Read the book: «Выкуп за мертвеца»

Ellis Peters

Font:

Ellis Peters

Dead Man's Ransom

* * *

Видите того пожилого монаха

в подоткнутой рясе? Сейчас утро, и брат Кадфаэль

возится в своем садике:

собирает лекарственные травы,

ухаживает за кустами роз.

Вряд ли кому придет в голову,

что перед ним – бывший участник

крестовых походов, повидавший полмира

бравый вояка и покоритель женских сердец.

Однако брату Кадфаэлю приходится зачастую

выступать не только в роли врачевателя

человеческих душ и тел, но и в роли

весьма удачливого, снискавшего славу детектива,

ведь тревоги мирской жизни не обходят стороной

тихую бенедиктинскую обитель.

Не забудем, что действие «Хроник брата Кадфаэля»

происходит в Англии XII века,

где бушует пожар междоусобной войны.

Императрица Матильда и король Стефан

не могут поделить трон, а в подобной неразберихе

преступление – не такая уж редкая вещь.

Так что не станем обманываться

мирной тишиной этого утра.

В любую секунду все может измениться…

Глава первая

В тот день, седьмого февраля 1141 года от Рождества Христова, во время каждой службы монахи возносили особые молитвы. Они молились не за победу одних или поражение других в тех битвах, что велись на севере, но за торжество разума и прекращение кровопролития в этой братоубийственной войне.

«Все это прекрасно, – подумал брат Кадфаэль, усердно молившийся вместе с остальными, – но вряд ли эти молитвы найдут отклик в стране, раздираемой междоусобицей. Даже Бог не может обойтись без помощи людей, чтобы сделать их разумными и милосердными».

Шрусбери отрядил значительные силы для направлявшейся на север армии короля Стефана. Дело в том, что графы Честерский и Линкольнский вознамерились основать там свой собственный палатинат. Эти единокровные братья, в тщеславии своем пренебрегшие королевской милостью, имели немало сторонников. В просторной церкви было многолюднее, чем обычно. Встревоженные жены молились за своих мужей, матери и отцы – за сыновей. Ведь далеко не всем, кто ушел вместе с шерифом Жильбером Прескотом и его помощником Хью Берингаром, суждено было вернуться в Шрусбери целыми и невредимыми. Слухи множились, а вести не шли. Однако стало известно, что Честер и Линкольн, которые долгое время не примыкали ни к одному из претендентов на престол и вынашивали собственные честолюбивые планы, внезапно приняли решение. Напуганные вестями о наступлении короля Стефана, они послали за помощью к его сопернице, императрице Матильде. Таким образом, они скомпрометировали себя, и, возможно, им еще предстояло пожалеть об этом опрометчивом шаге.

После вечерни Кадфаэль вышел из церкви с тяжелым сердцем, сомневаясь в действенности своих молитв. Он даже не был уверен в их искренности, хотя усердствовал как мог. Тот, кто опьянен властью и ослеплен честолюбием, не сложит оружия и никогда не смилуется над тем, кого задумал убить.

Король Стефан двинулся с войском на север. Предательство неблагодарного Честера просто взбесило отважного, простодушного и вечно колеблющегося короля, и он увлек за собой многих здравомыслящих людей, не оставив им времени на размышления. Поспешное выступление могло обернуться неожиданными последствиями, а добрые люди Шропшира оказались втянутыми в это предприятие вместе со своим господином. Так обстояло дело и с близким другом Кадфаэля – Хью Берингаром из Мэзбери, помощником шерифа графства Шропшир. Должно быть, его жена с нетерпением ждала в городе новостей. Годовалый сын Хью Берингара был крестником Кадфаэля, и монаху разрешалось навещать его в любое время – обязанности крестного отца священны. Решив отказаться от ужина в трапезной, брат Кадфаэль направился к воротам аббатства. Он зашагал по большой дороге. Слева виднелась мельница аббатства и мельничная протока, справа – лесная полоса, защищавшая монастырские сады Гайи. Перейдя мост через Северн, сверкавший в морозном свете звезд, Кадфаэль вошел в городские ворота.

