Может быть, все, что мне нужно, – это женщина, – предположил он.

– Женщина?

– Да.

– В постели?

Себастьян кивнул.

– Ты хочешь женщину? – Голос Джеймса усилился от недоверия, и Себастьян поморщился.

Да, он хотел легкомысленного секса, кого-то, кто бы заставил забыть об Анджеле. Почувствовать другой запах, кожу, другие руки… Но при этой мысли его тело восставало, мускулы напрягались, и его легкие, казалось, теряли способность дышать. Дыхание перехватило, сосредоточившись на неизменном безмолвном шепоте ее имени. Анджела.

– Ах, не обращай внимания. – Он повернулся к большому окну, выходящему на улицу, взглянул через головы барона Купер-Джайлса и мистера Данлопа. Они вели беседу о приеме в загородном поместье.

Но Джеймс продолжал игру, теперь его голос звенел шуткой.

– Хочешь, я пришлю тебе одну цыпочку ночью? Или, может быть, мы уйдем сейчас, и я сделаю все, чтобы найти леди Карроуэй? Она нравилась тебе несколько лет назад, помнишь?

– К черту все это, забудь, что я сказал, Джеймс… – Он так и не договорил, когда услышал, как кто-то произнес знакомое имя по другую сторону стола. Его взгляд остановился на мистере Данлопе.

– Конечно, – сказал Джеймс, – вдова Карроуэй сейчас немного старше, чем была когда-то. Я полагаю, некоторых мужчин отталкивают седые волосы. Меня, например.

Себастьян прервал его многозначительным взглядом, затем встал и, обойдя стол, остановился около мистера Данлопа и барона Купер-Джайлса.

Мистер Данлоп, не закончив предложение, взглянул на него:

– Лорд Райтсли.

– Добрый день. – Он поклонился Данлопу, затем Купер-Джайлсу. Вежливость. Это дается проще, когда практикуешь. Хотя, надо признать, гнев и отчаяние стали слабее, чем несколько месяцев назад. Сломанный стул. Разбитое окно, стены, подвергшиеся ударам его кулаков. Кочерга для камина, которую он швырнул, после того как не смог сжечь портрет Анджелы. Теперь он научился контролировать свои эмоции. Только небрежно завязанный шейный платок был свидетельством его гнева, который все еще стремился прорваться сквозь благообразный облик джентльмена.

Себастьян посмотрел на Данлопа:

– Я, кажется, слышал, что вы что-то говорили о домашнем приеме?

Данлоп обменялся беспокойным взглядом с бароном Купер-Джайлсом, и Себастьян сразу все понял.

Он не ослышался и все же решил уточнить:

– Я могу спросить, о каком приеме идет речь?

Данлоп отвел взгляд.

– Вдова Джордж, милорд. Мы уезжаем завтра… мы едем в Уилтшир… – Его голос затих. Видимо, он ожидал, что Себастьян расстроится, хотя Данлоп не мог знать о романе между Йеном и Анджелой и соглашении Себастьяна с Лией держать все в тайне. Идея вдовы близкого друга Себастьяна устроить прием в собственном доме была сама по себе абсурдна.

Все мысли об Анджеле испарились, их заменил образ улыбающейся темноволосой обманщицы. Три недели. Не много времени потребовалось Лие, чтобы нарушить их соглашение.

– Ах, конечно. – И, сделав паузу, подсчитывал, сколько времени у них уйдет на дорогу до Линли-Парка. Он снова вежливо кивнул, затем вернулся туда, где сидел Джеймс.

– Себастьян? – Джеймс взял новый бокал с виски. – Все в порядке? Твое лицо так мило раскраснелось, что я подозреваю…

– Это касается миссис Джордж, она устраивает прием, – тихо проговорил он. Себастьян поглаживал край стола. Его пальцы легко, словно перышки, касались полированного дерева, что являлось свидетельством его самообладания.

– Четыре месяца, – пробормотал Джеймс. – Пожалуй, несколько рановато.

