Read the book: «В главной роли Адель Астер»

Font:

Посвящается всем творческим людям, которые дерзают мечтать, и всем женщинам, которые дерзают ломать стереотипы. Вы – наше прошлое, настоящее и будущее.

Перевод с английского Александры Глебовской

STARRING ADELE ASTAIRE

This edition published by arrangement with Taryn Fagerness Agency and Synopsis Literary Agency.

Часть первая
Вперед к славе

Не каждому поколению небеса посылают свою Адель Астер… Она из немногих сотворенных богом, что умеют и забавлять, и очаровывать…
Эштон Стивенс, «Чикаго геральд-экзаминер»

Глава первая
Адель

«Рампа»
В лондонском Вест-Энде ожидается настоящий фурор – мы ждем выступлений американского дуэта, брата и сестры Фреда и Адель Астер. Наши заокеанские друзья, похоже, очарованы этими исполнителями, способными, по слухам, заворожить зрителей так же, как заклинатель змей завораживает свою кобру, однако пока трудно сказать, как к ним отнесется наш более утонченный зритель…

Март 1923 года

Нью-Йорк

Огромный пароход «Аквитания» высился у причала, из четырех черно-красных труб вылетали клубы серо-белого дыма. Похожие клубы вылетали и из моего рта, и я потуже обернула шею горжеткой. Океанский лайнер поражал своими размерами – множество палуб, на них сотни окон и иллюминаторов. Плавучий небоскреб, если только такое бывает.

Я гадала, глядя на этот водоплавающий танк с плавными обводами: здесь множество рядов, один над другим, и каждый уровень отличается от прочих, а где, по моим собственным понятиям, мое место? Среди глянца и гламура первого класса, надежд и упований второго или в отчаянной решимости тех пассажиров, что затерялись в третьем? Среди выверенного распорядка капитанской палубы или в хаосе корабельного чрева, где матросы швыряют уголь в топки? А снаружи – такая аккуратная конструкция, все ко всему пригнано. Наверное, место мое на променаде: торопливо шагать по периметру, пока меня не кликнут на один из уровней. После многочисленных попыток достичь гармонии между амбициями и страхами, блеском и безнадежностью, я прекрасно усвоила, что безупречно выглядящая вещь редко является таковой.

Я заметила, что Фредди, мой брат, смотрит на меня с любопытством: глаза у него кофейного оттенка, на тон светлее моих темно-карих. В детстве я была выше его, но потом он умудрился меня перегнать, я же едва перевалила за пять футов. Маленький братишка стал большим братом. Наша мама Энн держала его под руку, бантик на боку ее зеленой шляпки-колокола трепетал под ветром, на лице, все еще молодом, играла легкая улыбка. Куда их поместить на этом судне – в распорядок, хаос, надежду, решимость?

– Ну ничего себе, Делли! – Фредди громко произнес мое прозвище, уменьшительное от «Адель», а потом вновь принялся ошеломленно рассматривать лайнер. – Перед нами все наше будущее.

Все наше будущее – успех или провал.

С самого детства мы привыкли ездить на поездах, пересекать Америку с гастролирующей водевильной труппой, а последние шесть лет провели на Бродвее. Никто из нас ни разу не бывал на борту судна. Это путешествие означало важный шаг вперед в нашей артистической карьере – нас ждал дебют на лондонской сцене. Шанс показать всему миру, что мы восходящие звезды. Мы уже почти двадцать лет пели, танцевали и выступали вместе, и вот нам предстоит вырваться на сцену, о которой мы столько мечтали, сцену, которая подарит нам блеск и влияние.

Надежды и упования.

И все же я не могла не задаваться вопросом: а мне этого хочется? Работать я начала в возрасте восьми лет. Чем только не пожертвовала, чтобы добиться того, чего добилась, – дружбой, любовью, отдыхом от непосильных нагрузок, жизнью – сколько еще готова я жить в режиме «репетируй-выступай-спи», и так до бесконечности? Я же на это не подписывалась…

– Все говорят: не пароход, а красавчик, но я этого не вижу, – поддразнила я Фредди. – Просто здоровенная кастрюля из черно-белого металла.

