Проходили последние теплые деньки, которые завораживали своей особой атмосферой: розово-коричневыми закатами и улицами, наполненными ароматом увядающей листвы.

Загородом, где воздух пропитался старой древесиной и свежестью озорной реки, можно было найти уединение от гудящих под окнами машин, ярких огней улиц.

– Робби, не хочешь зайти в дом? – спросил Моррис у своего племянника. – Уже темнеет.

Мальчик сидел на ступеньках веранды. С узеньких плеч свисал большой флисовый плед, а в руках виднелась игрушечная желтая машинка. В отличие от сверстников, он не любил играть в псевдо-гонки – ему просто нравилось, как игрушка плотно прилегала к ладони.

Машинка из серии «Быстрее всех» была подарком на день рождения от самого дорогого человека в его жизни – мамы. И, вот уже больше месяца он всюду брал с собой маленькую версию иномарки – некий талисман на удачу.

Так обычные вещи становятся особенными – они начинают напоминать нам об особенных людях.

– Ну, пожалуйста, еще совсем чуть-чуть, – со вздохом промямлил Робби, неотрывно любуясь закатом. Мальчику было всего шесть, но выглядел он так, будто повидал в этом мире больше остальных и успел состариться.

Моррис прошёл обратно в дом. Он занялся камином: добавил сухих деревяшек для более интенсивного огня.

Потом направился к большому книжному шкафу, сделал глубокий вдох, чтобы почувствовать аромат старых книг, слегка щекочущих нос.

На четвертой полке почетно стояла громадина в красной обложке, на корешке золотистыми буквами было высечено: «Все сказы Древней Греции и не только. Том 2».

Аккуратно положив книгу на кресло, он снова вышел на веранду:

– Робби, хочешь расскажу тебе историю? – с этого и нужно было начинать.

Мальчик тут же обернулся, на лице заблистала озорная улыбка.

– Да! – кивнул он и поднялся.

Весело и вприпрыжку мальчик забежал внутрь и скинул плед на воздушную софу.

– Про кого сегодня, дядя Моррис? – он побежал к камину: положил машинку в нагрудный карман своего джинсового комбинезона и выставил ладони к языкам пламени.

– Про монстра, – просмотрев оглавление, выдал он. – Тебе понравится, Робби.

Мальчик поднялся с корточек.

– А печенья будут?

Мягкие, с терпким имбирем и корицей угощения стали приятной традицией. И дело было не столько во вкусе, сколько в атмосфере: тёплые вечера, которым сопутствовали шипение огня, аромат домашней выпечки и невероятные, самые интересные рассказы.

– Конечно!

Робби обрадовался, начал кружиться вокруг своей оси, пока комната не расплылась в глазах. Прыгнул в кресло, посмотрел на люстру, которая то и дело пыталась убежать из поля зрения, а потом на камин – огни перестали танцевать, они не на шутку разбушевались.

– Ой, – буркнул мальчик.

Рука невольно упала на толстую книгу, а глаза Робби загорелись. Он поднял кирпич и положил его на колени.

– Не такая уж и тяжелая, – отметил малец, думая, что массивность томика сдавит ему ноги.

Увидев на корешке номер два, Робби возмутился.

– А у дяди есть другие?

Пока он озвучивал вопрос, понял простую истину: у этой книжки есть конец.

Услышав тяжелые шаги, он вскочил с кресла, побежал к двери, и с детской надеждой начал скулить:

– Дядя Моррис, у тебя ведь есть и остальные книги из этой серии?

– Конечно, Робби, – кивнул мужчина, пытаясь удержать равновесие подноса в руках.

Горка угощений казалась мальцу горой. Он согнул ноги, сделал резкий рывок и во время короткого прыжка схватился за печенье.

Моррис поставил зеркальный поднос на стол.

– Маленький воришка, – он наклонился и ласково дёрнул мальчика за нос. – Они же горячие!

Робби отрицательно покачал головой, сжимая в кулачках уже надкусанную «добычу». Это преступление не было идеальным, из-за чего он вздохнул полной грудью и отчаянно выдохнул, будто поезд выпустил облако пара.

Малыш занял своё место, и пока дядя занимался поиском нужной главы в томе, успел умять ещё два печенья.

– Вот она, – радостно воскликнул Моррис, наконец усевшись в кресло. – Ламия – зловещее чудовище.

