Read the book: «Змеиный крест»

Двадцать восемь лет назад.

Юория была еще совсем ребенком, когда ее мать, Лита, по указанию своего троюродного брата, старшего мужчины семьи Карион, взяла ее с собой на встречу. Маленькая Юория тогда ужасно расстроилась, что вместо черного Обсидианового замка, о котором Лита не раз рассказывала такие захватывающие истории, что девочка считала сказками, они едут в белый замок. Лита пыталась объяснить дочери, что Даор Карион назначил встречу там и тогда, когда ему это было удобно, и что их дело – подчиниться его воле, но Юория ныла и ныла, даже когда Лита за руку провела ее через портальное окно, и они оказались в месте, настолько не напоминавшем их собственный дом. Вместо того, чтобы бегать и гладить теплые белые камни, Юория крепко держалась за мамину юбку. Это было единственным, что радовало Литу: зная брата, она предполагала, что он не остался бы в захваченном гнезде другой знатной семьи просто так. Война все еще шла, и казавшийся пустым замок вполне мог быть ее передовой.

Лита напоминала себе, что если бы ее брат хотел смерти ей и Юории, то обе они уже были бы мертвы. Никогда не сближаясь с Даором и стараясь не следить за его делами, Лита все же не могла не замечать, как неугодные черному герцогу люди умирали, исчезали, сходили с ума и убивали свои семьи. Он никогда не посвящал ее в свои дела, не признавал и не отрицал своей вины, но Лита была уверена, что кровь, омывавшая его руки, должна была обернуться проклятием и для Даора, для всех, кто был ему дорог. Если ему хоть кто-то был дорог.

Ей не нравилось думать о себе как о Карион, но фамилия, герб с вороном, черный цвет преследовали ее, откликались в каждом почтительном поклоне прислуги, в лести купцов, в страхе представителей других знатных семей, когда они обращались к Лите так, будто Даор стоит за ее спиной. Лита пыталась подчеркнуть, что вопреки всему следует пути Света. Однажды брат бросил ей мимоходом, что легко быть святой, если тебя боятся, и с тех пор Лита при нем молчала о пути милосердия и невмешательства.

Даор сказал ей не выходить замуж, пока он не предложит ей жениха. Его устраивало, что она, шепчущая, Карион, может быть залогом успешного союза с другой знатной семьей, но подходящего ей по положению супруга он пока не нашел. Когда Лита полюбила безродного мужчину, простака без малейшего силового потенциала, Даор предупредил ее, что связь с ним будет стоить ей и жизни, и имени. Тогда еще Лита не видела от своего брата ничего, кроме благостного равнодушия, и не приняла его слова всерьез. Она вышла замуж – и муж ее был убит на охоте взбесившимся кабаном всего через неделю после свадьбы. Уничтоженная горем, Лита пришла к Даору. Он лишь пожал плечами и напомнил Лите, что она вольна делать что угодно до тех пор, пока не нарушает его приказов, и отправил ее обратно в Скальный замок, фактически заточив в нем.

Лита обнаружила, что беременна, не сразу. Поняв, что под сердцем носит ребенка, она скрыла этот факт ото всех, включая брата. Преданная ей служанка согласилась быть прикрытием, и женщины сделали вид, что хорошенькую черноволосую девочку родила именно она. Даор делами сестры не интересовался, и Лита уверилась, что смогла спрятать Юорию от пристального взора черных глаз.

До тех пор, пока Даор не приказал показать ему Юорию Карион. Юорию Карион, так он написал в своем письме. Лита выронила его, как только поняла, что Даор имел в виду.

Нельзя было обмануть черного герцога.

