О неповиновении и другие эссе

Жизнь - процесс непрерывного рождения. Трагедия большинства из нас в том, что мы умираем, не успев полностью родиться.

Некоторые фундаментальные проблемы жизни требует серьезного рассмотрения. Что является противоположностью потребителя? Что является противоположностью пустого, пассивного человека, который тратит – и, я сказал бы, напрасно – свою жизнь, убивая время?Это очень трудно описать, но в общем главный ответ заключается в том, чтобы испытывать интерес. К сожалению, мы используем это слово так часто, что оно потеряло значительную часть своего значения, значения, связанного с его латинским корнем: inter-esse – «быть внутри» чего-то, другими словами, быть в состоянии выйти за пределы собственного «я», выйти за узкие границы, создаваемые моими амбициями, моей гордостью принадлежащей мне собственностью, моей гордостью приобретенными знаниями, моей семьей, моим супругом, моими детьми – моими, моими, моими… Это значит – забыть все подобные вещи и потянуться к тому, что напротив меня и что передо мной, будь это ребенок или цветок, книга или идея, человек или что угодно.Испытывать интерес – значит быть активным, но быть активным в том смысле, какой вкладывали в это понятие Аристотель или Спиноза, а не современный бизнес, когда человек просто должен все время что-то делать. Любой человек, который способен посидеть час или два, ничего не делая, возможно, более активен, чем мы, все время чем-то занятые; быть активным в этом смысле, конечно, гораздо более трудно. …Нельзя игнорировать проблему ложной активности. Не только в сфере бизнеса, но и в других сферах люди часто обманываются насчет истинности своих чувств. Приведу пример, который, возможно, покажется не относящимся к делу, но, на мой взгляд, имеет прямое касательство к проблеме. Мистер А. подвергается гипнозу; предположим, что в 9.00 гипнотизер говорит ему, что днем, в 3.00, он снимет пиджак, если только не получит другого указания, а потом все забудет. Теперь предположим, что вы повстречались с мистером А. в 2.30. Вы поговорили о погоде, о политике и еще о чем-то, что вас интересовало в тот момент. За минуту до 3.00 мистер А. говорит: «Что-то жарко сегодня. Сниму-ка я пиджак».Если день действительно теплый, вы подумаете, что это очень разумно; если день холодный, но отопление работает так, что вы едва это выносите, вы по-прежнему будете считать реакцию мистера А. вполне разумной. Однако если день не слишком теплый, а отопление в здании работает еле-еле, вы очень удивитесь, что мистеру А. жарко; вы можете подумать, что у него повысилась температура, и предложить ему обратиться к врачу. Тем не менее вы не усомнитесь, что мистеру А. жарко и хочется снять пиджак. Если, однако, вы присутствовали на гипнотическом сеансе, вы будете знать, что ощущение жары вызвано у мистера А. внушением гипнотизера. Интересный феномен заключается в том, что мистер А. испытывает потребность сделать нечто, что представляется ему вполне рациональным. Мистер А. не может просто ни с того ни с сего снять пиджак. Нет, он должен найти причину для своего поступка. Если вы утром не присутствовали на сеансе, вы будете убеждены, что мистеру А. действительно жарко.Это только особый случай; такое происходит постоянно и без всякого гипноза. Мы полагаем, что чувствуем что-то, чего на самом деле не чувствуем, потому что следуем внушению, общественному мнению и т. п. Потом нам бывает нужно найти причину своих действий, которая представлялась бы мотивированной чувствами, – мы прибегаем к рационализации. Например, если вы принадлежите к культурной элите, вы, вероятно, находите, что работы Пабло Пикассо очень красивы и являются великими произведениями искусства. Если вам внушили, что Пикассо создал нечто выдающееся, вы смотрите на картину и чувствуете восхищение, хотя на самом деле вы не чувствуете ничего. Все, что имеет место, – это что у вас возникло представление о чувстве; большинство людей вполне в состоянии отличить искреннее чувство, соответствующее действительности, соответствующее тому, что происходит в их психике, от представления о чувстве, которое почти то же самое, что и настоящее чувство, за тем исключением, что им не является.Если человек присмотрится к тому, что происходит в единственной лаборатории, которая есть у него внутри, то обнаружит, что он часто убежден, будто испытывает что-то – интерес, любовь, радость или другие эмоции, – когда на самом деле только представляет себе эти чувства.Существует много ситуаций, когда чувства человека являются псевдочувствами: он чувствует то, что от него ожидается, в силу культурной установки; во многих случаях индивид чувствует то, что, как предполагается, должен чувствовать, и не может увидеть различия между настоящими чувствами и псевдочувствами, которые на самом деле представляют собой всего лишь мысли.Такие псевдочувства есть нечто совершенно отличное от действительного интереса, от активного участия, от попытки прикоснуться. Чтобы жизнь была интересной, нужно испытывать интерес, иначе будет скучно, и в отчаянии человек станет хвататься за любое средство развеять скуку. Несмотря на тот факт, что о бессознательном ведется столько разговоров, и люди действительно думают об эдиповом комплексе, о кровосмесительных устремлениях и всем таком, полагаю, нет ничего столь же подавляемого, как испытываемое людьми ощущение скуки.Неосознанная скука обрела в современной культуре необыкновенные пропорции, и успех радио, телевидения и других сходных предметов потребления возможен только потому, что человек совершенно лишен истинных ощущений. Наше общество внушает нам, что быть незаинтересованным совершенно неприлично; это по крайней мере свидетельствует о неудаче, потому что «успешный» человек чем-то да интересуется. Поэтому мы должны заменить чувство скуки на чувство возбуждения, хотя на самом деле это возбуждение часто всего лишь мысль, мотивированная установкой, согласно которой определенные ситуации или персоны должны быть волнующими.