Над дверями дома Хью, находившегося рядом с церковью Святой Марии, горели факелы, горели они и на Хай-Кросс. Кадфаэлю показалось, что на улице гораздо оживленнее, чем обычно бывает зимним вечером. В воздухе ощущалась еле уловимая тревога. Не успел Кадфаэль ступить на каменную плиту у крыльца, как к нему с распростертыми объятиями бросилась Элин. Когда она узнала Кадфаэля, выражение ее лица осталось приветливым, но блеск в глазах исчез.

– Увы, это не Хью! – печально вымолвил Кадфаэль, понимая, для кого так широко распахнули двери. – Пока что не он. Значит, есть новости? Они возвращаются домой?

– Час тому назад, когда еще не стемнело, Уилл Уорден прислал весточку. С башни увидели, как сверкают доспехи. Тогда эти воины были далеко, а сейчас, наверное, уже у главных ворот замка. Пойдем к очагу, Кадфаэль, подождем его там. – Справившись со своим нетерпением, Элин втащила монаха в дом и решительно захлопнула дверь. – Хью с ними, – добавила она, уловив в глазах Кадфаэля отражение своей собственной беззаветной любви и тревоги. – На башне узнали его цвета. Войско в боевом порядке. Но, конечно, вернуться суждено не всем.

Да, не всем. Войско, ушедшее в бой, всегда возвращается с потерями, и пустые места зияют в стройных рядах, раня душу. Жаль, что это ничему не учит тех, кто посылает людей в бой. Однако верность присяге сильнее страха, и это, по-видимому, следует считать добродетелью. В конце концов, каждого из нас с самого рождения ожидает смерть, и ее не избежать ни трусам, ни героям.

– А Уорден не сообщил, как дела? – спросил Кадфаэль.

– Нет. Но ходят слухи, что неважно. – Элин произнесла это спокойно и непринужденно, отведя золотистую прядь со лба. Этой стройной молодой женщине шел двадцать первый год, а у нее уже имелся годовалый сын. У нее была очень белая кожа, а у мужа – смуглая. Девическая застенчивость Элин сменилась мягким достоинством. – У нас в Англии все так быстро меняется, за приливом неизбежно следует отлив. – Она с живостью рассуждала на эту тему, но деловитость и твердость давались ей, видимо, с трудом. – Ты, должно быть, голоден! Ведь ты ушел, не дождавшись ужина. – В ней заговорила гостеприимная хозяйка. – Посиди здесь немножко и понянчи крестника, а я сейчас принесу мясо и эль.

Малыш Жиль, который был очень рослым для годовалого ребенка, передвигался по комнате осторожно, но на удивление быстро, цепляясь за лавки и сундуки. Он добрался до очага и самостоятельно вскарабкался на колени Кадфаэля, обтянутые выцветшей черной рясой. Жиль без умолку лепетал нечто невразумительное, но время от времени в его речи проскальзывало какое-нибудь слово, имевшее смысл. Мать мальчика и ее верная служанка Констанс много говорили с ним, а он внимательно слушал и ворковал в ответ.

«Ну что же, нам нужны ученые лорды, – подумал Кадфаэль, придерживая ребенка, чтобы тот не упал с колен. – Неизвестно, что он выберет – сутану или меч, но острый ум ему нигде не помешает».

Наследник Хью был теплый, словно щенок, усевшийся на коленях, – от невинной детской плоти пахло свежеиспеченным хлебом.

– Он ни за что не хочет идти спать, – пожаловалась Элин, входя с деревянным подносом и ставя его на сундук возле очага. – Он чувствует. Понятия не имею, каким образом он узнал, – ведь я ничего не говорила. Дай-ка его мне, а сам поешь. Наверное, нам придется долго ждать, поскольку Хью появится только после того, как закончит все дела в крепости.

Они прождали больше часа. Констанс убрала со стола и унесла Жиля, у которого слипались глаза. Он уснул прямо на руках служанки. Кадфаэль на слух не жаловался, но Элин первой услышала легкие шаги на пороге и встрепенулась. Однако ее сияющая улыбка тут же угасла, так как шаги были неверные.