Они вошли в полуразрушенный зал. Очевидно, он был убран совсем недавно: в воздухе витал запах сырости, которого не могло быть там, где тлели три камина. Лита огляделась: крыша рухнула, крупные куски черепицы и перекрытий были небрежно свалены в угол, пыль – тщательно выметена. В разлом наверху было видно светлеющее утреннее небо. Снег не шел, камины согревали комнату, было не очень холодно. Посреди когда-то роскошного кабинета, принадлежавшего, возможно, старшему из Вертерхардов, стоял простой стол из мореного дуба. На шершавой поверхности лежали перстни со знаком красной змеи – родовые оттиски Теренеров, которые красные герцоги жаловали служащим им шепчущим. Некоторые из колец были в крови, некоторые – раздроблены. Всего Лита насчитала не меньше двадцати штук. Было не понятно, как Даор мог всего за день добыть их все, если он прибыл в белый замок без своей армии. Неужели он своими руками?.. Лита боялась додумать эту мысль.

Сам черный герцог сидел за столом и что-то писал. Его рабочее кресло мало походило на троны, которые так любили правители других земель, и не выглядело удобным. Рядом с ним, в таком же кресле, сидел невысокий молодой шепчущий. Достоинство, с которым он держался, прибавляло ему роста, но рядом с Даором он казался комнатной собачкой. Лита не припомнила его лица.

Юория держалась за мамину юбку и очень смущалась незнакомого мужчину, к которому было велено отнестись с почтением большим, чем к кому-либо на свете. Даор был очень красив, и пространство будто искривлялось вокруг его фигуры, притягивая взгляд к его холодному лицу. Наверно, Юории он казался великаном: почти на две головы выше мамы, выше, наверно, всех мужчин, что она когда-либо видела. Когда герцог жестом подозвал маленькую Юорию к себе, и она присела перед ним в своем первом настоящем реверансе, тяжелый металлический запах, исходивший от его камзола и волос, внезапно нахлынул на Литу, и она порадовалась, что дочь еще не знает этого терпкого запаха смерти.

– Меня зовут Юория, – представилась девочка вежливо, и, как мама наказала, добавила: – Я рада познакомиться с вами, герцог Каор Дарион.

Какая позорная ошибка! Литу будто кипятком ошпарили, когда она увидела ответную кривую усмешку брата. Она шикнула на дочку, выступив вперед и закрывая семилетнюю малышку юбкой. Даор посмотрел на девочку с раздражением.

– Простачка как отец, к тому же, глупа.

– Она просто волнуется, – попыталась спасти ситуацию Лита.

– Ты разбавила кровь ради того, чтобы получить вот таких, – он сделал ударение на последнем слове, – детей?

Это был страшный вопрос. Лита боялась, что сейчас Даор протянет руку – и ее девочка издаст свой последний вздох, и она заткнула поглубже свою уязвленную гордость и попыталась оправдаться:

– Я думала, дочка унаследует что-то от меня, и он был хорошим человеком, сильным воином…

– Неужели? До или после того, как проиграл в честном бою лесной свинье? – не давая ей возможности ответить на это оскорбление, Даор обратился ко второму мужчине: – Как видишь, Олеар, какой бы чистой и сильной ни была кровь, а в крови Карионов заключена могущественная магия, ее смешение с кровью простаков приводит к печальным последствиям. Моя сестра не задумалась об этом, посчитав, что любви достаточно. И теперь мы видим ее жалкого отпрыска, рожденного, к тому же, Карионом.

Слуга не ответил, лишь почтительно склонив голову. Лита молилась, чтобы Даор дал ей возможность уйти.

– Герцог Даор Карион, – так она всегда к нему обращалась. Никакой фамильярности. – Его уже нет, а Юорию я привезла познакомить с вами, как вы и повелели. Можем мы теперь ехать?

«Живыми» – не договорила она, но брат ее понял. Он рассматривал мнущуюся и робко улыбавшуюся ему девочку как рассматривают лошадей, отбирая их для скачек. Он не мог не заметить, что внешне девочка пошла в породу Карионов, унаследовав от матери густые и гладкие черные волосы, большие темные глаза, светлую как снег кожу, а значит, была похожа и на него самого.

– Зачем вы позвали их сейчас сюда? – спросил Олеар. – Мы ведь еще не всех красных нашли, вы не боитесь, что с ребенком может что-то случиться?

– Боюсь? – иронично переспросил герцог. – Нет. Смерть моей сестры и ее ребенка из семьи Карионов, здесь, от рук красных варваров, еще до начала положила бы конец кулуарным беседам о том, что мы, гостящие в Белых землях, были готовы к подобному повороту дел более других семей.