– Да, и никто не сможет предотвратить скандал. Только что овдовев, она устраивает прием в своем загородном доме.

Он мог прекрасно представить, какая сцена развернется: Лия приветствует прибывших гостей во вдовьем чепце, и проклятая улыбка блуждает на ее губах. Она, возможно, даже откажется от траурного платья и вместо этого наденет что-то желтое или провокационно кремовое, чтобы заявить всему миру о своей радостной независимости.

Безрассудство.

Как она любила это слово, упивалась им, все ее существо светилось ликованием. Неужели когда он посетил ее в городском доме, она уже планировала этот прием, а может быть, это он невольно подкинул миссис Джордж эту идею, используя одно-единственное слово?

Но какая, собственно, разница? Даже если она будет болтать на отвлеченные темы и никому не скажет о романе, в конце концов ее поведение откроет правду. Не имело значения, что все узнают о нем как об обманутом дураке, обманутом муже, который не подозревал, что ему наставляют рога. В конце концов сплетни угаснут, и его гордость будет восстановлена. Но была и другая, совершенно невыносимая мысль, которая преследовала его каждый раз, когда он смотрел на Генри: действительно ли тот законнорожденный.

Если бы только у Генри были каштановые волосы или зеленые глаза! Если бы только его лицо не было круглым и он не был так юн, тогда в нем могли бы проступить черты или манеры, которые сразу же подтвердили бы, что он сын Себастьяна. Но пока что Генри был прелестным маленьким мальчиком с милым, невинным личиком Анджелы, его волосы были такие же светлые, как у Анджелы… или как у Йена.

Не обращая внимания на боль в груди, Себастьян тяжело опустился на стул и потянулся к бокалу виски. Он не часто употреблял алкоголь, но сейчас ему просто необходимо выпить, чтобы подготовиться к тем слухам, которые, несомненно, не заставят себя ждать.

Почему юная вдова Джордж не носит траур по мужу, которого так все любили? Что он такое совершил, чтобы заслужить подобное отношение?

И никакого другого ответа быть не может, кроме правды.

Глядя через стол, Джеймс приподнял бровь:

– И когда намечается сбор гостей?

– Через два дня.

Что означало, что Лия уже уехала из Лондона, чтобы осуществить все необходимые приготовления. У него нет времени на путешествие в Уилтшир, чтобы убедить ее отменить вечеринку. И даже если бы он успел вовремя добраться до Линли-Парка, вряд ли ему удалось бы это. Он мало что мог сделать. Это уже скандал, и теперь он лишь будет набирать обороты.

Себастьян осторожно и беззвучно поставил стакан на стол, не выдав своего волнения. Так или иначе, но она должна знать, что он не одобряет ее затею. Может быть, она не верит, что он был серьезен, когда предупреждал ее о безрассудстве?

К сожалению, пришло время указать Лие Джордж на ее ошибки.

Не прошло и шести часов, как Лия уже пожалела, что пригласила всех этих людей, с которыми была знакома довольно поверхностно, приехать в ее дом и изучать ее. Нет, разумеется, они не смущали бы ее заинтересованными взглядами. Они бы лишь украдкой смотрели на нее, когда бы Лия не могла их заметить. Так или иначе, но ей пришлось удержаться от желания попросить дворецкого выпроводить их всех вон.

Она не была готова к проявлению столь повышенного внимания к своей персоне, хотя и старалась изображать хозяйку: Йен всегда брал на себя обязанность развлекать гостей. И несмотря на рискованную затею устроить прием всего лишь после четырех месяцев вдовьего уединения, сейчас она готова была отказаться от этого вызова и вернуться к тихой простой жизни.

Оглядывая сидящих по обе стороны стола, Лия улыбнулась:

– Я прошу прощения, джентльмены, за то, что сегодня вам придется отказаться от сигар. Вместо этого не собраться ли нам всем в гостиной? Я бы хотела сделать одно заявление, прежде чем сообщу вам о тех развлечениях, которые вас ждут.