Мне было жутко не по себе от мысли, что сейчас придется взойти по трапу на борт этого непонятно как держащегося на воде лайнера – с виду тяжелый, может и утонуть. Я заправила выбившуюся темную прядь под охристую шляпку-колокол и вознесла молитву о том, чтобы корабль наш не врезался в айсберг, как «Титаник» в первом своем рейсе, одиннадцать лет назад. «Аквитания» строилась в подражание «Титанику» по части роскоши и комфорта, но на ней, по крайней мере, хватало спасательных шлюпок на случай, если нас постигнет такая же беда.

Мы не первые члены семьи, отправляющиеся за океан. За четыре года до моего рождения папа – теперь он дожидался нас дома, в Омахе, – прибыл из Австрии на Эллис-Айленд, оставив в Старом Свете родителей, братьев и сестер. Он как-то перенес путешествие через Атлантику, значит, и мы перенесем. В конце концов, мы, спустя поколение, осуществляем его мечту. Заняли достойное место на сцене – он тоже об этом мечтал.

Решимость. Иссякла.

Мне кажется, сейчас я боялась утонуть не столько в буквальном, сколько в переносном смысле.

Первые восемь лет своей жизни я прожила как Адель Аустерлиц из Омахи. Как дочь Фрица – эмигранта, австрийского еврея, крестившегося в католическую веру, и Иоганны, родом из Пруссии, американки в первом поколении. В три года я стала еще и сестрой Фредди. А потом внезапно превратилась в Адель Астер из Нью-Йорка. Фамилия не такая австрийская, не такая странная. Подходящая для звезды.

Я так давно стала Адель Астер, что уж и не помнила, какова собой Адель Аустерлиц и кем она могла бы стать.

Иногда все же хотелось это выяснить. Но по большей части я отмахивалась от этой мысли. В конце концов, showmustgoon.

Я уняла расходившиеся нервы, спрятала страх под предвкушением того, что означало для нас это путешествие: великого будущего. Ради нас родители принесли в жертву очень многое – почти всё, возможно, даже и собственное «я». С этим напоминанием нахлынули самые разные чувства: страх перед провалом, гнетущее чувство долга. Выбора у нас не было: только успех.

– А, вот вы где. – Подошел Алекс Аронс, наш импресарио, в зубах наполовину искуренная сигара. Рядом с ним семенила его жена, очень стильная, в отделанном мехом пальто. Именно Аронсы организовали нашу поездку с помощью одного лондонского продюсера. – Давайте на борт!

Носильщики подхватили наш багаж, а мы все впятером начали подниматься по трапу. Оказавшись на палубе, я уже не хотела уходить внутрь. Не сразу. Посмотрела назад, на причал. На Нью-Йорк. Вот каким увидел его по прибытии мой отец. Вид на город мечты. Я раньше думала, что и моя мечта воплощена в Нью-Йорке. Сейчас эта уверенность испарилась.

Я оперлась локтями на перила, дожидаясь, когда судно двинется; холод металлической балки проник под пальто.

– Ты что делаешь? – Фредди остановился рядом.

– Давай попрощаемся с ними так, чтобы они ждали нашего возвращения, – предложила я.

В последние несколько лет наш дуэт стал достаточно известен, нас узнавали в толпе. Частица моей души тревожилась о том, что покорять мир мы уезжаем на пике своего успеха, а по возвращении, возможно, придется начинать все сначала – трудиться еще больше. Обычная история, но мне сейчас казалось, что сил на новую попытку у меня уже нет.

– А, ясно. – Фредди передернул плечами – мол, легко.

Я улыбнулась, радуясь его приподнятому настроению – а то иногда он умел дуться. На причале мы старались оставаться незаметными, чтобы не привлечь внимания репортеров, но сейчас между нами возникла преграда, поэтому я схватила руку Фредди и мы помахали толпе. В ответ раздались восторженные крики, которые, похоже, растопили у Фредди последние сомнения. Он сдернул с головы шляпу, закрутил ею над головой. Холодный ветер с залива швырял мне волосы в лицо и грозил вырвать шпильки, удерживавшие мой «колокол» на месте.