– Что, конечно, не правда? – подхватил Олеар.

– Что, конечно, не правда, – согласился герцог, передавая ему письмо, которое не переставал писать все это время. – Это письмо нужно отослать императору.

Лита проводила свиток больными глазами.

– Там весть о нашей смерти? – решилась она спросить, но Даор не удостоил ее ответом.

В этот момент в кабинет вбежал воин, одетый в черное и белое. Когда двери открылись, из галереи послышались звуки борьбы, и Лита схватила Юорию за руку, прижимая ее к себе. Слуга что-то прошептал герцогу на ухо, и тот с улыбкой кивнул. Через минуту другой воин Карионов втащил в полуразрушенный зал отчаянно упиравшуюся девушку, одетую в кожаный колет красно-бурого цвета. Она кусалась, царапалась, вырывалась и рычала, как дикая кошка.

– Нашли, – отчитался слуга. – Где ее отец не знаю, но где-то здесь. Точно прячется в замке, выйти он не мог. Их шепчущие открыть порталы обратно не успели. Вы быстро… – Слуга посмотрел на Литу и Юорию, и Лита заметила сочувствие на его иссеченном шрамами лице. – …отправили их в покой.

Он швырнул воительницу к ногам герцога, она тут же вскочила, вытаскивая кинжал, и бросилась на него, целясь лезвием в горло. Даор неуловимо ушел от ее удара, не поднимаясь с кресла, и миг спустя кисть девушки, державшая клинок, уже лежала на полу. Ее обладательница тихо завыла, баюкая кровоточащую культю. Даор спокойно посмотрел на кровь, залившую белые плиты, и рана девушки заросла кожей, а она уставилась на него ничего не понимающими глазами. Лита лишь краем глаза успела заметить острую воздушную сеть, сплетенную братом, и теперь боялась поднимать глаза от пола.

– Замолкни, – коротко обратился к пленнице герцог, а после снова повернулся к сестре. – Нет, Лита, в этом письме твое помилование. Сегодня же ты уберешься со своим щенком обратно в Скальный замок. Тебе не место здесь. И не место в моей семье.

Лита с надеждой подняла красные глаза.

– Вашей семье? – переспросила она. – Вы больше не считаете меня своей семьей?

– Ты – подстилка простака, и фамилии недостойна. В девочке нет ни капли магии. Возможно, она станет Карион, если окажется полезной мне. Воспитай ее так, чтобы она это понимала. Тебя я изгоняю.

– Спасибо, спасибо, спасибо, – шептала Лита, опускаясь на колени. Юория, не понимая страха матери, присела рядом с ней. Лита положила руку на спину девочки и с радостью почувствовала, как бьется ее сердце. Полная страха ненависть к брату сменилась рвущей душу благодарностью. Они будут жить! Пощадил!

– Отослал, – доложил вернувшийся Олеар. – Когда возвращался, увидел, что рухнул периметр защиты. Красный может уйти.

– Без дочери не уйдет, – пожал плечами герцог.

Даор встал из-за стола и направился к лежащей тихо, как мышка, девушке. Она зажимала искалеченную правую руку левой, тихо постанывая, и больше не делала попыток убежать.

– Кричи, – сказал ей Даор, наклоняясь.

– Ч-что?

– Кричи. Твой отец должен тебя услышать.

– Никогда! – гордо выплюнула воительница из последних сил.

Герцог помедлил всего несколько секунд. Лита, все еще не смевшая встать, знала: он прикидывает, как быстрее добиться желаемого. Он мог бы, как иногда делал, нежно погладить девушку по лицу, заставляя забыть о причиненной ей боли, заглянуть ей в глаза, обещая что-то большее, чем все, что было в ее жизни раньше – и она, как и сотни других до нее, рассказала бы ему все, что он хотел знать. Но ему не нужны были сведения или верность, а значит, Даор поступит иначе.

– Сфатион Теренер, твоя дочь у меня, – наполнил замок негромкий голос Даора Кариона. – Выйди сам, пока она жива.