– Он ранен!

– Просто ноги занемели от долгой езды, – возразил Кадфаэль. – Но идет он сам. Беги скорее к нему.

Элин ринулась к дверям, и Хью оказался у нее в объятиях. Она с головы до ног осмотрела уставшего и продрогшего мужа, убедилась, что он не ранен, и лишь после этого успокоилась и, не выказывая тревоги, украдкой следила за каждым его движением. Хью был стройным молодым человеком невысокого роста, ненамного выше жены, – черноволосый и чернобровый. Сейчас он на время утратил гибкость и легкость движений, и не мудрено – ведь он столько часов провел в седле. Улыбнувшись, Хью поцеловал жену, дружески хлопнул Кадфаэля по плечу и с глубоким хриплым вздохом рухнул на скамью с подушками, стоявшую возле очага. Он осторожно вытянул ноги – правая у него явно болела. Опустившись на колени, брат Кадфаэль стянул с него заледеневшие сапоги, от которых на полу, устланном тростниковыми циновками, потянулись ручейки.

– Вот добрая христианская душа! – сказал Хью, наклонившись, и потрепал друга по тонзуре. – Мне самому уже не дотянуться. Боже, и устал же я! Ну да ничего, главное – все дома, и я тоже.

Появилась Констанс, с едой и горячим поссетом, за ней – Элин, с домашней одеждой мужа. Под конец пути Хью ехал налегке, в кожаной куртке, скинув кольчугу. Обеими руками он растер онемевшие от холода щеки, с удовольствием расправил плечи перед пылающим огнем очага и с облегчением вздохнул. Кадфаэль и Элин смотрели, как тот молча ест. Хью был так измучен, что даже голос его сел.

– Твой сын изо всех сил старался не заснуть, – оживленно рассказывала Элин, следя за каждым движением мужа. – Он даже пытался придерживать веки пальцами. Он здоров и даже за такое короткое время немного вырос – спроси у Кадфаэля. Жиль уже пошел и не плачет, если упадет. – Она не предложила разбудить и принести сына. В такой день не до ребенка, даже очень любимого.

Закончив ужин, Хью откинулся на подушки и широко зевнул. Затем улыбнулся жене и неожиданно привлек ее к себе. Констанс унесла поднос и вновь наполнила кубок, затем тихонько прикрыла дверь комнаты, где спал Жиль.

– Не беспокойся обо мне, любовь моя, – сказал Хью, прижимая к себе Элин. – Просто я весь день был в седле, да и пару синяков заработал. Мы падали и ушибались, как Жиль, а подниматься ой как непросто! Я привел обратно многих из тех, кто ушел с нами на север, но не всех – увы, не всех! И с нами нет шерифа – нет Прескота! Надеюсь, что он не убит, а захвачен. Понятия не имею, кто взял его в плен – Роберт Глостерский или валлийцы.

– Валлийцы? – переспросил Кадфаэль, навострив уши. – Как так? Ведь Овейн Гуинеддский никогда не сражался за императрицу. Зачем ему ввязываться в драку теперь, если он всегда держался в стороне и только выигрывал от этого? Не такой он дурак! Зачем ему становиться на сторону одного из своих врагов? Да он скорее предоставит им возможность перегрызть друг другу глотку!

– Вот слова доброго монаха-бенедиктинца! – воскликнул Хью, улыбнувшись, и не без удовольствия заметил, что Кадфаэль покраснел. – Нет, сам Овейн рассудителен и обладает здравым смыслом, но, к сожалению, у него есть брат. В сражении участвовал Кадваладр со своими лучниками, а с ним – Мадог ап Мередит из Повиса. Они разграбили Линкольн и рыскали по полю боя, подбирая всех, за кого можно получить выкуп, – даже полуживых прихватили с собой. Боюсь, в числе прочих они взяли и Жильбера. – Он поудобнее устроился на подушках. – Впрочем, главный трофей достался не валлийцам, – мрачно продолжал Хью. – Сейчас Роберт Глостерский приближается к своему городу, он везет императрице Матильде пленника, который стоит целого царства. Одному Богу известно, что теперь будет, но я, по крайней мере, знаю, что следует делать лично мне. Мой шериф теперь далеко, и нет никого, кто бы мог назначить его преемника. Графством придется управлять мне, и я буду делать это по мере своих сил, пока фортуна не переменится. В Линкольне захвачен в плен король Стефан, и теперь его везут в Глостер.