С причала раздались прощальные крики – все пришли проводить в дорогу своих близких. Возможно – ну, просто возможно – кто-то пришел ради того, чтобы проводить нас.

– Делли, пойдем внутрь. Ты простудишься насмерть, – позвала меня мама.

И что тогда будет с тобою и с Фредди?

Когда, на пороге моего превращения в женщину, нас на два года убрали из водевилей, чтобы Фредди мог меня догнать, я вдруг поняла, что я – центр всего. Вернее, этого от меня хотят. Но почему карьера Фредди должна полностью зависеть от меня? А может, без меня он бы воспарил еще выше. Трудно ему было сиять, стоя в моей тени.

– Чуть позже. – Я сдула с лица растрепавшиеся волосы и содрогнулась от холода, а потом еще активнее замахала собравшимся внизу – и махала, пока холод не заставил меня прекратить. Да, мама все-таки права, еще не хватало проболеть всю дорогу. Если уж и сейчас она мною командует, все будет в десять раз хуже, если я вдруг слягу. Я опустила руку.

Я как раз собиралась отвернуться, но тут заметила на причале какого-то мужчину – он лихорадочно чиркал в блокноте и щелкал фотоаппаратом. Я опознала газетчика, который давно уже ходил за мной, как ручной ягненок. По-моему, он в меня втюрился. Писал обо мне всякие хвалебные вещи, мой танец называл «лиловым пламенем» и все такое. Вот и сейчас он посмотрел на меня снизу вверх, помахал, и я решила вознаградить его обожание и послала ему воздушный поцелуй.

– Не надо, Делли, – в голосе Фредди слышался рык. – Незачем его поощрять.

Он всей душой ненавидел мистера Нейтана, как и всякого, кто отвлекал меня от главной цели – стать звездой.

Я передернула плечами и лукаво усмехнулась:

– Ты злишься, потому что он сказал, что ему нравятся только танцоры без штанов.

Фредди закатил глаза.

– Ага, а если бы ты танцевала без юбки, он вообще был бы счастлив!

Я сделала вид, что возмущена и шокирована, ткнула Фредди кулаком в грудь, но на самом-то деле брат умел рассмешить меня лучше всех остальных.

– Ты прав. Я уверена, что этот газетчик, да и все мужчины, которые на меня смотрят, предпочли бы, чтобы я была подоступнее.

Я любила флиртовать – и танцевать, и посылать воздушные поцелуи, – но ничего более вольного себе не позволяла, не хотела ставить под удар свою сценическую карьеру и свою семью. Я глянула за спину репортера, на женщину, притихшую в объятиях мужчины. Они смотрели друг на друга, забыв обо всем, губы их раскрылись от восторга, какой мне даже не вообразить. Сердце сжалось от мысли об утрате чего-то, чего у меня никогда не было. Каково это – когда тебя обожает человек, в кого ты сама влюблена до безумия? В мысли вкралась грусть, и я резко перевела взгляд обратно на Фредди.

Брат неодобрительно хмыкнул.

– А ты побольше посылай ему поцелуи, он тебя в такие и запишет.

Я рассмеялась, хотя и через силу. Отбросила меланхолию и обратилась к тому, что умела лучше всего: поддразниванию, добрая старая Делли всегда не прочь похохотать, – подмигнула маме, которая смотрела на нас, качая головой, как в те времена, когда мы были маленькими. Мама часто нас цукала и шпыняла, но при этом была нашей главной опорой. Ради нас она пожертвовала собой, переехала из Омахи в Нью-Йорк, когда мы еще были маленькими, чтобы мы могли поступить там в танцевальную школу и пробиться в люди. Папа остался – работать и обеспечивать нас деньгами. Я иногда гадала, кому из них важнее наш успех.