– Ламия? – с диким интересом переспросил Робби. – У неё такое красивое имя.

Мальчик любил приезжать на выходных в загородный домик, чтобы до полуночи играть в конструктор или слушать истории из уст самого лучшего рассказчика. «Мифы для взрослых, а сказки – для маленьких детей!» – упорно твердил он. А подытоживал очень серьезно, хотя становилось смешно: «Я взрослый, и мне вовсе не страшно слушать истории про монстров. И меня не тронут эти существа, я ведь взрослый!»

– Она не была урождена монстром, Робби. Её – невероятно красивую царицу – погубила любовь к Зевсу.

– К тому самому Зевсу?

Мужчина кивнул.

– О её романе с Зевсом узнала Гера и очень сильно разозлилась.

– Та самая Гера?

Мужчина снова кивнул.

– Она отняла у Ламии сон, превратила её красоту в безобразие. Бедняжка обрела змеиный хвост, начала сходить с ума, скитаться по пещерам. Она выходила в свет, принимая облик царицы, которым пленяла мужчин.

Робби ахнул:

– Что она с ними делала?

– Питалась ими, – настороженно прошептал Моррис и через несколько секунд со смехом напал на племянника с щекоткой.

Мальчик захохотал и начал подпрыгивать.

Книга с грохотом упала на пол. Робби отдышался и спросил:

– А что дальше?

– С каждым новым убийством её обличье начало искажаться и стареть.

По мальчику пробежал табун мурашек, он посмотрел на дядю с неким восхищением.

– Что, если она реальна? Все они?

– Конечно, нет, Робби, – мужчина захлопнул книгу и поставил её на стол. – Это мифы – всего лишь выдуманные истории, как и легенды о драконах.

– Жаль, – наклонил голову малыш.

– Почему же?

– Разве не было бы интересней жить бок о бок с такими существами? Я хочу завести дракона.

Дядя растрепал его воздушные кудряшки и уверил:

– Мы живем в реальности, Робби, и это намного лучше.

Глава 1: Семнадцать

2016 год.

«Ненавижу дождь», – в сотый раз за вечер повторил Роберт, наконец закрыв зонт.

Плавно ковыляя по ступеням вниз, спускаясь в любимое и уже такое родное метро, он ненароком задумался о своей мягкой подушке, которая наверняка заскучала, пропиталась одиноким холодом.

К сожалению, в его голове было больше ироничных метафор о подушке, чем идей для реализации нового сюжета. Он чувствовал, как медленно разбивается, подобно бутылкам алкоголя из прошлого. Снова чувствовал себя уязвимым, тем, кто возможно скоро потеряет работу.

А ведь журналистика была для него всем: приносила среднюю прибыль, немного удовольствия. Но в последнее время он задумчиво сидел на краю своей заледеневшей кровати и пытался найти объяснение слову «вдохновение», давно потерявшему смысл. А заканчивал он собственные поиски саркастичной фразой: «Разве ко мне когда-нибудь приходило вдохновение?»

Ему не нужен был творческий порыв, он всегда работал без него, полагаясь исключительно на логику и здравомыслие. Однако сейчас было тяжело от незнания своих же жизненных потребностей.

Целыми днями молодой человек сидел за своим столом и пытался насильно выдавить из себя первое предложение, хотя бы слово, но дождь усердно бил по козырькам, будто играя на чертовом синтезаторе. И так каждый раз, отвлекаясь на природный звук, мужчина ловил себя на нервном тике, десять раз подряд нажимая на клавишу «S».

Перечитывая свои старые работы, ухмыляясь от скандальных заголовков, Роб думал о времени, когда сможет написать что-нибудь новое. Наступит ли оно когда-нибудь? Он испытывал такую зависть к своим прошлым статьям, что подумывал достать набор инструментов из чулана, представляя, как будет стучать молотком по клавишам и экрану, как от компьютера не останется ничего, кроме острых осколков. И пусть эти мысли были скорее задорными, душа и вправду пылала злостью к самой себе.

Он продолжал винить себя за потерю энтузиазма, даже не задумываясь, как можно его вернуть. Казалось, в голове больше нет места для хороших мыслей, как на небе нет места для маленького облачка.

– Завтра будет новый день, – пробубнил он и натянул улыбку.