Эхом его голос пронесся по разрушенным галереям и потерялся в холодном воздухе. Лита не сомневалась: его было слышно в каждом домике прислуги, каждой кухне, каждом обваленном закутке. Даор дождался, пока отголоски затихнут.

Девушку подкинуло в воздух, как пушинку, и что-то в ней хрустнуло, ноги вытянулись под неестественным углом. Она заорала так громко, что Лита закрыла Юории уши, прижав девочку лицом к своему пышному платью, чтобы она не видела происходящего. Всего за минуту крик истощил воительницу, и когда она тряпичной куклой рухнула на пол, горло ее сипело в предсмертной агонии. Глаза Литы наполнились слезами. Ей не нужно было видеть лицо брата, чтобы удостовериться, что оно спокойно-заинтересованное. С таким выражением лица он обычно ждал, что добыча сама забежит в расставленные им сети.

– Пришел, – спустя всего минуту отчитался притащивший девушку воин, приоткрывая дверь. – Без оружия. Хочет поговорить. Впустить?

Даор кивнул. Садиться он, впрочем, в этот раз не стал.

Двое под руки ввели высокого седовласого мужчину, поверх бурого колета которого была намотана широкая красная лента, напомнившая Лите перевязь. Пленник бросил взгляд на тело дочери, и губы его задрожали.

– Будь ты проклят, Карион! – взревел он, вырываясь. – За что? За что? Я же здесь!

– Кто-то должен нести правосудие, – равнодушно пожал плечами черный герцог, но Лита заметила в его глазах искры ликования. – От имени императора.

Седовласый подбежал к дочери. Лита еле сдержала стон, когда он приподнял ее голову и заглянул в ее глаза, просяще шевеля губами. Лита представила себе, какая мука, должно быть, сковывает его сердце, и закусила губу, чтобы промолчать.

Даор не стал останавливать красного герцога, равнодушно наблюдая за отцовским отчаянием.

– Она все равно должна была умереть, – спокойно сказал он. – Как и ты. Как и вы все. За то, что сделали с белыми герцогами.

–Но ты… – мужчина еле сдерживал рыдания. Глаза его горели ненавистью. Он бросился на черного герцога, и Даор отступил с его пути, инерцией мужчину развернуло, и он ударился о подсвечник. Покатились свечи. – Ты ведь знал… Ты не был против… Я спрашивал тебя, будь ты проклят, ты и вся твоя семья!

– Сфатион Теренер, за чудовищное, – Даор усмехнулся так, что Юория, увидевшая оскал лишь краем глаза, бросилась в объятия мамы, – убийство знатной семьи я приговариваю тебя и всех твоих подельников к смерти. Прими ее по возможности достойно.

– Я заберу тебя с собой! Сражайся, сразись со мной, не используя твоих заговоров, что ты можешь, если не одолеешь старика! – Сфатион потянулся к мечу над одним из каминов, и герцог снова не стал препятствовать ему, сделав и своим воинам знак не мешать. – Ты никто без…

Мгновенный, точечный удар тонким лезвием в горло прервал его проклятия, и Сфатион рухнул рядом с дочерью, пустыми глазами встретившись с ее остекленевшим взглядом. Герцог Даор Карион отбросил окровавленный меч как безделушку и повернулся к обнимавшимся Лите и Юории.

– Ты еще здесь, – ровно сказал он. Дыхание его не сбилось. Лита готова была поклясться, что и пульс не поднялся.

– Вы не дозволяли мне уйти, – отозвалась Лита, глядя, как красная лужа подбирается к синему атласу ее платья. – Юория отойди, – прошептала она девочке, зачарованно глядевшей на черного герцога.

– Дозволяю.

Он обошел и ее, и Юорию, больше не удостаивая их взглядом. Лита от облегчения разрыдалась, а Юория неуверенно подергала маму за рукав.

– Мама, а можно мы позовем его на мой день рождения?

АЛАНА

– Мама говорит, ты не выходишь замуж, потому что ты странная, – сказал Улан заносчиво. – Хотя вообще-то тебе давно пора.