Мне было восемь, когда мы с мамой и Фредди превратились в неразлучное трио. Я боялась, что в этой поездке трио сведется к дуэту, потому что новый лондонский продюсер поначалу отказался оплачивать мамин билет. С другой стороны, надежда на свободу вселяла в нас некоторый азарт. И все же они с Фредди долго нудили, что мне нужна компаньонка. В результате продюсер уступил. Да, я мечтала вздохнуть полной грудью, но ехать без мамы было очень страшно. Наш фурор на британских берегах должен был стать кульминацией не только наших, но и ее трудов – так что, по совести, ей полагалось при нем присутствовать.

Уютно сгрудившись вместе, мы втроем махали провожающим, пока трап не убрали и не заревела сирена, отдаваясь у нас в ушах и конечностях.

– Станцуем, Фредди, для своих поклонников. – Я посмотрела на него щенячьими глазами, этим его на все можно было уговорить. Фредди терпеть не мог выступать перед публикой, если перед тем миллион раз не прорепетировал. Так что просила я многого, но не хотела отступать.

Он уставился на меня с почти ощутимой нерешимостью.

– Ну пожалуйста! Специально для поклонников – пусть вспоминают нас, пока мы не вернемся! – не отставала я.

Фредди обреченно вздохнул.

– Только не переломайте здесь ноги, – предупредил Алекс, глядя на нас строгим взглядом. Он старательно оберегал свои вложения.

– Алекс, нас не сломаешь. – Фредди схватил меня за руку, закрутил.

Мы представили сокращенный вариант нашего любимого танца из «Банча и Джуди». Если бы вся программа состояла из таких номеров, билеты бы раскупали каждый вечер. Мы начали с тэпа, чтобы поймать ритм, а потом закачались под музыку, которую слышали мы одни: раз-два-три-четыре – лицом к публике, плечом к плечу. Носок, носок-пятка, носок. Носок, носок, носок-пятка, носок. Шафл-носок, удар, поворот, носок-пятка и пятка-носок. А потом мы повернулись друг к другу, начали вальсировать, после перешли к джазу.

Танцевать нам было так же естественно, как и ходить, мы счастливо улыбались друг другу. Финал представлял собой комичный пародийный проход, завершавшийся парочкой степ-киков. Алекс засунул в рот два пальца и свистнул.

– Та-да! – Я рассмеялась, помахала пальцами. – Приходите посмотреть то же самое в Лондоне, друзья!

Мы стали позировать фотографам: я обнимаю Фредди за плечи, его рука обвивает мою талию, наши правые ноги приподняты и присогнуты. Обе толпы, на борту и на причале, зааплодировали. Я столько лет на сцене, но звук аплодисментов никогда не надоедает. От него по-прежнему сердце бухает в ребра.

Пароход отошел от причала, полоска воды между нами и сушей медленно расширялась. Вот и положено начало нашему приключению.

Когда Нью-Йорк превратился в точку на горизонте, мы пошли внутрь осматриваться. Стюард провел нас по черно-белому плиточному полу, прикрытому ярко-синей дорожкой, и мы оказались у широкой полукруглой лестницы, под массивным овальным стеклянным куполом с витражными люнетами, которые пропускали солнечные лучи – освещать нам дорогу.

Наши каюты на палубе первого класса находились рядом: Фредди в отдельной, мы с мамой в двухместной. Белые стены украшала изящная резьба по дереву и репродукции картин, которые я видела в музеях. Если бы под синим плюшевым ковром не ощущалось мягкое движение судна, я бы решила, что мы вернулись в отель «Плаза». Нас ждали две кровати из отполированного дуба, накрытые покрывалами василькового цвета. У столика из красного дерева стояли два стула, над мраморной раковиной висело блестящее зеркало. Стену украшали фарфоровые светильники в форме пальмовых листьев. Через квадратные иллюминаторы в задней стене открывался вид на океан.

– Здесь очень тепло. – Меня поразило удобство каюты. Я постоянно мерзла и ценила хорошее отопление. Я сняла пальто и меховую горжетку, повесила их в платяной шкаф. Поправила перед зеркалом темные волосы, заколола выбившуюся прядь. Щеки у меня разрумянились, но красная помада все еще лежала идеально. – Похоже, мне понравится путешествовать морем. Как ты думаешь, нам принесут бокал шампанского?

Уже три года как установили Запрет – законным путем купить спиртное в Штатах стало невозможно. Но ведь океан не считается?