Хотя завтрашний день будет таким же, как и его предшественник. Пятница не отличится от понедельника, как среда от субботы.

Он начнёт свой день еще одними вздохами на краю огромной кровати, (которую он давно ни с кем не делил), а продолжит его за завтраком в знакомой забегаловке, где липкие пятна на столах стали неотъемлемой частью заведения.

Весь рабочий день он будет постукивать по клавише «S», а если и сможет накидать предложение, то в итоге воспользуется «backspace», стирая следы своей надежды на продолжение карьеры.

К вечеру он снова будет идти по 168-мой улице, спускаться в подземное метро, преодолевая каждую ступень с мыслью о подушке и придавая себе уверенность словами о завтрашнем дне.

Наверное, проблема заключалась не в дожде и не в одиночестве, а в мыслях, где громко жужжало, подобно большому черному шмелю, число семнадцать:

«Семнадцать лет. Скоро будет семнадцать лет».

Он и поверить не мог. Прошло так много времени, а чувства остались.

Дядя Моррис всегда говорил: «Воспоминания – боль, только слабые поддаются им.

Пора взять себя в руки. Начни жить, пока есть возможность. Своими страданиями ты никого не вернёшь!» – с каждым годом речь Морриса безнадежна черствела, как и отношение к племяннику.

Парень осознавал ситуацию – осознавал уже семнадцатый год.

Лучше хранить воспоминания, причиняющие боль, или не хранить их вовсе?

«Отпусти. Прекрати калечить себя», – приказывал сам себе парень.

Безутешно вспоминал, ненавидел и хотел вернуться назад в прошлое, когда он был двенадцатилетним мальчишкой.

Часто ворочаясь по ночам, катаясь с одной стороны кровати на другую, он заглядывался на противоположную подушку. Может, с человеком рядом было бы легче?

В последнее время его сильно полюбила бессонница – в два часа ночи на потолке мерещилась фраза:

«Прошло семнадцать лет».

Во мраке возникал силуэт.

Может, Моррис и был прав: воспоминания не всегда приятны. Без них было бы легче, но разве человеческая натура устроена подобным образом? Без воспоминаний – нет прошлого, без воспоминаний – не будет и нас.

Оказавшись на станции, далеко-далеко от ненавистной погоды, парень вернулся в реальность, засунул руки в карманы пальто. В нос ударил аромат механического масла и железа. Он сделал глубокий вдох и закрыл глаза. Разговоры людей, страстно обсуждающих подробности рабочего дня, щекотали уши. И почти неслышный звук эскалатора оказался той самой изюминкой. По телу пробежали мурашки так, что он расплылся в улыбке и впервые попытался насладиться моментом, забыть о проблемах, почувствовать себя живым.

Глава 2: Бедняжка Кэти

Малышка считала метро самым скучным местом в мире: тут фонарь, там фонарь, и множество людей, которые куда-то спешат или идут медленнее черепах, громко разговаривают или вовсе шепчутся.

– Тяжелый выдался день, – вздохнул Томас, отец девочки.

Кэти дёргала маму за сумку, пока Лиз не отстранила плечо назад и не пронзила ребенка косым взглядом. Безмолвное замечание не остановило девочку, она снова схватилась ладошками за женский мешок и продолжила упорно тянуть его то вверх, то вниз, чтобы добиться хоть малейшего внимания со стороны взрослых.

– Не хочешь посмотреть фильм? В кухонном шкафчике осталась пачка сырного попкорна, – предложила Лиз.

Пятилетняя девочка покраснела, будто объелась томатной пасты так, что в процессе участвовал не только рот, но и щеки со лбом.

Хотелось громко вскрикнуть: Ой!

Но Кэти сдержалась.

Никакой пачки попкорна уже не было – проворная Кэти расправилась с порцией еще два дня тому назад, искусно скрыв улики кражи.

– Лиз, я очень хочу спать, – улыбнулся он.

– Да ты постарел, Том, – в шутку приметила женщина.

Поэтому Кэти и не любила метро: у всех были дела, разговоры, в которых не было места для неё.

Она очень любила маму и папу, но иногда чувствовала себя маленьким призраком, таким же грустным и ищущим друзей, как герой детского мультфильма.