Язык у Хью развязался, ему необходимо было выговориться, чтобы не только ввести слушателей в курс дела, но и самому осознать, на каком он свете. Теперь он должен был управлять целым графством, и ему предстояло отвечать за него, охранять и командовать гарнизоном именем короля, находившегося в плену.

– Не успели мы подойти к Линкольну, как Ранульф Честерский ускользнул из крепости и сбежал из города, враждебно настроенного к нему. Ранульф устремился к Роберту, чтобы попросить у императрицы помощи, а взамен поклялся ей в верности. Ведь жена Ранульфа – родная дочь Роберта. Ранульф оставил ее вместе с графом Линкольнским и его женой в крепости, за стенами которой бурлил возмущенный город. Когда появился Стефан со своим войском, город встретил его ликованием. Теперь бедные горожане за это расплачиваются. Итак, мы вошли в Линкольн, и город был наш, а крепость обложена. Зима сыграла нам на руку: Роберту предстояло проделать неблизкий путь, который затрудняли снегопады и заносы. Однако этого человека не так-то легко удержать.

– Я никогда не бывал на севере, – сказал Кадфаэль, и глаза его загорелись. Он ощутил волнение в крови, которое ему всегда было так трудно усмирять. Дни, когда он рубился в битвах, давно миновали, и он отказался от оружия, но когда его друзья сражались, он не мог сохранять спокойствие. – Ведь Линкольн, кажется, расположен на холмах? К тому же гарнизон был окружен. Город легко было удержать независимо от того, подошел Роберт или нет. Что же произошло?

– Ну, положим, мы, как всегда, недооценили Роберта, но дело не в этом. Там прошли сильные дожди, река к югу и западу от Линкольна разлилась, так что вброд было не перебраться, а мост охраняли. Но Роберту каким-то образом удалось переправиться! Он ринулся в реку, и что же оставалось его людям, как не следовать за ним? Роберт крикнул: «Только вперед, обратной дороги нет!» Это рассказал нам один из пленников. Они шли такой плотной стеной, что почти никого не унесло течением. Им еще предстояло подняться в гору, на самую вершину холма, – но Стефан есть Стефан! Неприятель разбил лагерь внизу, на затопленных полях. А надо сказать, во время мессы все знамения были против Стефана – ты же знаешь, он никогда не обращает на это внимания. Как думаешь, что сделал наш король? Так вот, с присущим ему безрассудным благородством, за которое я и люблю его, и проклинаю, Стефан приказал своему войску спуститься с холма, чтобы биться с неприятелем в равных условиях. – Хью пожал плечами и усмехнулся, не зная, восхищаться ему или сердиться. – Войско неприятеля выстроилось на самом сухом месте в этом болоте, прихваченном морозом. В первый ряд Роберт поместил конницу, состоявшую из вассалов императрицы Матильды, которые, примкнув к ней, лишились всех своих земель на востоке. Этим людям нечего было терять, они горели жаждой мщения. А наши рыцари могли потерять все, и поскольку находились вдали от дома, то рвались назад укреплять границы своих владений. А тут еще эта толпа валлийцев, жадных до добычи, – их-то добро в полной безопасности на западе! На что же нам было надеяться? Когда враг ударил по нашей коннице, пять графов дрогнули и обратились в бегство. На левом фланге фламандские наемники Стефана отбросили валлийцев, но ты же знаешь своих соплеменников: они быстро отступили, перегруппировались и снова двинулись вперед. Когда валлийцы пошли в наступление, побежала фламандская пехота вместе со своими капитанами Вильгельмом Ипрским и тен Эйком. Лошадь под Стефаном была убита, остатки пехоты и конницы собрались вокруг короля. Противник пошел в атаку, и я потерял из виду Жильбера. Ничего удивительного – вокруг кипел рукопашный бой, каждый видел лишь острие своего меча, которым защищал собственную жизнь. Тогда у Стефана еще был в руках меч. Клянусь, ты никогда не видел в бою такого неустрашимого воина, как наш король! Его нелегко вывести из себя, но тут он пришел в ярость. Сражаться с ним было все равно что пытаться взять крепость. Его окружала гора трупов, и врагам приходилось карабкаться по ней, чтобы тоже упасть замертво от меча Стефана. К нему устремился сам Ранульф – а надо отдать ему должное, его не так-то легко напугать. Он мог бы превратиться еще в один камень в этом валу, окружавшем короля, но тут у Стефана сломался меч. Кто-то сунул ему в руки боевой топор, но Ранульф успел отпрыгнуть в сторону. И вот в этот момент один из нападавших схватил булыжник и запустил им в Стефана. Потеряв сознание, король повалился на землю, и тут его захватили в плен. А меня накрыла следующая волна, – горестно продолжал Хью, – и я был погребен под телами. Я очнулся, когда короля уже утащили и враг ворвался в город. Они принялись грабить и разорять Линкольн, но до того, как они вернулись и стали обходить поле боя, подбирая все самое ценное, я успел собрать остатки нашего войска. Людей оказалось больше, чем я ожидал. С парой помощников я занялся поисками Жильбера. Не найдя его и видя, что неприятель возвращается, мы покинули поле боя. Да и что нам оставалось?