– Надеюсь, – сказала мама.

Разложив вещи, мы отправились в ресторан в стиле Людовика XVI, где ждали Алекс и его жена. Мы впятером сидели за столиком в самом центре зала. Над обеденным залом нависал балкон – его поддерживали мраморные балюстрады, – а потолок казался настоящим произведением искусства: свитки и узоры напомнили мне Версальский дворец, который я видела только на фотографиях. Все было выдержано в красно-винном и мягко-желтом цветах, дубовый пол застлан плюшевым ковром сливового оттенка. В большие георгианские окна было видно пассажиров, которые отдыхали в зимнем саду.

– Всем шампанского! – скомандовал Алекс. – Время произнести тост.

Вокруг хрусталь и серебро звякали о тонкий фарфор. Никогда в жизни меня еще так не баловали. Да, мы жили в «Плазе», но Фредди требовал от нас строжайшей экономии. Основными моими расходами были ежедневная покупка чулок, иногда еженедельная – туфель: это было необходимо, потому что на представлениях они очень быстро протирались.

Нас обнесли шампанским в хрустальных фужерах. Алекс поднял свой повыше.

– За звезд нового мюзикла «Хватит флиртовать»! Вы, друзья, сразите их наповал.

– Надеюсь, что не всех: какой смысл играть музыкальную комедию, если вокруг одни трупы и смеяться некому? – поддразнила его я.

Алекс с женой хохотали от души, мама же лишь усмехнулась, а Фредди нервно хихикнул. Мы чокнулись, а потом я отпила из бокала глоток пузырящегося счастья. Защекотало в носу и в горле, очень приятно. Я не очень любила спиртное, но шампанское – не просто напиток, это отдельное наслаждение. К которому я с удовольствием бы привыкла.

– За сногсшибательный успех. – Мама произнесла эти слова с улыбкой, но сердце у меня екнуло, а Фредди рядом со мной сразу напрягся. Груз ответственности давил невыносимо и с каждой секундой делался тяжелее.

Мы заказали устрицы на половинке раковины, потом я – суррейского цыпленка: на вкус его будто готовили в «Ритце».

На десерт подали мисочки со сливовым пудингом в соусе из бренди, и тут вдруг к нам приблизился пожилой джентльмен в темной корабельной форме, со множеством медных пуговиц и рядами орденских колодок. Шляпу он держал под мышкой, оставив на виду серебристый ежик редеющих волос.

– Добрый вечер, дамы и господа. Хотел лично поприветствовать вас на борту «Аквитании». – У капитана был явственный британский акцент, приятно напоминавший о том, куда мы направляемся.

– Сердечно рада знакомству, капитан, – ответила я.

– Вы наши почетные гости. И если позволите, я хочу обратиться к вам с одной просьбой касательно одного из ближайших вечеров.

Я заранее предчувствовала, что нас ангажируют выступить. И если мы раздразним аппетит пассажиров, направляющихся в Лондон, возможно, они потом придут на представление. С другой стороны, я опасалась, что Фредди разнервничается из-за предложения капитана и все плаванье пройдет в репетициях, а не в приятном досуге. Я очень предвкушала этот недолгий отдых.

– Завтра после ужина состоится благотворительное мероприятие в пользу Фонда моряков, – продолжил капитан. – Мы были бы крайне признательны, если бы вы согласились на нем выступить.

– Мы и сами почли бы это за честь, – ответил Фредди.

Завтра. Я с трудом согнала ухмылку с лица. Это значит, Фредди не удастся несколько дней подряд поднимать меня спозаранку, чтобы репетировать. В последний раз я отдыхала – по-настоящему отдыхала от ежедневных танцев – в 1909 году: тогда агенты Джерри сняли нас с представления, заявив, что несовершеннолетних актеров подвергают эксплуатации, и сравнив нас с подростками, которые горбатятся в цехах. Не буду врать – оно очень похоже.

– Меня беспокоит уклон пола. – Фредди нахмурился. – А где можно порепетировать?

– Не переживайте, мистер Астер, мы предоставим в ваше распоряжение гимнастический зал.