Будучи еще маленьким ребёнком, она осознавала, жизнь в мегаполисе даётся родителям нелегко. Однако иногда хотелось познакомить маму с мистером Брауном – одним из лучших скакунов в её собственном королевстве.

Мистер Браун – лучший друг в обличье лошади – всегда был готов поиграть, да выслушать.

Кэти тоже его выслушивала. Например, своё недовольство по поводу нового свода правил русалок Браун высказывал чуть больше часа.

Девочке хотелось попасть в волшебный мир: оседлать мистера Брауна и поскакать к горам, где разноцветные животные устраивают пикники по вторникам. В мир, где жизнь прекрасна, родители не работают, а дети перестают взрослеть.

Однажды Кэти рассказала о своей мечте Санте в торговом центре, но ответ малышку разочаровал. В итоге, девочка решила устроить волшебному деду бойкот.

Накануне Рождества, подарки таились под мохнатой елью с письмом извинений.

Родители девочки с облегчением выдохнули, когда Кэти начала прыгать от счастья:

– Это же новая конюшня! Спасибо, Санта!

У неё не было ни друзей-сверстников, ни братьев, ни сестер. Девочка ещё не знала, что люди могут испытывать «одиночество». Однажды она слышала это слово по телевизору и не до конца уловила смысл.

К тому же всегда рядом был мистер Браун. Разве это «одиночество»?

Кэти боялась взрослеть, покидать детство, к которому нельзя вернуться. У взрослых нет времени на игры, и вряд ли у взрослой Кэти будет время на мистера Брауна, а значит конь почувствует себя одиноко, как когда-то чувствовала себя девочка.

Почему дети должны взрослеть? Почему детство должно уходить?

Этой весной у Кэти был день рождения, задув пять свечей на праздничном торте, она загадала оставаться такой же и никогда не взрослеть.

Ребенок дёрнул маму за сумку:

– Мам, мне нужно тебе кое-что рассказать.

Женщина со вздохом наклонилась к дочери и погладила малышку по головке:

– Детка, давай чуть позже. Иди высматривать поезд – не забывай, это почётная миссия.

Кэти кивнула и мелкими шажками направилась к середине платформы, обходя зигзагами прохожих.

Обычно её не пугали поезда, но в этот день всё было наоборот: их большие горящие «глаза» и пронзающий скрежет колес вызвал страх, что зафиксировал тело на месте.

Она остановилась у желтой линии, на пятнадцать метров дальше от родителей, скрестила ручки за спиной и наклонила голову:

– За эту ярко-жёлтую чёрточку выходить нельзя.

И остановив свой взгляд на розовых ботиночках, девочка опустила бровки. Обувь стала жертвой слякоти – казалось, красота их безвозвратно покинула.

Девочка повернулась на знакомый скрежет, сделала шажок вперед, всё также не пересекая желтую черту, наклонилась корпусом, чтобы краем глаза увидеть свет.

И только хотела побежать в сторону родителей, вновь дернуть маму за сумку, как вдруг с чьей-то помощью полетела вниз.

В одну секунду с девичьим криком лобовое стекло поезда украсили пятна алой крови.

Раздался громкий визг.

За мгновение все люди собрались у проклятой платформы, глядели вниз, пуская с уст опечаленные возгласы.

Некоторые тут же отворачивались, другие бились в истерике.

Маленькое тело приняло неестественную форму, растекаясь по рельсам быстрее крови. Под грудой тяжелой конструкции осталась ножка и половина всей плоти, если конечно мясо не превратилось в фарш, а кости не стали пылью.

Пока ангельское личико тонуло в кровавой пелене, голубые глаза были широко открыты, будто удивлены собственной кончиной.

Жизнерадостная девочка стала лепёшкой, на которую невозможно взглянуть без приступа тошноты. Останки – разжеванную, прилипшую к рельсам жвачку – будут долго соскребать.

– Кэти! – мучительно кричала Элизабет и заливалась слезами, пытаясь вырваться из объятий Томаса. – Кэти может быть жива!

Бедняжка Кэти ушла безвозвратно.

И внимание, уделённое слишком поздно, осталось ненужным.

Глава 3: Неоспоримое доказательство

– Мы найдем это сучье отродье, – дал слово офицер Стивен Уиллис, всем сердцем ненавидевший детоубийц.

