Read the book: «Аня: любовь по-немецки»

Font:

Информация от издательства

Художественное электронное издание

Оформление – Валерий Калныньш

Аня
Вступление

Мы встретились в общежитии Политехнического института одного из больших поволжских городов. Звали меня тогда Эдуардом, очень несуразное имя. Аня – из поволжских немцев, сосланных в Казахстан. Мы быстро сошлись душами, но я знал, что у моей матери до войны было много двоюродных братьев и сестёр. Всех их убили немцы. Сохранилась лишь фотокарточка одной из них, девочки лет пяти. Я мучился: что бы я сказал погибшим родственникам, если бы женился на немке? Как будто Аня была виновна в преступлениях немцев из другой страны.

История могла бы иметь бы счастливый конец, я уже собирался просить у Ани руки, если бы… Однажды вечером, когда я пришёл к Ане, коридоры в общежитии были непривычно пусты. По телевизору шёл популярнейший сериал о советском разведчике в гитлеровском Берлине. Аня не смотрела его. «Всегда показывают только немцев-нацистов, как будто других нет», – обиженно сказала она. Раньше все наши разговоры были лишь о нас двоих. Я промолчал, но подумал: мы никогда не поймём друг друга. Был я молод, и всё ещё по-юношески категоричен, и, сам того не осознавая, жесток.

Молодость и незрелость – не оправдание. Аня была моложе меня, но оказалась умнее и жертвеннее. Она была терпелива, добра и милостива. После того злосчастного вечера я не скрывал от неё своей бурлящей неприязни к немцам и презрения к ним. Бездомную собаку не ударь, а немцы убивали людей. Сколько было «других» немцев? Аня пыталась умиротворить меня, даже говорила мне, что родина её предков – на границе с Голландией, там немцы более похожи на голландцев, чем на остальных немцев, но передо мной вновь вставала чёрно-белая фотография моей никогда не выросшей двоюродной тётки-девочки лет пяти. Мы с Аней не поссорились. Я просто перестал к ней приходить… Не сказав слов прощания.

Последний раз мы случайно встретились с ней на улице. Аня старалась держаться бодро, улыбалась, но получалось это у неё плохо. Неловкая, жалобная улыбка не могла скрыть её радость и смущение от неожиданной встречи, неуверенность в себе, грусть. И у неё по-прежнему были добрые глаза. А я не нашёл ничего более важного, чем пересказать ей недавно прочитанную мной и произведшую на меня большое впечатление историю о том, как Томас Манн назвал оскорблением Бетховена исполнение его «Героической симфонии» в нацистском Берлине. Какое отношение имела к этому Аня? И об этом ли мне надо было с ней говорить?

Так за негодяев Третьего рейха пришлось заплатить нам, но это тоже не оправдание. Виноват я. В жизни каждого из нас совсем немного людей, которые могут нас любить…

Стихотворения

Ответов я не даю. Я спрашиваю.

Прохожая, я мог тебя любить…

«Я не пойму, зачем ведёт нас память…»

Я не пойму, зачем ведёт нас память
В какие-то случайные места,
Где мимоходом мы прошли, —
И что осталось?
Тень на аллеях,
В окнах пустота.

А может, несвершившегося
Жаль нам?
Прохожая, я мог тебя любить.
Себя назвать. Тебя остановить.

«О чудный мир, в котором за листвой…»

О чудный мир, в котором за листвой
Полночной яблони мне открывалась тайна:
Загадка женщины, шагов звук, нежный лик,
Смятение и трепет ожиданья.

Я верил в совершенство мирозданья,
В безверии сад выцвел и поник.
И лишь во сне, где молодости миг,
Лик светлый женщины, её шагов звучанье.

«С какой поры мы забываем море…»

С какой поры мы забываем море,
Не смотрим на загадочные звёзды
В саду ночном, где бабочки взлетают
На свет огня в окне в притихшем доме
И хрупкими телами тщетно бьются
О стёкла…

Я искал твой лунный образ,
Взгляд ласковый в бегущем океане,
На островах, безвестных Магеллану.
Крошились айсберги, шторма корабль швыряли.

Я на земле услышал нежный голос
В саду ночном, где бабочки стучали
Отчаянно в светящиеся окна.

«Акаций листья опадают…»

Акаций листья опадают.
Последний кадр. Немая лента.
Конец истории, картины.
Уходит в вечность наше лето.

А мы совсем не ожидали:
Как-будто в мире нет смещенья
Времён, страстей и обещаний —
Лишь утро, птиц в деревьях пенье.

Вернуться в лето и в начало,
Хоть листья сохнут, опадают.
Дай руку в тёмном кинозале.
Актёры снова нас играют.

«Водоворот весенний…»

Водоворот весенний
С каждым ручьём слышней —
Песнь страстная, песнь шальная,
Зовущая Лорелей.

Волна затопила лодку,
Рванулось весло из рук.
Читает юноша Гейне,
Бушует апрель вокруг.

Что скалы ему и гибель!
Он любит, его черёд.
Мир вешней бурлит водою
Поёт Лорелей, зовёт.

«За винной лозою под солнцем лес…»

За винной лозою под солнцем лес
Оттаял, летят грачи.
Высокий замок. Гранит, горностай.
Бойницы, в крови мечи.

Луч дальний, небесный,
Твой вспыхнул свет.
Зачем ты меня позвал!

Девушка в платье чёрном.
В руке хрустальный бокал.

Вино в нём клубится с ядом.
Спасти! Я опоздал.
Вроде бы только сказка.
Мир съёжился, чуждым стал.

«Я на небо седьмое…»

Я на небо седьмое
Не люблю восходить,
Пусть зовёт к нему, мчится
В день ненастный такси.

Хоть на нём оживает
Из опавшей листва,
Мы с тобой повторяем
Первой встречи слова.

Поворот за холмами.
Ещё шаг – океан!
Яхты. Пёстрые флаги.
Из каких они стран?

Но с небес возвращенье
В день потухший, пустой.
Бьются голые ветки.
Не прошепчешь мне: «Мой…»

В городе этом хмуром

Девушки некрасивы
В городе этом хмуром —
Кажутся неуклюжи
Под ливнями их фигуры.

Но к ним подойдёшь ты близко,
В глаза, осмелев, заглянешь —
Цвет их прекрасней неба,
Боль в них – раненой лани.

О любви

Счастливейшая музыка страданий —
Одна желанная из всех под небом бед.

«Помилуй, музыка! Не звучи…»

Помилуй, музыка! Не звучи.
Тебя я хотел забыть.
Зачем возвращаешь мне зыбкий март,
Когда летели грачи.

Слепцом стать, оглохнуть! Через года
Обиженный, хрупкий взгляд.
Оттаяло небо. Летят грачи.
«Любовь не сберёг», – кричат.

Поэмы конец. Мне о нём рассказать?
В раскаянье все умны.
На старой могиле лоза вьюнка.
Музыка, замолчи!