«Какой все-таки избалованный мальчишка! – устало подумала Алана, внешне ничем не выдав своего раздражения. – Это все его мать. Воспитывает его так, будто он император, ну или сын черного герцога, не меньше».

– Так и есть, – согласилась девушка, листая страницы. – Мне уже двадцать девять лет, мои дети могли бы быть твоего возраста. Но знаешь, чем хорошо не быть именитой? Я могу быть странной, могу не хотеть замуж, могу не выходить. Большинство знатных семей связываются династическими браками. Вот ты со временем вырастешь и женишься на знатной леди. – Тут Алана немного лукавила: мастер Оливер, сам выбравший в жены простачку без имени, вряд ли осудит выбор сына, если тот полюбит кого-то из прислуги или деревенских. Тем не менее, она продолжила: – Вот мы не знаем, любит ли Юория Карион Вестера Вертерхарда, и спросил ли ее мнения об этом черный герцог. Мы не знаем, хотел ли Вестер жениться на Юории, или же его заставили. Но что мы сегодня узнали точно, так это то, что каким бы сильным ни был Вертерхард, своим браком он подарил черным контроль над своими землями.

– Как ты это поняла? – протянул чуть заинтересовавшийся Улан. – Он же мужчина! Может, он забрал себе ее земли!

– Помнишь, что мы читали о Карионах на той неделе? – Алана привычно и терпеливо открыла страницу, над виньеткой которой был изображен герб с черный вороном. – У нее есть старший родственник, дядя. Всеми Черными землями, а они огромные, больше Зеленых раз в десять! – она широко развела руки, – распоряжается он. А как я поняла – ты мне скажи.

Улан неохотно уставился на схему.

– А почему он вообще вписан на эту страницу? Почему не… – Он с интересом пролистнул вперед, до родословной страницы белых герцогов. – Тут Юории нет. А его имя вообще отдельно. А почему ее сюда не написали? Маму написали на страницу папы!

«Объясни ему, что такое родовая книга, ему уже пора это знать, – сказал ей мастер Оливер утром. – И заодно расскажи, что означает новая запись». Хорошо же объяснять то, что сама понимаешь не до конца!

– Мы узнаем это позже, я уверена, – вздохнула Алана. – Может, он просто не внес пока изменений в свою родовую книгу, а Карионы – внесли?

– Я думал, все происходит одновременно, – недовольно протянул Улан, снова теряя интерес. – Папа говорит, что все слова появляются одновременно.

– Так и есть. Родовые книги – артефакты, хранящиеся только в знатных семьях. Твоей семье родовую книгу пожаловал сам император, когда Голденеры получили свое имя, и с тех пор этот том связан с остальными. Но внести изменения ты можешь только на свою страницу, и если герцог Вертерхард ничего не написал у себя…

– То и тут ничего нет, понял я. То есть я могу что-то написать на нашей странице? – оживился Улан, перебивая Алану. – Или даже нарисовать, и это у всех появится?

Алана содрогнулась, представив, что мог бы изобразить избалованный десятилетний мальчишка со всей своей детской непосредственностью. А потом еле проглотила зарождающийся хохот, когда представила, как какой-нибудь воинственный красный герцог с серьезным лицом открывает страницу Голденеров, а оттуда на него смотрит…

И все-таки дело принимало плохой оборот. Нужно будет обязательно рассказать об этом мастеру Оливеру, чтобы спрятал книгу: любой, в ком текла кровь знатной семьи, мог что угодно начертать на страницы с фамилией своего рода, и Улан исключением не был. Нужно было срочно перевести тему.

– Хочешь, покажу кое-что интересное? – Алана хитро улыбнулась. – Видел когда-нибудь, как бывают защищены такие артефакты?

– Неа. Ее что, сжечь нельзя?

– Не стоит, – прохладно ответила Алана, жалея, что у Флоры не было обыкновения шлепать своего старшего сына за подобные идеи, и мальчишка регулярно что-нибудь поджигал. – Но зато…

Она достала чернильницу и перо и занесла руку над зеленой страницей Голденеров, прямо над кругом Улана. А затем, обмакнув перо в чернила, размашисто дорисовала вокруг его имени кривую ромашку.