За полчаса в его голове обосновалась пустота и недопонимание. Совершить убийство в час пик – разве это не идиотский план? Но, несмотря на нелепые обстоятельства, у дела ни одного свидетеля.

Уиллис противно усмехнулся и кинул холодный взгляд на своего подчинённого, который тут же выдал:

– Всё ещё ищем, сэр.

Офицеру нравилось руководить охотой, как он считал, не на человека, а на настоящего зверя.

Насколько жестоким и бессовестным нужно быть, чтобы осилить мучительный крик родителей, только что потерявших дочь? А ведь он до сих пор на станции – зверь среди людей. Уиллис не простит себя, если не поймает очередного ублюдка: «Каждый человек достоин жизни, будь то ребенок или взрослый. И только убийца достоин смерти».

– Не церемоньтесь с ним, – добавил Стивен. А следующими словами он даже загордился: – Пусть все наблюдают, как на его чертовых запястьях заблестят наручники!

Уиллис был не очень приятным человеком. Коллеги считали, что он не знал других эмоций, кроме любимой злости.

Жизнь персонажей некоторых фильмов, книг всегда хороша: детективы пускают шутки, много пьют и курят, при этом не имея зависимостей. Да, пиджаки сексуальных мужчин пропахли дорогим алкоголем, но у них нет проблем со здоровьем. Они могут быть неделями в запое, но выглядеть привлекательно, флиртовать с женщинами или добиваться сердца любимой. А главное, могут расследовать дела = находить преступников. Детективы не боятся трупов, так как видят их каждый день. Им легко шутить на месте преступления, неуважительно вторгаться на территорию криминалистов, щупать тела усопших и выносить свои вердикты.

Они бегут навстречу взрывам и пулям, спасают всех остальных, рискуя своей жизнью.

Уиллис знал, как начинает биться сердце, когда ты в перестрелке. Полицейские и работники других правоохранительных органов клянутся защищать жизни граждан, но это не убавляет страха за свою собственную.

От трупа настолько веет гнетущей атмосферой, что осознаешь: смерть на каждом шагу. Жена убила мужа, сын – отца, а сестра – брата. Подобное встречается не всегда, но ты начинаешь сомневаться в людях, в родных.

«Почему ненависть возгорается среди близких друг другу людей?»

Стивен не исключал существования добра, но уже понимал, что именно зло превосходит.

Уиллис вышел на станцию, в уши ударил звонкий плач Элизабет Тейт, её крики:

– Я никуда не уйду!

Его коллеги пытались отгородить место преступления. Тяжело вздохнув, он убрал руки за спину, с нежеланием наблюдая скандальную сцену.

За свои сорок три года, двадцать из которых проведены на государственной службе, Уиллис встречал жестоких людей, но каждый раз выходил из себя, когда их жертвами становились дети.

Он свято верил, обманывал себя, что люди способны забывать прошлое, пока черная дыра из детства продолжала поглощать настоящее. Однажды он сорвался с цепи, подобно голодной собаке, набросившись на подозреваемого в педофилии:

«Как ты живешь после содеянного?» – спрашивал он, глядя в пустые глаза – в глупые зеркальные стекляшки зверя перед ним. – «Что ты чувствуешь после этого?»

Через несколько секунд подозреваемый утвердительно закивал, посчитав, что лучше признаться и похвастаться своими достижениями, нежели категорично отрицать вину. С его отвратительных губ, которыми он целовал молодую кожу мальчиков и девочек, начиная с шеи и спускаясь всё ниже, вырвалось: «Дети становятся послушными игрушками, когда восполняется нехватка внимания. Лишь глупыми, кричащими от боли игрушками. Мягкими, нежными и очень теплыми. Мне прекрасно живётся. Может, вы, детектив, и не знали, но дети – цветы жизни».

И как забыть прошлое? Ту смутную картину, когда десятилетний Стивен забрёл в лес, увидев, как взрослый мужчина прижал его лучшего друга к корявому дереву на опушке, принимаясь медленно снимать с него шорты. Мальчик пытался выбраться, биться ногами. В конечном итоге он смирился и замер. Только взгляд его остался беглым, искал спасения.

А Стивен мог сделать хоть что-нибудь: закричать, побежать в сторону города, клича о помощи.