– И за пол не переживай, Фредди, – вмешалась я. – Он точно будет не такой шаткий, как та сцена в Небраске.

Брат фыркнул, вспомнив, как нам пришлось перестраивать всю хореографию, только чтобы не упасть.

– Что скажешь, Делли? Станцуем?

– Конечно. – А как еще я могла ответить?

– Нам нужно будет встретиться с оркестром, договориться о сопровождении, – сказал Фредди.

– Этим могу заняться я, – вызвался Алекс.

Капитан Чарльз слегка поклонился и отошел приветствовать других пассажиров.

– Мне кажется, мы заслужили еще по бокалу шампанского, – заметила я. – Нам предстоит дебют в международных водах.

– Как по мне, так вам хватит. – Мама забрала у меня фужер и поставила рядом со своим, как будто мне было шесть, а не двадцать шесть лет.

И на миг я пожалела об отсутствии свободы, которой лишила нас эта жизнь.

На следующий вечер, прежде чем войти в ресторан, я приостановилась и набрала полную грудь воздуха. На Фредди был теплый льняной бежевый костюм – брат, как всегда, выглядел прирожденным актером, который не умеет нервничать. Мне же перед каждым представлением требовалось сосредоточиться. В этом смысле мы были полными противоположностями.

А вот на репетициях нервам у Фредди часто случалось разгуляться. Он требовал, чтобы мы повторяли, «оттачивали» каждое движение, пока все не свихнутся. Он бурчал, что с ногами все не так, а я танцевала, пела и поддразнивала коллег – ведь в это время не нужно было думать о зрителях. Зато во время спектакля мне случалось психануть. Не хотелось никого разочаровывать. Впрочем, свои тревоги я держала при себе. Мои нервы были моей личной тайной.

Я взглянула на свое отражение в зеркальных дверях ресторана. Темные волосы уложены мелкой волной, длинные пряди подкручены внутрь – на вид совсем как модная прическа боб. Я надела креповое платье лавандового цвета с плиссированной юбкой, украшенное крупным цветком у одного бедра, ниже талии. В качестве последнего штриха между грудями свисала завязанная узлом нитка жемчуга.

Я улыбнулась от уха до уха и кивнула Фредди – можно открывать дверь.

– Почетные гости сегодняшнего вечера: Фред Астер и его сестра Адель, – объявил капитан, обращаясь к добрым двум сотням гостей, которые сидели и стояли по периметру зала.

Под гром аплодисментов мы вышли на дубовый паркет в центре зала.

Мы решили не показывать один из номеров будущего представления, а сделать все просто: венский вальс с добавлением нескольких джазовых движений. Оркестр заиграл, Фредди протянул мне руку. Я вложила в нее свою, другую опустила брату на плечо, и мы заскользили по естественной траектории. Вальс я любила едва ли не сильнее всех других танцев, а Фредди был великолепным партнером. Мы катились океанской волной, в полной гармонии. Есть в вальсе что-то такое, что заставляло меня почувствовать себя живой, свободной – я будто плыла по морю. Мы сделали первый флекерл-спин, потом контр-чек – и тут началось самое интересное.

Этот миг нашего триумфа океан выбрал для того, чтобы порезвиться. Мы добавили один шаг, чтобы поймать равновесие, потому что судно накренилось влево.

– Мамочки. – Я скорчила Фредди рожу.

Глаза у него расширились, он крепче вцепился в меня.

Я проглотила смешок и поплотнее сжала губы, когда он сделал подкрутку. Я при этом отодвинулась на три шага, давая нам обоим место для джазового шафла.

Судно опять качнуло, ноги у меня подкосились, и я заскользила назад, а Фредди вдогонку – он пытался одновременно ловить и равновесие, и мою руку. Зрители ахнули, оркестр продолжал играть.

– Нужно прекращать, – прошептал он, притянув меня к себе.

Взгляд его метнулся к зрителям. В мозгу у него явно зашевелились все страхи насчет того, примут ли его в Лондоне всерьез.

– Поздно, – пробормотала я. – Давай уж хоть повеселимся.