– Ничего, – твердо ответил Кадфаэль. – Слава Богу, что ты уцелел и сумел столько сделать. Сейчас ты нужен Стефану именно здесь, чтобы сберечь для него это графство.

Кадфаэль мог бы этого не говорить, ибо Хью и так все знал, иначе не ушел бы из Линкольна. Что касается проигранной битвы, этот вопрос не стали обсуждать. Нужно было сохранить и увести домой как можно больше жителей Шрусбери, и этот свой долг Хью выполнил.

– Королева, супруга Стефана, сейчас в Кенте, и графство полностью в ее власти. Она располагает сильной армией, у нее в руках весь юг и восток, – сказал Хью. – Она будет добиваться освобождения мужа из плена. Это еще не конец. Все можно исправить. Пленника можно освободить.

– Или обменять, – с сильным сомнением в голосе заметил Кадфаэль. – Нет ли у нас в плену какой-нибудь важной птицы, которую можно обменять на короля? Впрочем, я сильно сомневаюсь, что императрица согласилась бы обменять Стефана на одного из трех своих главных лордов. Даже на самого Роберта Глостерского, сколь бы беспомощна она ни стала, лишившись его. Нет, она ни за что не выпустит своего пленника и теперь прямиком ринется к трону. Думаешь, князья церкви будут долго стоять у нее на пути?

– Ну что же, – подытожил Хью, потягиваясь и морщась от боли, – по крайней мере, я знаю, что следует делать мне. Сейчас именем короля Шропширом правлю я, и я позабочусь о том, чтобы сохранить для Стефана это графство в его границах.

Через два дня брат Кадфаэль вернулся в монастырь, дабы присутствовать на мессе, которую по распоряжению аббата Радульфуса служили за упокой всех погибших в Линкольне. Особенно много молитв возносилось за жителей этого северного города, ставшего добычей армии, жаждавшей мщения. Этих несчастных лишили всего имущества, кое-кто из них расстался с жизнью. Многие горожане сбежали из Линкольна и теперь в зимнюю непогоду скитались по лесам и дорогам. Никогда еще за последние три года Шропшир не находился так близко к полям сражений. Сейчас поблизости орудовал граф Честерский, окрыленный успехом и жаждавший новых завоеваний. Все гарнизоны Хью, понесшие потери, готовились дать отпор врагу.