Стив мог сделать хоть что-нибудь, чтобы совесть не терзала, но мальчик беззвучно упал в густую траву, а проснулся через час в мокрых штанах. Его друга нашли тем же вечером: достали мёртвого из реки со вспоротом лицом и животом.

«Мерзкая тварь. Подонок!»

После агрессивного поведения с преступником, Уиллиса ждали вынужденные походы к психотерапевту.

«У меня не возникает вспышек ярости», – отнекивался он.

Его ненависть касалась не только насильников, а всех, кто причинял боль детям.

Первое дело, где жертвой стал ребенок, он помнил очень смутно – это произошло в 1996 или 1997 году. Десятый месяц работы. Знойное лето. Легкий ветерок играется с платьями девиц, будто с воздушными шариками. Танцуют фонтаны, с полок скупают холодный лимонад. Прекрасные дни не становятся преградой для беды и человеческой жестокости.

Восьмилетнюю девочку сбила машина. Малышка (чем-то похожая на Кэти Тейт) выбежала на дорогу: то ли увидела птичку, то ли будку со сладкой ватой. Автомобиль ехал на большой скорости, и сначала показалось, что водитель не успел затормозить.

Родители – слащавый мужчина, облитый душистым и явно дорогим одеколоном, и молодая девушка рядом с ним, были слишком увлечены друг другом.

Воркующих голубков отвлёк звук резкого торможения.

Всеми забытая малышка отлетела на несколько метров вперёд, бочкой покатилась в другую сторону, после чего развалилась на асфальте.

Отец побледнел, не мог сдвинуться с места.

– Эштон, – проронила женщина, пытаясь сказать что-то эдакое, она тяжело вздохнула и сжала губы.

Его спутница со страхом смотрела на людей, окруживших маленькое тело.

Водитель тут же выскочил из своего модно-навороченного кадиллака, захлопнул дверь и тяжелыми шагами направился в сторону отца. Схватил мужчину за воротник белой рубашки, ничуть не отличавшись от взъерошенной кошки:

– Я хотел сделать это, слышишь?! Мечтал убить твою дочь.

Дама рядом тут же охнула. Водитель перевел на неё свой безумный взгляд, обглядел с ног до головы, и, пытаясь скорчить притягательную улыбку, спросил:

– Ты ещё кто такая?

Женщина дёрнула верхней губой, что-то пробубнила себе под нос и схватилась за плечо любовника сильнее прежнего.

Эштон вновь почувствовал дыхание водителя на своём лице.

– Считаешь себя хорошим отцом? Я сделаю так, что ты лишишься не только дочери, но и сына. Ты будешь жалеть о своём существовании.

После неизвестный побежал назад к машине, запрыгнул в салон, развернулся и с диким рёвом помчался вдаль, оставив в память о себе черные следы шин.

– Ты знаешь его? – спросила женщина.

Он тут же встряхнулся, грубо откинул её от себя и поспешил к группе людей, которая столпилась у его маленькой дочурки.

– Эштон! Подожди! – кричала она вслед.

Мужчина со всей злостью, что уже накапливалась в кулаках, хотел протолкнуться в «эпицентр» со словами: «Она моя дочь! Не смейте подходить к ней!», но услышав сирену скорой помощи, почувствовал стыд, вызванный готовностью обидеть людей, которые помогли ребёнку больше, чем родной отец.

К счастью, девочка выжила, отделавшись сломанной рукой и сильными ушибами по всему телу.

Стивен не помнил её имени, зато помнил ярость и угрозы Эштона: «Если вы не найдете этого человека, я испорчу вам жизнь!»

Скованный детектив лишь опускал голову, спокойно принимая злость в свой адрес.

Тем же вечером виновник – Мэтью Бёрнс – сам позвонил в полицейский участок своего округа с домашнего телефона соседа, (которого убил после инцидента на дороге – зарезал кухонным ножом), признал свою вину в ДТП и грозился убить свою девушку, (что и произошло через десять минут – зарезал тем же кухонным ножом).

Через пятнадцать минут им был совершен звонок в 911 со словами: «Она еще дышит! Пожалуйста, приезжайте быстрее!», продолжая истерически молить о помощи.

Мистер Бёрнс не признавал свою вину, хотя Эштон Гиббс опознал его.