Мы продолжали вальсировать – несколько секунд судно не качало.

Найдя опору для ноги, Фредди снова отправил меня в закрутку. Он крепко сжал зубы, и я видела, что он пытается решить, закончить на этом или нет. Ладно, я все равно повеселюсь. Мы же здесь затем, чтобы развлекать публику. Нам в Лондоне не трагедию представлять, мы играем музыкальную комедию. И я готова показать зрителям то, чего они ждут.

Когда судно накренилось в другую сторону, я специально упала на колени, проскользила футов пятнадцать по паркету. Фредди – на лице у него читался ужас – кинулся за мной. Я просительно вытянула к нему руки, но чем ближе он подходил, тем дальше я ускользала; тут судно качнулось в противоположную сторону – и теперь уже я нагоняла его.

Вид у Фредди был перепуганный, а мне хотелось смеяться. Увидев это, он спросил:

– Мы что, делаем из этого фарс, да?

– А то. – Я азартно пошевелила бровями. С этого момента мы начали утрировать каждое движение: качались вместе с судном, скользили в разные стороны, несколько раз даже сделали вид, что сейчас плюхнемся на колени кому-то из зрителей, но в последнюю секунду один подхватывал другого. С каждым вздыманием судна зрители выдыхали: «О-о-о-о-о!» или «А-а-а-а-а!» и смеялись вместе с нами, гадая, что мы еще учудим. Мы, обрадовавшись их реакции, показали фокстрот и даже чарльстон – рисковый джазовый танец. Это мы очень хорошо умели, брат и я. Танцевать и дурачиться, дразня публику.

Когда под конец мы рухнули на пол, слишком низко поклонившись зрителям, раздались оглушительные аплодисменты.

Фредди помог мне встать, мы отвесили еще один поклон под громкие крики: «Бис! Бис!», но бисировать мы не стали, только рассмеялись и убежали за кулисы.

Алекс Аронс прокричал:

– Следующее представление будет в Англии. Ищите на афишах «Хватит флиртовать»!

– Я обязательно приду, со всеми друзьями, – сказал один джентльмен, пожимая Фредди руку. – Отличное выступление. Вы будете звездами.

– Спасибо. – Фредди слегка поклонился. А я только улыбнулась – приятно, что хоть раз брат говорит вместо меня.

– А вы научите меня танцевать? – На Фредди снизу вверх смотрела какая-то женщина, поднеся руку к украшенному драгоценностями горлу. Она торопливо моргала, глаза нежные, как у оленихи.

Я ткнула брата кулаком в ребра.

– Оставляю тебя разбираться.

– Не смей, Делли, – воззвал он, чуть шевеля краешками губ. Но я-то знала, что он любит внимание и часто обижается, если оно достается мне.

Оставив Фредди в окружении стайки дам, я направилась к матери, ухмыляясь на ходу.

– Зря ты его бросила, – упрекнула меня мама, протягивая стакан воды.

Ее придирка тут же погасила всю мою радость. Я схватилась за стул, когда судно снова качнулось, по ходу дела заметив, что сразу три дамы упали Фредди на грудь. Другие мужчины хватали женщин в объятия, на щеках разгорался романтический румянец. А я никогда еще не чувствовала себя такой одинокой – только стул и мама, вот моя опора.

– Ах, мам, он сейчас на седьмом небе!

– Полагаю, ты тоже. Такие аплодисменты!

– Это просто божественно. – Я залпом выпила стакан воды, главным образом затем, чтобы не встречаться с мамой взглядом, потому что сказала ложь. Помимо неожиданно нахлынувшей неприкаянности, у меня болели колени, причем не от падения, а от непрекращающейся пульсации в самой сердцевине костей: она началась несколько лет назад и никогда не стихала. Я боялась, что рано или поздно тело все-таки откажется мне служить и я истерзанной грудой рухну прямо на сцене.

– Да уж, любите вы зрительское внимание. – Мама слегка сдвинула брови, заново наполняя мой стакан, – выражение ее лица плохо вязалось со словами.