После мессы все вышли во двор, и Хью задержался, о чем-то беседуя с аббатом. В этот момент возле сторожки возникло какое-то движение, и в главных воротах показалась процессия. Четыре крепких крестьянина в домотканой одежде выступали уверенным шагом; двое держали наготове натянутые луки, третий взвалил на плечо алебарду, а у четвертого в руках была пика. Окруженная ими со всех сторон, на маленьком муле ехала полная женщина средних лет, облаченная в черную рясу бенедиктинской монахини. Белый плат обрамлял румяное круглое лицо с правильными чертами и ясными карими глазами. Женщина была в мужских сапогах, ряса схвачена поясом, чтобы удобнее было ехать верхом. Спешившись, монахиня распустила пояс одним движением руки. Теперь она спокойно стояла, высматривая, к кому бы обратиться.

– К нам пожаловала сестра-монахиня, но я ее не знаю, – заметил аббат, с интересом разглядывая гостью.

Кадфаэль, который не спеша направлялся через двор в свой сарайчик, тоже заметил суматоху у ворот и остановился при виде знакомой фигуры. Ему уже приходилось встречаться с этой особой, которую, по его мнению, стоило запомнить. Вероятно, она тоже не без удовольствия припомнила Кадфаэля, так как, заметив его, тут же поспешила навстречу. Сопровождавшие монахиню крестьяне, довольные тем, что благополучно доставили ее до места, остались у сторожки. Вид у них был благодушный и вовсе не смущенный.

– Ну конечно, я узнаю эту походку, – с довольным видом сказала монахиня. – Ты – брат Кадфаэль и как-то приезжал в нашу обитель по делу. Я рада, что опять встретила тебя, – я тут никого не знаю. Ты представишь меня аббату?

– Я горжусь, что мне выпала такая честь, – ответил Кадфаэль. – Как раз теперь он наблюдает за тобой. Минуло уже два года, с тех пор как мы свели знакомство… Мне ему сказать, что он сподобился принимать у себя сестру Авис?

– Сестру Магдалину, – произнесла монахиня с деланной скромностью и слегка улыбнулась. Хотя улыбка была мимолетной, на щеке монахини появилась очаровательная ямочка, запомнившаяся Кадфаэлю еще с прошлой встречи. Он тогда все не мог решить, откажется ли на новом поприще сестра Магдалина от ямочки, или, напротив, эта ямочка станет самым грозным ее оружием. Кадфаэль заморгал и почувствовал, что монахиня это заметила. В Авис из Торнбери всегда было нечто от заговорщицы, и любому мужчине начинало казаться, что он – единственный, кому она доверяет. – А что касается моего дела, оно связано с Хью Берингаром, – деловито продолжила сестра Магдалина. – Ведь, насколько мне известно, Жильбер Прескот не вернулся из Линкольна. В Форгейте нам сказали, что Берингар здесь – иначе пришлось бы искать его в крепости.

– Да, Хью здесь, – подтвердил Кадфаэль. – Только что закончилась служба, сейчас он беседует с аббатом Радульфусом. Вон там.

Сестра Магдалина бросила взгляд в указанном направлении и, судя по выражению лица, осталась довольна увиденным. Аббат Радульфус оказался выше среднего роста, прямой, как копье, и жилистый – худое лицо с орлиными чертами и спокойный проницательный взгляд. И хотя Хью был на голову ниже собеседника и не делал никаких жестов, чтобы привлечь внимание, он редко оставался незамеченным. Сестра Магдалина окинула его оценивающим взглядом – она разбиралась в сильном поле и умела распознать настоящего мужчину.

– Ну что же, прекрасно, – заключила она. – Пойдем, я засвидетельствую аббату свое почтение.

Заметив, что гостья в сопровождении Кадфаэля собирается подойти к нему, Радульфус вместе с Хью направился им навстречу.

– Отец аббат, – обратился к нему Кадфаэль, – это сестра Магдалина из нашего ордена. Она из Полсвортской обители, которая находится в нескольких милях к юго-западу отсюда. Это у Годрикс-Форда, в лесу. У сестры Магдалины также есть дело к Хью Берингару как к шерифу графства.