«Я не понимаю, о чем вы?! Я не мог сесть за руль, меня лишили прав четыре месяца назад! Я уехал из дома на автобусе, вернулся и увидел Бекки! Я никого не убивал! Это не я!» – доказывал Мэтью, но всего лишь словами.

Мэтью. Это имя было таким знакомым, начинало больно щекотать сердце, напоминать о лучшем друге детства. Бёрнс был похож на того мальчишку, также бегал глазами.

Стивен проникся, загорелся мыслью: «Вдруг это он? Может из реки достали другого мальчика? Он ведь был изуродованным, обмякшим и припухшим». Тогда он испытывал надежду на шанс искупить старый грех – спасти Мэтью сейчас, раз не смог спасти однажды.

Эштон устроил скандал со словами: «Вы должны упечь этого человека за решетку на долгое время! Он хотел убить мою дочь и грозился сделать то же самое с сыном».

Это было первое и последнее дело, когда детектив хотел верить преступнику.

Бёрнс продолжал отрицать свою вину до последнего, но не имея существенных доказательств, он вымотался и стал ужасно нервным.

Поскольку дело имело двух очевидцев, звонок повинного с признанием, суд предъявил обвинения, приговорив Мэтью Бёрнса к пожизненному заключению без права на апелляцию.

Тяжелый стук молоточка раздавил все надежды Стивена искупить свою вину.

Последние месяцы своей жизни Бёрнс проведёт в одиночной камере, пока не решит покончить с собой, изрезав свою руку вилкой (немного раннее украденной в столовой). Превратив ладонь в фарш, мужчина изъяснит свои последние слова кровью на противоположной от койки стене: Я НЕ ДЕЛАЛ ЭТОГО. ВИНОВАТО СУЩЕСТВО!

Много лет спустя, Стивен оставил Мэтью Бёрнса в прошлом, обещая когда-нибудь сделать то же самое с Мэтью Грином.

В реальность его вернуло краткое:

– Прошу прощения.

Уиллис посмотрел на тёмно-рыжего мужчину с немного идиотским выражением лица перед собой. В его карих глазах офицер увидел своё отражение – увидел своё отражение в пустом взгляде убийцы.

Офицер пребывал в ярости, еле сдерживался, чтобы не наделать глупостей. Да, пару шлепков этому парню не помешают, а если дело дойдет до убийства – то тоже заслуженно.

Не успел мужчина произнести и слова, как полицейский спросил:

– Ваше имя?

– Роберт Хилл.

Иногда люди ничем не отличаются от зверей. Инстинкт, явно сохранившийся испокон веков, может овладеть всяким, в ком когда-то породили зло и ненависть.

Стивен прекрасно это знал, ведь не раз сталкивался с подобными ситуациями. Он был искренне убежден:

Зло порождают люди.

Уиллису было интересно, какими оправданиями будет кидаться Роберт Хилл.

На удивление, аргументы были у всех, кого он встречал. Люди придумывали немыслимые истории, лишь бы спасти собственную шкуру. Стивен просто кивал, сжимая ладони в кулаки.

Иногда в голову приходили странные мысли, минутные раздумья: «Вдруг мы совершили ошибку? Если человек и вправду невиновен?»

Но для подобных размышлений было слишком поздно.

Всегда трудно отличить ложь от правды, как и правду от лжи.

По существу они похожи.

Но он и не подумает о предполагаемой невиновности Роберта Хилла, ведь есть неоспоримое доказательство – запись с камеры видеонаблюдения.

Но Уиллис считал несправедливым то, что маленькая Кэти уже никогда не сможет задуть свечу на праздничном торте и загадать желание, в то время, когда мужчине грозило несколько лет тюрьмы. Этот монстр отнял жизнь у ребенка, который даже не знал всю величину слова «грех».

Так почему же маленькая девочка лишилась жизни, а убийца – всего лишь больше или меньше десятка лет? Он продолжит дышать, взрослеть, жить с чувством вины или без него.

– Роберт Хилл, Вы задержаны по подозрению в убийстве Кэтрин Тейт, – довольно громко объявил офицер, что некоторые люди на станции обернулись.

Парень лишь разинул рот, пытаясь словить воздух, и пока Стивен звенел наручниками у него за спиной, в голову не приходило даже простого оправдания.

«Не стоит ждать наступления завтрашнего дня, так и не пробудившись от ночного кошмара».