– Эй! – закричал Улан, нависнув над столом. – Ну ты и противная, ду… – он остановился на полуслове. – Ха! Вот так тебе! – засмеялся он, когда желтоватая кожа втянула в себя чернила так, будто и не было никогда их на пористой поверхности. Он перевернул страницу и убедился, что чернила не протекли насквозь. – Это обалдеть! А можно я что-нибудь нарисую? Я на нашей не буду, честно! Ну пожалуйста! Ты самая-самая любимая моя служанка будешь, если разрешишь, правда-правда, я отцу ничего не скажу! – канючил он.

Как короток путь к детскому сердцу!

– Это будет наш секрет?

– Да!

Улан открыл бледную страницу Вертерхардов, с ликованием взял в руки перо… Алана закусила губы, чтобы не рассмеяться в голос, глядя, как артефакт впитывает пошлые каракули вокруг имен Пармиса и Юджии Вертерхардов. За дверью раздались тяжелые и неспешные шаги мастера Оливера, и Алана и Улан, переглянувшись, замерли. Алана отобрала у мальчика перо.

Капля чернил сорвалась с заостренного кончика и расползлась неаккуратной кляксой в уголке белой страницы, совсем рядом с украшенной вензелем буквой В. Алана спешно захлопнула книгу, не успев увидеть, как пропадают чернила, и в этот момент мастер Оливер уверенным движением распахнул дверь в библиотеку. Улан еле сдерживался, что не осталось незамеченным его отцом, который, внимательно посмотрев на покрасневшую Алану, подмигнул сыну. Он отправил Улана во двор, крепко обняв его напоследок, для чего громадному как медведь мужчине пришлось присесть на колено.

– Ну и что этот шельмец тут хохотал? – весело осведомился он у Аланы. – Балуется?

– Мастер Оливер, не знаю, как вам и сказать… Но вы бы держали книгу от него подальше. Боюсь, мне удалось донести до него особенности действия артефакта, но не серьезность использования. Иначе говоря…

– Иначе говоря, – подхватил мастер Оливер, неторопливо распрямляясь, – он хочет написать на нашей странице какую-нибудь непристойность. Сам таким был, – ухмыльнулся он в бороду. – Поговорю с ним. Ты тут вряд ли его переубедишь, как бы ни старалась. Он никого почти не слушает. Это моя задача. Твоя – искать к нему подход и вбивать в его голову хоть что-то полезное. И ты отлично справляешься.

Алана в который раз поблагодарила Свет за то, что ей были посланы именно такие хозяева. Она с поклоном передала книгу мастеру Оливеру, улыбаясь себе под нос.

– И кланяться мне тут брось, надумала, – прогудел герцог, забирая фолиант из ее рук. – Знаю, Флора вас так учит. Вот ей и кланяйтесь! А мне не надо, придумали глупостей. Ну и как потом требовать, чтобы Улан тебя уважал, да и других тоже?

Уже после того, как Алана ушла, этот высокий, полный, пышущий здоровьем мужчина продолжал довольно улыбаться себе под нос: хорошо поладила мечтательная девушка с сыном! Всего за два месяца привила ему любовь к чтению! Как ни крути, молодец она, мальчишка теперь все время об их уроках говорит, все-то ему интересно стало. Оливер неторопливо провел пальцами по шершавой коже, переплетенной серебром – вот здесь, в уголке вензеля, за умелыми штрихами его матери была скрыта нарисованная им когда-то птичка с маленькими крыльями и очень большими частями, которых у птиц быть не могло. Мама тогда ужасно разозлилась и отшлепала его при слугах, но он ни капли не раскаялся. Оливер листал книгу, не задумываясь, от конца к началу: плотно исписанная красная страница, лишь наполовину заполненная желтая, синяя с неровными и нервными штрихами и разномастными буквами, заполненная снизу вверх пурпурная, почти голая серая, коричневая, зачирканная мелким почерком лишь на четверть, белая – его взгляд ненадолго задержался на неровной кляксе у витиеватой красной буквы древней фамилии – и, наконец, черная страница, на которой имен было не больше десятка.