Сестра Магдалина, сделав грациозный поклон, приложилась к руке аббата:

– По правде говоря, святой отец, то, что я хочу поведать, относится ко всем, кто отвечает тут за покой и порядок. Брат Кадфаэль бывал в нашей обители и знает, как трудно нам приходится в столь неспокойное время. Наш монастырь стоит на отшибе и соседствует с Уэльсом. Возможно, брат Кадфаэль объяснит то, что не сумею я.

– Добро пожаловать, сестра, – вымолвил Радульфус, рассматривая гостью столь же пристально, как и она его. – Брат Кадфаэль нам поможет в случае необходимости. Надеюсь, ты со мной отобедаешь. А что касается тех, кто тебя сопровождает, – вижу, как ревностно они тебя охраняют, – то я распоряжусь, чтобы о них позаботились. А это Хью Берингар, которого ты ищешь. Вероятно, вы еще не знакомы.

Хотя сестра Магдалина повернулась к Хью и Кадфаэль теперь видел ее в профиль, он не сомневался, что на щеке монахини появилась ямочка.

– Милорд, я до сих пор не имела такого счастья, – произнесла сестра Магдалина, и было неясно, что это – изысканная любезность или озорство. – Мы не встречались раньше. Мне как-то пришлось беседовать с вашим шерифом. Я слышала, что он не вернулся вместе с вами и сейчас, возможно, находится в плену. Весьма сожалею об этом.

– Я тоже сожалею, – ответил Хью. – Надеюсь, его удастся выкупить. Судя по твоему эскорту, сестра, у тебя были причины опасаться лесной дороги. Полагаю, теперь, когда я вернулся, это дело касается и меня.

– Давайте пройдем в мою приемную, – предложил аббат, – и послушаем там рассказ сестры Магдалины. А ты, Кадфаэль, передай, пожалуйста, брату Дэнису, чтобы он предоставил хорошие комнаты сопровождающим сестры Магдалины, а потом присоединяйся к нам. Твои познания могут нам пригодиться.

Когда некоторое время спустя Кадфаэль вошел в приемную аббата, сестра Магдалина сидела подле очага. Она поджала под себя ноги и прислонилась к обшитой панелями стене. Кадфаэль потихоньку разглядывал женщину, с теплотой вспоминая минувшее. Много лет тому назад Авис из Торнбери, тогда молодая красивая девушка, стала возлюбленной барона. Она относилась к этой связи как к честной сделке и возможность избавиться от бедности и усвоить благородные манеры считала справедливой платой за свое тело. Авис оставалась верна этому деловому соглашению до самой смерти барона и даже относилась к последнему с теплотой и нежностью. Потеряв одно поприще, предоставлявшее широкие возможности для ее недюжинных способностей, Авис с присущей ей решительностью занялась поисками другого занятия, не менее выгодного, – а надо сказать, что в ее возрасте это было не так уж и легко. Настоятельница обители у Годрикс-Форда и аббатиса Полсвортской обители, должно быть, изумились появлению подобной послушницы, но, вероятно, увидели в Авис из Торнбери нечто, ради чего ее стоило принять в орден. Женщина, которая была верна данному слову и честно выполнила свои обязательства в одном случае, несомненно, так же поступит и в другом. Правда, весьма сомнительно, чтобы она пришла в монастырь по призванию, однако при должном терпении и усердии она могла многого добиться.

– Когда в январе стала завариваться каша в Линкольне, – рассказывала сестра Магдалина, – до нас дошли слухи, что кое-кто из валлийцев готов взяться за оружие. Я полагаю, они поступали так не из-за фанатичной преданности, а из-за возможности поживиться, когда столкнутся две партии. Принц Кадваладр Гуинеддский начал собирать войско, и валлийцы из Повиса заявили, что присоединятся к нему и выступят на помощь графу Честерскому. Таким образом, мы были предупреждены еще до того, как началась битва.

Разумеется, именно сестра Магдалина обратила внимание на слухи. Кто еще среди набожных монахинь маленькой обители мог почуять, откуда ветер дует, и разобраться в отношениях между претендентами на престол, валлийцами и англичанами, а также честолюбивым графом и его алчным сородичем?