Средний человек чувствует себя неуверенным, одиноким, угнетенным, страдает от отсутствия радости посреди изобилия. Жизнь не имеет для него смысла; он смутно сознает, что значение жизни не может заключаться в том, чтобы быть всего лишь «потребителем». Он не смог бы вынести безрадостной и бессмысленной жизни, если бы система не предлагала ему бесчисленные пути бегства – от телевидения до транквилизаторов, позволяющие забыть, что он теряет все больше и больше из ценностей жизни. Несмотря на все утверждения обратного, мы быстро приближаемся к обществу, управляемому бюрократами, заботящимися о том, чтобы человек был сыт, лишен забот, обесчеловечен и подавлен. Мы создаем машины, которые подобны людям, и людей, подобных машинам. То, что было величайшим упреком социализму пятьдесят лет назад – что он приведет к унификации, бюрократизации, централизации, бездушному материализму – стало реальностью сегодняшнего капитализма. Мы говорим о свободе и демократии, однако все больше людей боится ответственности, которую несет свобода, и предпочитает рабство хорошо накормленного робота; люди не верят в демократию и счастливы предоставить принятие решений политическим экспертам.

Для социализма порок не только нищета, но и богатство. Материальная бедность лишает человека основы по-человечески богатой жизни. Материальное богатство, как и власть, человека развращает. Оно разрушает чувство пропорции и ограничений, неотделимых от человеческого существования, порождает нереалистическое и почти безумное ощущение «неравенства» индивида, заставляя его чувствовать себя неподвластным тем же основополагающим условиям жизни, которым подчиняются другие люди. Социализм желает, чтобы материальный комфорт использовался для достижения истинных целей жизни; он отвергает индивидуальное богатство как опасность для общества и для индивида. Именно этим принципом определяется его противостояние капитализму. Сама логика капитализма предполагает стремление ко все большему материальному богатству, в то время как цель социализма – постоянно растущая человеческая продуктивность, живость, счастье, а материальный комфорт ценен только в той мере, в какой он способствует достижению этих человеческих целей.

«Человек умер». Средства оказались на месте целей, производство и потребление стали целю жизни, которой подчинено все существование человека. Мы производим вещи, которые ведут себя как люди, люди ведут себя, как вещи. Человек превратил себя в вещь и поклоняется тому, что сделал собственными руками, он отвернулся от себя и репрессирован к идолопоклонству, хотя и упоминает имя божье.

При бюрократическом управлении людьми демократический процесс вырождается в ритуал. Касается ли это собрания акционеров большой компании, политических выборов или собрания профсоюза, индивид утратил почти всякое влияние на принятие решений и лишен возможности активно в нем участвовать. В политической сфере в особенности выборы все более и более сводятся к плебисциту, когда избиратель может высказать предпочтение одному из двух списков профессиональных политиков, и лучшее, что может быть сказано о такой системе, – это что гражданином управляют с его согласия. Однако средства получения такого согласия – внушение и манипулирование; самые фундаментальные решения, определяющие внешнюю политику – мир или войну, – принимаются маленькими группами, едва ли известными среднему избирателю.

Социальный характер – это та особая структура психической энергии, форма которой определяется каждым данным обществом таким образом, чтобы быть полезной для функционирования именно этого общества. Средний человек должен хотеть делать то, что он должен делать, чтобы его действия позволяли обществу использовать его энергию в своих целях. В социальных процессах энергия частично проявляется как простая физическая (в возделывании почвы или в строительстве дорог), а частично – в специфических формах психической энергии. Член примитивного племени, живущего за счет нападений на соседние племена и грабежа, должен обладать характером воина, любить воевать, убивать, грабить. Члены миролюбивого земледельческого племени должны обладать склонностью к кооперации, быть против насилия. Феодальное общество функционирует успешно, только если его члены стремятся подчиняться властям, уважать и восхищаться теми, кто стоит выше. Капитализм нуждается в людях, стремящихся работать, людях дисциплинированных и пунктуальных, чей главный интерес заключается в получении денежной выгоды и чей главный жизненный принцип – доход в результате производства и обмена. В XIX веке капитализму были нужны люди, которым нравилось накопление; в середине XX века ему понадобились люди, испытывающие страсть к тратам и потреблению. Социальный характер – это форма, в которую отливается человеческая энергия для использования в качестве производительной силы в социальном процессе. Социальный характер укрепляется всеми доступными обществу инструментами – системой образования, религией, литературой, песнями, шутками, обычаями и в первую очередь – родительскими методами воспитания детей. Последнее особенно важно потому, что структура характера индивида в значительной мере формируется в первые пять или шесть лет жизни. Однако влияние родителей не является по большей части индивидуальным или случайным, как полагает классический психоанализ. Родители – в первую очередь агенты общества, как в силу собственных характеров, так и воспитательных методов; они лишь в малой степени отличаются друг от друга, и эти различия обычно не ослабляют создания ими социально желательной матрицы социального характера.