Трудно было сказать, что заставило ее нахмуриться – я или какое-то давнее воспоминание. Спрашивать не имело смысла. Выставлять напоказ сокровенные чувства она не любила; наверное, именно поэтому я с такой готовностью делилась своими с каждым встречным.

– Ты, наверное, в свое время его тоже любила, если вырастила нас такими, что мы не можем жить без света рампы!

– Благодарение богу, нет. – Она коснулась сбоку своих пушистых волос. – Вы оба совершенно особенные. Отец ваш сказал, что его дети станут звездами. Ах, если б он мог увидеть вас в Лондоне!

Я кивнула, в груди всплеснулась грусть. Эти ее слова «его дети», как будто сама она не видит себя в роли матери, а возможно, и жены. Папа редко попадал к нам на представления – все случаи можно было пересчитать на одной руке. Но ему нравилось получать афиши. Хвастаться, что детишки его – звезды. Энн Астер была сама серьезность, а папа – букет улыбок.

Когда я была помладше, я завидовала детям из полных семей. Двое родителей, общий обеденный стол – или хотя бы живут в одном городе. Для нас с Фредди мама была одновременно всем: матерью, отцом, учителем, импресарио. Папа оставался человеком, которому мы писали письма, трепетно делясь новостями. Нам были очень важны одобрение и любовь абстрактного, отсутствующего родителя. Собственно говоря, любовь никуда не девалась. Но любовь на отдалении – не совсем то же самое.

– Что такое? – осведомилась мама.

У меня, видимо, вытянулось лицо.

Я быстренько раздвинула губы в улыбку, отбросила все свои заботы, вытащила на первый план мамочкину Делли.

– У меня слегка кружится голова от качки, вот и все.

На самом деле – не все. В такие моменты разум мой любил дергать за струны нервов, задаваясь вопросом, на который нет ответа. Кто она такая, эта Делли?

Делли – актриса, лицедейка, комедиантка. Танцовщица, подобная лиловому пламени. На сцене я всякий раз преображалась под предпочтения публики. За кулисами менялось немногое: я была той, кем меня хотели видеть. Неважно, кто этого хотел в данный момент. Дочь, сестра, профессионал.

Оставшись одна, я сразу теряюсь. Много ли толку в кукле без кукловода? Она превращается в груду веревочек и крашеного дерева. А я хочу большего. Хочу целостности. Хочу любви. Поэтому, оказавшись в одиночестве, я хватаю шторы своего разума, раздергиваю их в надежде показать, какова эта Делли сама по себе – кто я есть, довольна ли я этим. Вот только никогда мне не удается пробыть в одиночестве достаточно долго, чтобы прийти к окончательному выводу…

Когда в виду показался английский город Саутгемптон, мы стояли на прогулочной палубе, а «Аквитания» стремительно приближалась к причалу. Как и в Нью-Йорке, внизу суетились семейства, дожидающиеся пассажиров, и носильщики, готовые развозить на тележках багаж. В ушах у меня пульсировал рев пароходной сирены, в котором слились воодушевление и страх: мне предстоит впервые увидеть Лондон. Выяснить, поможет ли это странствие наконец-то определить, кем и чем должна стать Делли.

Нетерпеливая блондинка добралась до конца трапа – он находился прямо перед нами – и кинулась в объятия джентльмена в форме; он закружил ее. Нагнулся, чтобы поцеловать, – оба явно не замечали ничего вокруг. Полностью поглощенные друг другом. Укол зависти пригрозил загасить мое воодушевление, но я быстро об этом забыла: мама взяла меня за руку и повела мимо.

Алекс Аронс организовал доставку нашего багажа, а потом стремительно повел нас к железнодорожному вокзалу. Сидя в поезде на Лондон, я с интересом рассматривала других пассажиров, вслушивалась в разнообразие выговоров. Я-то думала, что Нью-Йорк – модное место, но оказалось, что Англия на целую голову впереди. На женщинах, сидевших вокруг, были изумительные шляпки и туфли. Я высматривала пару, которую видела у трапа, но вместо этого обнаружила еще дюжину юношей с девушками, которые беззаботно держались за руки и болтали или вздыхали и смотрели друг дружке в глаза.