– И поэтому, святой отец, мы ничуть не удивились, когда четыре дня тому назад к нам прибежал парень с арендованного участка и рассказал, что отряд валлийцев опустошил делянку и хлев его отца, а вся семья сбежала на восток. Валлийцы напились в разоренном доме, бахвалясь, что скоро выпотрошат женский монастырь у Годрикс-Форда. Ясное дело, по пути домой охотники никогда не откажут себе в удовольствии добавить еще несколько голов дичи к своим трофеям. Тогда до нас еще не дошли слухи о захвате Линкольна, – продолжала сестра Магдалина, встретив внимательный взгляд Хью. – Но мы приняли предостережение к сведению. Кратчайший путь, которым Кадваладр должен вернуться с добычей в свою крепость в Аберистуите, лежит поблизости от Шрусбери. По-видимому, принц все еще опасается приближаться к городу, хотя знает, что гарнизон крепости понес потери. А вот в нашем лесу он чувствовал себя спокойно. Что стоит справиться с горсткой женщин? Имело прямой смысл задержаться на денек, чтобы нас ограбить.

– Это случилось четыре дня тому назад? – спросил Хью, насторожившись.

– Нет, четыре дня тому назад прибежал мальчик. Он в безопасности, и его отец тоже. Но их скот угнали на запад. Минуло три дня с тех пор, как валлийцы добрались до нас. У нас был день на подготовку.

– Только презренные трусы нападают на беззащитных женщин, – с отвращением и гневом вымолвил Радульфус. – Позор валлийцам и всем тем, кто затевает подобные низости. А мы тут и не подозревали о ваших бедах!

– Не тревожьтесь, святой отец, мы благополучно пережили эту бурю. Наш монастырь все еще стоит, его не ограбили, ни одна из наших монахинь не пострадала, а люди, живущие в лесу, отделались легкими царапинами. Мы не такие уж беззащитные. Валлийцы появились с запада, а там путь им преградил наш ручей – брат Кадфаэль знает эти места.

– Вообще-то, этот ручей – не очень надежная преграда, – с сомнением сказал Кадфаэль. – Правда, этой зимой шли сильные дожди, но ведь нужно охранять и брод, и мост.

– Это так, но добрым соседям недолго собрать целое войско. Лесные жители относятся к нам с симпатией, а они крепкий народ. – Четверо молодцов из войска сестры Магдалины в этот самый момент подкреплялись в сторожке мясом, хлебом и элем, гордые собой и довольные своими подвигами. – Вода в ручье и так поднялась, а мы к тому же нарыли в броде ям – на случай, если валлийцы все же рискнут переправиться. А еще мельник Джон открыл створы плотины. Что касается моста, мы подпилили опоры и, привязав к ним веревки, протянули в кусты. Как ты помнишь, берега там густо поросли деревьями. Находясь в укрытии, мы могли в нужный момент дернуть за веревки. Все мужчины, живущие в лесу, явились с мотыгами, вилами и луками и выстроились вдоль нашего берега, чтобы разобраться с теми, кому удастся переправиться.

Ни у кого не возникло ни малейшего сомнения относительно того, чьими стараниями врагу подготовили столь грозный прием. Эта женщина сидела перед ними, спокойная и безмятежная, как счастливая деревенская мать семейства, рассказывающая о своих детях и внуках, которыми гордится, но по мудрости своей не дает им этого заметить.

– Лесники – великолепные лучники, – продолжала сестра Магдалина. – Мы расставили их под деревьями вдоль нашего берега. А на противоположном берегу тоже спрятались наши люди, чтобы преследовать неприятеля, когда тот побежит.

Аббат слушал гостью с почтительным видом, его приподнятые брови выражали сдержанное удивление.

– Насколько я помню, мать Мариана в преклонных летах и хрупкого здоровья. Должно быть, набег сильно напугал и расстроил ее. Аббатисе повезло, что у нее есть ты и что она могла передать свои полномочия такой отважной и одаренной заместительнице.

Кадфаэлю подумалось, что кроткая улыбка сестры Магдалины вызвана воспоминанием о том, как металась беспомощная мать Мариана, обезумевшая от страха.